Глава xxviii. дополнительная сводка

Главные очертания индустриальной системы сейчас находятся в нашем поле зрения. Боль­шинство считает эту панораму грандиозной. Кое-кто склонен преуменьшать сложность ве­роятных социальных последствий индустри­альной системы. Но кто, безусловно, ошибает­ся в оценке индустриальной системы, так это тот, кто пытается свести ее характеристику к однозначным суждениям. Эта система производит блага и оказывает ус­луги в огромном и все возрастающем объеме. В промышленных странах, и особенно в Соеди­ненных Штатах, еще имеется много бедных лю­дей. То обстоятельство, что они не являются центральной темой настоящей работы, не дол­жно восприниматься как доказательство либо незнания факта их существования, либо равно­душия к их судьбе. Но бедняки, с каким бы кри­терием к ним ни подходить, находятся вне ин­дустриальной системы. Это люди, которые не привлечены к ее обслуживанию или не могут приобрести квалификацию. Индустриальная система — надо помнить ее границы, как они были определены нами,— не только устранила бедность для тех, кто вовлечен в ее орбиту, но и значительно облегчила бремя ручного труда.

Думается, что только люди, никогда не занимавшиеся тяжелой и скучной работой, могут относиться равно­душно к факту ее исчезновения.

Когда-то считалось, что экономическая система снаб­жает человека теми продуктами труда и искусства, кото­рыми он в прошлые времена окружал себя, в соответ­ствии с его чисто личными и суверенными запросами. Этот источник побуждений к экономической деятельно­сти до сих пор превозносится в официальных славосло­виях современной экономической системе. Но если эта система и приспосабливается к запросам человека, то вместе с тем — мы в этом достаточно убедились — она все больше приспосабливает человека к своим нуждам. И она должна это делать. Приспособление человека к нуждам современной экономической системы — это не обыденные упражнения в искусстве сбывать товар. Оно обусловлено глубокими органическими особенностями системы. Применение передовой техники и крупных ка­питалов не может находиться в зависимости от приливов и отливов рыночного спроса. Оно требует планирования, а самым существенным условием планирования являет­ся контроль над поведением покупателей, то есть воз­можность его предвидения.

Этот контроль влечет за собой и другие важные по­следствия. Он создает гарантию, что мужчины и многие женщины будут трудиться с неослабевающим напряже­нием, как бы ни был велик имеющийся у них запас благ. И он содействует тому, чтобы общество измеряло свои достижения ежегодным приростом продукции. Предста­вим себе, что каждый человек ставит перед собой конеч­ную цель и, достигнув ее, заявляет: «Я получил то, что мне нужно. На эту неделю мне хватит». Ничто не может так поколебать экономическую дисциплину, чем подоб­ное поведение. Оно не случайно считается безответ­ственным и непрактичным. Такое поведение привело бы

к тому, что рост продукции уже не являлся бы настоя­тельной общественной необходимостью. Достижения общества не могли бы тогда измеряться ежегодным при­ростом валового национального продукта. И, поскольку рост производства не имел бы больше первостепенного значения, нужды индустриальной системы уже не пользовались бы автоматическим приоритетом. Измене­ние установок, которое потребовалось бы при этом от общества, было бы ужасным.

Хотя потребители являются объектом управления, они не очень тяготятся им. Оно затрагивает душу, а не тело. Процесс управления направлен на то, чтобы спер­ва добиться молчаливого согласия или внушить убежде­ние; последующее действие является реакцией на это вызванное извне душевное движение и потому нисколь­ко не сопровождается чувством принуждения. Мы поку­паем автомобиль новой конструкции или новое слаби­тельное средство не потому, что нас заставляют это сде­лать, а потому, что мы убеждены в необходимости иметь такие вещи. Любой человек, способный противостоять внушению, может избегнуть этого контроля. Но оттого, что нас физически не принуждают, управление нашим поведением не становится менее действенным. Наобо­рот, физическое принуждение было бы гораздо менее эффективным (правильное понимание этого момента встречается редко).

Индустриальная система вовлекла имеющиеся ресурсы капитала, а в значительной мере и ресурсы рабочей силы в орбиту своего контроля и тем самым в орбиту своего планирования. Ее влияние глубоко проникло так­же и в сферу деятельности государства. Те задачи госу­дарственной политики, которые имеют жизненно важ-

ное значение для индустриальной системы — регулиро­вание совокупного спроса, сохранение крупного государ­ственного (хотя и преимущественно технического — technical) сектора, от которого зависит это регулирова­ние, обеспечение благоприятных условий для внедре­ния передовой техники, подготовка все возрастающего числа обученных и образованных работников,— счита­ются самыми настоятельными задачами общества. Это убеждение согласуется с нуждами индустриальной сис­темы. Влияние техноструктуры развитой фирмы про­стирается вплоть до возможности формировать спрос на определенный продукт или ряд продуктов, производи­мых этой фирмой. Отдельные представители техност­руктуры разделяют заботы государства о проектирова­нии, совершенствовании и производстве закупаемых им изделий, подобно тому как техноструктура в целом раз­деляет точку зрения государства на социальные цели, например по вопросу об эффективной системе нацио­нальной обороны. И представители техноструктуры приспосабливают проектирование и совершенствова­ние изделий, закупаемых государством, а также потреб­ность в них к своим собственным целям. Эти цели неиз­бежно отражают нужды техноструктуры и ее системы планирования.

Наряду с этими переменами, будучи отчасти их следствием и отчасти причиной, произошли глубокие сдвиги в экономической и политической власти. Влия­ние в обществе финансиста и профсоюзного лидера уменьшилось. Их почитают сейчас больше за их былое высокое положение, чем за нынешнюю силу. По срав­нению с предпринимателем минувших времен техност­руктура гораздо меньше использует методы прямого политического давления. Но это объясняется тем, что она приобретает куда большее влияние, выступая как удлиненная рука государственной бюрократии, а также

в результате своего воздействия на психологическую атмосферу общества. Нужды техноструктуры в области научных исследований, техники, организации и плани­рования явились причиной возникновения крупного со­словия педагогов и ученых. И хотя одностороннее под­чинение культуры, находящейся под опекой индустри­альной системы, потребностям производства матери­альных благ выражено очень сильно, оно все же не является полным. Рост доходов создает благоприятную почву для существования еще одной прослойки — про­слойки деятелей искусства и интеллигентов, пребываю­щих вне индустриальной системы.

Таковы вкратце основные результаты нашего странство­вания в поисках истины. Неизбежно возникает два воп­роса: куда влечет нас этот поток новых явлений? И как управлять им?

Ни один из этих вопросов не имеет фактически тако­го значения, как те вопросы, которые уже были здесь рассмотрены и, хочется думать, решены. Приятно, ко­нечно, знать, куда мы идем, но гораздо важнее знать, куда мы уже пришли. Суждения о будущем непременно вызывают критику, питаемую тоской по прошлому, прочной привязанностью к заблуждениям, добытым с трудом, а следовательно, столь дорогим сердцу, обще­распространенной потребностью верить в желаемое вместо действительного. Однако, когда дело касается суждений о настоящем, у нас имеется возможность апеллировать к двум великим судьям, а именно к внут­ренней согласованности выдвинутых идей и к их соот­ветствию фактам, доступным наблюдению. Читатель, вероятно, согласится, что эти судьи сослужили нам здесь верную службу. Но, когда предпринимается экс-

курсия в будущее, эти гиды исчезают. Прогнозы бывают разумные и глупые, но разница между ними не так уж очевидна.

Существуют также трудности, связанные с одновре­менным суждением о том, что произойдет, и о том, что должно произойти. Есть ли смысл предсказывать злове­щие тенденции, когда имеется надежда, что разум наро­да окажет им противодействие, которое сведет их на нет? Любой человек, придающий большое значение иде­ям и их пропаганде, не сможет убедить себя в том, что они лишены влияния. Они действительно не лишены влияния. И те люди, которые выдвигают идеи, обычно приветствуют критику, если это разумные люди. Их мо­жет пугать только спокойная реакция как доказатель­ство того, что их идеи никого особенно не взволновали. Я питаю надежду, что разум народа сведет на нет неко­торые из наименее желательных тенденций индустри­альной системы и тем самым опровергнет предсказания, основанные на этих тенденциях. И я рассчитываю так­же на полемику, которая подтвердит важное значение подобного изменения.

Есть еще одно соображение, побуждающее нас загля­нуть в будущее, как бы это ни было трудно. Традицион­ной особенностью англо-американских экономических исследований является их резко выраженный норматив­ный характер, несмотря на то что люди, стоящие на воз­вышенно-абстрактных научных позициях, постоянно порицают такой подход. Для того чтобы определить, можно ли принимать всерьез того или иного диагноста, ему следует задать вопрос: «Ну хорошо, что же Вы сдела­ли бы в данном случае?» Я задавался главным образом целью описать особенности индустриальной системы. Но

ограничиться только этим значило бы убедить большин­ство читателей в том, что представленное описание не очень-то уж полезно.

Больше того, некоторые практические проблемы немаловажного значения уже были подсказаны пред­шествующим изложением. Говорилось, например, о первостепенной роли техники в индустриальной систе­ме и о ее специфической связи с развитием оружия не­мыслимой разрушительной силы и жестокости. Как же нам спастись от него? Возникает также проблема лич­ности в индустриальной системе — системе, которая и в сфере производства и в сфере потребления требует подавления индивидуальности. Все мы привержены идее суверенитета и неприкосновенности человечес­кой личности, но как спасти человеческую личность, если это вообще можно сделать? Имеются, очевидно, такие области жизни — область искусства, напри­мер,— которым индустриальная система не благопри­ятствует. Невольно задумываешься и над тем, остается ли образование образованием, когда оно приковано к колеснице индустриальной системы. Наконец, суще­ствует проблема отношения индустриальной системы к свободе выражения идей и убеждений и к политичес­кому плюрализму. Этот момент требует специального рассмотрения.

В течение почти всей истории человечества политичес­кие интересы и конфликты порождались экономически­ми интересами и конфликтами — в этом пункте сходят­ся такие мыслители, как Маркс и Альфред Маршалл, придерживавшиеся столь разных взглядов. Так было и в Соединенных Штатах, где политика отражала столкно-

вение и взаимопроникновение интересов кредиторов и должников, производителей на внутренний рынок и на экспорт, города и деревни, потребителей и производите­лей, а главным образом и в классической форме — инте­ресов капиталистического предпринимателя и рабочего класса.

Индустриальная система, как мы видели, в удиви­тельной степени объединяет в себе и поглощает эти классовые интересы. Она достигает этого отчасти тем, что сводит к минимуму источники столкновения инте­ресов, и отчасти используя вытекающую отсюда готов­ность к компромиссу для завоевания контроля над ума­ми. В этом процессе цели индустриальной системы ста­новятся целями всех, кто связан с нею, и тем самым — при их несколько более широком толковании — целями всего общества.

В прошлом самоанализ и критика экономической сис­темы и ее целей могли иметь место в связи с наличием противоречия экономических интересов и обусловлен­ных им политических разногласий; эти же факты служи­ли толчком к такой критике. Капиталистический пред­приниматель (или профсоюзный лидер) редко обнаружи­вал способность к проницательной критике своей соб­ственной персоны или своих собственных целей. Но в беседах со своими доверенными лицами, сторонниками, находившимися у него на содержании, учеными и подха­лимами он бывал значительно менее сдержан, когда раз­говор касался тех, с кем он вел экономическую борьбу. И в расщелинах этого противоречия экономических ин­тересов разрасталось также много ученых концепций. Если их выводы бывали неблагоприятны для одной сто­роны, то они пользовались полной поддержкой другой.

И вот возникает вопрос: если индустриальная система ликвидировала противоречие экономических интересов,

то кладет ли она конец всякому исследованию целей об­щества? Служат ли ее методы контроля — управление рынком и поведением потребителей, отождествление ею своих целей с задачами общества и приспособление последних к собственным целям — также тому, чтобы свести к минимуму социальный самоанализ? Короче го­воря, является ли индустриальная система по своей природе монолитной? И очень гуманной? В какой степе­ни общество черпает силу из плюрализма экономичес­ких интересов, который в свою очередь питает плюра­лизм политических суждений и общественной мысли?

Последние годы ознаменовались интересным и ши­роко распространенным политическим явлением. Речь идет о недовольстве общепринятыми и санкциониро­ванными общественными взглядами, которое, хотя и не опирается на четкую платформу, особенно заметно среди студентов и интеллигентов. Эти взгляды незави­симо от того, поддерживаются ли они открытыми либе­ралами или консерваторами, объявляются воззрения­ми «истэблишмент». Отвергаются (и в этом есть своя логика) не только экономические, социальные и поли­тические взгляды элиты, но и характерная для нее одежда, обычная архитектура ее жилищ и даже мыло, средства ухода за волосами и другие предметы, произ­водство которых является признанным мерилом преус­певания. Отказ от всех этих вещей демонстрируется раскольниками весьма наглядно. Следует ли считать подобные явления истинными контурами разногласий в обществе, в котором контуры предшествующих конф­ликтов были стерты? К этой группе вопросов я сейчас и перехожу с гораздо меньшей решимостью, чем к пре­дыдущим главам.

Я начну в следующей главе с вопросов о ближайших последствиях и нуждах индустриальной системы. Затем

я займусь более отдаленной перспективой. Но я позво­лю себе повторить еще раз, что выяснение того, куда ин­дустриальная система идет, меня в целом интересует меньше, чем попытка дать пищу для размышлений о том, куда она уже пришла.