Многозначительные разговоры 7 страница

поведения в обществе были Кэбби попросту неизвестны. Он стремился подружиться с любым

встречным, будь тот даже без сознания. Учитывая пристрастие парня к кнопкам и лампочкам,

блок интенсивной терапии был для него идеальным местом. В конце концов с помощью

нескольких медсестер, волонтеров и прочего персонала Молли удалось сузить поле поисков неврологического отделения и палаты номер 17. Каким-то образом Кэбби сумел проскользнуть

мимо всех пропускных пунктов: очевидно, пристроился к какому-нибудь посетителю в тот

момент, когда весь персонал был занят. Молли тихо пробралась в семнадцатую палату. Она

хотела ни пугать Кэбби, ни беспокоить больного и его посетителей.

К этому моменту Кэбби провел в палате уже минут пять. Тут царили тишина и полумрак, и, радости мальчишки, было полно жужжащих и пищащих приборов, работавших каждый в своем

ритме. Ему все это очень понравилось. К тому же здесь было прохладнее, чем в других

помещениях. Через пару минут Кэбби с удивлением обнаружил, что он в палате не один: кровати спал какой-то человек.

— Проснись! — велел ему Кэбби и подергал незнакомца за руку. Но тот не отреагировал. Ш-ш-ш! — прошептал мальчик, воображая, будто в комнате присутствуют и другие люди.

Человек спал глубоким сном, а изо рта у него, как заметил Кэбби, торчали какие-уродливые трубки. Паренек попытался вытащить одну из них, но та была хорошо укреплена, что он бросил это занятие и перенес все внимание на аппараты, к которым трубки были

подсоединены. Он восхищенно наблюдал за тем, как некоторые из лампочек меняли цвет,

другие испускали зеленые волны, а третьи просто включались и выключались, включались выключались.

— Кикмахасс![20] — вырвалось у Кэбби его любимое словечко.

Тут была масса кнопок и выключателей, а уж с ними-то он умел обращаться. Он хотел было

повернуть одну из больших ручек, но сначала, подчиняясь какому-то импульсу, наклонился спящему и поцеловал его в лоб.

— Что за черт?! — воскликнул чей-то громкий голос.

Кэбби застыл, не успев дотянуться до ручки. Он посмотрел на лежащего человека, но тот прежнему спал и не двигался. Кто-то еще должен был находиться в помещении, однако Кэбби

никого не видел. Он медленно поднес палец ко рту и прошептал как можно громче:

— Ш-ш-ш!

В этот момент открылась дверь.

— Кэбби!

Она нашла его. Игра закончилась, он был тут же захвачен в плен и широко улыбался маме,

которая извинялась перед женщиной, помогавшей ей в поисках.

* * *

Тони скользил головой вперед в окутывавшую его черноту. Ему было тепло и уютно, и ничто

не мешало наслаждаться тем, что его куда-то переносят, поднимают и помещают в конце концов

в комнату с мигающими, жужжащими и гудящими лампочками.

Он посмотрел на свое тело и был неприятно поражен. Видок у него был еще тот.

— Что за черт?! — воскликнул Тони, стараясь вспомнить, как сюда попал. Он сидел вместе Иисусом перед очагом в грязной Бабушкиной гостиной, а потом уснул. Что такое она сказала

только что? Ах да, она сказала, что уже пора. А теперь он оказался здесь, в больничной палате,

утыканный уродливыми трубками и привязанный к всевозможным суперсовременным

устройствам.

В полумраке палаты Тони видел, как чей-то пухлый палец приблизился к тому месту, где

должны были находиться его губы.

— Шшш! — прошептал кто-то громко.

Тони решил, что это, возможно, неплохой совет, особенно если учесть, что дверь отворилась

и вошла женщина, у которой был очень усталый вид, но взгляд выражал облегчение. воскликнула не то «бэби», не то «крабы», что было совершенно неуместно, и тем не менее Тони

почувствовал, как его подхватывает какая-то восхитительная волна, принесшая с собой целый

каскад несвязных образов. Он посмотрел на пол, мебель и аппаратуру и кинулся бегом к странной женщине, в ее объятия. Инстинктивно он потянулся к ней, но почувствовал, как что-

держит его, и хотя свое тело он ощущал, к нему невозможно было прикоснуться, не за что было

ухватиться. Но в общем-то, и нужды в этом не было. Какая-то сила удерживала Тони вертикальном положении, не давая свободно двигаться, — как будто его засунули в гироскоп.

Единственное, что казалось здесь сообразным, — это окно, перед которым Тони висел. Время времени что-то на миг заслоняло его, и оно становилось темным. Коснувшись женщины, Тони

прикосновения не ощутил, но почувствовал сладкий аромат ее духов, смешанный с запахом пота,

выдававшим тревогу.

«Где, скажите на милость, я нахожусь?» — удивился он.

Что же такое душа?

Читал я Библию не раз,

Потел, корпел, искал ответа;

И что несет нам Божий глас?

Небесный свет. Ответа нету.

Слепой Уилли Мактелл[21]

Тони отчаянно пытался привести в порядок мешанину возникающих перед ним образов, ощущение было такое, будто его несет водоворот фантастического карнавала.

Женщина подошла к нему почти вплотную и, едва не коснувшись его лица, произнесла:

— Кэбби, не смей больше играть в прятки, не __________предупредив меня. Особенно когда навещаем Линдси. Слышишь?

Она была строгой, но доброй, и Тони кивнул ей вместе с Кэбби, кто бы тот ни был. Затем

они все вместе прошли по больничному коридору, спустились на лифте и, выйдя на улицу,

направились к автостоянке, где погрузились в старомодный «шевроле-кэприс».

«Не машина, а ведро с гайками», — подумал Тони и тут же почувствовал укол совести связи со своим высокомерным суждением. От старых привычек не так-то легко избавиться.

Они начали спускаться с холма, и Тони узнал серпантин, петлявший между деревьями

лесопарка, который отделял больницу от остального города. Можно было подумать, женщина ведет машину прямо к дому на набережной, где расположена квартира Тони. Но они

проехали по Макадам-авеню мимо его дома в направлении моста Селвуд, по которому

пересекли Уилламетт, и затем проследовали по бульвару Маклафлина и по лабиринту улочек районе Милуокской школы.

Тони догадался: он находится в голове у какого-то мальчика по имени Кэбби — очевидно,

сына женщины, которая сидит за рулем. Он не был уверен, услышит ли его кто-нибудь, но тихо

произнес:

— Кэбби?

Мальчик вскинул голову.

— Фто? — откликнулся тот, слегка шепелявя.

— Я ничего не говорила, дорогой, — сказала женщина за рулем. — Мы уже почти дома.

Ужин сегодня готовит Мэгги, а у меня рутбир и мороженое на десерт. Подойдет?

— Ланна!

— А потом ляжем спать, хорошо? У нас был трудный день, а завтра мне снова идти больницу к Линдси, ладно?

— Ланна. И Кнэби пойдет.

— Завтра — нет, малыш. Завтра тебе надо в школу, а вечером твоя подруга Мэгги возьмет

тебя с собой в церковь. Ты хочешь пойти в церковь и повидать кое-кого из своих друзей?

— Ланна.

Тони понял, что у мальчика, в чьей голове он оказался, не все в порядке с речью. Смотреть

на мир глазами Кэбби было примерно как выглядывать из окна. Он испытывал странное

ощущение, пытаясь сфокусировать свой взгляд на чем-либо, независимо от того, куда смотрит

Кэбби. Кроме того, Тони понял, что кратковременные затемнения в его «окне» происходят в моменты, когда Кэбби моргает. Тони привык к этому и почти перестал замечать.

Он хотел было разглядеть лицо Кэбби в зеркале заднего обзора, но мальчик сидел так, его не было видно.

— Кэбби, сколько тебе лет? — спросил Тони.

— Фыфнасать, — ответил тот и начал вертеть головой, пытаясь понять, кто с ним

разговаривает.

— Да, тебе уже шестнадцать лет, ты уже большой мальчик. Кто любит тебя, Кэбби? послышался ласковый голос с водительского сиденья. Он нес успокоение. Тони почувствовал,

как расслабился мальчик.

— Мама!

— Да, ты прав. Прав, как всегда, Кэбби. Мама всегда будет любить тебя. Ты мое солнышко!

Кэбби кивнул, продолжая осматривать заднее сиденье в поисках того, кто там прятался.

Они подъехали к скромному домику на четыре спальни в районе новостроек и остановились

у подъезда. На улице был припаркован более современный седан с заметной вмятиной на заднем

крыле с водительской стороны. Они вошли в маленькую прихожую, где Кэбби, знавший, полагается делать, скинул куртку и повесил ее на крючок, затем расстегнул застежку-«липучкуна ботинках и, сняв их и поставив на место, надел домашнюю обувь, прошел вслед за матерью на

кухню, где еще одна женщина склонилась над стоявшей на плите кастрюлей, распространявшей

восхитительные ароматы.

— Мэгги! — воскликнул Кэбби и бросился к женщине у плиты — хорошо сложенной

негритянке в переднике поверх формы медсестры.

— Ба! Да что же это за красавчик? — улыбнулась Мэгги, обняв Кэбби за плечи.

— Я Кнэби! — заявил мальчик, и Тони почувствовал, как он привязан к этой женщине.

Тони не только смотрел на мир через глаза Кэбби, но и чувствовал все, что творилось в внутреннем мире, в его душе и говорило о его безграничном доверии к Мэгги.

— Ну да, конечно! Это же Кэбби, мой любимчик Карстен Оливер Перкинс, не какой-нибудь

бэби-Кэбби-озорник. Не обнимешь меня? Давай-ка покажи, как ты меня любишь!

Они сердечно обнялись. Кэбби засмеялся, откинув голову назад:

— Кушать!

— Да, представляю, как ты проголодался после трудового дня. Может быть, сбегаешь

умоешься, а я пока налью тебе тарелку твоего любимого супа с грибочками, лапшой и фасолью?

— Ланна!

Кэбби помчался в ванную, где схватил мыло и включил воду. Посмотрев в зеркало, Тони

впервые увидел мальчишку, в чьей голове он гостил. Одного взгляда было достаточно, чтобы

убедиться, что у Кэбби синдром Дауна. Этим объяснялась и его неправильная речь, и поведение. Кэбби приблизил лицо к зеркалу и, словно увидев Тони, улыбнулся ему широкой, уха до уха, улыбкой, осветившей и его лицо, и душу.

Тони никогда прежде не встречались люди с задержкой умственного развития. Он даже знал толком, как их правильно называть, — может быть, «умственно отсталыми», или

«интеллектуально неполноценными», или как-то иначе? Его представления обо всем, помимо

бизнеса, не имели в основе своей ни личных наблюдений, ни опыта. Тем не менее Тони был

уверен в их правильности. Людей вроде Кэбби, не производящих ничего общественно полезного,

он считал обузой для общества. Какую-либо ценность они представляют только для близких. терпят их, высокомерно полагал Тони, исключительно из гуманных побуждений. Он помнил,

как высказывал подобные взгляды на коктейльных вечеринках, не испытывая при этом никаких

угрызений совести. Проще всего объединить таких людей в одну группу и заклеймить всех

одним махом как «умственно отсталых» или «неполноценных». Тони подумал, что все

предубеждения строятся по тому же принципу. Так гораздо удобнее, чем разбираться с каждым

человеком в отдельности, выясняя, кого он любит и кто любит его.

Усевшись за стол, все трое взялись за руки, и Молли обратилась к Кэбби:

— Кэбби, кого мы должны поблагодарить сегодня?

Последовал перечень людей, которые — скорее всего, сами того не ведая — вызвали

благодарность в сердцах этой троицы. Перечень включал присутствующих за столом, Иисуса,

Линдси, врачей и медсестер в больнице, фермера, вырастившего овощи для супа, работников

молочной фермы, поставлявших молоко, сливочное масло и особенно мороженое, а также Теда,

школьных друзей Кэбби, пивоваров, изготовивших рутбир — корневое пиво, и множество других

людей, которые раздавали всевозможные блага по поручению Господа Бога. Тони едва рассмеялся во весь голос, когда Кэбби во время этой церемонии стянул со стола кусок хлеба.

Во время ужина Тони слушал беседу и накапливал впечатления. Он чувствовал вместе Кэбби вкус супа и свежего хлеба, а потом наслаждался мороженым и пивом. По обрывкам фраз,

которыми обменивались Молли и Мэгги, и по выражению их лиц Тони понял, что Линдси —

младшая сестра Кэбби, и она лежит в тяжелом состоянии в больнице Дорнбеккера, одной двух детских больниц при университете. Молли уже договорилась на работе, что не выйдет следующий день, а Мэгги, которая делила с ней не только квартиру, но и заботу о детях, обещала

встретить Кэбби после школы, а вечером, возможно, взять его с собой в церковь.

Когда перед сном Кэбби пошел пописать, Тони целомудренно отвел взгляд, но почувствовал

обычное в таких случаях облегчение. Что поделаешь: из таких мелочей, привычных незаметных, но очень существенных, складывается повседневная жизнь. Кэбби облачился пижаму, изображавшую костюм Человека-паука, почистил зубы и забрался в постель.

— Готово! — крикнул он, и спустя несколько секунд в спальню вошла Молли, включила

ночник в виде божьей коровки на прикроватной тумбочке, а люстру под потолком погасила. Она

села на кровать рядом с сыном и, наклонившись к нему, на какой-то момент закрыла лицо

руками. Тони чувствовал, что Кэбби внутренне тянется к ней, хочет ей что-то сказать. Но все,

что он смог сделать, — это похлопать ее легонько по спине.

— Ланна, мама! Ланна?

Та глубоко вздохнула.

— Да, Кэбби, все хорошо. У меня есть ты и Линдси, и Мэгги, и Иисус. Просто сегодня был

трудный день, и я устала, вот и все.

Затем она положила голову сыну на грудь и запела что-то знакомое, чего Тони не слышал тех пор, как был маленьким мальчиком. Он узнал песню, которую когда-то напевала собственная мама, и ему стало очень грустно. В детстве он всегда плакал, когда мама пела: знаю, Иисус любит меня».

Кэбби тоже запел — медленно, монотонно, запинаясь: «Ишуш любит меня». Тони хотел

подтянуть ему, но не смог вспомнить слова; на него обрушился целый каскад воспоминаний.

— Кэбби, сыночек, почему же ты плачешь? — Молли стерла слезы с его лица.

— Грушна! — сказал Кэбби и постучал пальцем по сердцу. — Грушна!

* * *

Тони проснулся. Из глаз его были готовы политься слезы. Он сел и глубоко вздохнул.

Бабушка стучала пальцем по его груди, чтобы разбудить, и протянула ему чашку с каким-питьем, по виду похожим на кофе, а по вкусу на чай.

— Утри нос! — приказала она, вручив ему чистую тряпку. — Надо было бы дать тебе

хорошее индейское имя вроде Глаза-На-Мокром-Месте.

— Можно и так, — рассеянно согласился Тони. Он еще был во власти только что пережитых

эмоций.

Наконец он собрался с мыслями и спросил:

— Как такое возможно?

— Да, квантовый огонь — мощная штука, — усмехнулась Бабушка. — Но подумать только,

кто задает этот вопрос! Человек, лежащий в коме в портлендской больнице! И он спрашивает

женщину племени лакота, находящуюся в его душе, каким образом он мог попасть в голову

весьма необычного мальчика из Портленда. По-моему, — захихикала индианка, — ответ

напрашивается сам собой.

— Ну конечно. — Тони тоже усмехнулся, но затем помрачнел. — Значит, все это происходит

в действительности? Ну, с Кэбби, его матерью и Мэгги? А Линдси вправду больна?

— В реальном времени — да, — ответила Бабушка.

— А сейчас мы не в реальном времени?

— В другом реальном времени, — проворчала она. — Скорее, в промежуточном. Не задавай

столько вопросов, выпей вот лучше.

Предполагая, что напиток на вкус будет гадость, Тони сперва осторожно пригубил, но его

опасения оказались напрасными. Жидкость разлилась в груди, приятно согревая его и вызывая

ощущение сладостного удовлетворения.

— На это я тоже не отвечу, — сказала она, имея в виду вопрос, который он еще только

собирался задать. — Поверь, лучше тебе не знать. И не пытайся внушить мне, что я заработала

бы много денег, если бы торговала этим питьем.

Тони искоса взглянул на индианку и не стал уговаривать. Вместо этого он спросил:

— Почему я был там и почему вернулся сюда?

— Там ты оказался по множеству причин. Папа никогда ничего не делает с какой-нибудь

единственной целью, и большинство причин ты никогда не узнаешь, а если бы и узнал, то равно не понял бы. Все это часть его замысла.

— Назови мне хоть одну причину.

— Одна из причин в том, что ты услышал, как поет твоя мать. Уже этого достаточно.

Бабушка подкинула в огонь еще одно полено и поворошила в очаге кочергой, наводя порядок.

Тони задумался над ее ответом, боясь заговорить и выдать переполнявшие его чувства.

— Согласен, — сказал он наконец. — Это действительно стоящая причина, хотя было

довольно тягостно.

— Понимаю, Энтони.

Они помолчали. Тони глядел в огонь. Бабушка пододвинула свой табурет поближе к нему.

— А почему я вернулся оттуда?

— Кэбби спит, и ему не хотелось, чтобы ты присутствовал в его снах, — ответила индианка

рассудительно, будто это было вполне естественное и логичное объяснение.

— Ему не хотелось? — Он посмотрел на Бабушку. Та не отрывала глаз от огня. — Значит, знал, что я там?

— Его дух знал.

Тони ничего не сказал и лишь поднял брови, полагая, что его собеседница и сама знает, он хочет спросить.

— Пытаться объяснить человека, который представляет собой нечто целое, единство вместе с тем конгломерат духа, души и тела, — это все равно что пытаться объяснить существующего в единстве Духа, Отца и Сына. Понимание дается опытом, через

взаимоотношения с другими.

Тони молчал, не зная даже, как сформулировать следующий вопрос.

— А Кэбби, — продолжала Бабушка, — подобно тебе, представляет собой всепроникающий

дух, который есть одно с душой, которая есть одно с телом. Это не просто проникновение, танец и соучастие.

— Вот спасибо! — буркнул Тони и сделал еще один глоток из чашки, смакуя напиток чувствуя, как он наполняет все его тело. — Теперь понятно.

— Сарказм тоже от Бога, между прочим, — откликнулась индианка.

Тони улыбнулся, но лицо хозяйки сохраняло каменное выражение: видимо, хочет произвести

впечатление, решил он. И ей удалось.

— Ну хорошо, давай дальше. Говоришь, ему не хотелось…

— Энтони, тело Кэбби, как и твое, повреждено, душа его сломлена и согбенна, но дух жив и здоров. Однако при этом он подчинен поврежденным и сломленным частям его личности,

душе и телу. Слова не всегда передают суть вещей. Когда я говорю «тело», «душа», создается впечатление, что это какие-то отдельные вещи, которыми человек владеет.

Правильнее было бы говорить, что оянв ляется своим телом,я вляется своей душой и своим

духом. Он представляет собой взаимопроницаемое и взаимопроникающее целое, единство разнообразии, но по существу нерасчленимое.

— Для меня это звучит как полная белиберда. Но я верю тебе, хотя и не понимаю, чему

именно верю. И я думаю, что каким-то образом воспринимаю то, что ты говоришь, даже если понимаю. — Он помолчал. — Мне его очень жалко.

— Кэбби? Он сказал то же самое про тебя.

Тони удивленно поднял взгляд.

— Да-да. Так что не очень-то его жалей. Просто ущербность его тела заметнее, чем твоего.

Он открыто демонстрирует ее всем, в то время как ты изо всех сил пытаешься спрятать Внутренние рецепторы и восприимчивость у Кэбби развиты гораздо лучше, чем у тебя. Он видит

вещи, которых ты не замечаешь, может распознать хорошее и плохое в людях быстрее, чем его восприятие тоньше и глубже. Только все это скрыто в нем за неспособностью к нормальному

общению, спрятано в сломленных теле и душе, отражающих сломленный мир. Но не стоит

сравнивать себя с ним и расстраиваться. У каждого из вас свой путь, потому что каждый из уникален. Жизнь — это не сравнение и не соперничество.

— Ладно, — вздохнул Тони, — скажи тогда, что такое душа?

— Вот наконец очень толковый вопрос. Но точного ответа на него нет. Душа, как я уже

сказала, не принадлежность человека, она живое существо. Есть Кэбби, который вспоминает

или воображает что-то, а есть Кэбби, который создает, мечтает, испытывает различные чувства,

желает чего-то, любит, мыслит. Но Кэбби как душа пространственно ограничен тем Кэбби,

который является поврежденным телом.

— Это, по-моему, несправедливо.

— Несправедливо? — пробормотала Бабушка. — Вот новость! Энтони, в сломленном мире,

где полно сломленных людей, нет ничего справедливого. Закон пытается действовать

справедливо, но спотыкается на каждом шагу. Нет ничего справедливого ни в милосердии, ни прощении. Наказание никогда не восстанавливает справедливость. То же самое можно сказать о покаянии. Жизнь не раздает поощрительных призов за правильное поведение. Коммерческим

договорам, адвокатам, властям, болезням нет дела до справедливости. Надо бы выкинуть языка мертвые слова и обратить внимание на живые, такие как «сострадание», «доброта«прощение», «милосердие». Ни к чему так заботиться о своих правах и о том, что кажется тебе

справедливым. — Она оборвала свою тираду. — Но я это так говорю, между прочим…

Они опять помолчали, глядя на огонь.

— А почему вы не вылечите его? — тихо спросил Тони.

Бабушка ответила так же спокойно:

— Энтони, он же не сломанная игрушка, которую можно починить, не имущество, которое

можно обновить. Он человек, живое существо, которое будет существовать вечно. Когда Молли

и Тедди решили завести ребенка…

— Тедди?

— Да, Тедди, Тед, Теодор. Бывший приятель Молли, отец Кэбби. Он бросил Молли и своего

сына. — Тони сжал губы, выражая свое неодобрение и осуждение, а Бабушка продолжала: Энтони, ты ведь практически ничего не знаешь об этом человеке — слышал лишь обрывки

разговора. Ты считаешь его подонком, а я — заблудшей овцой, потерянной монетой, блудным

сыном или, — она кивнула в его сторону, — внуком.

Больше она ничего не сказала, предоставив Тони размышлять о своих суждениях, о том, он смотрит на окружающее и окружающих. Результаты размышлений не принесли ему радости.

Он видел большую черную тень, давно уже притаившуюся в его душе, и чем больше он старался

оправдать себя доводами рассудка, тем больше росла эта тень. Как бы он ни изощрялся в попытках оправдаться и как бы ни пытался скрыть их, стремление осудить другого казалось самому отвратительным, оно грозило уничтожить все хорошее, что в нем осталось.

Тони почувствовал на своем плече руку; этого было достаточно, чтобы тень начала таять.

Лицо Бабушки вплотную прижалось к его лицу, и он стал успокаиваться.

— Осуждать себя тоже не нужно, Энтони. Не время, — мягко произнесла она. — Важно

понимать, что в детстве умение судить было необходимо тебе, чтобы выжить. Это помогало тебе, и твоему брату. Отчасти вы оба сегодня живы именно потому, что трезво оценивали

окружающее. Только эта способность постепенно подтачивает силы человека и становится

губительной.

— Но я же и сам вижу, насколько безобразно это стремление судить других. Как мне

преодолеть его? — спросил Тони чуть ли не умоляюще.

— Преодолеешь, дорогой мой, когда станешь доверять чему-то другому.

Тень померкла, но Тони знал, что она исчезла не окончательно, а притаилась, как грозное

чудовище, выжидающее своего часа. Пока его усмирило присутствие этой женщины. То, поначалу казалось игрой или мимолетным приключением, обернулось настоящей войной, полем битвы стали его разум и сердце, где нечто старое, ущербное столкнулось с тем, что только нарождалось.

Бабушка принесла Тони другой напиток, на этот раз какой-то более земной и крепкий. Он

чувствовал, как тепло от питья разливается по всему телу, достигая даже кончиков пальцев руках и ногах. Колючая волна пробежала по позвоночнику, и Тони удовлетворенно улыбнулся.

— Только не спрашивай, что это и сколько стоит, все равно не скажу, — проворчала

Бабушка.

Тони рассмеялся.

— Но мы отвлеклись. Мы говорили о Кэбби, — напомнил он.

— Это подождет, — отрезала индианка. — Тебе пора возвращаться.

— Возвращаться? Внутрь Кэбби?

Она кивнула.

— А тебе не надо сделать кое-что — ну, ты знаешь…

— Квантовый огонь? — улыбнулась она своей широкой сердечной улыбкой. — Но это просто детская игра, прыжки и ужимки. — Она покрутила бедрами. — Не-а, ничего делать надо. Но хочу сказать тебе еще кое-что, Энтони: когда ты окажешься в трудном положении поймешь это, покрутись.

— Покрутиться?

— Ну да, просто покрутись, вот так, — и Бабушка подпрыгнула, слегка крутанувшись, — в хороводе.

— Покажи-ка еще раз, а то я не запомнил, — съехидничал Тони.

— Нетушки, — ответила та, ухмыльнувшись. — Одного раза вполне достаточно, так больше не увидишь.

Оба рассмеялись.

— А теперь отправляйся. — Прозвучало почти как приказ.

И Тони отправился.