Повесть Древлянского Князя Миловида

«Я рожден в странах обширной России, близ великого озера Меотиса. Рождением моим я обязан владетелю древлян, князю Премиславу, и княгине Драгоусте, дочери старо-славенского князя Стосила. Первыя годы моей жизни прошли без всяких происшествий, исключая то, что воспитали меня так, как приличествует мое состояние. Мне уже исполнилось шестнадцать лет, как я получил чрезвычайное желание осмотреть соседние земли. Охота к странствиям так мною овладела, что я не долго думая отправился в путь, не испросив на то позволения от моего родителя. При первом удобном случае я ему объяснился. По счастью родитель мой отпустил меня с тем только требованием, чтобы я возвратился прежде года. Я обещался исполнить повеление его, собрался в путь, простился с моим родителем и матерью, которая не могла без пролития слез снести разлуки со мною. «Любезной сын, – говорила она, – я не могу удержать тебя от предприятия, способного послужить к просвещению твоего знания. Но сердце мое предвещает нечто такое, что наполняет горем дух мой. Но я предаю тебя во власть судьбы; предел которой неизбежен. Молитвы мои будут сопровождать тебя повсюду, где бы ты ни обретался».
Я выехал, не взяв с собою даже великолепного эскорта, назначенного моим родителем. Все спутники мои состояли из дядьки и любимца моего Красовида. Я проехал несколько земель, осматривая всё, достойное моего внимания, и прибыл напоследок в столицу Болгарскаго князя. Расположившись на постоялом дворе, стоявшем на берегу реки Волги, сходил я осмотреть город. Положение его настолько мне полюбилось, что я вознамерился некоторое время прожить в нём.
В один день, прогуливаясь по берегу реки, зашел я к самым стенам княжеского сада. Устав от ходьбы, сел я отдохнуть под тенью деревьев, посаженных около схода к реке, сделанного от садовых ворот. Тихий ветерок, навевающий тогда, колебал листву на сучьях, висевших над моей головой; что производило приятный шум, соединяемый с журчанием воды, текущей по водопадам, из находившегося близ садовой стены фонтана, и склонило меня ко сну. Я лег на траву, и сладко заснул.
Покой мой прерван был разговорами нескольких человек, приближавшихся ко мне. Я открыл глаза, и увидел идущую девушку чрезвычайной красоты. Препровождали её двенадцать служителей, которые, как мне показалось, оказывали ей большое почтение. Это уверило меня в её значимости. Я заключил, что она была никто иная, как дочь князя Болгарского Прелеста; что и на самом деле было так. Она, пользуясь хорошей погодой вышла прогуляться на берег реки, и увидев меня в иностранной одежде, любопытствовала посмотреть.
Я притворился спящим, и желал услышать, что они будут обо мне говорить. Княжна приблизившись ко мне, долго меня рассматривала, и наконец сказала потихоньку, как видно опасаясь меня разбудить, к одной из девиц своих:
– Милонрава! Рассмотри этого молодого чужестранца, сколь он прекрасен!
– Правда, – отвечала та, – я признаюсь, что в жизни моей не видела таких правильных черт лица.
Наложив руки мои на глаза, я с осторожностью, чтобы того не приметили, смотрел на княжну. Имя её согласовывалось с лицом ее; и я с первого взгляда поражен был её прелестями. Не знал я, что следовало мне начать, встать ли, или притворяться сонным. Последнее избрал я за лучшее в моем смятении.
Прошло около четверти часа, что Княжна не преставала меня рассматривать. Вид лица её доказывал, что быть близ меня ей не наскучивало.
– Примечай, Милонрава, – говорила она, – эту нежность, эту белизну, эти правильные черты лица его. Эти прекрасные светло-русые волосы; всё это свидетельствует о том, что он не простого происхождения.
Нечаянный случай открыл им подлинное мое состояние. Во время сна, полукафтанье мое развернулось, откуда выпала бывшая у меня на шее лента, и осыпанная алмазами золотая звезда, на коей были написаны мое достоинство, имя и день моего рождения.
– Ваше высочество, не ошиблись, – сказала Милонрава. – Рассмотрите эту звезду, и прочтите, что на оной написано…
– Ах! … это молодой древлянский князь! – сказала княжна торопливо. – Каким чудесным случаем находится он здесь, и один? Пойдем скорее прочь, пока он не проснулся. Присутствие его мне кажется опасным, – продолжала она, раскрасневшись… – Я не знаю, что вселяет в меня робость, препятствующую здесь помедлить! – С этими словами она поспешно удалилась, наполнив мысли мои удивлением, а сердце – неизвестною мне печалью.
Смущение препятствовало мне собрать мысли, рассеянные таким внезапным случаем. Я лежал, не смея встать, и провожал глазами, виновницу неизвестного мне дотоле беспокойства. Когда они ушли, и я пришел в себя. Я встал на ноги, чтоб удалиться от места, где не чувствовал себя в безопасности. Чем далее поспешные шаги меня оттуда удаляли: тем ближе были мысли мои от княжны. Я истолковывал различным образом, сказанные ею слова: «Присутствие его мне кажется опасным!» «…я не знаю, что вселяет в меня робость, препятствующую здесь помедлить…» – Прелести её наполнили всё мое воображение, и представляя себе прекрасный образ её, понял я, что отсутствие её для меня было невыносимо. Я смущался, не зная, с чего начать. Я исчислял все мои мысли, сравнивал их с состоянием моего сердца, и сознавал, что влюблен. Стократно покушался возвратиться назад, и столько же раз опровергал это. Словом, я шел, не зная куда. Встретившийся со мною Красовид, который меня искал, тотчас понял по лицу моему, что со мною случилось нечто чрезвычайное.
– Ах! Что я вижу, дражайший князь! – сказал он мне торопливо; – вы смущены. Беспокойство написано на лице вашем… Откройте причину вашего беспокойства.
Но слова его вместо того, чтобы вывести меня из смущения, еще больше его умножили. Сердце мое воспламенилось, голос исчез из уст моих, и я наговорил ему тысячи таких слов, смысла которых и сам не понимал. Хотя я ничего таить от него не мог; но мне не доставало слов к изъяснению моих чувств. Безмолвные звуки, подкрепленные телодвижениями, заменили речь мою. Наконец придя в себя, решил я его удивление, объявив ему в коротких словах, что предмет носящий в себе бессмертную красоту, и увиденный мною нечаянно, влил в душу мою сладкую отраву любовной страсти; и что заразившая меня этим нежным пламенем, была никто иная как дочь здешнего государя.
– Как! Вы влюблены! – сказал Красовид.
– Всё так, любезный друг, – отвечал я ему; – в первый раз ныне почувствовал я муки, которые терпят сердца, не имеющие надежды быть в страсти своей счастливыми.
– Но что же приводит вас к такому беспокойству? – говорил любимец мой. – Вы не имеете причин сомневаться, что князь Болгарский,= не посмеет отвергнуть ваше требование о его дочери. Ваш сватовство должен он счесть за особое счастье, беря во внимание силы вашего родителя.
– Знаю все, – отвечал я; – величие отца моего обещает мне многое. Но не это тревожит мой покой. Я страстно люблю княжну Прелесту, и хочу, чтобы и она ко мне чувствовала то же, и согласилась за меня пойти не ради пространства земель многолюдного княжества, наследником которого я являюсь. Нет, друг мой, такой брак сулит мне тысячу несчастий. Я желаю прежде из уст её узнать, что я ей не противен; но не вижу к тому никакой надежды. Это-то и есть причина моего беспокойства. Я твердо решил презреть все опасности на свете, только бы достичь моего желания.
Красовид постарался представить мне невозможность моего предприятия, и посоветовал, не вдаваясь в опасности, искать брачного союза торжественным посольством. Стократно выдумывал он средства, чтоб отвести меня от такого намерения: ничто не успевало. Я решился или умереть, или лично поговорить с княжною.
В таких разговорах пришли мы на наш постоялый двор. Целую ночь не мог я закрыть глаз. Желание обладать прекрасной княжной, не давало мне покоя, и изгнало от меня сон. Чего бы я ни выдумывал, все казалось мне неудобным; никак невозможно было добраться до княжны, которая по обыкновению той земли повседневно была под строжайшим присмотром. Прошло несколько дней, в которых каждый час умножал мое беспокойство. Я предался тоске, которая нанесла опасность моему здоровью, и истребила живость лица моего. Хотя сказанные княжной слова, неким образом и уверяли меня, что я ей не противен; но я толковал их иначе.
В задумчивости моей, вышел я однажды прогуляться, чтоб наедине посвободнее порассуждать о моей страсти. Идя глухим переулком, встретился я со одной старухой. Бледное мое лицо, смущенные глаза, и склоненная голова, доказывали ей моё уныние.
– Молодой чужестранец, – сказала она, – вид ваш открывает состояние тайных ваших мыслей. Не скрывайте от меня терзающую вас печаль; может быть, я смогу принести вам облегчение. Сострадание мое обо всех несчастных не в силах сносить вашего смущения. Скажите мне…
– Оставь меня, старушка, – отвечал я. – На что тебе знать то, в чем ты мне не можешь оказать ни малейшей помощи?
– Может быть и могу, – прервала она речь мою. Я хотел от нее удалиться; но она, удержав меня за руку, сказала: – Постой, князь Миловид, и не старайся скрываться; я тебя довольно знаю.
– Как! Тебе известно имя мое? – вскричал я с удивлением.
– А я знаю и иное, равно как и причину твоей печали. Знай же, что я – та благодетельствующая волшебница, которую называют Рушибедой. Родитель твой, древлянский князь Премислав, и мать, княгиня Драгоуста, мне хорошо знакомы. С самого часа рождения твоего, они отдали тебя мне на сохранение. Я, взяв тебя на мои руки, с тех самых пор пекусь о твоем благополучии. И так не удивляйся, что я пришла извлечь тебе из твоего уныния. Обстоятельства твои не столь достойны сожаления, как ты думаешь: Княжна сама влюблена в тебя. Впрочем, будучи во власти моей не оставляй надежд.
Неожиданная встреча эта наполнила меня страхом, а слова волшебницы – радостью. Я пал к ногам ее, и принес чувствительную благодарность за её обо мне заботу.
– Встань, любезный князь, – говорила она, поднимая меня. – Сегодня же вечером увидишь ты княжну Прелесту, и из уст её узнаешь обстоятельство твоей судьбы. Кольцо это, – продолжала она, подавая мне его, – будет делать тебя невидимым, если ты положишь его в рот. Ободрись! теперь ты имеешь в руках надежный способ достичь предмета твоей страстной любви. Впрочем иные обстоятельства принуждают меня расстаться с тобою. Я постараюсь упредить все, способные случиться с тобою опасности, если только это не будет сверх моей силы. – И с этими словами она исчезла, наполнив радостью и надеждой мою душу.
В тот же час испытал я силу моего кольца. Я положил его в рот, и пошел назад. Встретившийся со мною Красовид, вытерпел первый опыт моей невидимости. Я щелкнул его по носу, и навёл на него такой страх, что он счел щелчок полученным от нечистого духа. Скорое его бегство, и наполненное ужасом лицо, доказали мне, что он меня совершенно не видит. Смех, от коего я не мог при этом удержаться, дополнил его ужас. Ноги его подламывались, и он приседал с каждым шагом.
– Не бойся, любезный Красовид, – закричал я ему, вынув из рта кольцо. – Теперь ты видишь, что у меня есть способ пробраться к Княжне. – Затем я рассказал ему всё моё приключение. Радость его при этом, доказала мне в тот час, как сильно он любил меня…





* * *

Солнце свершило уже дневной путь свой, и готовилось скрыться в морских водах; румяная заря простирала на бледнеющий горизонт свои багряные волосы, когда я вышел из моего постоялого двора, и поспешил в то место, где жила владетельница моего сердца. Вырвавшийся из тенет олень, не с таковою быстротой направляет бег, спасая свою вольность. Я летел, а не шел, наполненный сладостным воображением. Ничто мне не препятствовало. Двери сада, в коем был дом княжны, были не заперты. Я вложил в рот кольцо, и прошел сквозь стражу.
Редкое великолепие и украшение сада, не привлекали моего внимания, наполненного прелестями княжны. Пройдя одну густую покрытую дорогу, узрел я мою богиню, сидящую на дерновой софе. Смущенные глаза изъявляли беспокойство её мыслей. Она опираясь на снежно-белую руку, погруженная в глубокую задумчивость. Не приготовившись предстать перед нею, я пришел в великое смятение. Обробев, стоял я неподвижно. Живость моя мне изменила, и я не ведал, что начать. Однако я все же собрал дух мой, и вознамерился предстать. Я вынул кольцо, надел его на руку, и приближаясь, пал к ногам Прелесты, рассказав ей все, что могла влить страсть в мои мысли… Но могу ли я описать вам подробности этого счастливого часа! Княжна узнает меня, удивляется, случайно увидев, меняется в лице. Полагает сердиться за мою дерзость; упрежденное ею в пользу мою, сердце за меня предстательствует. Гнев её смягчается, и прерывающимся голосом произносит она:
– Какое странное явление?!.. Какая смелость побудила тебя, князь, предаться таким опасностям? Чего ты от меня хочешь?
– Всесильная страсть, – отвечал я с трепетом, – и чистый пламень, который с первого взора возжег прекрасный образ ваш в моем сердце, разрушили границы моей терпеливости, и принудили пуститься на все, только бы принять из уст ваших определение судьбы моей.
Смятение вновь охватило княжну, молчание продолжается, сердце её волнуется. Страх опасности моей заступает место всего, и она вопрошает:
– Каким чудесным образом прошел ты, Князь, сюда?..Спасайся! жизнь твоя в опасности. Разве тебе неведомы наши уставы?
– Любовь сильнее всех опасностей, – отвечал я. – Жизнь моя в безопасности. Благосклонная ко мне волшебница доставила мне средство, войти сюда невидимым. Кольцо это (которое я снял с руки моей) имеет в себе следующую сверхъестественную силу.
Я встал, положил кольцо в рот и сделался невидим, а затем опять вынув его, надел его на палец. Новое удивление для Княжны! Она не знала, что отвечать мне. Я вновь бросился на колени, повторяя про жалостное состояние моей страсти, и действие её очарования на моё сердце. Пролитые при этих словах слезы, подвигли её в мою пользу; она поднимает меня. Ответы её, исполненные скромности и величия, показывали мне одну только спокойную благодарность за предпочтение; но в глубине сердца была она полна заботы о моем утешении. Стыдливость покрыла лице ее, и придала ей тысячу новых прелестей. При этом глаза мои воспламеняются вновь, сердце трепещет, голос исчезает в устах моих; более желания, более застенчивости. Но надежда ободрила меня: я обрел дар речи. Разговор мой был стремителен и наполнен жаром. Княжна была тронута, волнуема, смятенна. Она хотела показать, будто сомневается; боится и еще колеблется. Бесполезные усилия для сердца, чувствующего равную страсть! Сердце её слабеет, глаза оживляются, и она склоняется в мою пользу. И наконец она объявляет мне состояние души своей, и действие причиненное мною в её сердце.
– Какой восторг! какая радость овладела мною в тот час!.. Невинное веселье! Для чего ты не вечно продолжаешься? – так говорил Миловид пред Гассаном, приведенный в восторг от этого воспоминания, и испустив тяжкий вздох. – Но в превратной нашей жизни малейшие отрады влекут по себе стократные печали.
Слова Прелесты меня оживили. Сладкий жар разлился в моих жилах. Я осмелился поцеловать прекрасную её руку, и сообщил ей, что я пылаю желанием соединиться с ней священными узами, и иметь с нею одну судьбу, одну душу, и одну жизнь. Но что не получив на то её соизволения, не хотел искать милости у её родителя через посольство, опасаясь тем оскорбить ее; но что теперь желание мое свершается, и ничего более не осталось, как искать благосклонности на это её отца. Княжна довольна была моим признанием. Первое наше свидание кончилось в уверениях и клятвах о вечной верности, и в желаниях благополучного конца наших намерений. Очередное свидание было назначено в следующий день, и я не преминул явиться.
Мы находили новые друг в друге прелести. Разговоры наши пленяли нас взаимно, и умножали пламень, горящий в нас обоих. Желание к соединению возвратились и сулили нам наполненную радостями жизнь. Чего нам еще оставалось ожидать, кроме скорейшего соединения? Но рок играющий людьми, и распределяющий дела их по своей власти, поверг было меня в жесточайшую опасность; или может быть тем хотел дать яснейший опыт постоянной моей страсти к княжне Прелесте. Положено было, мне послать к родителю моему Красовида, с требованием позволения его на брак наш, и чтоб он чрез торжественное посольство просил у князя Болгарского дочь его мне в жены; а я между тем жил бы там тайно, и продолжал наши свидания. Но сверх чаяния нашего, когда я упоенный любовью, стоял пред княжною на коленах, и целовал её руки, сам князь Болгарский Богомир пришел в нам внезапно. Ужасный случай! Не успел я призвать на помощь кольцо мое, князь был близ нас. Глаза его блистали гневом. Суровый вид его доказывал, что он ведает о наших свиданиях, как то и в самом деле было так. Один евнух, приметив первое наше свидание, донес ему о том. Вооруженная кинжалом рука, представила нам погибель нашу неизбежной.
– Недостойная дочь! – вскричал он яростно, – тем ли платишь ты за горячую мою к тебе любовь? Обесчещением ли моего величества подтверждаешь ты мою о тебе надежду, как на единородное дитя моё? Раскаешься, негодная о своей подлости! Вечное заточение поздно просветит потемневший рассудок твой, и представит всю гнусность твоего поступка… Ах ты мерзкий изверг! – кричал он обратясь ко мне, – кто ты ни есть, хотя бы ты был высочайшего рода, ничто не избавит тебя от моего мщения. Крови твоей мало омыть нанесенное мне тобою поругание.
С этими словами взмахнул он кинжалом, чтобы поразить меня. Должно быть выше человека, чтоб имея в руках способ, не постараться избежать предстоящей смерти. Я вложил кольцо в рот, и стал невидим, к вящей ярости и удивлению Богомира Болгарскаго. Увидев гнев свой тщетным, обратил всё мщение своё на дочь свою.
– Не думай, изменник, – кричал он, приготовившись её пронзить. – Волшебство твое не станет преградой к моей мести тебе. В казнь твою, не пожалею я моей дочери.
У меня не было времени выбирать; любовь торжествовала. Видя почти неминуемую смерть княжны, и любя её столь страстно, забыл я про свою безопасность. Я вынул кольцо изо рта, и бросившись, стал между ним и Прелестой.
– Гнев твой справедлив, великий князь! – говорил я ему: – но если смерть несчастного князя древлян сможет удоволетворить твое мщение: рази меня, но спаси кровь свою. Хотя дерзновение, что я вошел сюда, и достойно казни; но обращение мое против дочери твоей, ничего не заслуживает. Честь твоя соблюдена, и желания мои не были постыдны. Я хотел соединить браком союз двух государств…
Богомир опустил руку, и сказал со удивлением:
– Ты – князь древлянский!… Но это не мешает… Преступление твое не простительно…. Однако скажи, чем докажешь ты, что поступки твои против дочери моей были честны?
– Великомощный Государь! – сказал я, бросаясь пред ним на колени, – если б я хотел нанести только поругание дому вашему; что бы удержало меня от того, чтобы скрыться? Вы видели опыт, что я мог быть от вас в безопасности; но сильная страсть, влитая в меня красотою вашей дочери, столько же велика, как и желания мои честны. Мог ли бы я, желая только обольстить дочь вашу, предать себя в жертву вашему гневу? Вот вам причина моей невидимости, – продолжал я, подавая Богомиру кольцо; – велите меня удержать. Вы видите, что я не стараюсь спастись. Не сочтете ли вы это за знак нелицемерной любви моей к несравненной Прелесты? Рази Государь, – говорил я, открывая грудь мою, – удовлетвори справедливому гневу; но пощади дочь свою!
Слова мои начали смягчать Богомира. Он выронил кинжал из рук. Между тем княжна не могла перенести столь страшного переживания. Слабый дух её оставляет, и она падает без чувств у ног своего родителя. Глаза её покрываются смертным мраком; мое сердце леденеет. Я счел её умершей. Зрелище это пронзило душу мою, отчаяние постигло меня. Я схватил кинжал, лежавший у ног Богомира, и направив его к моему сердцу, хотел было его пронзить. Ослабший язык мой едва смог произнести:
– Любимая княжна! Ты мертва; чего я жду?..
В то же мгновение Богомир схватил меня за руку. Великодушное его сердце склоняется к жалости, глаза наполняются слезами, и глас природы производит действие в груди его. Он выхватывает кинжал из руки моей, и бросает прочь. Поднимает меня с земли, взирает на дочь свою, и время некоторое пребывает в безмолвии, обращая по всюду смущенные и беспокойные взгляды, в которых сражаются родительская любовь, гнев и жалость. Все трепещут в ожидании его определения. Сами евнухи и стражи, неспособные к жалости, пребывают в унынии, и ожидают первых слов, которые он произнесет. В это время Прелеста приходит в себя, встает и повергается к родительским ногам; слезы её орошают их. Просьба о помиловании меня входит внутрь души его. Стенящий голос её пронзает его сердце. От гнева он приходит к родительской любви, поднимает дочь свою, и обнимая ее, прощает вину нашу. Он подает руку, и велит мне рассказать все мое приключение. Дух мой собрался, и надежда, принявшая меня в свои объятия, сообщила мне красноречие. Я все подробно рассказал ему. Он поверил в нашу невинность и согласился соединить нас вечными узами. «Неустрашимость твоя, – сказал он, влагая руку дочери своей в мою, – делает тебя достойным, и доказывает знаменитость твоей природы». Мы оба бросились к коленам его, и обнимая их, приносили ему благодарность в словах, живо изображающих наши чувства и радость о его великодушии. «Встаньте мои дети! – говорил князь Болгарский, поднимая нас: – Живите счастливо, и служите примером всем страстным сердцам».
Таковым образом этот несчастный случай, против ожидания, возымел благополучные последствия. Мы пошли во дворец государя, сыскали дядьку моего и Красовида, который заплакал от радости, узнав о происшедшем. Я с дозволения князя Богомира, отправил его к моим родителям, для испрашивания дозволения их о вступлении моем в брак. Он отъехал, и я поселился при Болгарском дворе, в совершенном удовольствии. Беспрепятственные свидания с любезной Прелестой умножало нашу горячность. Обращения же мои от часу от часу увеличивали ко мне любовь князя Богомира. Два месяца, в которые Красовид ездил к отцу моему, протекли в одних только увеселениях.
Наконец возвратился Красовид, и привез мне письмо от моих родителей, в котором они посылали благословение на брак мой, и повеление о скором возвращении с женою моею к ним, для прекращения скуки, испытываемой ими о моем отсутствии. Князь Богомир также получил чрез нарочного поста грамоту о утверждении этого союза. Также были присланы приличное моему достоинству число придворных, и изрядные богатства, для совершения великолепной свадьбы, Все исполнилось, брак наш на другой день торжественно свершился. Я имел в объятиях моих дражайшую супругу, в которой полагал всё моё благополучие. Радость наша взаимно выходила из пределов. Но увы! Все это было преддверием жесточайших наших несчастий, и мучений, которые были для меня горше самой смерти!
Не прошло и трех дней нашему бракосочетанию, как суровый рок мой приготовил уже мою погибель. Во то время, когда я упоенный нежностью моей дражайшей супруги, заснул в её объятиях; представьте себе ужас мой и отчаяние, когда я, пробудившись не нашел ее. Холодный пот разлился по моему телу, и сердце мое окаменело, когда я, вместо нее, увидел лежащее на постели моей следующее письмо: «Ты недостойно завладел сокровищем, которое создано для одних бессмертных: так что не тужи, что оного лишился. Довольствуйся тем, что сам оставлен в живых. Если же хочешь, чтоб голова твоя воссела на железном колу: то ищи свою жену в доме духа Тригладита».
Какая весть, какая жестокая весть была для несчастного моего сердца! Громовый удар не так бы поразил меня. Как можно изобразить тогдашнее волнение моей крови? Отчаяние покорило отягченный горем дух мой. Я рвал на себе волосы, делал все, что творил развращенный тоскою мой разум. Вопль мой раздался по всему дворцу; все прибегают ко мне в трепете. Сам князь, тесть мой, спешит в ужасе узнать сего причину. Он побледнел взглянув на меня.
– Что с тобой стало? – сказал он. – Ах! Что вижу я…. Где дочь моя!?
– Увы! – отвечал я: – прочти письмо это… нет не письмо, но приговор на смерть мою, и познай наше бедствие!
Богомир прочел письмо. Силы изменили ему; он не мог удержать полившиеся ручьями из глаз слезы. Тоска моя превзошла его соболезнование. Я бросился к моему оружию, и схватив меч, хотел пронзить им себя; но его вырвал у меня Красовид.
– О варвар! – закричал я ему, – или ты звериное имеешь сердце? Что заставляет тебя препятствовать пресечь мои мучения?.. Исчезни от меня! Такова-то оплата за любовь мою к тебе!
Напрасно Князь Богомир, и все тут бывшие тут, старались меня утешить. Отчаяние свирепствовало в душе моей. Наконец прошли первые терзания, и уступили место слезам. Печаль овладела мною во всей свой широте.
– О небо! – кричал я, – Чем заслужил я гнев твой?.. Какое мое преступление подвигло тебя поразить меня таким ударом? О варварский Тригладит! зачем ты, лишив меня любезной супруги, не лишил жизни? Но что я говорю? Он лишил меня ее. С нею унес он все, радость, покой, утехи, словом жизнь мою… Нет, варвар! желание твое не исполнится. Ты оставил во мне дух, для того, чтобы я век мой страдал. Нет я не боюсь угроз твоих, иду отнять у тебя сокровище, коего ты лишил меня. Пусть я умру там, но умру близ моей супруги. Пусть глава моя будет жертвою бесчеловечия твоего. Намерение заключено: я иду умереть, или возвратить мою супругу.
Бесполезно старался утешить меня тесть мой. Я положил твердое намерение, искать мою дражайшую Прелесту. Тщетно говорил мне Богомир, чтоб я не усугублял его печали моим отсутствием, и вознаградил бы утрату его дочери моим при нем пребыванием. Все было напрасно. Я ушел один, и направил в смятении путь мой, не зная сам куда. Только Красовид последовал за мною, не слушая меня как прочие, которым я запретил идти за собою.
Не отошел я и шести верст от столичного города Боогорда, как мне предстала благодетельная моя волшебница.
– Куда идешь ты, злосчастный князь? – сказала она.
– Умереть, – отвечал я.
– Это лишь действие скорби твоей, – сказала она; – но какая из того выйдет польза твоей супруге, страдающей в руках проклятого кривого духа? Утешься, Миловид! послушай меня. Я дам тебе наставление, которое, может быть, принесет тебе пользу, и доставит опять в объятия твои Прелесту.
Я пал к ногам ее, принося благодарности за её содействие.
– Послушай, – продолжала она, поднимая меня; – полагаю, что тебе неизвестно, что побудило Тригладита унести ее. Он был давно влюблен в твою супругу; но охранявший её каббалист Тугоркан, препятствовал ему в этом мерзком намерении. Вчерашним днем он умер, и дух при первом ж случае, употребил кончину его в свою пользу. Теперь что остается тебе делать? Жилище его отсюда очень удалено. Он властью меня сильнее, и я не могу больше помочь тебе, как и доставить тебя к нему, могу лишь дать тебе перстень, способный сохранить тебя от смерти; но берегись лечь спать в полночь. Если ты заснешь в это время: он украдет у тебя перстень, и ты падёшь жертвой его варварства.
Потом она свистнула, и с небес опустился к нам чрезвычайной величины орел.
– Эта птица, – говорила мне волшебница, – донесет тебя до места жительства Тригладита, а этот платок, (который она мне подала) брось на воду, которой окружен его дом. Из него составится лодка, которая перевезет тебя через озеро, на коем стоит его дом. Если на воротах духова двора будет висеть зачарованный замок: значит, его нет в доме; если же замка не будет: опасайся входить, и возвратись опять за озеро. Найдя замок, коснись его перстнем; отчего замок свалится. Ты прежде всего постарайся войти в погреб, закрытый стальными дверьми. Там ты найдешь алмазную фляжку. Если ты её получишь, дух будет тебе покорен, а ты вновь обретешь свою супругу.
Сказав это, она стала невидимой, не дав мне отблагодарить себя. Мне о чем было рассуждать более. Мы с Красовидом сели на орла, который поднялся с невероятной быстротой, и меньше чем за час доставил нас к этому месту, где мы теперь стоим. Тот час же бросил я платок мой на воду; и он превратился в лодку. Я сел в нее вместе с Красовидом, который ни в какой опасности не хотел меня оставить. Лодка сама собою перевезла нас до ворот духова двора. На воротах висел замок. Мы вышли на берег, и я коснулся перстнем замка; от чего он упал. Но едва вошли мы во внутрь двора, как меня начало клонить в крепкий сон. Сколько ни напоминал мне Красовид, что тогда была полночь; я не в силах был одолеть себя. Лишь только мы взошли на обширную медную доску, на коей был изображен талисман: то попадав, заснули оба бесчувственно у самых стальных дверей. Ужасный свист и шум разбудил нас. Мы прервали сон, но поздно; я лишился перстня. Дух стоял у самых наших голов. Страшный вид его наполнил нас трепетом; а вооруженная саблей рука изображала конец наш.
– Дерзость твоя не простительна, – вскричал он страшным голосом; – прими достойную казнь!… Но этого мало: смерть твоя окончила бы всё. Я оставляю тебе жизнь, для того, чтобы она была тебе мучительнее самой смерти. – Он начал читать некие варварские заклинания, по окончании которых, я с ужасом увидел себя превращенным в тигра. – В этом образе, – продолжал дух, – ты должен будешь жить на той стороне озера, и, взирая на дом мой, где обитает жена твоя, томиться вечным отчаянием. Все приходящие доставать что-нибудь из моего дома, будут умирать от когтей твоих. Но если ли кто из отважных убьет тебя, и пресечет тем самым мое волшебство; то и тогда ты не надейся получить свой прежний образ. Ты на всегда останешься дряхлым стариком, и никто не сможет тебя узнать. Дерзкий же тот человек, оружием своим разрушивший твой тигриный облик, в наказание потонет на лодке, в которое превратится тигриное туловище. Если же ты его известишь об этом, то наполовину превратишься в деревяшку. Итак смерть твоя неизбежна, и ничто не укроет тебя от руки моей. – Потом обратясь к Красовиду, сказал: – Твое преступление не так велико; довольно с тебя посидеть на колу. – С этими словами демон сорвал с него голову, и, насадив её на кол, поместил в дополнение к прочим головам несчастных, покушавшихся достать лук и стрелы Вирстона,
Совершив это злодеяние, дух изчез; а я очутился в подземной пещере. находящейся неподалеку отсюда. Превращение мое не отняло у меня человеческих чувств. Мучительные мысли терзали меня поминутно. Стократно желал я умереть; но ничто не представляло средств к этому. Множество несчастных погибло от когтей моих. Едва я их усматривая, как пускался на них со свойственной тиграм свирепостью, и терзал их моими когтями. Всё это было действие колдовства Тригладита. Скоро минует три года, как я начал страдать в этом проклятом месте, и никогда не ожидал, что найдется кто-либо настолько смелый, чтобы ополчиться против меня, и доставить мне по крайней мере человеческий образ: ибо против желания моего нападающая на меня ярость к людям, столь мне мерзка, что я по совершении убийства, не пью и ем по нескольку дней. Тела убитых мною витязей тотчас обращаются в тростник, а головы сам дух насаживает на колья.
За три дня перед твоим приходом, когда я вышел из моей пещеры, ко мне прилетела белая, как снег, птица. Удивление мое было чрезвычайно, когда она, сев близ меня, начала говорить следующее: «Миловид! Я принесла тебе радостную весть. Неволе и мукам твоим скоро придет конец. Великий каббалист Гассан, разрушит чары кривого духа, возвратит твой первоначальный образ, доставит в объятия твои супругу твою, и всем погибших от рук духа возвратит жизнь. Тригладит будет наказан за свое бесчеловечие. Лук и стрелы Вирстона достанутся в добычу Гассану. Но вели ему опасаться плыть через озеро на платке данном тебе от волшебницы Рушибеды. Сила его уничтожена заклятием кривого духа. Лодка, в которую превратится тело тигра при убиении твоем, также ему вредна. Пусть разрубит он ее, и отрубив деревянные ноги твои, которыя ты получишь, став стариком, бросит в озеро; и из них составится мост. Возвращение же прежнего твоего вида зависит от твоего платья. Напоследок узнаешь ты, кто я». – Потом она стала невидима, наполнив меня радостной надеждой. Сегодня, увидев вас, я получил обыкновенную мне ярость, и бросившись, хотел растерзать вас; но узнал, что вы и есть тот великодушный Гассан, который возвратит мне счастливые дни мои. Я жду с нетерпением, когда вы отсечете мои неказистые конечности, и окончите все мои злосчастия».

Наши рекомендации