Путешествие в страну мудрости
I. ЧЕРНАЯ ТУЧА
— В путь! — сама себе сказала Аля и вышла из дома.
Черная Туча уже распростерла над Городом свои тяжелые крылья. На дворе быстро темнело. Пройдя площадь Семи Ветров, девочка свернула на улицу Солнца, стрелой улетающую к Океану. Всю дорогу думала Аля о том, как ранним утром над спящим Городом Больших Фонарей гудел Тревожный Колокол. Волшебный Колокол спешил предупредить людей о Черной Туче, которая, как неудержимая грозная река, натекала на Город из подземелий Старой Башни.
Девочка остановилась напротив маленького домика, притаившегося в глубине сада. Толкнув калитку в ограде, она прошла по дорожке, посыпанной песком, и вошла в дом.
В кресле перед камином дремал старик. На подоконниках, на столе, на полу — повсюду стояли горшки с цветами. Стебли цветов переплетались, образуя настоящие заросли.
— Добрый вечер, Старый Фонарщик! — сказала Аля с порога и, подойдя к клетке с зеленым попугаем, добавила: — Здравствуй, попугай Дидро!
— А-а, это ты, девочка,— повернулся к ней старик.— Я тебя жду. Пора зажигать Большие Фонари.
— Черная Туча становится все гуще. А мама с папой так и не вернулись до сих пор. Скажи, дедушка, что могло с ними случиться? — спросила Аля.
Старый Фонарщик пристально посмотрел на тлеющие в камине угли и тихо произнес:
— Люди ушли к Старой Башне на бой с Черной Тучей. Но никто пока не знает, что с ними случилось. Ведь ни один человек пока что не вернулся назад. Семьдесят лет я зажигаю Фонари, и никогда их свет не был так нужен, как сейчас!.. Нам пора в путь. Но где же Аль?
Когда они вышли на улицу, уже совсем стемнело. Только на горизонте осталась узкая полоска умирающего света. Факел в руках у Али разгорался все ярче. Его огненные языки словно грозили мраку, наступающему на Город Больших Фонарей. Вдруг зашумел Океан. Черная Туча всколыхнулась. Налетевший вихрь хлестнул девочку колючим прибрежным песком и разметал седые волосы Старого Фонарщика.
— Ей не по нраву наш Факел,— указав на Черную Тучу, покачал головой Фонарщик,— надо поспешить. Но где же Аль?
И тут со стороны площади Семи Ветров послышалась веселая песенка. Звонкий голос взвился над каменными стенами. Но слов в завываниях ветра было не разобрать.
— Это я! — появляясь из-за поворота, прокричал Аль.— Я немного опоздал, но мы успеем зажечь Большие Фонари. Черная Туча не затмит наш Город.
II. ПОКА ГОРЯТ ФОНАРИ...
— Черная Туча не затмит наш Город,— повторил мальчик, и вспыхнул от его Факела Большой Фонарь, на улице Вечности.
Сразу же в доме напротив отворилось окно. Из окна выглянул пожилой человек и облегченно вздохнул:
— Добрый вечер, друзья!
— Здравствуй, Органист!
Я давно ожидаю, когда за окном зажжется Большой Фонарь: ведь в темноте мой орган играет только печальную музыку.
— Он уже загорелся! — за всех ответил Аль.— Прощайте, нам пора дальше!..
На улице Полярной Звезды их встретил Поэт.
— Это ужасно: на небе не осталось ни одной звезды,— пожаловался он.— А я привык сочинять стихи под звездным небом.
Поэт повременил, пока засветят Фонарь перед его жилищем, и ушел в дом.
А Старый Фонарщик вместе с Алей и Алем продолжал свой путь. И вот они обошли Город, зажгли все Большие Фонари и вновь вернулись на улицу, которую в городе называли улицей Солнца. Ярко светил Фонарь перед домиком Старого Фонарщика. Но вокруг него метались тени. Вглядевшись, Аля воскликнула:
— Да ведь они живые! Они нападают на Большой Фонарь, пуская в него черные стрелы, и похожи на летучих мышей...
— Я им сейчас покажу!..— Аль, не раздумывая, бросился навстречу неведомой опасности. Но, подбежав к Фонарю, он никого не увидел.
— Тебе показалось, девочка,— сказал старик.— Это просто ветер с Океана раскачивает Фонари.
Пошел дождь, сначала тихо, вдруг в небе словно что-то прорвалось, и на Город хлынули настоящие потоки. Тут же в непроглядной вышине гулко хлопнуло, и ливень прекратился.
— Вот спасибо тому, кто вбил затычку в небесную бочку,— проворчал промокший до ниточки Аль. — Еще немного, и мы бы утонули под дождем. Не иначе: на нас надвигается Гранитный Тайфун.
— Не надо поминать Гранитный Тайфун, Аль,— устало сказал Старый Фонарщик.— Не ровен час, ты и взаправду его накличешь.
— Я не понимаю, как можно накликать то, чего нет? — пожал плечами мальчик.— О таком я еще не слышал.
— В твои годы ты еще о многом не слышал. Так запомни же хорошенько: любая страшная выдумка может стать явью, если ее неосторожно и мысленно разбудить. Но лучше помолчим: нынешняя ночь слишком темная для подобных разговоров. И потому,— предложил старик,— оставайтесь-ка лучше ночевать у меня.
— Я не могу,— отказалась Аля,— ведь я обещала маме ждать ее дома.
— А тебе не страшно будет одной в такую темень?
— Нет, я не одна. Под моей крышей живет ласточка Линда, а на крыше — аист Полифилий. И сегодня со мной пойдет Аль.
— Не бойся, Аля, если я рядом, то и сам Гранитный Тайфун нипочем! — похвастался Аль.
— Да, пожалуй, вам нечего бояться: пока горят Фонари, все будет хорошо? Тут недалеко, и вы дойдете одни. Вот вам зонтик, вот Факел и — спокойной ночи!
Старый Фонарщик тяжело вздохнул, подождал, пока его молодые помощники скрылись из глаз, и отворил калитку.
III. УЛИЦА НЕОЖИДАННОСТЕЙ
Но неспокойной была эта ночь. Штормовой ветер с грохотом срывал черепицу с островерхих крыш. Где-то рядом бушевал разбуженный Океан. Вниз по улицам неслись клокочущие потоки дождя. Город Больших Фонарей под Черной Тучей стал пугающим и незнакомым. Нелегко было детям отыскивать дорогу к дому в лабиринтах неузнаваемых в темноте улиц и переулков.
Но в островке света от Факела Старого Фонарщика Аль и Аля шаг за шагом продвигались вперед. И вот они вышли на улицу Неожиданностей.
— Посмотри, Аля, как ярко светит Большой Фонарь! — обрадовался Аль.— А ну-ка. Черная Туча, попробуй, затуши его!
Черная Туча словно ждала этой дерзости мальчика. Налетевший вихрь взметнул Фонарь над землей. Алю показалось, что и сам он взлетает ввысь. Они с Алей едва успели схватиться за фонарный столб. И тут же оборвавшийся светильник грохнулся о каменную мостовую. И долго еще хохотала и глумилась ночь над поверженным Большим Фонарем.
Потрясенные, дети уже собирались продолжить свой путь к дому. Но прямо перед собой в тихом переулке они увидели огромного Пса. Он был выше домов, больше Города, больше самого неба. Глаза Пса вспыхивали, словно две звезды. И невозможно было уразуметь, как он помещается в узеньком переулке. Аль с трудом удерживал Факел и не заметил, что пламя в нем засияло с новой неуемной силой. Все это длилось одно лишь мгновение, но детям это мгновение показалось значительным и важным. А Пес уже поднялся и летел над Городом. Черная Туча в страхе расступилась перед ним. И ночной пришелец исчез в звездном небе.
Не в силах оторвать взгляда, Аль и Аля заворожено смотрели ему вослед. Но тут Черная Туча, будто спохватись, заклокотала, вскипела и затянула образовавшуюся звездную брешь.
Потрясенные увиденным, дети примолкли и наконец добрались до дома. Только здесь Аля окончательно стряхнула с себя оцепенение и радостно подумала: «В доме нет ни ветра, ни дождя, мы растопим камин, и нам не будет холодно».
IV. ГРАНИТНЫЙ ТАЙФУН
В доме не было ни ветра, ни дождя. Весело разгорались дрова в камине. Дети переоделись в сухую одежду и сели отогреваться у огня.
Потоки дождя, подхваченные ветром, волнами расплескивались по оконным стеклам. И казалось, будто ночь плачет.
— Кого же мы повстречали на улице Неожиданностей? — выговорил наконец Аль.— Кто он, этот Пес, и что означает его появление на нашем пути?
— Аль! А вдруг все это нам показалось?
— Нет, одно и то же не может показаться сразу двоим.
— Да, одно и то же вряд ли может показаться сразу двоим,— согласилась Аля.
— Скажи, Аль,— после недолгого молчания вновь спросила его девочка,— а что это за Гранитный Тайфун, про который ты разговаривал со Старым Фонарщиком?
— Как! Ты не слышала легенду о Каменном ветре?! — удивился мальчик.— Ну, так слушай!.. Однажды мне поведал ее Органист, и я запомнил эту историю слово в слово.
Аля поближе пододвинулась к жаркому камину. И Аль повел свой рассказ:
В стародавние времена, в ту пору, когда и прадеды наших прадедов еще не родились, жил в Городе Больших Фонарей Поэт. В то далекое время люди совершили много зла. И от этого небеса над Городом утратили все добрые свои свойства. И к Городу сам собой притянулся ветер-убийца — Гранитный Тайфун. Но никто из горожан не догадывался об этом. Лишь один Поэт почувствовал его приближение. И однажды, придя на городскую площадь, он обратился к соотечественникам:
— Внемлите мне, сограждане! Грядет труднейшее испытание — Гранитный Тайфун. Словно хрупкая яичная скорлупа, лопнет под тяжестью Каменного ветра земная кора. Разверзнутся скалы! Проснутся вулканы! А с неба прольется целый океан дождя и затопит Город! Никогда вам не будет хотеться спать так неодолимо сильно, как в эту роковую ночь. Ведь невыносимой тяжестью наполнит Гранитный Тайфун все ваши мысли. И, хотя глаза будут закрываться сами собой, заклинаю вас, люди: чтобы не уснуть навеки, не смыкайте глаз в эту ночь. Ведь Город спасется лишь в том случае, если все от мала до велика встанут на бой с Каменным ветром.
Но горожане посмеялись над Поэтом и разошлись по своим домам. А тем временем грозный час приближался.
«Неужели Городу суждено исчезнуть с лица Земли?! — сам себя спрашивал Поэт, и сам же отвечал: — Конечно, ведь Гранитный Тайфун погружает горы на дно морей, превращает в океанские впадины целые континенты. И мой народ уснет навеки, так и не пробудившись!.. Я не знаю, смогу ли один остановить каменную стихию? Но я встану на ее пути».
И Поэт сел писать стихи. Он писал о том, как велик человек в любви к своему народу. И что нет в его сердце страха. И что нет на свете лучшей смерти, чем смерть за людей. Не для сегодняшних горожан писал Поэт, но для новых — завтрашних граждан. И когда стихи были закончены, он надел на себя боевые доспехи, взял щит и меч и, придя на городскую площадь, в другой раз обратился к соотечественникам:
— Сегодня ночью на нас обрушится смертельное испытание — Каменный ветер. Вы не вняли моим словам... Ну, что же, да не станет зрячий судить слепого. Но заклинаю вас выполнить мою последнюю волю! Вы должны приковать меня самыми крепкими цепями к самой высокой скале над Океаном...
Жители немало подивились подобной просьбе и не знали, как им быть. Но тут кто-то из толпы громко крикнул:
— Исполним его нелепое желание. Если хочет, пусть сражается с ночью. Ему и невдомек, что мечом не разрубить тьму. Быть может, ночная стужа охладит его распаленное воображение и наконец-то излечит от зауми.
И горожане крепко-накрепко приковали Поэта к самой высокой скале над Океаном.
К вечеру небо над Городом заволокло тяжелыми тучами. С Океана налетел шквальный ветер. А с неба хлынул целый поток черного тяжелого дождя. И люди поспешили укрыться в своих домах. Но разве можно спрятаться в доме, если на пороге стоит незваный гость — Гранитный Тайфун?
Оставшись один, Поэт видел, как от ветра и дождя быстро поднимается вода в Океане. Но к тому времени, когда гигантские волны начали выплескиваться на улицы, все горожане легкомысленно и крепко спали. От потоков дождя щит и боевые доспехи Поэта стали как решето, а лезвие меча рассыпалось в прах по самую рукоять. Но Поэт помнил о беззащитном Городе Больших Фонарей. Он знал, что щитом ему будет — любовь к людям, а мечом явится вера в победу.
Ветер час от часу крепчал, становился все тяжелее, пока не сделался будто из камня. И тогда вздрогнула земля. Это приближался Гранитный Тайфун. И тут же его передовые вихри ударились о великую любовь Поэта.
И тогда Поэт понял: «Пора!» — и воскликнул:
— Войди в меня, Каменный ветер! Войди и останься во мне навсегда!
И вздрогнул от этих слов Гранитный Тайфун. Ведь никто из людей до сей поры не смел им повелевать. И взревел Каменный ветер бешено:
— Кто бы ни был ты, дерзнувший встать на моем пути, я превращу тебя в пыль!
Но Поэт твердо верил в победу, и брызнули во все стороны каменные осколки, разрубленные незримым лезвием его Веры. И в страхе отступили Каменные вихри от разрушенной до половины скалы с прикованным к ней Поэтом. И вновь услышал Гранитный Тайфун:
— Что же ты медлишь, трусливый ночной убийца? Войди в меня. Войди и останься во мне навсегда! И всей своей невыносимой тяжестью навалился Каменный ветер на Поэта. И скала, к которой он был прикован, погрузилась в Океан.
И затрубил Гранитный Тайфун победно:
— Слава мне, всесильному и всесокрушающему!
И угодливо подвывали его прислужники — Каменные вихри:
— Слава всесильному и всесокрушающему Каменному ветру!
Но про себя Гранитный Тайфун думал другое:
«Продержись этот несгибаемый человек еще немного, и мне бы не устоять перед ним. Ведь в третий раз я должен был последовать его приказу. Но теперь все кончено... И Город, породивший опасного безумца, восставшего против меня, я сотру с лица земли!»
Но тут донеслось из океанской пучины:
— Войди в меня, Каменный ветер!..
И, пораженный, Гранитный Тайфун затонул в Океане. И был он таким большим, что всколыхнулся и вышел из берегов весь великий Океан.
Наутро горожане очень удивились: улицы были зелеными от мокрых океанских водорослей. А подойдя к городским воротам, люди в страхе отпрянули назад. Дорога за воротами обрывалась пропастью, у подножия которой шумел Океан. И нигде не было даже останков самой высокой скалы с прикованным к ней Поэтом. В том месте, где еще вчера гордо и непреклонно вздымалась высочайшая скала, сегодня лишь кипели холодные волны над бездонной океанской впадиной.
И горожане разом вспомнили пророчество Поэта, и души их наполнились суеверным ужасом. Люди вдруг почувствовали себя непреодолимо одинокими, словно оказались в безвыходной западне каменного мешка. Горожане попадали на колени и воздели руки к небу. Они просили Поэта простить их! Они молились Поэту — ими же созданному богу. Лишь один маленький мальчик не молился вместе со всеми. В расщелине между камнями он нашел чудом уцелевший клочок бумаги. И сам не зная почему, спрятал его, не сказав о своей находке взрослым. Он бережно хранил последние стихи Поэта. А когда вырос, то сумел их прочитать. Но это уже совсем другая история! — закончил Аль.— О, да ты, Аля, я вижу, совсем опечалилась! Напрасно я рассказал тебе о Поэте. Не принимай все это близко к сердцу. Хотя в сегодняшнюю ночь сделать это трудно.
— Нет! Я ничуть не опечалилась. Просто твой рассказ мне что-то напоминает: «С неба прольется целый океан дождя, и ветер станет словно из камня!..»— у меня такое чувство, что это уже было когда-то, давным-давно, так давно, что, наверное, и быть не могло...
Дети замолчали и задумались. Аля долго смотрела, как полыхают дрова в камине, и незаметно для себя задремала. Приснилось ей звездное небо. Оно вырастало и приближалось. Казалось, протяни лишь руку — и дотронешься до звезды. Черной Тучи не было. Она исчезла, как дурной сон. В глубине Вселенной, отталкиваясь от созвездий, летел непостижимый космический Пес.
Аля открыла глаза: угли догорели в камине. «Неужели я уснула?»— подумала девочка. Уткнувшись лицом в нагревшуюся от камина овчинную шкуру, сладко посапывал Аль. Аля услышала, что в оконное стекло кто-то осторожно, но настойчиво стучит.
V. ЗАПОЗДАЛЫЙ ГОСТЬ
Аля услышала, что в окно кто-то стучит. Вглядевшись в темноту, девочка обрадовалась:
— А ведь это Полифилий! — и отворила окно. Аист тяжело перевалился через подоконник. В комнате вокруг него моментально натекла целая лужа воды.
— Отсырел до последнего пера,— поправляя очки на клюве, смущенно проговорил Полифилий.— За всю свою жизнь я видел немало воды; но подобной напасти не припоминаю: поистине хляби небесные разверзлись. Да, чуть не забыл! Ласточка Линда совсем окоченела. Ее гнездо сорвало ветром. Хорошо, что я оказался поблизости и вовремя это заметил...
Аист осторожно приподнял крыло, и девочка увидела живой комок взъерошенных перьев — ласточку Линду.
Я, конечно, могу долго ее согревать, но в комнате Линде будет теплее,— словно извиняясь, сказал Полифилий.
Аля взяла ласточку и стала отогревать ее своим горячим дыханием. Увидев, что Линда попала в надежные руки, аист скромно напомнил о себе:
— Пожалуй, пойду назад, на крышу, а не то вымочу весь пол. С меня льет, как из продырявленного ведра,— и шагнул к окну.
— И не думай, Полифилий! — Девочка затворила окно.— В такую бурю нечего делать на крыше.
— Хорошо, я останусь. Но я не хочу показаться неблагодарным и подремлю на одной ноге: может быть, так с меня будет литься воды меньше.— Аист тут же закрыл глаза, поджал под себя ногу и застыл.
Аль подошел к оцепеневшему аисту, осмотрел его со всех сторон и, качая головой, произнес: «Прямо-таки прижизненный памятник самому себе».
Но тут произошло непредвиденное. «Прижизненный памятник» покачнулся и начал медленно клониться набок. Аист клонился все ниже и ниже к полу и, казалось, вот-вот рухнет совсем. Но в самый критический момент Полифилий встрепенулся и, ловко выбросив из под себя поджатую ногу, обиженно пробубнил:
— Что за напасть?! Только увижу сон, теряю равновесие и просыпаюсь. И так каждую ночь! Хоть бы один сон досмотреть до конца!
Щелкнув клювом, Полифилий вновь уснул. Отогревшаяся ласточка взлетела на карниз и там притихла. Аль подбросил дров в камин, и Аля долго смотрела, как вздрагивающее пламя разрастается с новой силой.
Скоро Аль, Аля, Полифилий и ласточка Линда спокойно и крепко спали. Они не видели, как от ветра и дождя быстро поднимается уровень воды в Океане. И вот уже гигантские волны начали захлестывать улицы. Посреди кипящего Океана, меж двух разбушевавшихся стихий — ветра и воды — тревожно полыхали огни Фонарей, не давая кануть во тьму спящему Городу.
А ветер час от часу крепчал, становился все тверже и тяжелее, пока не сделался будто из камня. И тогда вздрогнула земля. Под невыносимым давлением Каменного ветра оконные стекла вжались внутрь домов и разом повысыпались.
В эту ночь в Городе не спали только Органист, Поэт и Художник. Они мысленно встали на пути Гранитного Тайфуна: любовью и мужеством они спасали свой Город Больших Фонарей. И к утру тьма отступила от города.
VI. УТРО
К утру тьма отступила от города. И над Городом Больших Фонарей разлились безрадостные утренние сумерки. Казалось, небо затянуло сетью в которой запутался свет. Первым от холода проснулся Полифилий. Аист долго покачивался на месте и что-то бормотал себе в клюв, тщетно вспоминая вновь ускользнувший от него сон. Потом пробудилась ласточка Линда и защебетала:
— Мне приснилась ужасная буря и ты, Полифилий, на самом гребне нашей крыши. Но как я попала к Але?.. Постой, постой: пламя в камине, дождь и ветер, Черная Туча,— неужели это не сон?
— Хотел бы я, чтобы это был сон,— буркнул в ответ аист.— Но, увы, снов своих я не помню: посмотри на разбитые стекла в окне!
Разговор птиц и холод разбудили и Алю. Сквозь разбитые окна было видно, что дома и башня утонули в густом сером тумане.
В эту минуту послышался голос Аля:
— Я изрядно проголодался за ночь и не прочь бы проглотить хотя бы корочку хлеба.
Аля принялась готовить завтрак.
Глядя на нее, Аль озабоченно произнес:
— Аля, будь добра, не режь так тонко хлеб и колбасу! Такие тоненькие кусочки незаметно проскакивают в желудок, и такой едой нипочем не наешься.
Ну, ты и выдумщик, Аль,— покачала головою девочка.
— Это хорошо! Наш Поэт утверждает, что выдумщики — самые полезные люди на свете.
— Ох, Аль! — покачала головой Аля.— Тебе хорошо, ты и под Черной Тучей умеешь смеяться. А вот мне что-то невесело. В наших окнах разбиты стекла. В наших домах разрушены крыши. Наш пустынный Город словно каменная западня. И безлюдны лабиринты улиц, и чей-то недобрый взгляд за спиной, и камни, камни — повсюду лишь холодные камни...
— Аля, если честно, я бы и сам не прочь немного похандрить. Но под Черной Тучей хандрить нельзя. Ведь хандра тоже черная, и легко передается другим людям. Но мне говорил отец, против любой хандры есть верное средство: одеть на себя непробиваемую броню смеха...
— Может, оно так, но в том-то и беда, что мне не до смеха.
Девочка достала из шкафа мешочек с зерном и высыпала на поднос немного крупы для ласточки и аиста. Но Полифилий наотрез отказался от зерна.
— В чем дело, Полифилий? — спросил его Аль и проказливо подмигнул Але.
Полифилий настороженно взглянул на мальчика. Но, не усмотрев в простодушно-участливых глазах Аля подвоха, виновато признался:
— Мне показалось, что вы меня разыгрываете.
— Это почему же? — мальчик состроил гримасу искреннего удивления.
— Да просто эта мелкая крупа не по-моему длинному клюву,— важно заявил Полифилий.
Аль так и прыснул со смеху. За ним звонко защебетала сидящая на высоком карнизе ласточка Линда. Даже Аля засмеялась вслед за ними. Глядя на остальных, развеселился и сам Полифилий. Ведь все в Городе знали, что большой клюв аиста был его маленькой слабостью.
Начинался новый день.
— Кто куда,— заявил Аль,— а я домой. Ты пойдешь ко мне, Аля?
— Нет, я должна прибрать в доме,— ответила девочка,— а потом надо проведать наших друзей: Органиста, Поэта и Старого Фонарщика.
— А ты, Полифилий,— обратился мальчик к аисту,— не желаешь ли сходить ко мне в гости?
— Какие могут быть гости на пустой желудок! — процедил сквозь клюв Полифилий.
— Это почему же? — удивился Аль.— Я знаю немало горожан, которые ходят к своим знакомым именно на пустой желудок.
— Однако в нашем городе гостям не подают лягушек,— упрямо ворчал Полифилий.
— А вот во Франции в гостях подают преимущественно лягушек. И всякая лягушка размером с доброго индюка,— глазом не сморгнув, приврал Аль.— Горе тому, кто откажется от этого угощения.
— Как жаль, что мы не во Франции! — сразу же подхватил шутку Полифилий.— Уж я бы не обидел радушных французов. Но, увы... Я не знаю даже, в какую сторону лететь...— Аист тяжело вздохнул.
— А ты, Линда, не желаешь ли погостить у меня? — обратился Аль к ласточке.
— Нет-нет... Нет-нет...— защебетала ласточка Линда.— Мне нужно восстановить разрушенное гнездо.
— Ну, что же? Если никто не хочет, то до вечера.— Аль открыл дверь, и друзья расстались.
VII. ПЕСНЯ ОДИНОКОГО ФОНАРЯ
После того как друзья расстались, Аля сперва навела порядок в доме и лишь потом пошла к Органисту.
В каменном доме Органиста, в зале с высоким куполом, стоял орган. Купол был хрустальным, и в ясные ночи сквозь кристаллы хрусталя, увеличиваясь и приближаясь, просвечивали звезды.
Аля появилась как раз вовремя: Органист садился за орган.
— Доброе утро, Аля,— ответил он на приветствие девочки.— Какая страшная буря разразилась нынче ночью! Мне даже показалось, что мир потонул во мраке. От этого каменной тяжестью наполнялись мысли, и глаза закрывались сами собой. И лишь Фонарь согревал мне душу, не позволял сомкнуть отяжелевших глаз.
Органист замолчал, глядя куда-то в сторону.
— Голоса минувшей ночи я положил на музыку. Хочешь ее услышать? Это «Песнь Одинокого Фонаря».
Девочка не успела ему ответить. Органист заиграл...
Вначале Але показалось, что гудящий орган расстроен. Пронзительные сверлящие звуки, словно кто-то что есть мочи царапал гигантским гвоздем по небесному своду, нарастали и обрывались. Но скоро девочка услышала в них шум дождя, стоны ветра, безутешные рыдания Океана и сумасшедший смех Черной Тучи, пронзающий и холодящий душу. Все это носилось в воздухе, сталкивалось, взлетало под купол и падало вниз. Аля забыла, где она и зачем пришла сюда. Она слышала только сумасшедшую оргию Черной Тучи.
Перед глазами девочки возникал полузатопленный Город посреди Океана. Одинокий Фонарь светил над Городом. Мужественная прекрасная мелодия исходила от него. Это Одинокий Фонарь стойко выдерживал удары тьмы. Вдруг мелодия прервалась. Налетевший порыв ветра и тьмы со страшной силой рванул светильник в ночную непроглядь, и последний захлебнувшийся призыв взметнулся к звездам. Фонарь погиб. Но именно в этот момент в ночи родилась Песня другого Фонаря. Он скорбел о потухшем брате и пел о вечном свете, который никогда не погаснет.
И в это мгновение вздрогнула земля. Всей своей невыносимой тяжестью навалился на Город Больших Фонарей Гранитный Тайфун. Бешено завывая и скрежеща, снова и снова ударялся Каменный ветер в стойкую твердыню Города. Аля вдруг почувствовала себя непреодолимо несчастной. Органист играл, а на девочку снова наваливалась черная тоска. Но тут Аля подняла глаза и увидела в хрустальном куполе звездное небо и необъятного космического Пса, летящего во Вселенной. «Это невероятно, но Органист тоже все видел! Значит, он и его музыка спасали наш Город в прошедшую ночь. Как хорошо, что в роковой час кто-то всегда стоит на страже!»
VIII. ПОЭТ И НОЧЬ
— Как хорошо, что в роковой час кто-то всегда стоит на страже! — сама себе сказала Аля, покинув Органиста и подходя к дому на улице Полярной звезды.
Поэт работал на чердаке. Он сидел за столом и что-то размашисто писал, не замечая ни дырявой крыши над головой, ни густой измороси, заполнившей чердак. И, хотя все вокруг было залито дождем, ни самого Поэта, ни его письменного стола не коснулась ни единая капля воды.
— С добрым утром! — поздоровалась Аля.
Но хозяин дома ей не ответил. Ничуть этому не удивившись, Аля решила подождать, пока Поэт кончит свою работу. Все в Городе знали: когда Поэт творит, он витает высоко над Землей, и оттуда его нипочем не дозовешься. Но вот хозяин бросил перо на стол, облегченно вздохнул и раскурил свою трубку, с которой никогда нигде не разлучался. От крепкого дыма девочка закашлялась.
— Рад тебя видеть, Аля! — произнес Поэт. Надеюсь, ты ожидала меня не очень долго. Сегодня ночью Черная Туча на мгновение расступилась. Этого мгновения мне едва хватило, чтобы оседлать коня вдохновения — Пегаса — и умчаться к звездам. Всю ночь мы летели. К сожалению, мой хронометр — петух Горластик — прокричал утро. Пришлось вернуться на Землю. Я пытаюсь описать то, что пережил. Но, как всегда, мне не хватает слов.
И Аля услышала поэму о том, как человек видит Свет даже сквозь Черную Тучу, как человек хранит верность Свету даже под Каменным ветром. «Значит, Стихи Поэта сильнее Каменного ветра,—думала девочка.— Сильнее, как и Музыка Органиста».
Закончив чтение, Поэт зябко повел плечами:
— Да, лихая нынче была ночка! — Он обвел усталым взором свой чердак.— Эк разворотило крышу! Хорошо, что я не был здесь. Пойдем-ка в комнаты, Аля. Я что-то озяб.
Аля и Поэт спускались по лестнице, когда повстречали обиженного и негодующего петуха:
— Хозяин, не пора ли меня покормить! Ведь я не железный будильник, который достаточно заводить лишь раз в сутки. Мой внутренний механизм значительно тоньше и гораздо сложнее: он пробуждает не только голос, но и голод.
— Да-да, извини, Горластик! — И Поэт поспешил за зерном в кладовку.
Разгневанный петух подождал, пока его покровитель выйдет, и сразу пожаловался на него Але:
— Сегодня у хозяина был очередной творческий взлет, и он начисто забыл обо мне. А ведь не возвести я прихода нового дня, он никогда бы не вспомнил, что пора возвращаться на Землю. И вот вместо признательности приходится сталкиваться с черной неблагодарностью. И такая незавидная участь уготована всем вестникам света. А ведь мы, петухи,— хранители прихода зари, как никто другой в мире чувствуем утекающее время.— Горластик подозрительно покосился на Алю.— Я вижу, что ты, Аля, сомневаешься в истинности моих слов? В таком случае, я приведу лишь один пример. Если мы, петухи, станем ежедневно на один миг задерживать восход, то рано или поздно сложится полный день, который затеряется в прошлом. Но подобного явлениям к счастью для нерадивых людей, произойти не может. Ведь мы, петухи, всецело верны предрассветному долгу! — с пафосом закончил Горластик.
И в это самое время в комнату вернулся весь перепачканный паутиной Поэт с полной миской пшена.
— Мой дорогой Горластик, как всегда, пеняет на свою петушиную судьбу? — улыбнулся Поэт.— Не петушись, дружище. Вот твое пшено. Клюй на здоровье!..
Увидев корм, Горластик заметно повеселел.
— А как ты провел сегодняшнюю ночь, Горластик? — обратилась к нему Аля.
От такого вопроса петух даже поперхнулся. Наконец, насытившись, он повел свой рассказ:
— Когда стемнело, я вылетел из дому, чтобы на ночь угнездиться на самом высоком шпиле в Городе.
IX. РАССКАЗ ГОРЛАСТИКА
Когда стемнело, я вылетел из дому, чтобы на ночь угнездиться на самом высоком шпиле в Городе. Оттуда раньше всего виден первый луч восхода. И я часто ночую на этом шпиле. Моросил дождь. Но скоро мелкие капли превратились в настоящие потоки. Однако тому, кто умеет складывать крылья над головой, дождь не страшен.
— Но разве можно сложить крылья над головой, удивился Поэт,— ведь для этого петуху их придется вывернуть наизнанку?
— Чувствуется, что у вас нет собственных крыльев, дорогой хозяин,— невозмутимо отпарировал Горластик,— а иначе бы не задавали таких смешных вопросов.— Так вот,— продолжал он.— Сижу я на высоте и вижу огни Больших Фонарей. А в Черной Туче — кружат летучие мыши!
— Но, дорогой Горластик,— не выдержал Поэт,— ведь петухи не видят ночью! И потом, что можно увидеть в Черной Туче?
От последних слов хозяина Горластик подпрыгнул, взлетел и прямо в воздухе разразился целым словесным потоком:
— Да, действительно, мы, петухи,— птицы дня. И в доказательство моих слов каждое утро, когда ночной воздух наливается восходом, петухи всей Земли радостным пением приветствуют Солнце. Но меня ошеломляют те наивно-нелепые выводы, которые вы, дорогой хозяин, делаете из этого замечательного события... Вы приписываете нам, утренним петухам, оскорбительно-куриную слепоту! Но ведь категорически заявить о том, что петухи не видят ночью, правомочен только петух! Пока же и один петух в мире подобного заявления не сделал! А все остальные рассуждения на сей счет смехотворно некомпетентны. Что же касается Черной Тучи, то она, как всякий дым, вполне проницаема для пристального петушиного взгляда. И так будет всегда! Есть ли Черная Туча, нет ли ее а время безостановочно движется вперед. И мы петухи, каждое утро напоминаем об этом нерадивым людям, бесцельно транжирящим самое невозвратимое в жизни — свое быстротечное время. Но хотя наше пение способно разбудить и глухого, большинство людей слишком поздно спохватываются и начинают понимать, зачем во всю мочь
надрываются в истовом крике земные петухи! — С этими словами Горластик, нахохлившись, взгромоздился на свой насест и продолжал рассказ:
— Так вот,— петух с укоризной посмотрел на Поэта, но тот сидел как воды в рот набрав,— Черная Туча кишела летучими мышами. От их омерзительного писка содрогался весь воздух. Но человеческий слух не различил бы его в завываниях бури Летучие полчища появлялись из Старой Башни Меня они не замечали, по-видимому принимая за обыкновенный флюгер, которых немало в нашем Городе. Сквозь разбитые окна мыши проникали в пустующие дома. И вдруг погас один из Фонарей.
— Это был Фонарь на улице Неожиданностей! — перебила Горластика Аля.
— Я так и подумал,— сдержанно отозвался петух.— Многие мыши бросились к месту гибели Фонаря, и одна из них задела меня крылом. Мы, предрассветные петухи, испокон веков терпеть не можем гонцов ночи — летучих мышей. При всякой новой встрече мы и вида не подаем, что их заметили, выражая ничтожным мышам наше презрение. Верный этому правилу, я не спеша вернулся домой.
— И мыши тебя не преследовали? — удивилась Аля.
— Конечно, нет! Больше всего на свете летучие мыши боятся петухов. Ведь петушиный крик напоминает мышам о близком восходе Солнца,— выпалил вконец распетушившийся Горластик.— Правда, нынче ночью мыши несказанно обнаглели,— значительно скромнее добавил петух,— так что мне всю дорогу пришлось от них откукарекиваться.
— Ба, Горластик!..— удивился Поэт.— Что это с твоим замечательным хвостом? Я только сейчас заметил.
Тут и Аля обратила внимание, что в роскошном хвосте Горластика не хватает доброй половины перьев.
— Хвост — дело наживное,— не стушевался Горластик.— И потом, даже если в моем хвосте чего-то и не хватает,— это мое личное дело...
— Что и говорить! Ответ, достойный дипломата,— улыбнулся Поэт.— Да и весь рассказ Горластика — презанимательнейшая сказка. В некотором смысле он весьма любопытен — хозяин подмигнул своему петуху.
— Но Аля думала по-другому: она вспомнила слова Старого Фонарщика: «Если година испытаний пришла в твой Город и злая беда разорила твой дом,— крепись...»
XI. УЖИН ВМЕСТО ЗАВТРАКА
Сделав в воздухе разминочный круг, аист уверенно лег на крыло и повернул в сторону лесного болота. Ему пришлось подняться в самое поднебесье, чтобы в тумане не столкнуться с каким-нибудь шпилем. За Городом сумрак развеялся и показалось Солнце. Мимо Полифилия проплывали облака густого дыма, направлявшиеся к Городу Больших Фонарей. Черное марево извергалось из пустых бойниц и дверных проемов Старой Башни, словно дым из проснувшегося вулкана. Но Полифилий был голоден и в эту минуту ни о чем не мог думать, кроме еды.
Показалось болото. Снайперски точно приземлившись на сухую кочку, аист шагнул в осоку. Но лягушки как сквозь землю провалились. Отчаявшийся Полифилий совсем сник и подумал, что и взаправду придется клевать зерно у Али. Вечерело, когда голодный аист, понапрасну пробродивший по болоту весь день, отправился мыть ноги в крепостном рву у Старой Башни. Здесь аиста подстерегала зловещая тишина. Даже вода в крепостном рву застыла мертвым зеркалом. И тут Полифилий заметил, что Башня курится едким черным дымом, словно огромная труба. Из всех ее щелей вылетали перепачканные сажей летучие мыши и, нырнув в Черную Тучу, исчезли в ней. От удивления у Полифилия раскрылся клюв. Летучие мыши кружились вокруг аиста, но приближаться не решались, опасаясь его белых перьев и длинного клюва. Но вот стемнело. И самые нахальные мыши дерзнули подлететь к Полифилию почти вплотную. Голодный аист щелкнул клювом и разом проглотил дюжину летучих нахалок, брезгливо выплюнув их перепончатые крылья и кривые когти. До смерти перепуганные мыши кинулись врассыпную. Довольный запоздалым, но сытным ужином, Полифилий полетел домой.
Аист летел под Черной Тучей. Встречные стаи мышей в страхе разлетались перед ним. Но вдруг в воздухе снова раздался приказ Совы Брынзы. Летучие мыши построились боевым порядком и, отчаянно вереща от ужаса перед могучей белой птицей, но повинуясь грозному приказу, разом напали на Полифилия. Летучие бестии вцепились в аиста когтями и зубами. Полифилий был не из робкого десятка, но в каждое его перо впилось несколько мышей так, что он не мог пошевелить крыльями и стал быстро терять высоту. «Кажется, я сейчас искупаюсь»,— подумал Полифилий, плюхнувшись в лесное болото.
Кое-как выбрался он на болотную кочку, весь зеленый от болотной тины, и, поправив чудом уцелевшие очки, проворчал себе под нос:
— Эти мыши — несносные твари. В следующий раз я съем гораздо больше, чем сегодня.— и вдохновляя себя предстоящей расправой, аист снова полетел к Городу.
Полифилий старался держаться поближе к земле.
XIII. ПОПУГАЙ ДИДРО
Надо торопиться зажечь Большие Фонари.
Но вернемся в домик Старого Фонарщика и вспомним попугая Дидро. Он достался Фонарщику от отца, а тому — от деда. Как он попал к деду, никто не знал. Попугай был очень стар, но сохранил ясную память. Он помнил очень многое, если не