Жизненная перспектива и формирование мировоззрения
В молодости все силы души направлены на будущее, и будущее это принимает такие разнообразные, живые и обворожительные формы под влиянием надежды, основанной не на опытности прошедшего, а на воображаемой возможности счастия, что одни понятые и разделенные мечты о будущем счастии составляют уже истинное счастие этого возраста.
Л. Толстой. Отрочество
Как не раз подчеркивалось в этой книге, юноша принадлежит не только к детскому, но и к взрослому миру. Поэтому, постоянно фиксируя только лишь специфические, «детские» особенности юношеской психологии, мы рискуем вольно или невольно инфантилизировать подростков, подчеркивая их отличия и тем самым — зависимость от взрослых. Между тем они не только находятся в процессе взросления, но по многим существенным параметрам уже ведут себя как взрослые и фактически являются таковыми.
Взросление как процесс социального самоопределения многомерно и многогранно. Рельефнее всего его противоречия и трудности проявляются в формировании жизненной перспективы, отношения к труду и морального сознания.
«В каждой молодости,— писал И. А. Бунин,— есть некоторое особенное время расцвета ее, когда кажется, что это время есть лишь начало чего-то бесконечного, что будет еще множество времен, событий, встреч, и все замечательных» (Бунин И А. Записи//Соч. В 9 т — М.: Художественная литература, 1967.— Т 9.— С. 361). Юношеское жизнетворчество обнаруживает себя прежде всего как страстное желание что-то начать (См. об этом подробнее: Жизнь как творчество (социально-психологический анализ) /Отв. ред. Л. В. Сохань, В. А. Тихонович.—Киев: Наукова думка, 1985). Человек в эти годы «все приготовляется к чему-то, хотя и не знает к чему — и странно — об этом мало заботится к чему, как будто совершенно уверен, что само найдется» (Достоевский Ф. М. Житие великого грешника // Собр. соч.: В 30 т.— Л.: Наука, 1976.— Т 9.— С. 126).
Социальное самоопределение и поиск себя неразрывно связаны с формированием мировоззрения.
Мировоззрение — это взгляд на мир в целом, система представлений об общих принципах и основах бытия, жизненная философия человека, сумма и итог всех его знаний. Познавательными (когнитивными) предпосылками мировоззрения являются усвоение определенной и весьма значительной суммы знаний (не может быть научного мировоззрения без овладения наукой) и способность индивида к абстрактному теоретическому мышлению, без чего разрозненные специальные знания не складываются в единую систему.
Но мировоззрение — не столько логическая система знаний, сколько система убеждений, выражающих отношение человека к миру, его главные ценностные ориентации.
Юность — решающий этап становления мировоззрения, потому что именно в это время созревают и его когнитивные, и его эмоционально-личностные предпосылки. Юношеский возраст характеризуется, как мы уже видели, не просто увеличением объема знаний, но и громадным расширением умственного кругозора старшеклассника, появлением у него теоретических интересов и потребности свести многообразие фактов к немногим принципам. Хотя конкретный уровень знаний, теоретических способностей, широта интересов у ребят весьма неодинаковы, какие-то сдвиги в этом направлении наблюдаются у всех, давая мощный толчок юношескому «философствованию».
Мировоззренческие установки ранней юности обычно весьма противоречивы. Разнообразная, противоречивая, поверхностно усвоенная информация складывается в голове подростка в своеобразный винегрет, в котором перемешано все что угодно. Серьезные, глубокие суждения странным образом переплетаются с наивными, детскими. Старшеклассник может, не замечая этого, в течение одного и того же разговора радикально изменять свою позицию, одинаково пылко и категорично отстаивать прямо противоположные, несовместимые друг с другом взгляды. Он часто оказывается в ситуации Алисы в стране чудес: «Ты... кто... такая?— спросила Синяя Гусеница.— Сейчас, право, не знаю, сударыня,— отвечала Алиса робко.— Я знаю, кем была сегодня утром, когда проснулась, но с тех пор я уже несколько раз менялась» (Кэрролл Л. Приключения Алисы в стране чудес.—М.: Наука, 1982.—С. 52). Но, в отличие от Алисы, юноша склонен утверждать, что всегда говорил и думал одно и то же.
Наивные взрослые часто приписывают этот сумбур недостаткам обучения и воспитания. На самом деле — это нормальное свойство ранней юности. Как справедливо заметил польский психолог К. Обуховский (1972), потребность в смысле жизни, в том, чтобы осознавать свою жизнь не как серию случайных, разрозненных событий, а как цельный процесс, имеющий определенное направление, преемственность и смысл,— одна из важнейших потребностей личности. В юности, когда человек впервые ставится перед сознательным выбором жизненного пути, эта потребность переживается особенно остро.
Мировоззренческий поиск включает в себя социальную ориента-цию личности, т. е. осознание себя частицей, элементом социальной общности, выбор своего будущего социального положения и способов его достижения.
В ходе этих поисков юноша ищет формулу, которая разом осветила бы ему и смысл собственного существования, и перспективы развития всего человечества. Но где взять такую формулу?
Марксистско-ленинская философия и этика оценивают жизнь и деятельность индивида с точки зрения общественных интересов, утверждая, что социальная ценность человека определяется тем, насколько его деятельность способствует благу общества. Чем больше человек дает людям, тем богаче становится он сам как личность. Но из этого общего принципа нельзя логически вывести норму индивидуального поведения. Задаваясь вопросом о смысле жизни, юноша думает одновременно и о направлении общественного развития вообще, и о конкретной цели собственной жизни. Он хочет не только уяснить объективное, общественное значение возможных направлений деятельности, но и найти ее личностный смысл, понять, что может дать эта деятельность ему самому, насколько соответствует она его индивидуальности: каково именно мое место в этом мире, в какой именно деятельности в наибольшей степени раскроются мои индивидуальные способности?
На эти вопросы нет и не может быть общих ответов, их нужно выстрадать самому, к ним можно прийти только практическим путем. Форм деятельности много, и заранее нельзя сказать, где человек найдет себя. Да и жизнь слишком многогранна, чтобы можно было исчерпать ее каким-то одним видом деятельности, как бы он ни был важен. Стоящий перед юношей вопрос заключается не только и даже не столько в том, кем быть в рамках существующего разделения труда (выбор профессии), сколько в том, каким быть (моральное самоопределение).
Вопрос о смысле жизни есть симптом определенной неудовлетворенности. Когда человек целиком поглощен делом, он обычно не спрашивает себя, имеет ли это дело смысл,— такой вопрос просто не возникает. Рефлексия, критическая переоценка ценностей, наиболее общим выражением которой и является вопрос о смысле жизни, как правило, связана с какой-то паузой, «вакуумом» в деятельности или в отношениях с людьми. И именно потому, что проблема эта по самой сути своей практическая, удовлетворительный ответ на нее может дать только деятельность.
Это не значит, конечно, что рефлексия и самоанализ — «излишество» человеческой психики, от которого нужно по возможности избавляться. Такая точка зрения, при последовательном ее развитии, привела бы к воспеванию животного или растительного образа жизни, полагающего счастье в том, чтобы полностью раствориться в какой угодно деятельности, не задумываясь о ее смысле. Критически оценивая свой жизненный путь и свои отношения с окружающим миром, личность возвышается над непосредственно «данными» ей условиями, ощущает себя субъектом деятельности. Поэтому мировоззренческие вопросы не решаются раз и навсегда, каждый поворот жизни побуждает личность снова и снова возвращаться к ним, подкрепляя или пересматривая свои прошлые решения. В юности это делается наиболее категорично, причем в постановке мировоззренческих проблем для нее характерно то же противоречие между абстрактным и конкретным, что и в стиле мышления.
Вопрос о смысле жизни ставится в ранней юности глобально и на него ждут универсального, годного для всех ответа. «Столько вопросов, проблем мучают и волнуют меня,— пишет восьмиклассница.— Для чего я нужна? Зачем я появилась на свет? Зачем я живу? С самого раннего детства ответ на эти вопросы мне был ясен: «Чтобы приносить пользу другим». Но сейчас я думаю — что же такое «приносить пользу»? «Светя другим, сгораю сам». В этом, безусловно, и есть ответ. Цель человека «светить другим». Он отдает свою жизнь работе, любви, дружбе. Человек нужен людям, он не зря ходит по земле». Девочка не замечает того, что в своих рассуждениях по сути дела не продвигается вперед: принцип «светить другим» столь же абстрактен, как и желание «приносить пользу».
Трудности юношеской рефлексии о смысле жизни — в правильном совмещении того, что А. С. Макаренко называл ближней и дальней перспективой. Расширение временной перспективы вглубь (охват более длительных отрезков времени) и вширь (включение своего личного будущего в круг социальных изменений, затрагивающих общество в целом) — необходимая психологическая предпосылка постановки мировоззренческих проблем.
Дети и подростки, описывая будущее, говорят преимущественно о своих личных перспективах, тогда как юноши выдвигают на первый план общие проблемы. С возрастом увеличивается умение разграничивать возможное и желаемое. Вообще способность отсрочить непосредственное удовлетворение, трудиться ради будущего, не ожидая немедленной награды,— один из главных показателей морально-психологической зрелости человека.
Но совмещение ближней и дальней перспективы дается человеку нелегко. Есть юноши, и их немало, которые не хотят задумываться о будущем, откладывая все трудные вопросы и ответственные решения на «потом». Установка (как правило, неосознанная) на продление веселья и беззаботности существования не только социально вредна, так как является по своей сути иждивенческой, но и опасна для самой личности. Юность — прекрасный, удивительный возраст, который взрослые вспоминают с нежностью и грустью. Но все хорошо в свое время. Вечная юность — вечная весна, вечное цветение, но также и вечное бесплодие. «Вечный юноша», каким он известен по художественной литературе и психиатрической клинике, — вовсе не счастливчик. Гораздо чаще это человек, который не сумел в положенный срок разрешить задачу самоопределения и не пустил глубоких корней в важнейших сферах жизнедеятельности. Его изменчивость и порывистость могут казаться привлекательными на фоне бытовой приземленности и будничности многих его сверстников, но это не столько свобода, сколько неприкаянность. Ему можно скорее сочувствовать, чем завидовать.
Не лучше обстоит дело и на противоположном полюсе, когда в настоящем видят только средство достижения чего-то в будущем. Чувствовать полноту жизни — значит уметь видеть в сегодняшнем труде «завтрашнюю радость» (А. С. Макаренко) и вместе с тем ощущать самоценность каждого данного момента деятельности, радость преодоления трудностей, узнавания нового и т. д.
Педагогу важно знать, представляет ли старшеклассник свое будущее как естественное продолжение настоящего или как его отрицание, как нечто радикально другое, и видит ли он в этом будущем продукт своих собственных усилий или что-то такое (все равно — плохое или хорошее), что «само придет». За этими установками (обычно неосознанными) стоит целый комплекс социальных и психологических проблем.
Взгляд на будущее как продукт собственной, совместной с другими людьми деятельности — установка деятеля, борца, который счастлив тем, что уже сегодня работает ради завтрашнего дня. Представление, что будущее «само придет», что «его не избежать»,— установка иждивенца, потребителя и созерцателя, носителя ленивой души.
Пока юноша не нашел себя в практической деятельности, она может казаться ему мелкой и незначительной. Еще Гегель отмечал это противоречие: «До сих пор занятый только общими предметами и работая только для себя, юноша, превращающийся теперь в мужа, должен, вступая в практическую жизнь, стать деятельным для других и заняться мелочами. И хотя это совершенно в порядке вещей,— ибо, если необходимо действовать, то неизбежно перейти и к частностям,— однако для человека начало занятия этими частностями может быть все-таки весьма тягостным, и невозможность непосредственного осуществления его идеалов может ввергнуть его в ипохондрию. Этой ипохондрии — сколь бы незначительной ни была она у многих,— едва ли кому-либо удавалось избегнуть. Чем позднее она овладевает человеком, тем тяжелее бывают ее симптомы. У слабых натур она может тянуться всю жизнь. В этом болезненном состоянии человек не хочет отказаться от своей субъективности, не может преодолеть своего отвращения к действительности и именно потому находится в состоянии относительной неспособности, которая легко может превратиться в действительную неспособность» (Гегель Г-В.-Ф Философия духа//Соч.—М.: Госполитиздат, 1956.—Т. III.— С. 94).
Единственное средство снять это противоречие — творчески преобразующая деятельность, в ходе которой субъект изменяет как самого себя, так и окружающий мир. Жизнь нельзя ни отвергать, ни принимать целиком, она противоречива, в ней всегда идет борьба старого и нового, и каждый, хочет он того или нет, участвует в этой борьбе. Идеалы, освобожденные от элементов иллюзорности, свойственной созерцательной юности, становятся для взрослого человека ориентиром в практической деятельности. «Что в этих идеалах есть истинного, сохраняется в практической деятельности; только от неистинного, от пустых абстракций должен отделаться человек» (Гегель Г.-В.-Ф. Философия духа // Соч.— М.: Госполитиздат. 1956 Т. III.— С. 95).
Характерная черта ранней юности — формирование жизненных планов. Жизненный план возникает, с одной стороны, в результате обобщения целей, которые ставит перед собой личность, как следствие построения «пирамиды» ее мотивов, становления устойчивого ядра ценностных ориентации, которые подчиняют себе частные, преходящие стремления. С другой стороны — это результат конкретизации целей и мотивов.
Из мечты, где все возможно, и идеала как абстрактного, иногда заведомо недосягаемого образца постепенно вырисовывается более или менее реалистический, ориентированный на действительность план деятельности.
Жизненный план — явление одновременно социального и этического порядка. Вопросы «кем быть» и «каким быть» первоначально, на подростковом этапе развития, не различаются. Сплошь и рядом подростки называют жизненными планами весьма расплывчатые ориентиры и мечты, которые никак не соотносятся с их практической деятельностью. В 60—70-х годах почти все ленинградские старшеклассники на вопрос анкеты, имеются ли у них жизненные планы, отвечали утвердительно. Но у большинства эти планы сводились к намерению учиться, заниматься в будущем интересной работой, иметь верных друзей и много путешествовать.
Подросток пытается предвосхитить свое будущее, не задумываясь о средствах его достижения. Его образы будущего ориентированы на результат, а не на процесс развития: подросток может очень живо, в деталях представлять свое будущее общественное положение, не задумываясь над тем, что для этого нужно сделать. Отсюда и частая завышенность уровня притязаний, потребность видеть себя непременно выдающимся, великим. «Я в своем представлении — первопроходчик в дальней тайге: мы прокладываем дорогу и рядом со мной мои друзья,— писал «Алому парусу» 15-летний Витя из Новосибирска.— Или вдруг — испытатель новых парашютов, когда от твоего умения зависит жизнь очень и очень многих людей. Иногда я — хирург, который делает пересадку сердца умирающему человеку, или просто врач «Скорой»... Я задерживаю опасного преступника, я спасаю горящее поле, я...»
Это письмо довольно характерно. Мальчик стремится сделать что-то хорошее, важное. Но мечты его еще совершенно детские: главное — быть героем, а в чем и как — дальше видно будет, только твердо уверен, что когда мне будет не 15, как сейчас, а немного больше, я обязательно сделаю что-нибудь такое...»
Жизненный план в точном смысле этого слова возникает только тогда, когда предметом размышлений становится не только конечный результат, но и способы его достижения, путь, которым человек намерен следовать, и те объективные и субъективные ресурсы, которые ему для этого понадобятся. В отличие от мечты, которая может быть как активной, так и созерцательной, жизненный план — это план деятельности.
Чтобы построить его, юноша должен более или менее четко поставить перед собой, как минимум, следующие вопросы: 1. В ка-ких сферах жизни сконцентрировать усилия для достижения успеха? 2. Что именно и в какой период жизни должно быть достигнуто? 3. Какими средствами и в какие конкретные сроки могут быть реализованы поставленные цели?
Жизненные планы старшеклассников как по содержанию, так и по степени их зрелости, социального реализма и охватываемой временной перспективе весьма различны.
Сравнительное изучение жизненной перспективы 969 восьмиклассников и 625 десятиклассников Киева, проведенное Е. И. Головахой (См.: Головаха Е. И. Жизненная перспектива и профессиональное самоопределение.— Киев: Наукова думка, 1988), показало, что достаточно определенные представления о своем будущем и о сроках осуществления событий, с которыми они связывают свои долговременные жизненные цели, имеются уже у восьмиклассников, к X классу эти цели только уточняются. Однако в содержании планов существует ряд противоречий.
В своих ожиданиях, связанных с будущей профессиональной деятельностью и семьей, старшеклассники достаточно реалистичны. Зато в сфере образования, социального продвижения и материального благополучия их притязания зачастую завышены: они ждут слишком многого или слишком быстро. При этом высокий уровень социальных и потребительских притязаний не подкрепляется столь же высокими профессиональными устремлениями. У многих ребят желание больше иметь и получать не сочетается с психологической готовностью к более трудному, квалифицированному и производительному труду. Эта иждивенческая установка социально опасна и чревата личными разочарованиями.
Обращает на себя внимание также недостаточная конкретность профессиональных планов старшеклассников. Вполне реалистично оценивая последовательность своих будущих жизненных достижений (продвижение по службе, рост заработной платы, приобретение собственной квартиры, машины и т. д.), старшеклассники чрезмерно оптимистичны в определении возможных сроков их осуществления. При этом девушки ожидают достижений во всех сферах жизни в более раннем возрасте, чем юноши, проявляя тем самым недостаточную готовность к реальным трудностям и проблемам будущей самостоятельной жизни.
Главное противоречие жизненной перспективы старшеклассников, по данным Е. И. Головахи,— недостаточная самостоятельность и готовность к самоотдаче ради будущей реализации своих жизненных целей. Подобно тому как в определенных условиях зрительного восприятия перспективы, отдаленные объекты кажутся наблюдателю более крупными, чем близкие, отдаленная перспектива рисуется некоторым старшеклассникам более ясной и отчетливой, нежели ближайшее будущее, зависящее от них самих. Отчасти это объясняется возрастными особенностями, естественным юношеским оптимизмом и т. п. Однако эта установка отражает также коренные недостатки нашей воспитательной системы и пропаганды, много лет рисовавшей «светлое будущее» как нечто автоматически гарантированное всем и каждому, независимо от прилагаемых собственных усилий.
Сходную картину рисуют и московские психологи (И. В. Дубровина и др., 1987, 1988). Общий уровень личных и социальных притязаний обследованных ими учащихся IX—X классов существенно выше, чем у подростков, равно как и способность различать идеальные и реальные цели. Однако устойчивую иерархию ценностных ориентации обнаружила только треть обследованных. У остальных они либо недостаточно дифференцированны, либо недостаточно устойчивы. 39 процентов старшеклассников еще не определили своего отношения к основным ценностям окружающего мира, и это сказывается на их жизненных планах. Мотивация, связанная с будущей профессиональной деятельностью и учебой, выражена у старшеклассников значительно слабее, чем мотивы самоутверждения и общения.
Следует признать, что официальная педагогика в течение многих лет крайне несамокритично оценивала достижения нашей школы с точки зрения подготовки учащихся к жизни.
В 1983—1984 гг. сотрудники НИИ общих проблем воспитания провели стандартизированное интервью 637 учителей РСФСР, ЭССР и УзССР о степени готовности выпускников средней школы к выполнению основных социальных функций. По мнению опрошенных, лучше всего средняя школа готовит к общественной деятельности, затем, примерно одинаково, к службе в армии и к труду, затем — к продолжению образования; слабее всего подготовка молодежи к рациональному проведению свободного времени и к самостоятельной семейной жизни (См.: Особенности социального формирования учащихся в разных регионах страны / Под ред. Р. Г. Гуровой.— М.: АПН СССР, 1986.— С. 42). Ни выводы, ни честность «экспертов» не вызвали у научных сотрудников ни малейших сомнений.
Между тем уже в 1984 г. при обсуждении проекта реформы школы прямо говорилось, что подготовка учащихся к общественной деятельности неудовлетворительна, что школа воспитывает не столько самостоятельных, критически мыслящих людей, сколько конформистов.
Неудовлетворительной была признана и подготовка к труду. По данным НИЦ ВКШ, в 1986 г. минимум 18 процентов, а по некоторым регионам 25—26 процентов молодых рабочих относились к своей работе безразлично или отрицательно; 19 процентов не соблюдали режим экономии; 31 процент допускали нарушения производственной дисциплины; 36 процентов равнодушны к производственным недостаткам; 90 процентов не участвовали в решении научно-технических задач (В. И. Мухачев, 1987).
Серьезные претензии к школе высказывает и армия. Многие юноши физически плохо подготовлены к военной службе (на это указали треть опрошенных допризывников). При контрольных проверках нормативов ГТО в ряде школ от 13 до 50 процентов юношей не смогли подтвердить свои формально зафиксированные результаты. Оставляет желать лучшего и психологическая закалка и дисциплинированность будущих воинов.
Что же касается продолжения образования, то при государственной проверке осенью 1987 г. общеобразовательной подготовки 27 тысяч первокурсников ряда вузов и техникумов страны, поступивших из школ и ПТУ, с контрольными заданиями не справились 25 процентов студентов вузов и 45 процентов учащихся средних специальных учебных заведений (эти данные приводились на февральском (1988 г.) Пленуме ЦК КПСС). Каковы же знания тех, кто не захотел или не смог продолжить учебу? Но если столь некритичны учителя, можно ли ждать самокритичной оценки от школьников?