Повесть О Сильном Богатыре Чуриле Пленковиче

Однажды народ подданых косогов отрекся платить дань князю Владимиру; следовало усмирить их, и заслуженный богатырь Добрыня Никитич вызвался причислить это выполнение к прочим своим славным подвигам. Он отправился в путь один, только со своим Таропом-слугою и исполнил, как уже сказано в прошедшей повести. Между тем в России не помышляли ни о чем, кроме веселостей, и двор великого князя был их стечением.
С началом осени начались звериные ловли. Обширный лес за Вышградом окинут был тенетами, кричальщики расставлены по местам. Прибыл государь, и гоньба началась. Среди пущего жара охотничьих забав со стороны гор, не в дальности от Днепра лежащих, послышался жестокий шум и свист. Всё это происходило от огромного летящего змия, который, напав на ловцов, многих растерзал и пожрал, а прочих, наполнив ужасом, обратил в бегство. Сам великий князь был подвержен опасности. Он был спасён лишь погибелью верных подданных, защитивших его своею жизнью, и прибыл в Киев, чтоб страдать жалостью о опустошениях, производимых этим чудовищем в окрестностях его столицы.
Этот змий поселился в Заднепровских горах в глубокой пещере. Неизвестно, откуда взялся он, но тотчас прибытие свое отметил кровавыми следами. Нельзя было выступить за стены градские. Деревни опустели, стада расхищены, и каждое семейство оплакивало погибель родственника. Не было спасения от этого лютого чудовища. Набег его был быстр, и с помощью крыльев настигал он самых резвых коней. На открытом месте усматривал он в мгновение ока людей и, спускаясь по воздуху или догоняя, пожирал или уносил их в свою пещеру. Рост и сила его были невообразимы.
Пекущийся о истреблении зверя Владимир пообещал великую награду тому, кто убьет его. Множество храбрецов, побуждаемых славою или корыстью, погибало, ибо в те времена, когда огнестрельного оружия еще не знали, следовало сражаться только мечом, стрелами и копьями, а чудовище имело на себе непроницаемую чешую. Тысячами посылались воины, но всегда возвращались в трепете и с великим уроном. Разъяренный нападениями змий терзал бедняг сверх своего насыщения, и ни один доспех не выдерживал острия когтей его.
Одна только надежда оставалась сетующему государю на богатыря Добрыню, но возвращение оного медлилось. Между тем моления к богам были учреждаемы, жертвы курились, но все бесплодно. Змий продолжал опустошения. Пустынник неизвестный, живущий в пещерах Варяжских, является пред Владимиром. Он объявляет ему, что в недрах Киева обитает кожевник, Пленко называемый, что оного сын Чурило только в силах истребить змия. Сказав это, он отходит. Тщетно Владимир останавливает его, желает выспросить подробнее. Он скрылся.
Князь посылает вельмож сыскать юного кожевника и привести пред себя с честью. По долгом искании находят жилище оного кожевника, входят и застают молодого Чурилу, выминающего кожи. Осьмнадцать только лет имел он от рождения, но рост и широта плеч его были чрезмерны. Он мял вдруг шесть кож воловых с таковою удобностью, как бы были то шкурки белок, и, неосторожно потянув, перервал оные надвое, в присутствии посланных вельмож. Сила сия была невоображаема, и вельможи, исполненные надежды, поглядывали с изумлением друг на друга. Напоследок предлагали ему желание княжее его видеть и просили, чтоб он тому повиновался. Чурило Пленкович ответствовал им смело, что от рождения своего не выходил еще за ворота дома своего без дозволения родительского и что если потерпят они до возвращения оного, по его воле он готов будет следовать. Вельможи удивлялись кротости и благонравию юноши и взяли терпение ждать возвращения Пленкова. Сей вскоре пришел и, узнав волю государя, вручил им своего сына без всякого сомнения.
Предстал он пред Владимиром. Князь открыл ему судьбу богов, явившую ему, что чрез него состоит избавление отечеству от опустошающего оное змия, предлагал ему великое награждение за успех и повелевал избирать оружие из своих доспехов богатырских.
Чурило Пленкович поверг себя на землю и ответствовал, восставши: «В устах моего государя я всякое слово чту глаголом бессмертных, но сомневаюсь я, чтоб силы мои достаточны были исполнить надежду о мне твоего величества. Однако если и погибну я, то умру с усердием, желая исполнить повеление твое».
Великий князь, предваренный от вельмож о силе сего юноши, имел несомненную надежду, что он совершит предсказание пустынника, ободрял его и отпустил на подвиг. Чурило исшел на змия, не взяв предлагаемого оружия. «Я не привык употреблять сего, – говорил он вельможам, предлагающим ему доспехи, – если б оные и действовали на крепость чешуи змиевой. Я возьму оружие, мне свойственное». Сказав сие, вышел на двор княжий и сорвал росшее на оном кленовое толстое дерево с корня. Очищая ветви рукою, продолжал он к предстоящим и удивленным вельможам: «Князь повелел мне выбрать оружие, я беру сие со дворца его». После чего, положа дерево на плечи, как легкую палку, отдал поклон и шествовал из града к горам Заднепровским.
Он приближается к пещере, где обитает чудовище, призывает богов на помощь и кричит для возбуждения змия. Сей, послышав человека, с престрашным свистом стремится из норы и нападает на ожидающего его Чурилу. Неустрашимый юноша явил в час тот, чего имела в нем ожидать Россия. Он, наждав в размере, поражает змия в самую голову своею дубиною, или, лучше сказать, великим деревом столь сильно, что раздробляет оную в мелкие части и повторными ударами повергает чудовище размождению во всех костях. Возвращается торжествующе и приемлет великую милость от Владимира, который объявил оного богатырем своим. Таков был первый опыт силы и неустрашимости Чурилы Пленковича. Он жил два года при дворе великого князя в праздности, ибо время то было мирное, и в эти годы он вырос едва ли не с Тугарина.
Он почитал отменно сильного, могучего богатыря Добрыню Никитича, за что был любим последним и наставляем в науке ратной. Добрыня подарил ему коня Агриканова и учинил его чрез то способным к странствованиям, к чему имел он нестерпимое желание, но не мог никак удовлетворить себе, поскольку не было ни одного коня в стадах княжеских, который бы удержал его даже просто наложенную руку. Один только Агриканов конь мог переносить его на себе через заборы. После чего Чурило просил дозволения у своего государя посмотреть света и испытать, как говорил он, руки своей над богатырями чуждыми; получив же дозволение, выступил в путь.
Вряжская земля не удовлетворила его желаниям. Он не встречался в ней ни с одним богатырем, который бы осмелился стать противу его. Леса Поруские (Пруские) проехал он уже до половины без всякой остановки, но прохладное утро пригласило его взять отдохновение при истоках реки Пригоры.
Рыдающий голос женщины обратил его внимание; и усмотрел он в стороне пред великим огнем стоящую девицу, а колебание тихого ветра приносило к нему следующее оной восклицание: «Священный огнь! Потерпишь ли ты, чтоб чистота моя, тебе посвященная, погибла от насилия и чтоб родители мои, принуждаемы немилосердыми богатырями, должны были предать меня в объятия ненавистному Кривиду?» Сказав это, проливала она горькие слезы.
Чурило Пленкович, строгий соблюдатель заповедей богатырских, помня наставления учителя своего Добрыни, возрадовался случаю защитить гонимую девицу, ибо знал, что нежный пол первое имеет право на покровительство богатырское. Он подошел к огню и с вежливостью попросил девицу рассказать подробности, от каких богатырей терпит она гонение и что за человек Кривид, к которому имеет она омерзение, дабы мог он, уведав, защитить её и наказать притеснителей.
Девица, ужаснувшаяся нечаянному пришествию богатыря роста необычайного, впала в трепет, но ласковые и исполняющие её надеждою слова ободрили её начать рассказ: «Кто бы ты ни был, великодушный богатырь, довольно, если приемлешь участие в моей напасти. Я – дочь Ваидевута, мужа почтеннейшего в стране сей, имя мне Прелепа, я сестра двенадцати братьев. Семи лет еще посвящена я была родителем моим Ишамбрату, божеству, поклоняемому порусами в бессмертном огне, горящем пред этим дубом, на коем, по уверению предков наших, обитает сам Ишамбрат. Всякое утро долженствую я воспалять огнь на сем месте и жертвовать повержением в него семи волосков из косы моей, с горстью янтаря, извергаемого на берега нашим морем. Только родительская воля может избавить меня от этого богослужения. Впрочем, я должна окончить дни мои жрицею в целомудрии. В селах этих обитает мудрец Кривид. Он имеет жилище свое в подземной пропасти, где трудится в изобретении таинств, производящих чудеса, как того и достиг он до составления воды, подающей пьющему её невообразимую силу. Кривид, выходя на поверхность для собирания трав, увидел меня и в то мгновение воспылал ко мне жестокою любовью. Он открыл мне свои чувства и обещал учинить меня сообщницею своих таинств, если соглашусь я стать его супругою. Должно описать вам, с каковыми прелестями предстал мне сей любовник. Голова с кулак, украшенная только одним глазом, выглядывала из плеч, быв во оные почти вся вдавлена. Рыжая, по земле волочащаяся борода закрывала передний его горб, но тем явственнее казался таковой же остроконечный горб сзади. Ноги в четверть аршина и покрытые сивою шерстью руки довершали его пригожествоь. По чему, ежели бы я и не посвящена была божеству, удобно вам узнать ответ мой на его предложения. Но Кривид, претерпя язвительные мои насмешки, не пропускал, однако, являться ко мне всякое утро и осыпать меня нежными словами. Я вышла наконец из терпения и поклялась ему выжечь последний глаз головнею из священного огня. Кривид рассердился и клялся мне, что я принуждена буду противу воли выйти за него замуж, что он принудит отца моего сложить с меня чин жрицы и предать в его объятья. Он действительно произвел это в действие, ибо, не имея сам возможности употреблять силу воды своей на поверхности земли, привлек за сей дар трех юношей вспомоществовать себе. Племянники его Дубыня, Горыня и Усыня получили по стакану сильной воды с клятвенным обещанием принудить родителя моего склониться на его желание. Подумайте о невоображаемом действии воды оной! Эти три юноши, не получив от Кривида в дар крепости, которою снабжает оная богатырей на удивление свету, восчувствовали в мышцах своих столь невообразимую силу, что Дубыня мог вырывать дубы из корня, Горыня ворочать горы, а Усыня выросшими своими превеликими усами обвивать претяжкие камни и бросать их как бы из пращи на дальнее расстояние. Испытав свою силу, пришли они к родителю моему сватать меня за своего дядю. Презрительный отказ стоил ему дорого, ибо они разорили всё жилище его, которое Усыня, захватя одним усом, бросил в море. Шестеро из братьев моих, напавших с оружием на Дубыню, стали калеками. Тот отбил им напрочь ноги, повергнув под оные претолстое дерево, вырванное с корнем. Прочие шесть братьев моих были посажены Горынею в пропасть Кривидову, где в одном ущелье завалены отломком каменной горы. Родителю моему грозил он посаждением под приподнятую гору, если не снимет он с меня звания жрицы и не вручит объятиям Кривида. Можно ли не устрашиться очевидной смерти! Родитель мой снял с меня обет и дал благословение на ненавистный брак. Он отведен был в пропасть гнусного нареченного своего зятя, и ныне достанусь я вечно мерзкому уроду! Я трепещу, ожидая этих мучителей моих, ибо эти три богатыря не должны были взять меня прежде тридевяти остальных моих жертвоприношений. Но сегодня последнее утро, и час гибели моей приблизился».
«Пусть придут богатыри твои, – говорил Чурило девице. – Посмотрим, могут ли оные учинить притеснение тебе, покровительствуемой богами русскими, коим клялся богатырь Владимиров не выдавать в обиду терпящих насилие». Прелепа не слыхала о богах русских и ничего не знала про Владимира, однако верила, что она будет избавлена. Отчаянный приемлет все, надежду ему обещающее. Она отдалась его защите.
Ободряющий её богатырь рассказал ей для разогнания скуки, во ожидании сражения, о славной земле Русской, о добродетелях её князя, о богатыре его Добрыне и прочем. Не забыл также объявить о убиении змия, но древний повествователь сей истории божился, что Чурило говорил о том не для хвастовства, а для уверения Прелепы, что есть надежда ему не бояться богатырей, кои не убивали еще змиев. «Ай-ан! – закричала она, увидя своих гонителей. – Вот они!» – и спряталась за Чурилу.
«Что ты за смельчак, дерзающий являться в сих местах? И где девица, расклавшая сей огнь?» – спросил его Дубыня. Богатырь ответствовал ему на сие только ударом плети через лоб. Но сего довольно было пресечь разговор, ибо Дубыня от оного растянулся безгласен пред ногами своих братьев. «О, так ты еще и драться вздумал!» – сказал Усыня в превеликом гневе и кивал уже усами, чтобы захватить оными богатыря и бросить чрез долы, горы и леса. Но Чурило, коему недосужно было долго медлить, схватил его за ус и треснул о землю столь исправно, что кроме уса не осталось и знака, бывал ли когда Усыня. Между тем горящий досадою и мщением Горыня поднимал на плечо близстоящий каменный утес, чтоб бросить его в Чурилу и дать ему карачун. Но поскольку при подъёме этом он принагнулся, то тем открыл богатырю возможность толкнуть себя в зад ногою. Сей последний окончивший побоище удар был столь силен, что Горыня, раздробленный и с каменным утесом, улетел из глаз. Победа совершилась. Обрадованная девица упала на колени пред своим защитником, и думаю, что готова была забыть вечно священный огнь Ишамбратов и ту пропасть, где заключены были родитель её и братья, чтоб последовать за столь сильным покровителем, ибо храбрость великое имеет предубеждение на сердце нежного пола. Но Чурило не был слаб оковам любви и помышлял только об освобождении заключенных её родственников и об истреблении мудреца, изобретающего столь опасные сверхъестественные воды. Он предлагал девице отвести себя к жилищу Кривида. Но она не знала, где оно. Следовало посмотреть, жив ли Дубыня. Тот мог бы его уведомить; однако надлежало его ударить полегче, поскольку нашли, что плеть рассекла ему голову надвое. Богатырь посожалел об этом и пошел с Прелепой искать пропасти.
Долго ходили они по лесам. Прелепа утомилась, и надлежало посадить её на коня, что и предложил вежливый богатырь; но девица, привыкшая покоиться на мягких перинах, не могла сносить хода коня Агриканова, и им следовало заночевать в лесу для отдыха. Уверяют, что по наступлении ночной темноты первое Прелепино слово было в заклинаньях к богатырю сохранить почтение к её полу. Я хвалю эту осторожность, ибо без такого припоминания Чурило, может быть, и не догадался, что должно ему наблюдать, опочивая с красавицею в глубоком лесу. Я умолчу до другой повести о последствиях учтивости Чурилы Пленковича и продолжаю эту.
Солнце взошло уже, и Прелепа с досадою должна была следовать за богатырем, разбудившим её и начавшим новые поиски жилища Кривида. Малая стежка довела их к пропасти, заросшей тернием и весьма глубокой. Богатырь готов был спуститься в нее и на этот случай привязывал к дереву ус убитого им Усыни, который он удержал на память. Прелепа уговаривала его оставить предприятие, столь опасное, но это было лишь подстрекнуть отважность Чурилы. Он спустился в яму.
Пространный и светлый двор представился его взорам, и из стоящей посреди его хижины выскочил Кривид, который заранее почувствовал приход богатыря. Под землею сила воды его была действительна, и он неустрашимо и с крайнею злостью набросился на Чурилу. Тяжеленная свинцовая дубина вооружала его руки, но Чурило не позабыл взять с собою кленовое дерево, на коем еще была видна запекшаяся кровь змия. И началось между ими ужасное сражение. Удары Кривида могли бы раздробить камень, но Чурило отбивал их, так что не удалось его противнику опустить удар ему на голову. Напротив, Чурило раздробил уже конец своего дерева и принуждал Кривида до нескольку раз убегать в хижину, из которой появлялся он с новою бодростью. Богатырь догадался, что не иное, как сильная вода, придает ему крепость. Он бросился за ним, когда тот в последний раз заскочил в хижину, и в самом деле нашел его пьющего из стеклянного сосуда. Схватились они и начали бороться, но Чурило выбросил Кривида вон и запер двери. Пока тот срывал дверной крюк, богатырь выпил остаток воды. Великое напряжение почувствовал он во всех своих мышцах, и жилы его учинились толще воловьих. Что ж заключить уже о силе его? Когда и слабый человек получал от воды этой силу богатырскую, какова должна была она сделаться в богатыре? Между тем Кривид сорвал крюк и бросился было с большущим ножом на Чурилу, однако тот окончил всё одним тумаком в голову Кривида. Тумак был столь жесток, что голова ушла совсем в тело, выскочила в противуположной части на низ и вынесла на себе желудок, равно как шапку. Чурило оставил его в этом новом наряде, ибо не опасался уже, чтобы он был способен к покушениям на драку, и пошел отыскивать ущелье, содержащее в себе родителя и братьев Прелепы. Нашел и, оттолкнув ногою приваленный камень величиною с гору, выпустил невольников.
Благодарность их была соразмерна одолжению, когда услышали они о уничтожении всех врагов своих. Они спрашивали о Прелепе и, узнав, что она дожидается их у отверстия пропасти, предались совершенной радости. Чурило с Ваидевутом пошли осматривать пожитки убитого мудреца, а братья Прелепы сыскали между тем выход на поверхность в углу двора по высеченным в камне ступеням. Они выбежали и, сыскав сестру свою, привели её в хижину Кривида.
Множество бутылей и разных химических приборов нашли они, пересматривая чуланы. Чурило перебил их все, к невозвратимому урону алхимии, ибо в числе разных таинственных вод был порошок, обращающий всякий металл в золото, как то усмотрели они из целого амбара золота, в глыбах и кусках ими сысканного. Все записи безграмотный Чурило изодрал в клочки, хотя, впрочем, с добрым намерением, чтоб таинственные составы, подобные, например, сильной воде, не производили в свете людей, могущих делать пакости. Он, как победитель, имел право над всем имением побежденного, но не взял оттуда ничего, кроме свинцовой дубины, золото ж подарил Ваидевуту с детьми, не позабыв значительную часть выделить Прелепе.
Обязанный ему Ваидевут просил его посетить в жилище своем, дабы хотя бы угощением отплатить ему за оказанное благодеяние. Чурило не соглашался, ибо Ваидевут был верховный жрец страны Поруской, а богатырь наш не терпел жрецов, потому что первосвященник Киевский много досадил ему своими глупостями, понеже хотел ложными чудесами довести Владимира принудить посвятить его в огнищники к Зничу. Итак, Чурило Пленкович прощался с ними. Прелепа проливала слезы, теряя своего избавителя, и имела к тому причину, ибо чрез девять месяцев… Однако я не скажу теперь ни слова; последующая повесть уведомит нас об этом. Ваидевут не имел средств отплатить своему благодетелю, но, узнав, что Чурило – богатырь, странствующий по свету и ищущий приключений, уведомил его, что к стороне, западной от Порусии, находится великое государство Гертрурское (Флоренское). У князя оноего, по имени Марбод, похитил престол скифский богатырь, прозываемый Сумига. Этот Сумига имеет руки чрезмерной длины, так что наступающие на него войски, обхватив руками, сразу до последней души задавливает. Что таковым средством истребил войско князя Гертрурского и, поймав Марбода, содержал его со всем его домом в темнице. Что гертрурцы терпят от него великие напасти и что нет никакой надежды им избавиться от своего мучителя, ибо много покушавшихся богатырей лишились жизни от рук его. Ваидевут окончил уведомление свое тем, что, вознося до небес храбрость Чурилину, сказал: «Я имею надежду, что вам достанется щит его, сжимающийся и распространяющийся на величайшую обширность и сделанный из непроницаемой стали неким древним мудрецом. Под этим щитом скрывается Сумига, когда сон его одолевает, и никто уже приподнять его не может. Потребна к тому сила чрезвычайная, и несомненно, что подобная твоей, сильный, могучий богатырь! Откровение богов сообщило мне сие таинство». – «Откровение богов сообщило вам?.. Да я совсем забыл было, что вы жрец. Прощайте!» – сказал Чурило, и конь его поскакал на запад. Прелепа жалостно кричала ему вслед, чтоб он помедлил. Богатырь не оглядывался, и один только треск ломаемого конем леса отвечал ей, что желание её не исполнится.
Скоро то сказывается, а не скоро действуется, говорит повествователь. Однако Чурило, на своем богатырском коне совершающий с невероятною скоростью путь, прибыл наконец в Гертрурию. Он стал в заповедных лугах против дворца княжеского, ибо наглость сию считал удобнейшим средством к вызову противу себя Сумиги.
Вскоре предстал к нему посланный от похитителя престола и по повелению его вопрошал богатыря, какое имеет он право становиться в заповедных лугах княжеских и топтать оные. «От кого ты прислан?» – сказал Чурило. «От самого непобедимого князя Сумиги». – «Так скажи ему, – продолжал богатырь, – какое имел он право похитить престол князя Гертрурского? Скажи ему еще, что богатырь Русский так будет топтать его белое тело, как топчет конь мой заповедные луга; что если он богатырь, то должность богатырская защищать слабых, а не притеснения делать; и чтоб он сей час шел вон из государства сего, отдал бы Марбоду похищенное или бы сей час шел испытать моей силы богатырской».
Посланный удалился. Чурило ждал выхода своего противника или высылки на себя воинства и приготовлял свою дубину, чтоб переломать ребра всем без изъятия. Долго не видал он никого, но вдруг послышал около себя нечто, шорох производящее, и приметил, что сие были руки Сумигины, протянутые из дворца, дабы обхватить и задавить его. Но не допустил он употребить врагу сей хитрости и, схватив за руку, дёрнул Сумигу столь крепко, что тот вылетел стремглав из третьего жилья своих покоев, в коих тогда находился, и поскольку руки свои он высунул в окно, а за толщиной тела своего сам пролезть в оное не мог, то целая стена палат была при этом вырвана. Ужасное побоище началось тогда. Разгневанный такою невежливостью Сумига бросился на богатыря и, обвив вокруг него руки в девять раз, сжал его в страшных своих объятиях. Великое искушение терпели тогда бока Чурилины, но, к счастью, руки его остались свободны; ими и начал он бить Сумигу под живот столь жестоко, что принудил его спасаться бегством. Богатырь, схватив свинцовую свою дубину, поражал его ею вдогон, так что Сумига несколько раз спотыкался. Одно его спасение состояло в том, что богатырь не мог улучить его в голову, и лишь хребет бегущего вздувался от ударов. Сумига, видя невозможность укрыться от силы превозмогающей, поспешно сунул руки в палаты свои, отстоявшие от того места верстах в трех, схватил свой щит и, упав под оный, накрылся. Досадно ему было лишиться своей жертвы, когда он считал её уже приобретенною добычею, а особенно, что несмотря на все старания никак не мог щита поднять. Он толкал ногою – щит не трогался. Бил дубиною – бесплодно. Одно оставалось средство ударить с разбега лбом, что и учинил он удачно; хотя на лбу и вскочил изрядный желвак, но щит отлетел саженей на сто. Утомленный Сумига не действовал уже руками, и богатырь сорвал ему голову. После чего, взяв щит, с превеликим удовольствием пошел возвращать Марбоду государство его.
Он нашел сего князя в крайней бедности, скованным и в весьма мрачной темнице, со всем его семейством. Можно заключить о благодарности этого владетеля по великости оказанной ему услуги. Он угощал богатыря ещё через многие дни, в кои Чурило согласился принять отдохновение после трудов своих. Марбод уведомил его о происшествиях прошедшего своего несчастья в следующих словах:
«Побежденный вами Сумига, от коего я столько претерпел, не имел ранее ни силы, ни столь длинных рук. Он был рожден в Колхиде от некоего разбойника и, промышляя рукомеслом отца своего, был пойман и казнен отсечением рук. Принужденный ходить по миру для испрошения милостины, попал он к некоторой ведьме. Та, по искусству своему узнав, что он был великий и храбрый вор, обещала ему дать столь длинные руки и силу, каковую он пожелает, если украдет он у стоглазого исполина стерегомую им в кувшине живую воду. Сумига понадеялся на себя и взялся исполнить требуемое при условии, чтоб получить руки столь длинные, чтобы мог охватывать целое войско, и силу, удобную, чтобы всё захваченное раздавить. Стоглазый исполин жил в лесу неподалеку от ведьмы и досаждал ей тем, что все её чары уничтожал орошением живой воды. Трудно было ведьме украсть её, ибо исполин всегда глядел пятидесятью глазами, то есть, когда половина его глаз спала, другая бодрствовала. Сумига выдумал способ заслепить ему глаза песком. Исполин обыкновенно ложился под густым липовым деревом и спал навзничь. Сумига же, запасшись целым мешком мелкого песку, взлез на это дерево во время, когда исполин со своим кувшином ходил прогуливаться. Ни одно из всех ста ок не приметило, что Сумига сидел на дереве. Исполин заснул, вытянувшись, а Сумига высыпал ему половину песку на лицо и заслепил бодрствующую часть глаз. Тот едва взглянул другою частью, почувствовал боль. Остаток песку ослепил ему последнюю. Исполин начал протирать глаза, поставив кувшин из рук на землю, и пока он вычищал сор из глаз, Сумига принес уже добычу к ведьме. Исполин с досады убил ведьму, ибо предполагал, что именно она похитила его сокровище, но до того времени она успела заплатить Сумиге, сделав ему предлинные его руки и подарив столь хитро составленный щит. Этот щит распространяется от малейшего надавливания пальцем на таковую обширность, каковую задумаешь, и притом ни от чего на свете разрушиться не может. Все это узнал я, – продолжал Марбод, – от любимца Сумиги, которому вверил он стражу над моей темницею, и которому он открыл всю жизнь свою. Первый опыт щиту своему учинил Сумига, распространив его через целое Меотийское море, а второй – перейдя по нему над несчастным моим королевством. Он задавил первый отряд войск моих, высланных против него, прикрыв его щитом и наконец обхватив руками главную часть оставшихся моих ратных людей. Он отнял у меня престол и заточил в темницу. Вкус царствовать предпочел он разбойничьему промыслу и не испытывал уже больше силы рук своих против иных государств. Я и подданные мои терпели от него неслыханные притеснения, но небо спасло нас через вашу непобедимую руку».
Наконец Чурило Пленкович, торжествующий своими славными победами и приобретением драгоценнейшего щита, не хотел более продолжать свои странствования и возвратился служить своему монарху. Он показывал действие завоеванного щита и получил похвалу от князя Владимира за таковое приобретение, которое могло оказать великие отечеству услуги. В самом деле, Чурило этим щитом своим уморил некогда с досады скифского полководца Чинчигана, напавшего на Россию с 800 000 войска. Скиф грозил разорить державу Владимирову и требовал, чтобы этот непобедимый князь Русский отдался ему в подданство. Чурило взялся укротить его гордость. Он отправился один, прибыл к воинству скифскому, требовал, чтобы скиф без всяких отговорок дал русскому самодержцу присягу в верном подданстве, со всем своим народом. Тот смеялся таковому предложению, но богатырь тотчас укротил его гордость, закрыв его со всем войском щитом своим. Поскольку в то время скифам случилось стоять в строю, а припасы съестные были в стане, то они с голоду лишились всех сил своих. Чурило собрал деревенских баб и малых ребятишек, поднял щит и велел им скифов гнать из пределов России розгами и помелами. Гордый полководец с досады, а может быть, и с голоду откусил себе язык и умер.
С помощью же этого щита взят был российскими богатырями Царьград на другой день по объявлении войны, ибо Чурило, распространяя щит свой, положил его через Черное море и тем помог внезапному нападению в неожидаемое время и с той стороны, где неприятеля не ожидали. Может быть, этого происшествия нет в истории греческой, но это и неудивительно, ибо высокомерным грекам нельзя было не скрыть столь досадного случая, что кучка русских всадников скончала войну в самом её начале, и притом такую войну, в которой греки предполагали не меньше, как падение всей Русской державы.
Впрочем, насилие времени лишило нас дальнейших сведений о деяниях этого славного победителя Сумиги. Он окончил дни в Киеве, поскольку упоминается о нем отчасти в повести сына его, богатыря забавнейшего изо всех заслуживших сие имя со времени, когда чин сей прославился сильным, могучим богатырем Добрынею.





Наши рекомендации