Легитимность политической системы

Густые дебри схоластических понятий и различий выросли из попыток определить источники, природу и следствия аттитюдов людей по отно­шению к их правителям и политическим институтам. Эти взгляды и связанные с ними условия были разносторонне описаны в таких поня­тия, как «легитимность»⁶⁰, «политическая общность»⁶¹, «политический миф»⁶², «поддержка»⁶³, «авторитарность»⁶⁴, «политическое доверие»⁶⁵, «воздействие системы»⁶⁶, «политическая преданность»⁶⁷, «лояльность». Первые три из них используются как макропонятия: они относятся к свойствам политических систем. Они предполагают, явно или неявно, аттитюды населения к политике, описываемые как «чувства легитим­ности», «ощущение политической общности» и «приверженность поли­тическому мифу». Другие являются микропонятиями, прямо идентифи­цирующими такие аттитюды. Микропонятия иногда рассматриваются в дихотомических суждениях: о режимах говорят, что они либо леги­тимны, либо нет. В дихотомическом виде микропонятия можно приме­нить к отдельным индивидам — гражданин либо лоялен, либо нет, но в более общем виде их рассматривают в качестве переменных: граждане индивидуально или коллективно изменяют степени интенсивности своих чувств по отношению к правителям и институтам. Некоторые из этих понятий описываются с позиций полярности: Лейн, к примеру, различает чувства приверженности (позитивное), отчуждения (нега­тивное) и разрыва (нейтральное)⁶⁸, в то время как Гамсон навешивает ярлык противопоставления «недовольства» политическому доверию⁶⁹. Голдрич различает три разновидности того, что он именует «ориента- циями легитимности», — поддерживающую, покорную и противостоя­щую⁷⁰. Другие переменные, такие как воздействие системы и авторитар­ность, используются или могут быть использованы как переменные с нулевой точкой, изменяющиеся от нуля в направлении выше или ниже.

Некоторые авторы проводят различие между объектами аттитюдов к политике. Олмонд и Верба говорят о «влиянии продукции человеческих экспектаций, о том обращении, которого они могут ожидать от правитель­ственных чиновников» и «влиянии проявления их чувств по поводу про­цессов участия»⁷¹. Истон среди других аттитюдов выделяет аттитюды поддержки политической общины, режима и его инкамбентов⁷². Гамсон идентифицирует четыре объекта «политического доверия»: инкамбен- ты, политические институты, публичная философия режима и полити­ческая община. «Они могут рассматриваться иерархично, являясь каж­дый обобщением аттитюдов на предшествующем уровне»⁷³. Оправда­ние такого рода различий состоит в том, что граждане могут изменять интенсивность своих чувств по отношению к политическим объектам: человек может определенно сказать об интенсивности своей поддерж­ки, лишь взвешивая свои чувства по отношению к различным объектам.

Основополагающая тема данной теоретической работы состоит в том, что позитивные взгляды на политику делают людей «хорошими» субъек­тами политической машины — готовыми поддерживать и повиноваться и не склонными нападать на политическую систему. Типы взглядов, которые наиболее тесно связаны с политическим насилием, — это те, ко­торые обычно обсуждаются в связи с легитимностью. Бихевиоральным* проявлением легитимности является согласие граждан с директивами режима, аттитюдный характер обобщенного чувства идентификации с режимом и чувства обязательств по отношению к нему, которые моти­вируют граждан к согласию. Граждане могут иметь для согласия иные мотивы, чем чувство идентификации и обязательств, в наиболее общем случае это может быть страх перед санкциями за проявление несогласия. Современные дискуссии о легитимности обычно предполагают, что ре­жимы не являются легитимными, если согласие изначально базирует­ся на принуждении, поскольку в этом случае согласие, вероятно, умень­шается всякий раз при устранении принуждения. Поэтому большин­ство определений связывают легитимность с аттитюдами поддержки. Нижеследующая гипотеза резюмирует подразумеваемую каузальную связь между аттитюдами к режиму и политическим насилием.

Гипотеза JV.5. Интенсивность и масштаб нормативных оправданий политического наси­лия изменяется сильно и обратно пропорционально интенсивности и масштабу легитимно­сти режима.

Исходя из целей настоящего анализа, о режимах говорят, что они легитимны до той степени, в какой граждане оценивают их как пра­вильные и заслуживающие поддержки. Понятие «режим» использу­ется в общем смысле для обозначения самой по себе политической

От behavior — поведение; соответственно в психологии существует особая школа — «бихевиоризм». — Примеч. пер.

единицы, ее правящих институтов (режим в узком смысле) и ее инкам- бентов. По этим определениям высоколегитимный режим необяза­тельно пользуется всеобщим согласием. Отдельные законы могут вы­звать широкое неповиновение из принципа или узкоэгоистических ин­тересов. Адвокаты гражданского неповиновения в Соединенных Штатах могут служить иллюстрацией возможности того, что сам по себе режим может быть высоколегитимным, но некоторые его законы — выглядеть весьма нелегитимно в глазах некоторых из его граждан. Однако обыч­но существует тесная связь между легитимностью и согласием. Если люди испытывают интенсивное ощущение правильности действий сво­его правительства, только сильные противоположные мотивы могут побудить их действовать против него. Однако в общем случае связь между легитимностью и политическим насилием, вероятно, не так сильна, как между легитимностью и согласием. Если высоколегитим­ный режим насаждает политику, которая существенным образом нару­шает экспектации народа относительно того, каким должен быть ре­жим, у людей возникают мотивы к протесту против политики — не только вследствие прямой депривации, но и вследствие того, что она несовместима со сложившимся у них имиджем режима. Если режим сопротивляется оказываемому на него давлению к изменениям через нормальные каналы, RD участия могут расти до точки, в которой воз­никает демонстративное насилие, направленное как против самой по­литики, т;ак и инкамбентов, проводящих ее. В качестве последнего при­бежища интенсивно недовольные граждане могут почувствовать, что высоколегитимная единица может быть сохранена только путем на­сильственного сопротивления — как инкамбентам, так и институтам, действующим неподходящим, т. е. нелегитимным образом. В общем случае люди, оценивающие свои режимы как легитимные, будут счи­тать политическое насилие неоправданным, но если высоколегитим­ный режим действует с помощью методов, несовместимых с экспекта- циями, на которых основывается его легитимность, он в большей сте­пени рискует скатиться к политическому насилию, нежели тот режим, которому просто не хватает народной поддержки. Однако такие обсто­ятельства встречаются редко.

Интенсивность легитимности режима — это степень, до которой о политической единице, ее правящих институтах и инкамбентах дума­ют как о правильных и заслуживающих поддержки. Следуя иерархии, предлагаемой Гамсоном, граждане, вероятно, расценивают легитим­ность политической единицы более важной, чем легитимность инсти­тута, а легитимность института — более важной, чем легитимность

инкамбентов. Но между интенсивностью поддержки трех типов поли­тических объектов существует необходимая связь. Например, в новых нациях легитимность (или недостаток легитимности) национальных лидеров, таких как Насер, Айюб-хан или Ньерере, могут играть гораз­до более важную роль в аттитюдах людей относительно легитимности режима в целом, нежели их чувства по поводу правильности государ­ства или его институтов. Масштаб легитимности — это доля людей сре­ди населения политической единицы, обладающих чувствами легитим­ности выше какого-то определенного порога.

Связь в гипотезе JV.5 специфически ограничена чувствами-легитим­ности выше нулевой точки нейтральности или незаинтересованности. Нелегитимность (иллегитимность) полярно противоположна легитим­ности и может быть определена в той степени, в какой люди оценивают свои режимы негодными и заслуживающими сопротивления. Но чув­ства иллегитимности представляют собой особый тип неудовлетво­ренности, которая возникает из RD относительно ценностей власти — т. е. расхождения между экспектациями людей о типах ценностей уча­стия и безопасности, которые должны им обеспечить их режимы, и тем, что они реально обеспечивают. Если континуум легитимности-нелеги­тимности связан с величиной политического насилия в его полноте, эта связь будет, вероятно, линейной и обратной на всем протяжении, но на каждую из сторон от нулевой точки действуют различные каузаль­ные механизмы: позитивные чувства к режиму связаны с нормативны­ми запретами на политическое насилие (гипотеза JV.5), негативные чувства к режиму выступают прямым побуждением к насилию, хотя ма­ловероятно, чтобы их было достаточно одних, без комбинации с други­ми типами неудовлетворенности.

О различных каузальных и темпоральных последовательностях гово­рят, что они лежат в основе развития легитимности или недостатка ее. Некоторые объяснения фокусируются на индивиде и детерминантах его враждебных или одобрительных чувств по отношению к режиму. Например, Лейн выводит портрет «исчерпавшего себя» режима из своих интервью с 15 американцами и из теоретической литературы. Маловероятно, чтобы индивиды, характеризуемые низким уровнем самоодобрения, самоуважения и слабой силой эго, поддерживали де­мократические процессы правления. «Демократическая личность» обладает всеми этими качествами в существенной степени⁷⁴. Мерель- ман утверждает, что развитие легитимности аналогично индивидуаль­ному процессу обучения. Он интерпретирует источники легитимности как «особый случай подкрепления обучения, посредством которого

I

L_________________________________________________________________

символические вознаграждения призваны вытеснить вознаграждения материальные, в результате чего такие вознаграждения, а также процес­сы и усилия, необходимые для их получения, рационализируются в чув­ство легитимности. «В той мере, в какой эти процессы имеют место, символы легитимности, наподобие "нашего образа жизни" и Конститу­ции», выступают в качестве "учебных пособий", которые могут быть привлечены политическими лидерами для того, чтобы "ускорить при­нятие и согласие с новой политикой, инициируемой в системе"». Хотя этот аргумент иногда формулируется в органических понятиях, как если бы общество в целом было обучаемым организмом, ясно, что Ме- рельман рассматривает этот процесс как типично сконцентрированный в одном или нескольких поколениях национальной истории, предста­вители которых овладевают символами легитимности, передаваемыми последующим поколениям; в целом процесс не обязательно должен по­вторяться в политической социализации всех будущих граждан⁷⁵.

Другие интерпретации развития легитимности делают акцент на системных характеристиках. Олмонд и Верба, например, предполагают наличие структурной корреляции воздействия высокого уровня по­требления в демократиях: «Эффективно функционирующая демокра­тия подразумевает, что существенная доля ее членов включается в ко­личественную систему через переплетение более диффузных структур общины с более дифференцированными структурами государства». Если имеется неадекватная структурная артикуляция, государство мо­жет потерять контакт с сокровенными нуждами и чаяниями своих чле­нов. Люди могут эмоционально отделиться от политической системы или связать себя с ней пассивным восприятием перемещений, метаний и других иррациональностей экстремистских движений⁷⁶. Экштейн ат­рибутирует степень чувств легитимности во всех типах режимов степе­ни конгруэнтности между политическими и неполитическими инсти­тутами в структурах и процессах принятия решений и осуществления власти. Аргумент состоит в том, что, если директивы режима формули­руются и проводятся в жизнь способами, которые ценятся индивидом и близки ему на основе его собственного опыта общения с властью в его первичной и непосредственной связи, он, вероятно, почувствует что власть правительства правильная⁷⁷. Гасфилд полагает, что «неспособ­ность политических элит справиться с кризисом является одним из сильных источников отчуждения масс от политического института»⁷⁸. Различные свидетельства и теоретические соображения поддерживают предлагаемую в гипотезе J V.5 идею связи между легитимностью, како­вы бы ни были ее источники, и оправданиями коллективного насилия.

В психоаналитических и психологических теориях высказываются предположения о том, почему чувства поддержки и идентификации с политическим объектом заставляют воздерживаться от нападок на него. Психоаналитическая теория атрибутирует запрет на индивидуальную агрессию прежде всего «инстинкту-отказу, обязанному порождать страх перед агрессией со стороны внешней авторитарности... Затем следует рост внутренней авторитарности и инстинктивный отказ, призванный устрашиться ее, т. е. устрашиться собственного сознания»⁷⁹. Франк по­лагает, что «повиновение легитимной авторитарности — это одна из сильнейших мотивирующих сил в жизни всех нормальных членов орга­низованных обществ», повиновение, заставляющее людей к готовности совершить, в сущности, неограниченную агрессию по предписанию ле­гитимных авторитетов, равно как и к послушанию их приказам, за­прещающим применение насилия даже при жестком побуждении. «Лич­ность, повинующаяся легитимным авторитетам, в сущности, подчиня­ет им свое сознание, поскольку в той мере, в какой власть решает, что правильно и что неправильно, самостоятельность собственного созна­ния подчиняющегося приостанавливается»⁸⁰. Чтобы связать эти аргу­менты в единую систему, люди могут в процессе социализации форми­ровать у себя восприятие режима как верховного источника власти, интернализовать запрет на агрессию против него и в то же время реаги­ровать на него как на некий высший суррогат сознания, чьи предписа­ния вытесняют предписания сознания индивидуального.

Релевантным является определенное экспериментальное свидетель­ство связи фрустрации-агрессии. Например, Пасторе обнаружил, что, ког­да субъекты считали фрустрацию разумной или оправданной, они дава­ли на нее меньше агрессивных ответов, чем в тех случаях, когда они вос­принимали ее как следствие произвола⁸¹. Аналогичным образом Коэн констатирует, что агрессия представляет собой более вероятный экс­периментальный ответ на деспотическую, нежели на непроизвольную фрустрацию⁸². Что считать «разумной» или «непроизвольной» фруст­рацией — это, конечно, функция социального обучения. Производя эк­страполяцию способов, которыми люди обучаются политике, представ­ляется вероятным, что в стране с легитимным режимом дети и моло­дежь приучаются к тому, что депривации, причиняемые требованиями режима согласия и ценностных жертв, являются «разумными» вслед­ствие того, что люди получают или получат за это компенсации в виде материальных и символических вознаграждений. Другое эксперимен­тальное свидетельство предполагает, что «разумность» фрустрации не ослабляет самой по себе интенсивности гнева, но, как утверждает гипотеза JV.4, служит запретом на агрессивный ответ. Ротаус и Уорчел обнаружили, что под воздействием непроизвольных фрустраций люди впадают в гнев, но подавляют свою агрессию, учитывая природу ситуа­ции. Однако чем хуже приспособлен индивид, тем с большей вероят­ностью будет носить агрессивный характер его реакция как на вызван­ные произволом, так и на непроизвольные фрустрации⁸³. В параллель­ном исследовании Крезерман и Уорчел обнаружили, что разумность фрустрации не ведет к значительному снижению мягких форм агрес­сии и что предвосхищение фрустрации — возможно, аналогичное экс- пектациям относительно того, что режим потребует согласия, — не уменьшает существенно гнева, а скорее ведет субъектов к запрету на внешние агрессивные ответы⁸⁴. Эти открытия, применяемые к обуче­нию политике (либо через политическую социализацию, либо через опыт взаимодействия взрослых людей с правительством), предполага­ют, что люди будут склонны воздерживаться от агрессивных ответов на действия режима, которые они приучились рассматривать как правиль­ные, и действия во благо их собственным долгосрочным интересам.

Исследования малых групп, проведенные Рейвеном и Френчем, пока­зывают связь между легитимностью и согласием. Они обнаружили, что групповая поддержка лидеров связана с ощущениями легитимности положения лидера, и что легитимизация лидеров с помощью выборов дает им большее влияние, нежели присвоение лидерской позиции без выбо­ров⁸⁵. Смысл состоит не в том, что выборы являются обязательным тре­бованием легитимности власти: так оно, вероятно, и есть в демократи­ческих обществах, но необязательно в других. В более общем смысле люди с большей вероятностью подчиняются директивам лидера, избран­ного каким бы то ни было путем. Проведя интервью с 41 американским респондентом, Ким выявил отчетливо отрицательную связь между тем, что он называет «авторитативностью», и выраженным желанием при­нять участие в антиправительственном насилии. Авторитативность опре­делялась им как степень, до которой респондент считал, что продукция правительства (директивы) должна восприниматься как обязательная. Чем более авторитативными были эти американцы к своему правитель­ству, тем меньше они проявляли желание нападать на него⁸⁶. Релевантным можно считать и исследование желания студентов колледжей Средне­го Запада присоединиться к тому, что они считали линчующей толпой: почти все, кто был готов на это, считали что закон будет неэффективен в применении к предполагаемым убийцам⁸⁷. В этом примере речь шла не о политическом насилии, но потенциальному участию в нем способ­ствует недостаток доверия к эффективности судебной системы.

Правовые уровни легитимности или лояльности в новых нациях широко упоминаются в качестве источников политической нестабиль­ности. Национализм, порожденный в движении за независимость, мо­жет обеспечить чувство лояльности и цели, но, по наблюдению Халпер- на, «национализация человеческих душ решает лишь проблему кого увлечь, но не проблему стабильности или цели»⁸⁸. Шилз подчеркивает нехватку в новых государствах позитивных аттитюдов к политической общности и ее правителям: «В наиболее рудиментарных условиях имеет место дополитическая матрица. Конституционные общества, на которых покоятся новые государства... определенно не формируют единого гражданского общества... Они испытывают недостаток поло­жительных аттитюдов по отношению к правителям, личностям и дей­ствиям, необходимым для достижения консенсуса... Чувство идентич­ности, даже если оно существует, носит рудиментарный характер. Чув­ство членства в общенациональном обществе и предрасположенность к восприятию легитимности правительства, его персонального состава и издаваемых им законов невелики»⁸⁹.

Гирц делает акцент на трудностях приспособления «первобытных связей» к требованиям новых гражданских идентификаций⁹⁰. В своем сравнительном исследовании политического насилия в Бирме и Таи­ланде фон дер Мехден атрибутирует относительно высокие уровни на­силия в Бирме в значительной степени разрушению паттернов тради­ционной авторитарности под воздействием колониализма. Британское колониальное владычество и власть националистов, наследовавших британцам, «не была ни знакомой, ни приемлемой большинству поли­тизированных бирманцев и поэтому не содержала в себе узнаваемых санкций в той мере, какую можно было найти в более традиционно уч­режденном Тайском Королевстве»⁹¹.

Результаты двух недавних кросс-национальных исследований дают некоторые количественные свидетельства. Была сконструирована и связана с величиной гражданской борьбы мера легитимности. Наивыс­шая легитимность приписывалась тем режимам, чьи институты изна­чально вели свое происхождение из туземных источников и которые надолго сохранились без существенных изменений; предполагалось, что наиболее низка легитимность в тех странах, чьи политические институты были краткосрочными и навязывались под иностранной опекой. Комбинированный индекс, основанный на этих двух мерах, коррелирует с величиной гражданской борьбы на уровне -0,37: чем больше подразумеваемая легитимность, тем ниже уровень борьбы. Ког­да 114 государств классифицировали в соответствии с характером их режимов, были выявлены отчетливые различия. В наибольшей степе­ни легитимность минимизирует борьбу в плюралистских, демократи­ческих нациях (г = -0,45) и в латиноамериканских нациях с лидерами типа каудильо (г = -0,58). Однако среди элитистских наций, охватыва­ющих большинство новых государств, корреляция слабее и составляет -0,26, а среди высокоавторитарных государств она дает несуществен­ную величину -0,08. Одна из интериретаций этого состоит в том, что в двух последних группах наций принуждение может играть гораздо более важную роль в запрете политического насилия, нежели интерна- лизованные запреты, связанные с чувствами легитимности⁹². В другом исследовании Бвай, используя ряд мер легитимности в латиноамери­канских странах, основанных на степени их «демократичности», обна­ружил, что легитимность коррелирует на уровне 0,71 с организованным насилием, но незначительно (0,14) — с аномическим насилием (беспо­рядки)⁹³.

И предрасположенность к насилию, и миролюбие коренятся глубо­ко в человеческой культуре и весьма заметно различаются от одной культуры к другой. Люди приобретают базовые аттитюды о желатель­ности осуществления агрессии, будучи детьми, а позднее развивают аттитюды об ответственности правителей за их благополучие. Эти ат­титюды оказывают фундаментальное влияние на характер их ответов на депривирующие политические обстоятельства. Люди могут также приобретать знания о выгодах, которые завоевали их предки, или о сво­бодах, которые они отстаивали с помощью насилия. Эти знания, неред­ко обеспечивают продолжительные оправдания насилия в новых усло­виях. Гипотезы, которые точно устанавливают эти связи, резюмируют­ся в заключение следующей главы. Основной смысл данной главы состоит в том, что есть общества насилия и мы кое-что знаем о том, как они порождаются и как они стараются себя увековечить, и что неудов­летворенность, которая предшествует возникновению в них насилия, вероятно, в большей степени поддается изменениям, нежели аттитюды, которые его оправдывают.

Примечания

¹В Hadley Cantril, ed., Tensions that Cause Wars (Urbana: University of Illinois Press, 1950), 52.

² Т. M. Tomlinson, «The Development of a Riot Ideology Among Urban Negroes», American Behavioral Scientist, XI (March-April 1968), 28.

³ Otto Klineberg, Tensions Affecting International Understanding: A Survey of Research (New York: Social Science Research Council, 1950), 188.

⁴ Raoull Narroll, Data Quality Control: A new Research Technique; Prolegomena to a Cross Culture Study of Culture Stress (New York: The Free Press, 1962), chaps. 2 and 3. См. такжеJohn W. M. Whiting and Irvin L. Child, Child Training and Personality (New Haven: Yale University Press, 1953).

⁵ Albert Bandura and RichardH. Walters, Adolescent Aggression (New York: Ronald Press, 1959), especially chaps. 2 and 7. Аналогичные выводы содержатся в L. D. Eron et. al., «Social Class, Parental Punishment for Aggression and Child Aggression», Child Development, XXXIV (December 1963), 849-867.

⁶ Обзор таких исследований дается в Leonard Berkowitz, Aggression: A Social Psychological Analysis (New York: Mc-Graw-Hill, 1962), 318-322.

⁷ H.J. Eysenck, The Psychology of Politics (London: Routledge and Kegan Paul, 1954), chap. 7.

⁸ Первичное исследование — Theodor W. Adorno et. alThe Authoritarian Personality (New York: Harper, 1950). Последующие исследования и методики исчисляются сотнями.

⁹ Ralph Epstein, «Aggression toward Groups as a Function of Authoritarianism and Imitation of Aggressive Models», Journal of Personality and Social Psychology, III (No. 5,1966), 574-579.

¹⁰ Hilde T. Himmelweit, «Frustration and Aggression: A Review of Recent Expe­rimental Work», in Т. H. Pear, ed., Psychological Factors of Peace and War (London: Hutchinson, 1950), 178-180.

¹¹ Harold Lasswell, Psychopathology and Politics (Chicago: University of Chicago Press, 1930), especially 125.

¹² E. Victor Wolfenstein, The Revolutionary Personality: Lenin, Trotsky, Gandhi (Princeton: Princeton University Press, 1967), quotation 307.

¹³ Lasswell, passim.

¹⁴E. F. M. Durbin and John Bowlby, Personal Aggressiveness and War (London: Kegan Paul, Trench, Trubner, 1939), 7-50, quotations 27, 28. Здесь содержится много сравниваемых взглядов на врожденную или фрустрационно-индуциро- ванную агрессию как истоки войны; см., например: J. F. Brown, «The Theory of Aggression Urges and Wartime Behavior» Journal of Social Psychology, XV (1942), 355-380; Franz Alexander «The Psychiatric Aspects of War and Peace», American Journal of Sociology, XLVI (1941), 504-520. Эмпирические исследования источ­ников войны дают им слабую поддержку. Quincy Wright в его монументальном труде A Study of War (Chicago: University of Chicago Press, 1942) приходит к выводу, что война между современными государствами «редко возникает из паттернов поведения масс, а скорее из расчетов лидеров» (144). Абель исследу­ет 25 случаев решений о начале войны и приходит к выводам, что ни в одном из них среди тех, кто принимал решение, не доминировали эмоции или сантимен­ты; война выбирается обдуманно, как инструментальное средство достижения специфических целей. Theodore F. Abel, «The Element of Decision in the Pattern of War», American Sociological Review, VI (December, 1941), 853-859.

¹⁵ Hoffer, passim.

¹⁶ Kurt Riezler, «On the Psychology of the Modern Revolution», Social Research, X (September 1943), 320-326. Обобщение Ризлера извлекается в значительной степени из изучения фашистских движений. Полезное и более сбалансирован­ное обсуждение революционного лидерства содержится в Carl Leiden and Karl M. Schmitt, The Politics of Violence: Revolution in Modern World (Englewood, N. J.: Prentice-Hall, 1068), chap. 5. Подробный ряд исследований социальных осно­ваний и паттернов карьер нацистских, фашистских, советских и китайских ком­мунистических лидеров, главным образом тех, кто проявлял активность пос­ле достижения власти, содержится в Harold D. Lasswell and Daniel Lerner_y eds., World Revolutionary Elites: Studies in Coercive Ideological Movements (Camridge: M.I.T.Press, 1965).

¹⁷ Эта классификация разработана в Saul Rosenzweig_t «Types of Reaction to Frustration: A Heuristic Classification»,/ott?72a/o/ Abnormal and Social Psychology, XXIX (October-December 1934), 298-300 и широко использовалась в литера­туре. Им была предложена также третья категория — «импунктивный» — для обозначения замещающих ответов.

¹⁸ Andrew F. Henry andJames F. Short, Jr., Suicide and Homicide: Some Economic, Sociological and Psychological Aspects of Aggression (New York: The Free Press, 1954, 1964) chaps. 5 to 7. Кросс-культурное подтверждение см. в ArthurL. Wood, «А Social - Structural Analysis of Murder, Suicide and Economic Crime in Ceylon», American Sociological Review, XXVI (October 1961), 744-753.

¹⁹ Herbert Hendin, Suicide and Scandinavia (New York: Grune and Stratton, 1964).

²⁰ Sheldon Hackney, «Southern Violence», American Historical Review, LXXIV (February 1969), 906-925, quotation 925.

²¹ Gregory Bateson, «The Frustration-Aggression Hypothesis and Culture», Psychological Review, XLVIII Quly 1941), 355.

²² Энн Уиллнер из Центра международных исследований Принстонского уни­верситета предполагала некоторые из этих пунктов, но ответственность за ос­нованную на них интерпретацию лежит на мне.

²³ Lucien Pye, Politics, Personality and Nation Building: Burma's Search for Identity (New Haven: Yale University Press, 1962), 136-143,163-167.

²⁴ Kenneth B. Clark, «Group Violence; A Preliminary Study of the Attitudinal Pattern of its Acceptance and Rejection»: A Study of the 1943 Harlem RiotJournal of Social Psychology, XIX (1944), 319-337.

²⁵ Seymour M. Lipset, Political Man: The Social Bases on Politics (Garden City: Doubleday, 1960), chap. 4. См. также William Kornhauser, The Politics of Mass Society (New York: The Free Press, 1959), passim.

²⁶ Предполагаемая связь с уровнями коллективного насилия принадлежит мне, а не Хакни. Он не высказывал в явной форме и предположения об экстра- пунктивности как объяснении высокого уровня убийств среди черных амери­канцев, хотя эта связь подразумевается в его анализе.

²⁷ Harry Eckstein, «On the Etiology of Internal War», History and Theory, IV (No. 2,1965), 150-151.

²⁸ Gaetano Mosca, The Ruling Class, trans. Hannah D. Rahn (New York: McGraw- Yill, 1896,1939), 184.

²⁹ Richard H. Walters, «Implications of Laboratory Studies of Aggression for the Control and Regulation of Violence», Annals of the American Academy of Political and Social Science, CCCLXIV (March 1966), 63-66. Другое резюмирование см. в Jerome D. Frank, Sanity and Survival: Psychological Aspects of War and Peace (New York: Vintage Books, 1968), «How Children Learn Aggression», 68-71.

³⁰ Walters, 66-67,70-71; Leonard Berkowitz, «Aggressive Cues in Aggressive Beha­vior and Hostility Catharsis», Psychological Review, LXXI (March 1964), 104-122, quotation 111. См. также Berkowitz, Aggression, chap. 8.

³¹ William Brink and Lois Harris, Black and White: A Study of U.S. Racial Attitudes Today (New York: Simon and Schuster, 1966), 260.

³² Tomlinson, 28.

³³ Wilian McCordandJohn Howard, «Negro Opinions in Three Riot Cities», American Behavioral Scientist, XI (March-April 1968), 26.

³¹ Clark, 322-323.

³⁵ Yong С. Rim, «Authority: Some Conceptual and Empirical Notes», Western Political Quarterly, XIX (June 1966), 223-224.

³⁶ Frank L. Wilson, «French-Canadian Separatism», Western Political Quarterly, XX (March 1967), 126.

³⁷ Robin Jenkins, «Who Are these Marchers?», Journal of Peace Research, No. 1, 1967, 45-60. Можно предполагать, что на характер их ответов повлиял паци­физм.

³⁸ См., напр.: George Rude, The Crowd in History, 1730-1848 (New York: Wiley, 1964), chap. 6 and 11; Charles Tilly, «Reflections on the Revolution of Paris: An Essay on Recent Historical Writing», Social Problems, XII (Summer 1964), 99-212; Frank Jellinek, The Paris Commune of 1871 (New York: Grossest and Dunlap, 1937,1965).

³⁹ David H. Pinkney, «The Crowd in the French Revolution in 1830», American Historical Review, LXX (October 1964), 17.

⁴⁰ Rude, chap. 2.

⁴¹ E.J. Hobsbawm, Social Bandits and Primitive Rebels (New York: The Free Press, 1959), chaps. 4 and 5, quotation 63-64.

⁴² R. B. Rose, «Eighteenth-Century Price Riots and Public Policy in England», International Review of Social History, VI (No. 2,1961), 277-92; Rude, chap. 2.

⁴³ Rude, 81; 241. Об условиях, которые вели к максимальному снижению аг­рарного и рабочего насилия в Англии см. Ben. С. Roberts, «On the Origins and Resolution of English Working Class Protest», in Hugh Davis Graham and Ted Robert Gurr_t eds. Violence in America: Historical and Comparative Perspectives (Washington, D.C.: National Commission on the Causes and Prevention of Violence, 1969), 197-220.

⁴⁴ Lyford P. Edwards, The Natural History of Revolution (Chicago: University of Chicago Press, 1927), 99.

⁴⁵ Fred R. von der Mehden, «Political Violence in Burma and Thailand: A Pre­liminary Comparison» (paper read at the 1967 Annual Meeting of the Asian Studies Association, Philadelphia, March 1968).

⁴⁶ Edward W. Gude, «Political Violence in Venezuela: 1958-1964» (paper read at the 1967 Annual Meeting of the American Political Science Association, Chicago), quotation 10.

⁴⁷ Brian Wedge, «The Case Study of Student Political Violence: Brazil, 1964, and Dominican Republic, 1965», World Politic, XXI Oanuary 1969), 183-206.

⁴⁸James L. Busey, «Brazil's Reputation for Political Stability», Western Political Quarterly, XVIII (December 1965), 866-880.

⁴⁹ Ted Gurr, «Urban Disorder: Perspectives from the Comparative Study of Civil Strife», American Behavioral Scientist, XI (March-April 1968), especially 52-54; and Gurr, «А Causal Model of Civil Strife: A comparative Analysis Using New Indices», American Political Science Review, LXII (December 1968), 1104-1124.

⁵⁰ Ted Robert Gurr, «Comparative Study of Civil Strife», in Graham and Gurr, eds., 459-460.

⁵¹ Cm. Charles Tilly, «Collective Violence in European Perspective», in Graham and Gurr, eds:, а также Rude, chap. 14; Hobsbawm, passim; MaxBeloff, Public Order and Popular Disturbances, 1660-1714 (London: Frank Cass, 1938, 1963), passim; George Rude, The Crowd in French Revolution (London: Oxford University Press, 1959), chap. 13

⁵² См., напр.: R. С. Cohn, The Pursuit of the Millennium, rev., edn. (New York: The Free Press, 1961), passim; Gil CarlAlroy, The Involvement of Peasants in Internal War, Research Monograph No. 24 (Princeton: Center of International Studies, Princeton University, 1966).

⁵³ Историческая роль политических и трудовых организаций в политизации недовольства в Европе XIX в. исследуется в Tilly, «Collective Violence in European Perspective», in Graham and Gurr, eds.

⁵⁴ Cm. Berkowitz, Aggression, 32-35 и ниже, в главе 7, обсуждение восприятия революционной идеологии.

⁵⁵ Mohammed Guessos, «An Approach to the Study of the Algerian Revolution (Center of the International Studies, Princeton University, March 1965, mimeo), 22, 23.

⁵⁶ Eqbal Ahmed, «Unfinished Revolution in the Third World» (paper read to the National Conference on «The United States in a Revolutionary World», Princeton University, April 1968).

⁵⁷ Kurt Danziger, «The Psychological Future of an Oppressed Group», Social Forces, LXII (October 1963), 31-40.

⁵⁸ Ann Ruth Willner, «Some Forms and Functions of Public Protest in Indonesia» (paper read to the Annual Meeting of the Asian Studies Association, Philadelphia, March 1968), 3-5.

⁵⁹ James Payne, «Peru: The Politics of Structured Violence», Journal of Politics, XXVI (May 1965), 366-367.

⁶⁰ Наиболее влиятельны здесь позиции Макса Вебера, напр.: в Theory of Social and Economic Organization (New York: Oxford University Press, 1947), 124-132.

⁶¹ См., напр.: Sebastian de Grazia, The Political Community (Chicago: University of Chicago Press, 1948).

⁶² Harold D. Lasswell and Abraham Kaplan, Power and Society: A Framework for Political Inquiry (New Haven: Yale University Press, 1950), 116-125.

⁶³ Richard Rose, «The Problematic Nature of the Legitimacy of Regimes» (De­partment of Politics, University of Stratchclyde, Glasgow, n.d., mimeo.) 9 ff; David Easton, A System Analysis of Political Life (New York: Wiley, 1965), 163 and passim.

⁶⁴ Kim, 223.

⁶⁵ William A. Gamson, Power and Discontent (Homewood, 111.: Dorsey Press, 1963), chap. 4.

⁶⁶ Gabriel A. Almond and Sidney Verba, The Civic Culture: Political Attitudes and Democracy in Five Nations (Princeton: Princeton University Press, 1963), chap. 4.

⁶⁷ Robert E. Lane, Political Ideology: Why the American Common Man Believes What He Does (New York: The Free Press, 1962, chap. 10

⁶⁸ Loc. cit.

⁶⁹ Gamson, chap. 3.

⁷⁰ Daniel Goldrich, Sons of the Establishment: Elite Youth in Panama and Costa Rica (Chicago: Rand McNally, 1966).

⁷¹ Almond and Verba, 101.

⁷² Easton, 1963; David Easton, A Framework for Political Analysis { Englewod Cliffs, N. J.: Prentice-Hall, 1965), 116.

⁷³ Gamson, 50-52.

⁷⁴ Lane, 409-412.

⁷⁵ Richard M. Merelman, «Learning and Legitimacy», American Political Science Review, LX (September 1966), quotations 560, 561. Исследование источников аттитюдов детей к инкамбентам см. в Fred/. Greenstein, Children and Politics (New Haven: Yale University Press, 1965). Квалифицированное свидетельство см. в Frederic J. Fleronjr«The Malevolent Leader: Political Socialization in American Sub-Culture», American Political Science Review, LXII (June 1968), 564-575.

⁷⁶ Almond and Verba, chap. 5, quotation 144.

⁷⁷ Harry Eckstein, «А Theory of Stable Democracy», Appendix В in Division and Cohesion in Democracy: A Study of Norway (Princeton: Princeton University Press, 1966), 225-287.

⁷⁸Joseph R. Gusfield, «Mass Society and Extremist Politics», American Sociolo­gical Review, XXVII (February 1962), 25. Исчерпывающий перечень переменных, которые вносят свой вклад в легитимность, приведен в Richard Rose», Dynamic Tendencies in the Authority of Regimes», World Politics, XXI (July 1969), 602-628.

⁷⁹ Sigmund Freud, Civilization and its Discontents, trans. Joan Riviere (London: Hogarth Press, 1930, 1951), 112-113. Краткий обзор психоаналитической тео­рии деструктивности, связанной с внутренним насилием, см. в Alfred de Grazia,

17-1012

Politics and Government. Vol. 1: Political Behavior, rev. edn. (New York: Collier, 1962), 275-277.

⁸⁰ Frank, 81-84, also chap. 12.

⁸¹ Nicholas Pastore, «The Role of Arbitriness of Frustration in the Frustration- Aggression Hypothesis», Journal of Abnormal and Social Psychology, XLVII (J^uly 1952), 728-731.

⁸² Arthur R. Cohen, «Social Norms, Arbitriness of Frustration and Status of the Agent of Frustration in the Frustration-Aggression HypothesisJournal of Abnor­mal and Social Psychology, LI (1955), 222-226.

⁸³ Paul Rothaus and Philip Worchel, «The Inhibition of Aggression under Non- arbitrary Frustrations»,/омгия/ of Personality, XXVIII (March 1960), 108-117.

⁸ⁱJohn J. Kregarman and Philip Worchel, «Arbitriness of Frustration and Aggres- sion», Journal of Abnormal and Social Psychology, LXII 0^и'У 1961), 183-187.

⁸⁵ В. H. Raven and J. R. P. French, Jr., «Group Support, Legitimate, Power and Social Influence», Journal of Personality, XXVI (September 1958), 400-409; «Le­gitimate, Power, Coercive Power and Observability in Social Influence», Sociometry, XXI Oune 1958), 83-97

⁸⁶ Kim.

⁸⁷ Norman C. Meier, G. H. Mennenga and H.J. Stoltz, «An Experimental Approach to the Study of Man Behavior» Journal of Abnormal and Social Psychology, XXXVI (1941), 506-524.

⁸⁸ Manfred Halpern, The Politics of Social Change in the Middle East and North Africa (Princeton: Princeton University Press, 1963), 210.

⁸⁹ Edward Shils, «On the Comparative Study of the New States», in Clifford Geertz, ed., Old Societies and New States: The Quest for Modernity in Asia and Africa (New York: The Free Press, 1963), 1-26, quotation 21.

⁹⁰ Clifford Geertz, «The Integrative Revolution: Primordial Sentiments in the New States», Old Societies and New States, 105-151.

⁹¹ Von der Mehden, 8-14, quotation 13.

⁹² Результаты анализа для всех видов политических систем излагаются в Gurr, «А Causal Model». Сравнение типов политических систем — в Gurr, «А Compa­rative Study».

⁹³ Douglas P. Bwy, «Political Instability in Latin America: The Cross-Cultural Test of a Causal Model», Latin America Research Review, III (Spring 1968), 17-66.

ГЛАВА 7

Взгляды на насилие и политику: идеологии, утилитарность и коммуникация

Новые истины всегда изготовляются в вин­ных погребах насилия.

Аптуан де Сент-Экзюпери

Мы обретаем наши нормы, связанные с применением насилия, отчасти из того, как мы учимся обращаться с агрессивными импульсами, от­части из усваиваемого культурного наследия, т. е. представлений по поводу гражданского мира или конфликта. Если мы обладаем недо­вольством, разделяемым другими, наши аттитюды относительно леги­тимности наших правителей и политических институтов или фокуси­руются на этом недовольстве, или же отклоняют его от политических целей. Если непосредственными психологическими детерминантами того, как мы ответим на специфические депривации, являются наши когнитивные представления о социальной каузальности и ответствен­ности, то посредством их мы атрибутируем ответственность и наши убеждения об оправданности и последствиях конкретных типов дей­ствий в ответ на эти ситуации. Интенсивное недовольство порождает в нас восприимчивость к новым идеологиям и более упрощенным ве­рованиям, отстаивающим правомерность и пользу политического наси­лия. Мы, вероятно, производим также расчеты, — исходя из собственной проницательности или самообмана, — относительно тех выгод, которые мы могли бы получить с помощью насилия. Наиболее мощные аттитю­ды по поводу насилия — это те, которые широко распространены среди членов общества. Почти любая группа в любом обществе может выра­жать новые и подкреплять старые убеждения, оправдывающие наси­лие, которые наиболее широко и эффективно <