Дед в сердцах махнул рукой

«Чего ж он так завелся‑то?»

– Деда, ну потерпи еще немного! Ты же самое главное уже сделал!!! Ты власть в Ратном сменил! И без усобицы, только Пимену по уху дал.

– Да что ты понимаешь! – Дед машинально цапнул рукоять меча. – Думаешь, смолчали – так и подчинились? Все только начинается.

– Может, и не все, но понимаю! Во всяком случае, понял, что Пимен не от себя говорил, то‑то все время оглядывался!

– Вот! – Дед наставительно ткнул в Мишкину сторону указательным пальцем. – В сотне раскол, а зачинщики таятся, Пимку вперед выставляют. А ты мне тут всякую книжную заумь рассказываешь.

«Блин, как же разговор в нужную сторону повернуть? Может, попробовать удивить деда?»

– Так и я о том же! Был рефлексивный метод управления, а ты теперь другой применишь, уже начал.

– Кхе! Когда ж это я успел? Вроде бы и трезвый был. – Брови деда сначала удивленно приподнялись, потом грозно сдвинулись. – Опять, как с воинской школой, дурня из меня делаешь? Я вот тебе сейчас…

– Деда, Христом Богом прошу: дослушай, пожалуйста! – взмолился Мишка. – Ты же обещал выслушивать! Сам же сказал, что мудрецы наши беды точно описали! Так в тех книгах и способы преодоления бед описаны. Ну послушай же!

– Обещал‑то обещал… – Дед раздраженно поправил воинский пояс, дернув его туда‑сюда и задев ножнами Мишкину раненую ногу. Испуганно глянул на внука и смилостивился: – Ну ладно, только что ж мы посреди улицы, давай‑ка домой поедем.

– А дядька Лавр сюда придет, мы же позвали, – спохватился Мишка.

– Не мы, а ты, – поправил дед. – По дороге встретим. Давай уж, вещай дальше… Мудрец, тудыть тебя.

– Я думал, что и Лавру послушать полезно. Все‑таки старший мужчина в семье после тебя. Да и говорить лучше в кузне, а не в доме – лишних ушей нет.

– Ага, ему сейчас только разговоры и разговаривать, дел невпроворот. Ладно, поехали.

* * *

В кузнице поговорить не вышло. Лавр уже приставил к работе не то свежеиспеченных холопов, не то вновь обретенных родственников (Мишка еще не научился их различать), и закопченное помещение было наполнено лязгом металла, сипением мехов и прочими кузнечными шумами. Тут же ковылял, опираясь на один костыль, Кузька, раздавая какие‑то указания работникам.

Лавр привел отца и племянника в какое‑то помещение на втором этаже недостроенного «главного корпуса» усадьбы, послал крутившуюся здесь девчонку на кухню за горячим сбитнем и усадил всех на расстеленные прямо на полу чьи‑то постели.

В суть рефлексивного метода управления Лавр «въехал» с ходу.

– Это когда я заготовку в горне передержу, а потом начинаю орать: «Давай быстрее, железо пережжем!» Обязательно кто‑нибудь что‑то уронит, или заготовку клещами неловко схватит, или штаны прожжёт – не работа, а сущее наказание.

– Вот‑вот! – обрадовался Мишка. – А есть и другие способы управлять. Второй способ – следящий. Начальствующий человек смотрит за тем, что происходит, и, если происходящее идет на пользу, поддерживает, а если во вред – пресекает. Вот, к примеру, как с некрещеными холопами. Наше главное дело – насаждать христианство, значит, если холопов хозяева не крестят, это – во вред. Беда только в том, что пользу и вред разные люди по‑разному понимают. То, что для одних – хорошо, другим поперек горла встать может. Вот деда мастерские за тын вынести хочет. Казалось бы, дело правильное, но хозяевам‑то мастерских это не по нутру.

– Кхе! – Дед зловеще ухмыльнулся. – Ничего, уберутся как миленькие, найдем средство!

– Об этом я и толкую. Пресекать! – быстренько согласился Мишка и поспешил продолжить: – Но при таком способе управления тоже не все гладко идет. Во‑первых, из‑за того, что есть недовольные, важные дела могут делаться медленно и плохо, потому что без желания, из‑под палки. Как, например, с ремонтом тына. То есть опять дисфункция – неисполнение важных дел. Во‑вторых, есть опасность деструктуризации – развала. Если тех, кто «за», и тех, кто «против», примерно поровну. Или же не поровну, но одна из сторон хоть и малочисленна, но сильна. До крови, может, и не дойдет, но дело делаться не будет.

Ты, деда, именно по этому пути и пошел, и с первого шага пришлось силу применять. Пока дело только оплеухой Пимену ограничилось, но ты верно сказал: «Смолчали – не значит, что покорились». А можно ведь сделать так, что те, кто ремеслом и торговлей предпочитают заниматься, твоими союзниками станут, помогать тебе будут и в делах, и в том, чтобы недовольных поприжать.

– Кхе! Это как же?

Дедов скепсис начал постепенно развеиваться, похоже, разговор начал его понемногу заинтересовывать.

– Есть третий способ управления – программный. Программа – это… Как бы объяснить… Вот задумал ты какое‑то большое, важное дело, такое, что не на один год. Результат этого дела – цель, которую надо достичь. Заранее обдумываешь, что надо сделать, сколько это времени займет, что может помешать, кто будет тебе помощник, а кто противник. Рассчитываешь, сколько чего понадобится: людей, времени, средств. Прикидываешь, когда что делать и когда одно дело заканчивается, а другому пора начинаться. Вспоминаешь людей: кто что умеет, кому доброго слова достаточно, а кого подкупить или припугнуть надо.

Самое же главное – людской интерес. Если другие люди в достижении твоей цели свой интерес увидят, то помогать будут не за страх, а за совесть. Если таких людей будет большинство, то противники твоего дела и пикнуть не посмеют, а если посмеют, то твои сторонники их враз придавят.

Вот если все это вместе сложить, то и получается программа действий на какой‑то большой срок, и все: твои дела и мысли, дела и мысли твоих союзников – должны быть выполнению этой программы подчинены. А тех, кто сопротивляться задумает, придется принуждать силой.

– Кхе! Что скажешь, Лавруха?

Лавр, до сих пор сидевший молча и вроде бы с безучастным видом, на самом деле, оказывается, слушал очень внимательно. Во всяком случае, ответил на дедов вопрос сразу и очень толково:

– А я так и работаю, батюшка. Прежде чем ковать, думаю, сколько чего нужно – угля, руды или железа, помощников. Потом: как нагревать, как отковывать, как закаливать. Если что‑то сложное делать собираюсь, сначала рисую на дощечке, помощникам показываю, обсуждаем. А уж когда все решили, каждый свое дело знает, недостатка ни в чем нет. Ну… и прочее, много всякого. Зато дело делается как следует.

– Дядя Лавр, а бывает так, что помощники что‑то дельное подскажут?

– Бывает, конечно, – подтвердил Лавр. – Кузька вот на выдумки горазд, добрый кузнец будет.

– Но для этого помощникам конечная цель должна быть понятна? – продолжил подводить разговор к нужному выводу Мишка.

– А как же без этого? – удивился Лавр. – Если помощники не знают, что куют, так что же получится?

– Вот, деда! – Мишка от возбуждения даже попытался привстать, забыв про ранение, но нога тут же напомнила о себе болью. – Перво‑наперво, преданные тебе люди должны все правильно понять, свой интерес увидеть и важностью дела проникнуться.

– Без интереса, конечно, хрен кто пошевелится… – согласился дед. – Ну а беды какие у этого способа?

«Браво, лорд Корней! Уловили методику анализа, что называется, сходу».

– А нету бед, деда. Вернее, есть только одна – если программа неверная. Тогда все развалится. А если цель правильная и средства ее достижения продуманы хорошо, все получится. Вот Ярослав Мудрый, когда нашу сотню сюда посылал, все правильно продумал, и все получилось. Но цель, которую он перед нами поставил, достигнута, пора ставить следующую, иначе так и будем гнить потихоньку. Сам же сказал: «Все, как гнилая тряпка, расползается».

Дед, видимо, спохватился, что получается как‑то несолидно: глава семьи слушает поучения от отрока.

– Красно глаголешь, отрок, как поп на проповеди. И как же эту книжную премудрость к нашим делам приложить?

– Начинать надо с цели, – не смутился Мишка. – Вот какая цель была у нашей сотни в самом начале, когда сюда пришли?

– Как какая? – Дед рубанул воздух ладонью. – Да просто выжить!

– Да, это верно. Если бы не выжили, то и ничего другого не смогли бы, разве что обратно в Киев сбежать. Но князь Ярослав от нас ведь чего‑то другого хотел? – продолжил гнуть свое Мишка. – Ему не просто наше выживание требовалось, мы ему здесь зачем‑то нужны были. Зачем, деда?

– Ну… Кхе! Это… Христианство насаждать, Волынский рубеж стеречь.

– И только?

– Да что ты прицепился? Я ж не князь!

– Но первый наш сотник – Харальд – знал? Дядя Лавр сейчас только объяснил, что помощники должны конечную цель понимать. Так знал Харальд?

– Не Харальд, а Александр, – поправил дед, – хотя, конечно, он того… Александром только в церкви и был. Князь Ярослав с ним, конечно, разговаривал, перед тем как сюда послать, и не один раз, наверно. Но я‑то уже одиннадцатый сотник! А если по родам считать, то четвертый.

– Как это по родам? – Мишка понимал, что отклоняется от главной темы разговора, но больно уж было интересно, да и деду надо было дать передышку. Долгое обсуждение непривычных и малопонятных вопросов могло его опять разозлить, а тут дела привычные и известные, к тому же внук превращается из наставника во внимающего ученика – возвращается к положенному ему статусу.

– Да так. – Дед расстегнул оружейный пояс и отложил в сторону – явный признак настроя на долгий разговор. – После Харальда его сын сотню водил, потом внук, но погиб молодым, когда его сын еще совсем малым был, потому сотника из другой семьи выбрали. Прямо на поле боя выбирали – в Угорской земле дело было. Звали его, дай бог памяти… У Данилы‑десятника надо спросить.

– Да какой он теперь десятник? – пренебрежительно махнул рукой Лавр.

– Теперь – да, – не стал спорить дед. – Но в его роду четыре сотника было. При последнем из четырех, Петром его звали, случился мятеж десятника Митрофана. А Петр уже был больной совсем, много раз раненный, ну и сам от сотничества отрекся. Выбрали Ивана – прадеда десятника Пимена, которого я сегодня попотчевал. Потом сотником стал его сын. Дурным он сотником был, чуть всех не угробил. Мой отец – Агей Алексеич – его убил. От Агея и пошли сотники из рода Лисовинов. Даст Бог – на мне это не закончится.

– Так вот почему Пимен на тебя волком смотрит! – старательно продемонстрировал удивление Мишка.

– Не только из‑за этого. – Дед раздраженно передернул плечами. – Его отец меня убить пытался – мстил. В бою хотел в спину ударить, но не вышло, сам там остался. По уму бы, весь их род вырезать надо было бы, иначе не будет нам покоя… Кхе!

Лицо деда снова приобрело жесткое выражение, каким было утром на дворе старосты Аристарха. Левый глаз прищурился, щека поползла в сторону, изгибая шрам от половецкого клинка. Рука, словно сама по себе, сдвинулась поближе к рукояти меча. Дед недоуменно глянул на нее, вздохнул и отодвинул оружие в сторону.

– Так что ж ты Пимена‑то… – осторожно поинтересовался Мишка. – Имел же право! Или пожалел?

– Не в жалости дело, Миша, – вмешался Лавр, – батюшка не захотел сотничество с крови начинать. Второй раз подряд и с крови одного и того же рода. И так чуть ли не первый приказ о казни был.

– Но почему «начинать»? – удивился Мишка. – Ты же и раньше сотником был?

– Правильно Лавруха сказал: «Начинать». Та сотня и нынешняя… – Дед тяжко вздохнул. – Это такая разница. Лучшие люди на той проклятой переправе легли. Почти все, на кого я в любом деле положиться мог. – Дед досадливо заворочался на смятой постели, зачем‑то переложил с места на место ножны с мечом. – По справедливости, спросить бы за это с Данилы. Десятник первого десятка – второй человек после сотника. Я его не тронул. Значит, нельзя было и Пимена. Вот если бы он за оружие взялся… тогда бы да! – В голосе деда послышалась прямо‑таки плотоядная мечтательность. – Но почуял, стервец, смерть свою. Почуял…

С минуту помолчали. Каждый думал о чем‑то своем.

– Деда, прости, если глупость спрашиваю. А чего ты с Данилой возишься? От него же одни беды.

– Беды? – Дед снисходительно усмехнулся. – Дите ты еще, Михайла! Если Данилин Ероха тебе синяки наставлял, это не беды. Наоборот, это тебе на пользу пошло. А Данила мне столько лет спину прикрывал…

Есть, внучек, такие люди, которым обязательно надо при ком‑нибудь состоять. Все время вторые. Но зато какие вторые! Незаменимые, на которых надеяться как на себя можно, никогда не подведут. Такого помощника найти – всю жизнь искать можно, и не найдешь. Но не дай бог такому человеку остаться одному. Та переправа это и показала. И ни разу, слышь, Михайла, ни разу – ни полусловом, ни намеком – не напомнил мне Данила о том, что его род на сотничество право имеет.

– Выходит, в Ратном два рода с нами соперничать за сотничество могут? – сделал вывод Мишка.

– Три, – поправил внука дед. – Остался еще один прямой потомок Харальда – Бурей. Серафим Ипатьич из рода первого сотника ратнинской сотни Александра.

Уважение, с которым произнес полное имя Бурея дед, было Мишке совершенно непонятно, поэтому он переспросил:

– Обозный старшина?

– По уму и по силе мог бы первым воином в сотне быть, а может, и сотником, – все так же уважительно отозвался дед. – Только кто же урода в строй поставит? Да и злости в нем… Хотя от такой жизни любой озвереет.

– Теперь понятно, почему Пимен зубы точит… – начал Мишка.

– И почему Ерема к тебе вязался, пока вы его не отлупили, – подхватил Корней, – и почему Бурей грубит. Мотай на ус, Михайла, тебе с этим жить.

– Детей Данилы в «Младшую стражу» не возьму, – решительно заявил Мишка, – детей Пимена и людей из его десятка – тоже!

– Слыхал, Лавруха? Парень‑то верно все понял!

– Отвлеклись мы, батюшка, а время‑то идет. – Лавру дедовы воспоминания были неинтересны – давно все знал и сам.

– А ты что, спешишь куда, сынок? – ласково поинтересовался Корней.

– Так люди же за тыном уже две ночи провели. Все уже своих холопов, наверно, разобрали, только наши остались. Идти надо, батюшка, людей по жилью разводить, наши же холопы!

– Эх, Лавруха, Лавруха.

Дед сокрушенно покачал головой и вдруг рявкнул что есть мочи:

– Невместно сотнику!!!

Мишка и Лавр вздрогнули от неожиданности, за дверью кто‑то испуганно шарахнулся.

«Подслушивают нас, что ли?»

– Это твой, Михайла, дружок – Афоня – обрадовался, вприпрыжку побежал холопов забирать, а мне невместно. – Корней почему‑то адресовался внуку, а не сыну. – Лавруху вот пошлю, но не сейчас, а завтра. Сегодня Татьяна с Анной родню разместят. Ужин бабы накроют в самой большой горнице, все семейство вместе соберется. А холопами завтра займемся. Или послезавтра. Должна быть разница между холопами и родней! И разницу эту должны увидеть и понять все! Переночевали две ночи за тыном, переночуют и еще раз, а то и два.

Дед расстегнул кожух и, повозившись, сбросил с ноги протез, показывая, что рассчитывает сидеть долго, потом продолжил, уже не повышая голоса:

– Лавруха, ты послезавтра поедешь верхом, в броне и с мечом за тын. Возьмешь с собой Роську, Матвея… и кто еще из мальчишек сможет верхом ехать. Тоже в бронях и при оружии. Разговоры особенно не разговаривай, посмотри, кто как устроился. Отбери десять хозяев, у которых в семье порядок, ночлег хорошо устроен, дети и скотина обихожены, в общем, десять лучших – сам разберешься. Этих десять семей отправим на выселки. Там все в упадке: сгнило, заросло, – вот самых ухватистых туда и пошлем.

«Вот так, сэр! Почти слово в слово то, что вы Афоне насчет невербального ряда объясняли. Ни слова не говоря, даже сам не показываясь, сразу же вываливает на людей кучу информации. Всем бывшим куньевцам – разницу между родней сотника и чужими. Родне – как их положение выгодно отличается от положения других бывших односельчан. Новым холопам – что попали они к военным людям, что до сотника им, как до Бога, и что оценить их здесь умеют по достоинству чуть ли не с первого взгляда. Даже ратнинцам – что род Лисовинов к приобретенному богатству относится спокойно, без суеты. Управленец Божьей милостью. Или учили хорошо. Только есть, ведь, вещи, которым не научишь, управление – это только наполовину наука, а наполовину искусство».

– А у господина сотника, – продолжал дед, – и другие дела есть, вот, к примеру, с ученым человеком Михайлой Фролычем о книжной премудрости потолковать. Давай, Михайла, дальше рассказывай, только ты уж как‑нибудь книжную премудрость с жизнью соединяй, а то не сразу и поймешь, о чем ты толкуешь. На чем мы остановились‑то?

– На том, какая цель у князя Ярослава была, – напомнил Мишка.

– Ага! Кхе… – Дед поерзал, устраиваясь поудобнее. – Не знаю я, сам думай.

– Смотри, деда, славяне живут в этих местах испокон веку, еще со времен до Рождества Христова. – Мишка решил зайти издалека, благо дед, облегчив душу криком и командным тоном, был расположен послушать. – Были у них какие‑то свои порядки, обычаи. Сейчас уже не узнаешь точно, только легенды сохранились. Здесь, на Днепре, Припяти и их притоках, была северо‑восточная граница славянских земель. Постепенно разошлись на разные племена: поляне, древляне, дреговичи, кривичи… Значит, порядки и обычаи изменились, ведь у разных племен они хоть немного, но были разные.

Два с половиной века назад сюда пришли варяги. Взяли Полянский Киев, подчинили другие племена, заставили платить дань, но князья пока почти у всех оставались свои. Опять порядки изменились. Прошло еще около ста лет, и княгиня Ольга разгромила княжество древлян, а дреговичей вообще с трех сторон зажали: с севера полоцкие князья, с юга киевские, с запада волынские. Было ведь время, когда Туровские земли Волыни принадлежали. И не стало у славянских племен своих князей, а стали киевские князья сажать к ним родню – Рюриковичей. Еще раз порядки сменились. А потом внук Ольги Киевской Владимир Святой крестил Русь. Правда, это только так говорится, что сразу всю Русь, на самом же деле…

– И опять порядки изменились! – прервал дед. – Я тебе что велел? Ближе к жизни! А ты? Еще Евангелие нам тут пересказывать начни. Все четыре сразу.

– Погоди, деда, вот прямо сейчас про нас речь и пойдет. Я к чему веду? К тому, что людям только кажется, что жизнь неизменна. Живем, мол, по заветам предков, а на самом деле…

– Да понял я, понял! Дальше давай.

– Сел на киевский стол Ярослав Мудрый. Порядки, которые были в то время в нашей округе, ему не нравились. Христианство не приживалось, дань дреговичи платили, но кто его знает: правильную или неправильную? Поди пересчитай по лесам число дымов или рал! Ладно городища, а лесные хутора, малые веси? Изверги так и вообще ушли из рода – и поминай как звали. Волхвы народ мутят, по дорогам ездить опасно, да волынцы через Горынь посматривают, а то и наезжают, ляхи и угры наведываются. Князь с дружиной раз в год здесь появлялся – в полюдье. Дань собрал – и назад. Да глубоко не заходил, а то можно было и не выйти.

Надо было порядки менять. Рубеж с Волынью прикрыть, смутьянам и татям окорот дать, хоть сколько‑то твердых христиан на этих землях поселить. Так и появилась наша сотня и село Ратное. Вот и выяснили мы цель Ярослава – изменить жизнь в Погорынье так, как это было выгодно великому князю киевскому. И мы этой цели достигли! – Мишка выдержал паузу и спросил: – А теперь скажи нам, деда, устраивает ли нас сложившийся порядок?

– А то сам не знаешь!

– Не устраивает, – подтвердил очевидное Мишка. – Значит, надо менять! Только сначала крепко подумать, какой порядок нам нужен. Дядя Лавр ведь железо в горн не сует, пока не знает, что именно он ковать собирается. Так и ты: что ты из нашей Погорынской земли выковать намерен?

– Кхе! Нашей, говоришь? – Дед молодецки расправил усы. – А что? И нашей! Кроме нас, эту землю никто удержать за собой не сможет. Исчезни наша сотня – тут такое начнется!

– Давай тогда, деда, сразу и определим границы наших земель, чтобы потом уже к этому не возвращаться, – «взял быка за рога» Мишка. – Западная граница понятно – по реке Горынь, а остальное?

– Северная граница тоже понятно – там, где Горынь в Припять впадает. – Дед расстелил на полу свой оружейный пояс. – Это Припять. – Дед требовательно пошевелил пальцами в воздухе, сын и внук догадливо распоясались и сунули Корнею в руку «материал» для макета местности. – Вот так в Припять впадает Горынь. – Пояс Лавра прилег одним концом к поясу деда, а другой конец загнулся на запад. Дед ткнул в него пальцем и пояснил: – Но верховья Горыни не наши – волынские, значит, по Горыни получается верст семьдесят пять – восемьдесят.

«Это ж примерно километров сто двадцать. Нехило!»

– Тогда восточную границу можно по Случи считать? – Мишка приткнул свой пояс к «Горыни» и расстелил его на юг.

– Можно. – Дед немного сдвинул «место слияния Горыни и Случи». – Случь подлиннее Горыни, но течет вот такой загогулиной: от истоков сначала течет почти точно на восток, чуть к северу, а потом сворачивает на северо‑запад. – Дед соответствующим образом изогнул Мишкин пояс.

– А между истоками Горыни и Случи сколько?

– Верст сорок или около того, да пока Случь на север не повернет – еще верст шестьдесят будет.

– Выходит, южная граница в сотню верст получается?

– Выходит, так. Едрена‑матрена, я и не думал как‑то, что тут земли так много! – сам изумился собственным подсчетам дед.

«Так, сэр Майкл. Получается, что графство Погорынское имеет форму, близкую к треугольнику, со сторонами примерно сто двадцать, сто шестьдесят и сто сорок километров. Площадь, дай бог памяти, половина произведения основания на высоту… Это для прямоугольных треугольников, но других формул я не помню. Значит, будем считать треугольник прямоугольным, особой точности не требуется. Где‑нибудь сто двадцать на сто шестьдесят и пополам… Что‑то около десяти тысяч квадратных километров, может, чуть больше. Впрочем, если мы называемся „Погорынье“, то надо приплюсовать еще и земли на левом берегу Горыни – между Припятью и границей с Волынью, а также правобережье – между той же Припятью и слиянием Горыни и Случи. Пожалуй, тысяч тринадцать – пятнадцать набежит. Совершенно случайно помню, что Люксембург – две с половиной тысячи. Выходит, мы впятеро или вшестеро больше Люксембурга! Этак на целую Голландию или Бельгию тянет[6]».

– Знаешь, деда, в латинских землях это целое герцогство, а то и королевство!

– А у нас – кусок княжества! – Дед задумчиво поскреб в бороде. – Так, где‑то десятая часть! Ну, может, восьмая.

– И как мы эту часть назовем?

– Так и без нас назвали: Погорынье!

– Нет, деда, я не о том. Вот смотри. – Мишка широко развел руки. – Русь – великое княжество. Оно делится на удельные княжества, – Мишка чуть сблизил разведенные ладони, – Черниговское, Турово‑Пинское, Переяславское и прочие. А удельное княжество на что делится? – Мишка свел ладони еще больше.

– Кхе… Ну есть города, села… Чего ты хочешь‑то? – не понял дед.

– У латинян королевства делятся на герцогства и графства, во главе которых стоят герцоги и графы. Герцогства и графства опять делятся на баронства. У каждого герцога или графа в подчинении несколько баронов. Баронства разделены на дворянские или рыцарские лены. Каждый владетель лена должен по приказу барона прийти к нему со своей дружиной. Чем больше лен, тем больше дружина. Барон их собирает и приводит в распоряжение графа или герцога…

– Понятно, понятно, – перебил дед. – У нас так бояре по призыву князя конно и оружно собираются. У кого, конечно, вотчина есть. Так ты что же, хочешь Погорынье герцогством обозвать?

– Нет, не в наших это обычаях, деда. Но вот у ляхов земля разделена на воеводства.

«Разделена или еще будет еще когда‑то разделена? Не знаю, ну и неважно!»

– Вот это, деда, нам подойдет. Погорынское воеводство, и во главе его погорынский воевода боярин Корней сын Агеев из рода Лисовинов!

– Красота! Лавруха, чего молчишь? Нравится?