Мобильность и одиночество
Вэнс Паккард в книге «Нация незнакомцев» утверждает, что географическая мобильность стала типичной особенностью американской семьи. «Средний американец примерно 14 раз в своей жизни меняет место жительства, — пишет Паккард. — Каждый год примерно 40 млн. американцев переезжают на новое место». Более половины из 32 млн. человек, живших в сельской местности в 1940 г., в последующие два десятилетия снялись с насиженных мест. Для многих мест (университетские городки, посёлки при предприятиях) и многих профессий (лётчики, стюардессы, кочующие сезонные рабочие) переезд — естественное перманентное состояние.
Следствие этого, согласно Паккарду, — «значительный рост числа граждан, утративших ощущения общности, идентичности и преемственности. Результат этой утраты — потеря ощущения благополучия как отдельными людьми, так и всем обществом». А как же дети? Что ощущают миллионы несовершеннолетних, вынужденных путешествовать, когда никто на это даже не спрашивает их согласия? Какую цену платят они за оборвавшуюся дружбу, смену знакомых мест и столкновение с неизвестностью? И потом, кто заменит бабушку, от которой пришлось уехать?
Школьница, с рассказа которой началась глава 1, — та самая, что ото всех пряталась, — одна из жертв мобильности.
…Когда я выросла, дела стали ещё хуже. Каждый год мне приходилось идти в новую школу. Наша семья была бедная, и по мне это было видно. Так что большинство ребят игнорировали меня, пока им от меня чего-то не требовалось. Получив своё, они оставляли меня ожидать, когда я снова понадоблюсь. Я чувствовала себя футбольным мячом в разгар баскетбольного сезона. Я закрылась в свою скорлупу, и щёлочка в ней становилась все уже с переходом в каждую новую школу, пока в девятом классе не захлопнулась намертво.
Драматические последствия мобильности изучал Роберт Циллер. Он сравнивал три группы восьмиклассников из штата Делавер. Группа наивысшей мобильности включала 83 ребёнка, чьи родители служили в ВВС США. Эти ребята за свою короткую жизнь успели сменить семь мест жительства. Другая группа состояла из 60 детей, чьи родители бы и гражданскими лицами. Эти дети пережили по 3 переезда или около того. Третью группу составили 76 школьников, всю жизнь проживших на одном месте.
Каждый ребёнок был обследован с помощью различных тестов, выявлявших чувство идентичности с детьми и взрослыми, ощущение социальной изоляции, а также самооценку. Как вы, наверное, догадались, дети, пережившие много переездов, оказались наиболее социально изолированными. Дети военных лётчиков показали самые крайние результаты. Собственное Я выступало для них главной точкой отсчёта. Такая сосредоточенность на себе объяснима: это реакция на постоянно меняющуюся среду, однако она формирует у ребёнка чувство отчуждённости. Эти дети обычно называли себя «не такими, как все», «необычными», «странными» и «одинокими». Они были более склонны к идентификации со взрослыми, нежели со сверстниками.
Чувство одиночества — испытывает ли его ребёнок, взрослый, или старик — становится все более распространённым по мере того, как люди всё чаще живут одни или в малой семье. Американцы теперь позже обзаводятся семьёй, имеют меньше детей, чаще разводятся и дальше уезжают от «дома».
Сегодня среднее количество людей, проживающих под одной крышей, — меньше трёх. Мы быстро превращаемся не просто в нацию незнакомцев, а в нацию одиноких незнакомцев.
Человек, застигнутый такими обстоятельствами, может стать застенчивым хотя бы потому, что просто подойти к другому человеку — затруднительно. Всё реже можно встретить тёплые, доверительные и бескорыстные отношения в семье или между соседями. Просто-напросто человеку не остаётся возможности завести разговор, почувствовать отклик собеседника, сделать и получить комплимент.
Пожалуй, самую тоскливую картину я наблюдал однажды в субботу в большом магазине. Группа детей, собравшихся у фонтана, пока родители делали покупки, сидела поодиночке — каждый со своим куском пиццы или бутербродом. Их лица были озабочены и невыразительны. А потом — домой, в свой замкнутый мирок, где каждый изолирован от соседа.
В городах страх перед преступностью превращает домовладельцев в добровольных затворников. Дом превращается в тюрьму с металлическими ставнями, тройными замками и засовами. Некоторые женщины не выходят за порог, пока муж не вернётся с работы и не отвезёт их в магазин. Для одиноких стариков опасности городской жизни ещё более серьёзны.
Есть и менее явные факторы, также превращающие наше общество в генератор застенчивости. Супермаркеты вытесняют менее экономически эффективные семейные магазинчики, а мы с вами платим за это невидимую мзду. Вам уже нигде больше не попадётся на глаза табличка: «Отпускаем в долг». И это не просто утрата кредита, это утрата индивидуальности. Дружеская беседа с продавцом или аптекарем — удел прошлого. Такова наша жертва «прогрессу» — утрата возможности понять, что мы значим для других, а они — для нас.
Детство я провёл в Бронксе. Тогда мало у кого был телефон. Кондитерская лавочка в нашем квартале служила телефонным центром. Когда мой дядя Норман хотел поговорить со своей подругой Сильвией, он звонил в кондитерскую Чарли. Чарли подзывал кого-нибудь из мальчишек и предлагал заработать пару центов, отправившись к Сильвии и передав ей кое-что. Довольная Сильвия, конечно же, награждала гонца монеткой, которую тот немедленно тратил на конфеты или стакан сельтерской (в кондитерской Чарли, разумеется). Цепочка замыкалась. Чтобы наладить контакт между двумя людьми, требовалось объединение усилий по крайней мере двух посредников. Этот процесс был медленным и неэффективным по сравнению с тем, как легко сегодня Норм может дозвониться Сил (конечно, если он помнит номер телефона и не нуждается в услугах справочной службы).
А теперь что-то утеряно. Нет надобности полагаться на других, не нужно просить об одолжении. Сильвии больше не нужны мальчишки, Норману незачем звонить Чарли в кондитерскую. Да это и невозможно. Кондитерской той давно нет, а нынешние мальчишки сидят в супермаркете у фонтана, каждый со своим бутербродом.
Синдром первенства
Американская система ценностей с акцентом на конкуренцию и личные достижения также обусловливает распространённость застенчивости. Говоря словами Джеймса Добсона, в нашей стране человеческая красота — это золотая монета, ум — серебряная; застенчивость же при этом идёт по статье «убытки». Вот что одна 84-летняя женщина, уже прабабушка, вспоминает об истоках своей застенчивости:
Думаю, мне не хватало уверенности в себе отчасти потому, что у меня были две очаровательные сестры. У одной — она на полтора года старше меня — были прекрасные карие глаза. Другая — младше меня на три года — была синеглазой, с золотыми волосами и прекрасной фигурой. А у меня глаза были серые. Я чувствовала себя гадким утёнком меж двух лебедей. А они-то застенчивыми не были!
То, что многие из нас не достигают своего идеала, есть скорее недостаток самого идеала, нежели отражение нашей неспособности и никчёмности. В какой момент вы сочтёте, что добились в жизни успеха? Достаточно ли для этого иметь «среднюю» внешность, ум, рост, вес, доход? Лучше, если б выше среднего. А лучше всего — быть наилучшим! Бизнес, образование, спорт — всюду необходимо добиваться первенства.
Мать известного бейсболиста Нолана Райана из команды «Калифорнийские ангелы» после одного из матчей сказала журналистам, что она не слишком довольна сыном. Игра была «не блестящей» (то есть Нолан был не единственным, кто набирал очки). Если под успехом подразумевать превосходство над всеми, то тогда «быть как все» — значит потерпеть неудачу?
Национальная страсть к личному успеху ставит человека в ситуацию соревнования со всеми и каждым. Наше общество стремится обогатиться за счёт достижений тех немногих, кто преуспел, и готово списать в убыток поражения неудачников.
То значение, которое придаётся доказательству личной значимости, материальному успеху, общественному статусу, ощутимым достижениям, — всё это чувствуют дети. Чтобы быть любимыми, ценимыми и желанными, они должны демонстрировать требуемые достижения. Признание значимости человека зависит от того, чего он добился, а не от того, что он сам собою представляет. Когда наши отношения с людьми сугубо утилитарны, то естественно думать лишь о том, сколько стоит то, что мы можем дать. И не надо удивляться, что вас уценят, когда вы станете больше не нужны.
Определения и ярлыки
До сих пор мы говорили о застенчивости как о чем-то вроде зубной боли. Мы описывали её как неприятное переживание, вызванное нарушениями в генах, в сознании, в организме, в обществе. Давайте посмотрим с другой стороны: может быть, определение «застенчивый» возникает раньше, чем сама застенчивость. В пользу такой точки зрения говорит рассказ одной 57-летней женщины:
Я считаю себя застенчивой. Я так не думала, пока в седьмом классе учитель не назвал меня «тихой». С того времени я почувствовала, что мои способности к общению ниже средних. У меня появилась боязнь, что меня будут отвергать.
Мы постоянно навешиваем ярлыки на других людей, на наши собственные чувства и на самих себя. Эти ярлыки — удобное резюме житейского опыта: «Он норвежец», «Она нерешительна», «Они невыносимы», «Я гадкий мальчишка», «Мы честные». Однако подобные ярлыки часто определяются системой ценностей того, кто их навешивает, а не объективной информацией. Получить ярлык «коммуниста из уст сенатора Джозефа Маккарти в 50-х гг. означало быть обвинённым в том, что ты являешься орудием злых сил русского тоталитаризма. В Москве нечто подобное, но наоборот, означало определение «буржуазный».
Важно понять, что ярлык может не опираться на конкретную информацию, а проистекать из чьего-то предубеждения. Более того, информация может быть просеяна сквозь субъективный фильтр. «Психическая болезнь» — ярлык, детально описанный в учебниках по психиатрии. Но что такое психическая болезнь? Некто психически болен, если кто-то другой, обладающий большей властью и авторитетом, считает его больным. Ни анализ крови, ни рентген, ни какие-либо иные объективные данные не определяют субъективного диагноза.
Чтобы продемонстрировать такое положение, мой коллега Дэвид Розенхэн добровольно ложился в психиатрические клиники в разных концах страны. То же самое делали несколько его студентов, каждый из них являлся к психиатру и жаловался, что слышит какие-то голоса и таинственные шумы. И всё! Этого было достаточно, чтобы оказаться запертым в палате. Тогда каждый из этих фальшивых больных начинал вести себя абсолютно нормально. Требовалось ответить на вопрос, когда же их разоблачат и как «нормальных» выдворят из больницы. Ответ: «Никогда». Не было случая, чтобы ярлык психопат» был заменён на «нормальный». Чтобы выбраться на волю, требовалась помощь друзей, жён, адвокатов.
Силу ярлыков демонстрируют и другие исследования. Негативные реакции по отношению к человеку усиливаются, если тем, кто с им общается, предварительно сообщить, что он когда-то лежал в психиатрической больнице или что он безработный. Если участникам экспериментальной группы говорили, что один из них, находятся вне поля их зрения, — «из таких», то они начинали игнорировать его, а также если и обращались к нему, то громче, чем обычно, в замедленном темпе.
Бывает, что человек соглашается принять навешенный на него ярлык, ничем его не подтверждая. Таким образом ярлык приклеивается независимо от того, что человек реально собою представляет.
Хуже того, мы часто проявляем поразительную склонность навешивать на себя ярлык, не удостоверившись в его справедливости, типичный пример: допустим, я замечаю, что потею, читая лекцию. Из этого я заключаю, что нервничаю. Если это случается часто, я могу сделать вывод, что я — «человек нервный». Ярлык навешен, далее следует вопрос: «Почему я нервный?» Начинаю искать подходящее объяснение. При этом бросается в глаза, что некоторые студенты слушают невнимательно, а кое-кто вообще уходит с лекции. Значит, я нервничаю потому, что плохо читаю лекцию. Это заставляет меня переживать ещё больше. Я, наверное, скучный, никуда не годный преподаватель. Может, мне вообще всё бросить и открыть кулинарный магазинчик? И тут один из студентов говорит: «До чего же жарко! Я весь вспотел и не могу сосредоточиться на лекции». И я сразу перестаю быть «нервным». А если в аудитории — одни застенчивые и нет ни одного раскованного человека? Чем это кончится для меня?
Часто для навешивания ярлыка достаточно пустякового основания. А поиск объяснения всегда предвзят: мы принимаем любые доводы в пользу ярлыка и отвергаем всё, что с ним не согласуется.
Ярлык может быть фальшивым изначально, как в приведённом мной примере. В таком случае он отвлекает внимание от реальных причин явления и приводит к неверному представлению о свах недостатках. Ошибки такого рода типичны, когда дело касается ярлыка «застенчивый». Вот как это описывает актриса Энджи Дикинсон:
Мне кажется, что люди, которые считают вас «застенчивым», не понимают, что этим словом они называют нечто иное — чувствительность. Они не понимают или не хотят понять ваших чувств. Я поверила в себя, когда научилась игнорировать людей, нечувствительных ко мне. Чувствительность, а она характерна для многих детей и даже взрослых, — прекрасное качество. Так что я не позволяю себе идти на поводу у тех, кто чувствительность называет застенчивостью.
Вспомним о том, как человек реагирует на застенчивость (см. главу 2), и мы увидим, как функционирует механизм навешивания ярлыков. Те, кто считал себя застенчивыми, и те, кто себя такими не считал, ничем не отличались друг от друга в отношении того, какого рода люди и ситуации заставляют их испытывать застенчивость. Их ощущения и реакции были одни и те же. Причины и следствия для тех и других сопоставимы, но лишь некоторые уверены, что им свойственна застенчивость. Почему?
Объективно их опыт один и тот же, разница в том, принимает или нет человек ярлык «застенчивого». Застенчивые винят себя, незастенчивые — обстоятельства. «Разве кому-нибудь нравится выступать на людях или встречаться с незнакомцами?» — скажет незастенчивый человек, объясняя свой внутренний дискомфорт в подобных ситуациях. «Я так реагирую, потому что застенчив; всё дело во мне, от этого никуда не деться», — скажет застенчивый. Первый обращён вовне, хотя и может реагировать так, как это свойственно застенчивому. Но он способен изменить ситуацию, например включить кондиционер, если в комнате жарко.
Иные точки зрения
К пониманию застенчивости нас могут также приблизить наблюдения философов, писателей и психологов за человеческой природой.
К примеру, мы ещё не упомянули о противоборстве тенденций к индивидуализации и деиндивидуализации, составляющем основу древнегреческой трагедии. Человек стремится быть единственным, уникальным, хочет, чтобы его воспринимали как индивидуальность, однако личная безопасность и возможность нарушить моральные запреты связаны с анонимностью, которую обеспечивает состояние частички природного круговорота, члена хора, но никак не героя трагедии, выступающего на передний план. Подобный конфликт на психологическом уровне можно наблюдать, когда застенчивый человек страстно желает привлечь к себе внимание и в то же время старается быть незаметным.
В рамках экзистенциального подхода, которого, например, придерживается психиатр Р. Д. Лэйинг, рассматривается чувство личной незащищённости, которым страдают застенчивые люди. Если опустить, что наша индивидуальность зависит от признания другими людьми, то, следовательно, само наше существование зависит от 'их оценки и оказывается под угрозой, если они нас и знать не хотят.
Теории подобны огромным пылесосам, всасывающим всё на своём пути. Каждая из упомянутых теорий имеет рекламных агентов, расхваливающих свой пылесос как лучший на рынке. Когда мы подойдём к вопросу о средствах преодоления застенчивости, мы позаимствуем понемногу от каждой теории. Теория черт поможет нам понять, как выявляется застенчивость, как она становится ярлыком «что человек сам думает по поводу своей застенчивости. У бихевиористов мы позаимствуем идею изменения порочного стиля поведения. Психоаналитические теории подтолкнут нас к необходимости глубинного анализа внутренних конфликтов, симптомом которых может быть застенчивость. Теории темперамента представляют для нас ограниченный интерес, за исключением, пожалуй, проблемы индивидуальных различий чувствительности у детей; исходя из этого мы рассмотрим пути создания оптимальных условий развития личности. В конце концов мы обратимся к анализу тех социальных и культурных ценностей, из-за которых застенчивость превратилась в национальную эпидемию.
А пока давайте навестим кое-кого из застенчивых детей дома и в школе и посмотрим, как некоторые родители и учителя провоцируют застенчивость у детей, в то время как другие помогают им её преодолеть.
Родители, учителя и застенчивые дети
Этого не делают ни птицы, ни звери, ни насекомые; только люди, и в том числе образованные педагоги, поступают так со своими детьми. Они формируют у детей застенчивость. И делают это, либо незаслуженно навешивая ярлык застенчивого, либо оставаясь нечувствительными к застенчивости, когда она действительно проявляется, либо создавая условия, предрасполагающие к возникновению застенчивости. Иногда эти действия неумышленны.
Я была очень чувствительным, нервным и замкнутым ребёнком, так что у моих родителей появилась резонная, но на самом деле ошибочная идея держать меня дома для моего же блага. Меня не отдали в обычную школу. Я лишь изредка посещала уроки в маленькой сельской школе. И так — до 16 лет. Я чувствовала, что я не такая, как мои братья и сестры, и старалась скрывать это, но безрезультатно. Когда мне было 5 лет, моя тётка (которая прекрасно рисовала, хотя нигде этому не училась) заглянула в мои рисунки и сказала: «Надо же! Девочка станет большим художником, а они все — чудаки». Я запомнила это навсегда.
Иногда личность родителей оказывает решающее воздействие на возникновение застенчивости.
Причина моей застенчивости и — в моем отце, которого не описать лучше, чем словами сэра Вальтера» Скотта о его собственном отце: «Человек необузданного нрава, который не принимал ничего, что мы старались сделать для его удовольствия; он всегда говорил так властно, что никто не решался ослушаться». Так что на многие годы я стал застенчивым просто от страха!
Или, как рассказывает одна пожилая женщина, застенчивость может возникать из-за особых условий воспитания.
Моя мать умерла, когда мне было 5 лет, и я воспитывалась в католическом интернате. Монахини там были замечательные, и я полюбила их как родителей. Но у них была манера стыдить тебя перед другими детьми. Из-за этого я стала очень застенчива.
Один из участников нашего семинара поразил слушателей своим рассказом. Однажды, приехав на выходные домой, он от собственной матери услышал, что «он занудный». «Она спросила, знаю ли я, что утомляю её, или это не нарочно. И не могу ли я быть повеселее, как мои приятели?» Кто бы мог подумать, что мать способна так отозваться о своём сыне? Для застенчивого юноши это было подтверждением худшего из опасений: каждый является потенциальным Великим Инквизитором, даже родная мать.
Дабы лучше уяснить роль школы и домашней среды в возникновении застенчивости, мы обследовали детей всех возрастных групп — от детского сада до колледжа — в Пало Альто, штат Калифорния, а также проинтервьюировали родителей этих детей.
Дом — особое место
Легко сказать: «Застенчивость возникает дома». Но далеко не очевидно, какие же именно факторы семейной среды в наибольшей степени влияют на зарождение застенчивости. Поскольку застенчивость может проявляться по-разному, а также различаться по своей динамике и интенсивности, можно допустить, что и происхождение она может быть неодинакового. В то время как некое событие семейной жизни может оказаться очень важным для ребёнка и повергнуть его в застенчивость, его брат или сестра могут остаться к тому же самому событию абсолютно безразличными. Необходимы более тщательные исследования, пабы мы могли точно определить, каково влияние школы или семьи на формирование застенчивости. Однако нами уже выявлены некоторые источники застенчивости в четырёх сферах: самоощущение застенчивого ребёнка, очерёдность рождения, степень достоверности, с какой родители и дети способны предсказать появление застенчивости друг у друга, а также наследование застенчивости. Давайте повнимательнее присмотримся к группе из 90 детей в возрасте от 12 до 13 лет, а также к их родителям.