Ценности власти и политическое насилие

Распределение и использование ценностей власти в политической си­стеме оказывает на ценностные возможности ее членов воздействие двух весьма различающихся типов. Если циркуляция в элите достаточ­но высока и имеются широкие возможности для политического участия, то ценностные возможности граждан, вероятно, высокие. Представля­ется, что стремления к участию и лидерству мотивируют некоторых людей в любом обществе; если же ценности власти не относятся к ши­роко разделяемым, распределяемым, то RD будет интенсифицировать­ся. Второе и более общее воздействие власти на ценностные возможно­сти является функцией ее потенциала и реального использования в це­лях смягчения деприваций.

Власть может быть использована (и ожидается, что она будет исполь­зована именно с этой целью) для уменьшения недовольства людей. Ее можно использовать для увеличения социетальных и политических ценностных возможностей неудовлетворенных групп; для увеличения производства и перераспределения экономических благ, а иногда цен­ностей участия и статусных ценностей; для создания и поддержания условий безопасности; для укрепления идеациональной согласованно­сти. До той степени, в какой лидеры распоряжаются своей властью для выполнения именно этих функций, ценностные возможности граждан будут, вероятно, высокими.

Власть всегда распределяется не слишком широко, равно как и не всегда эффективно используется для целей регулирования. Когда это бывает именно так, ценностные возможности будут снижаться до той точки, за которой вероятно применение коллективного насилия. Изу­чаемые ниже теория и практика определяют некоторые из источников и последствий дисфункционального использования власти.

Желание власти

Возможности политической системы удовлетворить ценностные ожи­дания политического участия у тех, кто стремится к достижению высо­ких уровней власти, претендентов на элитные позиции, является функ­цией отношения числа этих претендентов к числу элитных позиций, взвешенному частотой сменяемости инкамбентов\ Если величина от­ношения высока — много ролей и быстрый оборот их инкамбентов, а пре­тендентов сравнительно немного, ценностные возможности участия во власти высоки. Тот же аргумент применим к возможностям системы для удовлетворения претензий на более низкие уровни влияния: если имеется достаточно много возможностей для участия в выработке и принятии решений" в сравнении с числом активистов, ценностные воз­можности участия велики. Однако, как указывает Дейч, ценности уча­стия во власти не бывают слишком гибкими: «Власть над людьми зави­сит от их способности к повиновению таким путем, который представ­ляет еще большую значимость и стоимость для власть предержащих, и от способности последних воспринимать такие акты повиновения как собственную функцию. До той степени, в какой эти способности могут быть быстро увеличены, некоторые акторы могут увеличить свою со­циальную или политическую власть без сокращения таких же возмож­ностей для других. За пределами этого претензии на власть приобрета­ют инфляционный характер, и аллокация реальной власти становится суммарно-фиксированной игрой»47.

Ограничения на наличие ценностей участия, подлежащих распреде­лению, весьма значительны, особенно в том, что касается высоких вла­стных позиций. В большинстве обществ удельный вес элитных поли­тических позиций очень мал, и инкамбенты неохотно уступают их. Эти удельные веса являются наименьшими для авторитарных и централи­зованных демократических систем. Наибольшей долей относительно высоких ценностных позиций характеризуются децентрализованные политические системы с их комплексами законодательных и исполни­тельных органов на нескольких уровнях ниже общенационального.

Если ценностные позиции участия рядовых граждан низки, их цен­ностные возможности участия можно без труда увеличить с помощью развития политических партийных организаций, ассоциаций по инте­ресам, расширения избирательных прав и увеличения частоты прове-

Инкамбент (incumbent) — лицо, занимающее должностную позицию в дан­ный момент. — Примеч. пер. " В оригинале — decision-making.

дения выборов. Элита в централизованных политических системах, как правило, противится такому расширению, а в более современных де­мократических системах возрастание сложности функций управления и процессов выработки решений снижает воспринимаемую эффектив­ность общепринятых методов политического участия и, следовательно, снижает ценностные позиции неэлиты. На счет этого феномена можно отчасти отнести возрастание таких методов влияния на правительствен­ную политику, как демонстрации, всеобщие забастовки и восстания. Многие группы, особенно студенты, оценивают институционализиро­ванные процедуры участия и выражения недовольства как неэффек­тивные. Следовательно, начальные уровни их недовольства интенси­фицируются воспринимаемым снижением своих ценностных возмож­ностей, что ведет к нарастающей агрессивности протестов48.

Некоторые общепринятые взгляды относят революцию к врожденно­му желанию свободы либо участия, либо власти. Подавление неотчужда­емых политических прав служило классическим оправданием революции в современном мире, приводимым с равной готовностью лидерами Фран­цузской и Американской революций, народами колониальных территорий и политическими философами. Так, Ханнна Арендт пишет, что целью революции «была и всегда остается свобода». Она считает фундаменталь­ным желание людей самим управлять делами, что находит реальное выражение в повсеместном развитии политического лидерства и сове­тов, стоящих «вне революционных групп», на местном уровне, на про­тяжении и Американской, и Французской, и Русской революций. Этот поиск «пространств» политической свободы составляет сущность ре­волюционного духа, хотя обычно он разрушается путем перемещения центра тяжести власти в олигархические политические институты49. Аргументация Арендт перекликается с тем, что было сказано в предыду­щей главе: любой централизованный политический порядок имеет тенденцию к ограничению эффективного неэлитного участия в принятии политических решений. Подобный взгляд характерен и для интерпрета­ции источников политической стабильности, которую дает Танненбаум: «Если и можно сказать что-либо определенное о политических револю­циях, так это то, что они не имеют и не могут иметь места в странах, где политическая сила рассеяна на тысячу мест и где мириады людей чув­ствуют себя лично включенными в решение проблем самоуправляемо­го церковного прихода, поселка и принимают участие в создании пра­вил для более крупной единицы, графства, государства или нации»50.

Другие интерпретации утверждают, что претенденты на элитные позиции обладают сильным желанием политической власти и что, если

14-1012 им будет отказано в доступе в элиту и к центральной политической власти, их возмущение достигает точки революции. В таких ситуациях источник RD ограничен тем, что Келлер называет «циркуляцией инди­видов элиты»51. Например, объяснение, даваемое Парето коллапсу лю­бой политической элиты, принимает во внимание ограничения на цир­куляцию элиты, равно как и снижение уровня идеациональной согла­сованности. Он атрибутирует эти явления и Французской революции, и окончательному развалу Римской империи, и различиям в базовых аттитюдах элиты и масс и требованиям власти изнутри элиты — со сто­роны тех, кто обладал элитными качествами, но фактически был отстра­нен от политической власти52. Бринтон предполагает, что «один из клю­чей к этой проблеме циркуляции может лежать в "закупорке" циркуля­ции в частной и очень деликатной сфере, такой как профессиональная деятельность и особенно "интеллектуальные" профессии; т. е. среди людей, особенно подверженных чувству фрустрации, вследствие недо­ступности к обладанию хорошими вещами»53.

Вариантом этого тезиса является предположение Петти о том, что недостаток циркуляции препятствует использованию многими членами действующей элиты своих талантов или получению ими соответству­ющего вознаграждения за них. «Если члены подлинной элиты не могут найти другого выхода своим талантам, они всегда будут восставать»54. О «новых нациях» часто говорят, что они особенно восприимчивы к рево­люционному насилию, проистекающему из недостатка циркуляции эли­ты. Крозье 'предлагает такое объяснение для поведения некоторых из главных участников Индонезийской революции. Именно «фрустрация помешала звукотехнику выполнить свою работу», что привело двух высо­копоставленных чиновников, д-ра Сумитро и д-ра Шафруддина, «в со­стояние дискомфорта и неуверенности по поводу восстания»55.

Недостаток или утрата власти теми людьми, которым она необходи­ма, ассоциируются с бесчисленными взрывами коллективного насилия. Восстание португальцев против испанской короны в 1640 г., раздувае­мое португальской знатью и в значительной степени совершенное ее руками, было успешной попыткой политической элиты вернуть себе утраченную власть и привилегии56. В Вандейской контрреволюции ве­дущую роль играли представители аристократии и высшего духовен­ства, смещенные Французской революцией. Моска предполагает, что восстание русских крестьян и казаков в 1773-1774 гг. было реакцией онемеченной централизованной бюрократии на ущемление ее свобод57. Попытки британской короны утвердить свой контроль над колониаль­ными легислатурами и администрациями в конце 1760-х гг., несомнен­но, было основной причиной возмущения лидеров американской рево­люции58. Ирландские восстания 1916-1923 гг. и Венгерская революция 1956 г., помимо других причин, подпитывались множеством экономи­ческих и социальных обид и ощущением репрессии со стороны нена­вистных политических режимов, не склонных мириться с расширени­ем политических возможностей, соразмерным с требованиями народа59.

Можно привести и другие примеры. В основании этнических столк­новений между сингальской и тамильской общинами на Цейлоне в 1958 г. лежало распространенное среди образованных сингалезцев убеждение, что тамильцы обладают преимуществами в получении пра­вительственных постов, т. е. ситуация, в которой чье-то групповое улуч­шение воспринимается как снижение ценностных позиций другой группы60. Такого же рода базовые обиды ответственны за разгром об­щин Ибо в Северной Нигерии весной 1966 г., последовавший за январ­ским переворотом, совершенным офицерами — выходцами преимуще­ственно из северных Ибо и Йоруба в Биафре. Каждый из членов общи­ны рассматривал политическую власть с позиций суммарно-нулевой игры с гибельными последствиями61. Занзибарская революция 1963 г., коренившаяся в комбинации разнообразных исторических политиче­ских репрессий вдоль линий арабо-африканского раскола, возникшего вследствие стремления одной группы усилить свою власть за счет дру­гой. Арабское меньшинство веками удерживало контроль над полити­ческой и экономической жизнью Занзибара и сохраняло его после по­лучения независимости, несмотря на то что было забаллотировано на выборах и вопреки растущему возмущению африканского большин­ства. Затем арабское правительство провело ряд законов, создавших еще большую угрозу властным позициям африканского большинства, одобряя проарабские настроения внутри бюрократии и замещая араб­ским персоналом полицию, состоявшую преимущественно из африкан­цев. Провозглашение такого политического курса еще сильнее снизи­ло возможности участия членов националистической эгалитарной Афро-Ширазийской партии, уже вовлеченных в свою собственную «ре­волюцию поднимающихся политических экспектаций», и ускорило кон­вульсивную политическую революцию62.

Этот перечень можно было бы продолжать до бесконечности. Поли­тические мотивы — требование ценностей власти и, более конкретно, участия и самоопределения — были выражены у лидеров большинства внутренних войн в прошлом столетии и многих аналогичных движений предшествовавших веков. Что не совсем определено, так это то, первич­ны ли были специфически политические депривации в сознании их последователей. В главе 3 было продемонстрировано, что большинство людей в современном мире больше пекутся о ценностях благосостоя­ния, безопасности и межличностных ценностях, нежели о политическом участии. Фрустрация мотивов власти является, вероятно, доминантной характеристикой у тех, кто возглавляет заговоры и революции, но у многих, может быть, у большинства политические ценности, вероятно, вторичны. Политические требования лидеров поддерживают у других надежду на справедливость в решении их экономических и коммуналь­ных проблем. Этот довод и некоторые свидетельства в его пользу раз­виваются в следующей главе.

Использование власти

В конечном счете ответственность за смягчение экономических депри­ваций, за разрешение конфликтов между конкурирующими целями и идеациональными системами и за укрепление в обществе господ­ствующей идеациональной системы и поддерживающих ее мифов воз­лагается на политический режим. Это не просто политическая дек­ларация; можно доказать, что значительная часть граждан большин­ства стран в XX в. разделяют подобный взгляд на свои правительства. В более общем смысле ряд теоретиков считает, что любая революция возникает в результате провала попыток государства приспособить­ся к изменениям в обществе. Полвека назад Адам атрибутировал со­циальные революции неадекватному административному приспособ­лению к изменяющимся социальным условиям и требованиям63. Эллвуд писал, что «реальную причину стимулов, которые провоцируют со­циальную революцию должно искать в системе социального контро­ля», имея под этим в виду прежде всего политическую систему. «Когда система немобильна, негибка и особенно когда она подавляет свобод­ное выражение, ...она обязана рано или поздно вызвать переворот огром­ных масс или группы»64. В соответствии с Петти «никакая революция не может реально произойти, если государство не станет барьером на пути изменений, а государство не может стать барьером для изменений, если его собственная форма является некоторым образом приспособ­лением к обществу, которому, как предполагается, оно служит»65. Дру­гая необходимая причина революции, сформулированная Джонсоном, обозначена им как «элитная непримиримость» (традиционное объяс­нение в современной манере). «В наиболее грубой своей форме элит­ная непримиримость — это откровенное волевое проведение элитой реакционной политики, т. е. такой политики, которая скорее обостря­ет, нежели упорядочивает рассинхронизацию социальной структуры, или политики, которая нарушает формальные ценностные нормы си­стемы...»66.

Более последовательный вопрос таков: какие атрибуты политиче­ской системы вносят свой вклад в ее приспособительные способности и, в частности, в ее способность поддерживать воспринимаемые воз­можности на уровнях, достаточно высоких, чтобы минимизировать насилие? Обширный обзор литературы заставляет предположить, что один из ответов может быть таким: «почти все» — от конституционной структуры до высоких уровней экономического развития и элитных идеологий мобилизации67. Приспособительную способность считают высокой, если инкамбенты политической элиты обладают умениями, релевантными к стрессам системы; или если они обладают ресурсами, с которыми работают; или если они разделяют фундаментальные атти- тюды относительно желательности разрешения проблем в сотрудниче­стве; и если их роли дают им возможность осуществлять власть спосо­бами, знакомыми и им, и тем, над кем они осуществляют ее. До той сте­пени, в какой этих условий недостает, приспособительная способность, вероятно, будет низкой и, как результат, — низкие ценностные возмож­ности.

Несоответствие или неэффективность внешних* элит — это каузаль­ная переменная, часто упоминаемая в литературе по революции. Эти элиты могут быть относительно открытыми, но терпеть неудачу в при­влечении талантов или же занимать такие ролевые позиции, или обла­дать такими умениями, которые иррелевантны для изменения потреб­ностей; или они могут просто неадекватно выполнять элитные функ­ции. Среди элиты, которая неспособна пойти навстречу изменяющимся ценностным экспектациям, развивается, по выражению Келлера, «со­циальное отчуждение от мира реальности». Маловероятно, чтобы фео­дальная аристократия могла понять или решить проблемы экономиче­ского роста, хотя она может предпринять такую попытку. Здесь умест­но классическое утверждение Моска: «Правящие классы неизбежно приходят в упадок, когда перестают находить сферу применения спо­собностям, благодаря которым они поднялись к власти, когда они боль­ше не могут оказывать социальные услуги, которые они оказывали, или когда их таланты и оказываемые ими социальные услуги утрачивают важность для социального окружения, в котором они живут»68.

Имеется в виду, что «внешняя» — по отношению к недовольной части на­рода или к революционным силам, т. е. официально занимающая властные позиции в обществе. — Примеч. пер.

Он атрибутирует периодические перевороты в династическом Китае снижению эффективности правительства, коррупции государственных чиновников и утрате воли к власти. При таких условиях авантюрист или мелкий чиновник, подстрекаемый общим недовольством, свергал старую династию и основывал новую, которая в свою очередь постепен­но ослабевала69.

Однако талантливая и преданная делу элита, обладающая, может быть, высокими регулятивными способностями, также нуждается в органи­зационной эффективности и материальных ресурсах. Бринтон говорит, что неэффективность правительства была одним из четырех условий, общих для предреволюционных правительств в четырех великих запад­ных революциях: «Правительственный механизм становится явно не­эффективным отчасти вследствие небрежности, отчасти из-за провала попыток внести изменения в старые институты, отчасти вследствие того, что новые условия — а в обществах, которые мы изучали, склады­ваются довольно специфические условия, сопутствующие экономиче­ской экспансии и росту новых денежных классов, новых способов транс­портировки, новых методов бизнеса — эти новые условия создают невыносимое напряжение в правительственном механизме, приспособ­ленном к более простым, более примитивным условиям»70.

Неэффективность вела к попыткам реформ, но такую политику лег­че предложить, нежели выполнить, особенно в условиях ограниченно­сти ресурсов. Болезненно воспринимаемые попытки модернизации могут породить силы, которые опрокинут реформы, как предполагает Зольберг в своем объяснении снижения политических возможностей и роста экономических беспорядков в новых африканских странах. При получении независимости их лидеры ставили перед собой двоякую цель: удержаться у власти и удовлетворить собственные и своих сооте­чественников экспектации модернизации. Ограниченность финансо­вых, природных и человеческих ресурсов вела к возрастанию разрыва между этими экспектациями и осуществлением требуемой политики. В попытках элиты обеспечить свою безопасность и удержаться у влас­ти быстро расширялось политическое участие, которое повело к поли­тизации общинных раздоров и споров. Почти одновременно разворачи­валась «инфляционная спираль требований» среди тех групп, чья под­держка была наиболее важна для обеспечения действий правительства, а именно: правительственных служащих, военного персонала и без­работной молодежи из числа выпускников школ. Возрастающие тре­бования элиты, претендентов и возникающих средних классов, обо­стрение исконных конфликтов между этими группами и очевидная ограниченность ресурсов, которыми располагали системы, подрывали легитимность элит и приводили к необходимости для большинства из них перехода от опоры на власть как таковую к силе, чтобы удержаться в своих офисах. Этот процесс, который Парсонс называет «дефляцией власти», начинался с конфликтов между инкамбентами и претендентами нарастающей элиты, а также с возрастания частоты, с которой военные принимали сторону оппонентов гражданских элит и захватывали власть71. Эти военные и другие революционные лидеры во всем развивающемся мире добиваются власти не только как самостоятельной ценности, но и с большей последовательностью — в силу убеждения, что ценностные возможности общества могут быть увеличены лишь в том случае, если они сами будут управлять политической системой.

Ряд политико-культурных переменных, влияющих на приспособи­тельные возможности, являют собой аттитюды народа и элиты относи­тельно политической системы. Определенные базовые ориентации на общинные проблемы — это принадлежность политического решения проблем. Одной из них является убежденность членов политической элиты в том, что на них лежит обязанность решения социетальных про­блем, а не просто удержания и усиления собственных позиций. Это одна из проблем «идеологий модернизации», получивших широкое распространение в третьем мире. Чтобы сделать такой аттитюд дей­ственным для решения проблем, необходимо фундаментальное осо­знание со стороны правителей, что такие обстоятельства поддаются ма­нипуляциям. Многие традиционные группы все еще убеждены в том, что личные обстоятельства манипуляции не поддаются. Утвержда­ют, что коренной причиной Йеменской гражданской войны, начавшей­ся в 1963 г., было недовольство полной некомпетентностью претенден­тов на роли модернизаторов и сопротивлением переменам со стороны Саидовской олигархии72. Третьей предпосылкой политической гибко­сти является ощущение сотрудничества и взаимозависимости как со стороны элиты, так и со стороны граждан. Определенная степень со­трудничества необходима всегда, если общество существует в тече­ние длительного времени, но его аттитюды варьируют как по интен­сивности, так и по масштабам. Например, Морено полагает, что весьма ограниченное ощущение того, что он называет социальной ответствен­ностью, — это фундаментальное препятствие на пути эффективного правления в Латинской Америке73. Если кооперативные аттитюды ограничены среди элиты, равно как и у большей части масс, — что, как представляется, имеет место во многих странах, включая такие евро­пейские нации как Италия, Испания и в меньшей степени Франция, — то перспективы политической системы в поддержании и увеличении ценностных возможностей ограничены, за исключением случаев, когда авторитарные лидеры, если они к тому расположены, проводят в жизнь коллективные решения.

Такие структурно-политические переменные, как конституции, да­ющие исполнителю власть распустить легислатуру, и наличие хорошо институционализированной партийной системы также оказывают вли­яние на жизненность политических систем. «Конгруэнтная теория» Экштейна атрибутирует высокие достижения не конкретной структур­ной организации, а схожести политических и социальных структур. Базовая гипотеза состоит в том, что чем больше сходства между осуще­ствлением власти в правлении и теми способами, которыми осуще­ствляется власть в социальных институтах, наиболее важных для по­литической социализации и рекрутирования элиты, тем лучше действу­ет политическая система. Основная причина состоит в том, что, если конгруэнтность* между взаимодействующими социальными единица­ми умеренно высока, члены политической элиты должны быть доста­точно хорошо знакомы со своими ролями, чтобы эффективно реагиро­вать на кризисы, равно как и удовлетворять периодические требования правительственной активности. Кроме того, их директивы, вероятно, будут выполняться потому, что граждане воспринимают их исходящи­ми от индивидов, исполняющих известные, легитимные роли и пользу­ющихся легитимными средствами74. Конгруэтная теория особо, хотя не исключительно, применима к репрезентативным системам. Морено предложил схожую теорию «авторитизма», утверждающую, что пред­посылкой стабильного и легитимного правления в обществах с автори­тарной политической культурой является установление институциона­лизированной авторитарной исполнительной власти. Эта теория особо применима к Латинской Америке, в которой, по утверждению Морено, только Чили и Мексика разработали и сохранили такую систему для любого периода времени75.

В этой главе были определены четыре весьма общие детерминанты групповых ценностных возможностей, и гипотезы об их воздействии с очевидностью иллюстрировали теоретические утверждения о почти бесконечном разнообразии условий и событий, снижающих средства, которыми располагают люди, ниже предела их терпения. Если люди убеждены, что доступные ресурсы ценностей в их обществе ограниче­ны, они, вероятно, расценят свои ценностные возможности как статич-

Соответствие, совпадение. — Примеч. пер.

ные (гипотеза VC.1). Некоторые ценности изначально менее расшири- ны по объему, нежели другие: в реальном политическом участии — осо­бенно на элитном уровне, в идеациональной связи. Элитные позиции немногочисленны, их инкамбенты редко стремятся к их расширению. Это прискорбный, но, очевидно, распространенный аспект условий человеческого существования, что люди ощущают психологическую угрозу своей безопасности вследствие лицезрения людей, живущих в соответствии с рядом убеждений и норм, отличных от их собственных. До той степени, в какой любые ценимые блага или условия негибки или воспринимаются как таковые, любая группа, которая стремится улуч­шить свои позиции, угрожает ценностным позициям другой группы (гипотеза VC.2). Когда люди имеют такие суммарно-нулевые взгляды на распределение ценностей, возникновение насилия более вероятно — и как тактика усиления собственных позиций, и как ответ на попытки других улучшить свои ценностные позиции, — нежели в том случае, когда люди верят в то, что имеются возможности производства новых ценностей.

На восприятие ценностных возможностей оказывают влияние не толь­ко общие размеры резервов ценностей, доступных для распределения, но и воспоминания людей о том, насколько хорошо или плохо им жилось в прошлом. Если они были не в состоянии улучшить свои условия или, хуже того, если их ценностная позиция устойчиво ухудшалась в абсолют­ном выражении или относительно других групп, они, вероятно, будут рассматривать перспективы своего будущего как статичные или снижа­ющиеся. Чем хуже было в прошлом, тем, вероятно, ниже будут их цен­ностные возможности (гипотеза VC.3). Однако чем больше их возмож­ности для удовлетворения своих ценностных экспектаций — фиксиро­ваны или нет ценностные резервы, и какой бы ни была их прошлая позиция, — тем большими, вероятно, будут их возможности (гипоте­за VC.4). Один из смыслов этой связи состоит в том, что расширение ценностных возможностей даже вне других изменений способно при­вести к краткосрочному снижению потенциала насилия, хотя и способно увеличить этот потенциал в долгосрочной перспективе, если эти возмож­ности окажутся ложными. Случайная связь, особенно релевантная для растущих обществ, состоит в том, что дифференциальные ограничения ценностных возможностей являются потенциальным источником деп­ривации среди групп, которые вследствие этого исключаются из спра­ведливой возможности участвовать в распределении благосостояния (вывод VC.4.1). Выражаясь проще, дискриминация плодит насилие, но эта связь, хотя и более точная и общая, предполагает наличие трюизма.

Данная глава завершает анализ источников коллективного насилия. В последующих главах изучаются психологические ориентации и соци­етальные условия, которые фокусируются на побуждениях к коллек­тивному насилию в отношении политической системы, и структурные условия, детерминирующие его форму и величину.

Примечания

1 Manfred Halpern, «А Redefinition of the Revolutionary Situation», Journal of International Affairs, XXIII (No. 1,1969), 57-58.

2 Применение понятийного аппарата теории игр разрабатывается в Karl W. Deutsch, «Some Quantitative on Value Allocation in Society and Politics», Behavioral Science, XI Quly 1966), 245-252.

3 Harold and Margaret Sprout, «The Dilemma of Insufficient Recourses», World Politics, XX (July 1968), p. 660-693.

A Kalman H. Silvert, «The Costs of Anti-Nationalism: Argentina», in Silvert, ed., Expectants Peoples: Nationalism and Development (New York: Random House, 1963), 350-351. Такая же суммарно-нулевая перспектива экономических ценностей атрибутируется кубинцам в Wyatt MacCaffey and Clifford Barnett, Cuba: Its People, Its Society, Its Culture (New Haven: Human Relations Area Files Press, 1962), 58.

5 Cm .James Payne, «Peru: The Politics of Structured Violence»,Journal of Politics, XXVII (May 1965), 362-374.

6 По поводу соответствия между относительной бедностью и переворотами в 1907-1966 гг. см. Egil Fossum, «Factors Influencing the Occurrence of Military Coups d'Etat in Latin America», Journal of Peace Research, No. 3,1967, 229-232. По поводу подразумеваемых мотивов golpistas см. Merle King, «Toward a Theory of Power and Political Instability in Latin America», Western Political Quarterly, IX (March 1956).

7 Ted Gurr with Charles Ruttenberg, The Conditions of Civil Violence: Tests of a Causal Model (Princeton: Center of Internaional Studies, Princeton University, Research Monograph No. 28,1967), 99.

8 Deutsch, 248-249, quotation 249.

9 E.J. Hobsbawm, Social Bandits and Primitive Rebels (New York: The Free Press, 1959), 79.

10 Eric Hoffer, The True Believer: Thoughts on the Nature of Mass Movements (New York: Harper, 1951), 26.

11 Maurice Dommanget, La Jacquerie: 600 anniversaries des «Effois» (Crell, Oise: Syndicate des Instituteurs de l'Oise, 1958), резюмируется в Chalmess Johnson, Revolution and the Social System (Stanford: Hoover Institution of War, Revolution and Peace, Stanford University, 1964), 31-32.

12 Roger Merriman, Six Contemporaneous Revolutions (Oxford, Clarendon Press, 1958), passim.

13 George Rude, The Crowd in History, 1730-1848 (New York: Wiley, 1964), 47-65.

14 Cm. Leland D. Baldwin, Whiskey Rebels: The Stoty of a Frontier Uprising (Pittsburg: University of Pittsburgh Press, 1939).

15 Charles Tilly, 77ze IWee (Cambridge: Harvard University Press, 1964), 308-314.

16 MaxBeloff Public Order and Popular Disturbance 1660-1714 (London: Frank Cass, 1938,1963), 82-87.

17 Долгосрочная инфляция была основополагающей причиной обширных восстаний в Чили в 1957 г. См. Kalman Н. Silvert, The Conflict Society: Reaction and Revolution in Latin America (New Orleans: Hauser Press, 1961),.194-196. [Понятием «коллективная сделка» (collective bargaining) в западной теории и практике обозначают методы установления заработной платы, условий труда и других аспектов найма рабочей силы посредством переговоров между рабо­тодателями и представителями наемных работников, организованных в проф­союзы (примеч. пер.)]

18 F. L. Carsten, The Rise of Fascism (Berkley: University of California Press, 1967), chap. 2.

,9 Ted Gurr, «А Causal Model of Civil Strife: A Comparative Analysis Using New Indices», American Political Science Review, LXII (December 1968), 117.

20 Frank L. Wilson, «French-Canadian Separatism», Western Political Quarterly, XX (March 1967), 116-131.

21 Tilly, 308-314.

22 Willard A. Heaps, Riots U.SA. 1765-1965 (New York: Seabury Press, 1966), chap. 6. Более полный учет см. в David Garson «The Politics of Collective Violence in America: 1863-1963» (Ph.D. dissertation, Department of Government, Harvard University, 1969), chap. 2.

23 Это мое резюме относительно данных, опубликованных в ItvingLois Horowitz, «The Struggle is the Message» (доклад, подготовленный для Группы по изуче­нию задач группового протеста и насилия Национальной комиссии по выявле­нию причин и предотвращению насилия, сентябрь 1968).

24 Roland Young and Henry A. Fosbrooke, Smoke in the Hills: Political Tension in Morogoro District of Tanganyika (Evanston: Northwestern University Press, 1960), 146-167.

25 О восстании Хукбалахапов см. Alvin Н. Scaff The Philippine Answer to Commu­nism (Stanford: Stanford University Press, 1955); Francos Lucille Stama, Magsaysay and the Philippine Peasantry: The Agrarian Impact on Philippine Politics, 1953-1956 (Berkley: University of California Press, 1961); EdwardJ. Mitchell, «Some Econo­metrics of the Hue Rebellion», American Political Science Review, LXIII (December 1969). Критическое исследование утверждений о мотивах участия крестьян в политическом насилии см. в Gil CarlAlRoy, The Involvement of Peasants in Internal Wars (Princeton Center of International Studies, Princeton University, Research Monograph No. 24,1966).

26 Это краткое повторение эффектов, атрибутируемых аномии в главе 2.

27 George S. Pettee, The Process of Revolution (New York: Harper, 1938), 45.

28Johnson, Revolutionary Change, 65-67, quotation 67. См. также NeilJ. Smelser, Theory of Collective Behavior (New York: The Free Press, 1963), 59-64, 287-292, 338-347.

29 Frederic L. Schuman, The Nazi Movement: A Study in Social Pathology and the Politics of Fascism (New York: Knopf, 1935), 107-108,123.

30 Sebastian de Grazia, The Political Community: A Study of Anomie (Chicago: University of Chicago Press, 1948), especially 12-1 A.

31 Rudolf Heberle, Social Movements: An Introduction to Political Sociology (New York: Appleton-Century-Crofts, 1951), 454-455.

32 Robert Michels, Political Parties: A Sociological Study of the Oligarchical Tendencies of Modern Democracies, trans. Eden and Cedar Paul (Glencoe: The Free Press, 1915, 1949), 243.

33 Harold Lasswell and Abraham Kaplan, Power and Society: A Framework for Political Inquiry (New Haven: Yale University Press, 1950), 270.

34 Andrew Janos, The Seizure of Power: A Study of Force and Popular Consent (Princeton: Center of International Studies, Princeton University, Research Mo­nograph No. 16,1964), 4.

35 Deutsch, 249-250. Понятие «справедливость», используемое Дейчем, до­вольно близко соответствует моему понятию идеациональной согласованности. Психологическая дискуссия о суммарно-нулевой природе конфликтов между системами убеждений появляется в работе Jerome Frank, Sanity and Survival: Psychological Aspects of War and Peace (New York: Vintage Books, 1967), 131 -132.

36 Pettee, 42-45.

37 Arthur R. Stinchcombe, «Social Structure and Organization», inJames G. March, ed., Handbook of Organizations (Chicago: Rand McNally, 1965), 169-180. Стинч­комб приводит несколько переменных, которые минимизируют революцион­ные последствия безудержной конкуренции: нормативные ограничения на во­енное и полицейское насилие; наличие других средств конкуренции; и социа­лизация элиты в деятельности по сотрудничеству.

38 Arnold Feldman, «Violence and Volatility», in Harry Eckstein ed., Internal War. Problems and Approaches (New York: The Free Press, 1964), quotations 122,123.

39Johnson, Revolutionary Change, 15-39, 64-87. Говорят, что такой же эф­фект имеют изменения окружающей среды. Параллельную интерпретацию см. в Smelser, 247.

40James W. Fernandez, «The Lumpa Uprising» Why?», Africa Report, IX (November 1964), 30-32. Об основах церкви Лумпа см. Robert Rodberg, «The Lenshina Movement of Northern Rhodesia», Rhodes-Livingstone InstituteJournal, XXIX (June 1961), 63-78.

41 Некоторые случаи относительно мирного сосуществования культурно раз­личающихся групп описаны в F. В. Tolles, «Non-Violent Contact: The Quakers and the Indians», Proceedings of the American Philosophical Society, CVII (April 15, 1963), 93-101; Morton Klass, East Indians in Trinidad: A Study of Cultural Persistence (New York: Columbia University Press, 1961); R. E. Crow «Religious Sectarianism in the Lebanese Political System» Journal of Politics, XXIV (August 1962), 489-520. В более общем случае, конечно, проявляются напряженность и насилие. Р. Берне описывает продолжительное христианское восстание против мусульман в за­воеванном маврами королевстве Валенсия, вспыхнувшее, несмотря на эволю­цию философии терпимости по отношению к мусульманам, со стороны клири­ков и правоведов, в R. I. Burns, «Social Riots on the Christian-Moslem Frontier (Thirteenth-Century Valencia), American Historical Review, LXVI (January 1961), 378-400.

42 Deutsch, 248.

43 Seymour M. Upset, Political Man: The Social Bases of Politics (Garden City: Doubleday, 1960), 70.

44 Ibid., chap. 7, especially 232, 238.

45 Alfred de Grazia, Politics and Government, Vol. I, Political Behavior, rev. edn. (New York: Collier, 1952,1962), 273.

46 George Shepperson and Thomas T. Price, Independent African:John Chilembwe: and the Origins, Setting and Significance of the Nyasaland Native Uprising of 1915 (Edinburgh: Edinburgh University Press, 1958), 226-227,240-247, quotation from 247.

47 Deutsch, 249.

48 Два полезных исследования политических протестов в Азии содержатся в George Packard, III, Protest in Tokyo: The Security Treaty Crisis of 1960 (Princeton: Princeton University Press, 1966); Anna Ruth Willner, «Some Forms and Functions of Public Protest in Indonesia», paper read at the annual meeting of the Asian Studies Association, Philadelphia, 1968.

49 Hanna Arendt, On Revolution (New York: The Viking Press, 1963), especially 259-278, quotations from 2,266.

50 Frank Tannenbaum, «On Political Stability», Political Science Quarterly, LXXV Oune 1960), 161-180, quotation from 169.

51 Suzanne Keller, Beyond the Ruling Class: Strategic Elites in Modern Society (New York: Random House 1963), chap. 10.

52 Vilfredo Pareto, Mind and Society (New York: Harcourt Brace, 1935), pa­ragraphs 2182-2193, especially 2191, 2199,2250.

53 Crane Brinton, The Anatomy of Revolution (New York: Norton, 1938), 78.

SiPettee, 11.

55 Brian Crozier, The Rebels: A Study of Post War Insurrections (London: Chatto and Windus, 1960). Полное рассмотрение индонезийской революции в George Мс.-Т. Kahin, Nationalism and Revolution in Indonesia (Ithaca: Cornell University Press, 1952). О ее последствиях см. Herbert Feith, The Decline of Constitutional Democracy in Indonesia (Ithaca: Cornell University Press, 1962).

56 Merriman, 1-10.

57 Gaetano Mosca, The Ruling Class, trans. Hannah D. Kahn (New York: McGraw Hill, 1896,1939), quotation 212.

58 См. сноску 71 главы 4.

59 Об ирландском восстании см. Edgar Holt, Protest in Arms: The Irish Troubles, 1916-1923 (New York: Coward-McCann, 1961).

60 Tarzie Vittachi, Emergency'58: The Story of the Ceylon Race Riots (London: Andre Deutsch, 1959).

61 Cm. Edward Feit, «Military Coups and Political Development: Some Lessons from China and Nigeria», World Politics, XX (January, 1968), especially 187-192; и «Six Views of Nigerian War», Africa Report, XIII (February 1968), 8-49.

62 Cm. Michael F. Lofchies, Zanzibar: Background to Revolution (Princeton: Prin­ceton University Press, 1965), especially 257-281.

63 Brooks Adam, The Theory of Social Revolution (New York: Macmillan, 1914).

64 Charles Ellwood, The Psychology of Human Society: An Introduction to Sociol

Наши рекомендации