Некоторые эффекты ценностной мобильности

Суть теории революции по Дэйвису, которую мы резюмировали в гла­ве 2, состоит в том, что «революции с наибольшей вероятностью про­исходят в тех случаях, когда продолжительный период объективного экономического и социального развития сменяется коротким периодом резкого изменения»⁶². Эту гипотезу можно было бы распространить и на другие формы политического насилия. Лежащий в основе ее кау­зальный механизм заключается в том, что период улучшения порож­дает экспектации дальнейшего продолжения этого улучшения. Если же такие экспектации оказываются фрустрированными вследствие паде­ния производства ценностей или репрессивных акций правительства, вероятным следствием этого будет насильственный протест. Экспекта- ционно-интенсифицирующие эффекты можно было бы гипотетически резюмировать следующим образом.

Гипотеза VE.5. Показатели возрастания групповых ценностных экспектаций сильно изме­няются с продолжительностью прошлого обладания группой ценностными выгодами, за исключением групп, занимающих максимально выгодные ценностные позиции.

Группы занимают максимально выгодные ценностные позиции, если они обладают максимально возможным количеством ценностей. Мож­но провести различие между «предельными» ценностями, такими, на­пример, как власть и статус (только одна группа может иметь наивыс­ший статус или всю полноту власти в обществе) и «непредельными», такими как богатство и возможности общения, которых можно доби­ваться в неограниченном количестве. Экспектации относительно пер­вых предположительно стабилизируются, когда предел достигнут; эк­спектации относительно вторых могут продолжать расти и после того, как группа превзошла все остальные группы в обществе. Обычно пред­ставления о групповых ценностных выгодах складываются в тех обще­ствах, где идет рост общего производства ценностей. Но даже в статичном обществе и даже в таком обществе, где суммарный объем ценностей в целом сокращается, некоторые группы могут испытывать относитель­ное увеличение обладания экономическими, властными и другими цен­ностями за счет других групп. Необходимо отметить, что, в то время как гипотеза VE.4 имеет отношение к эффектам приобретения выгод одной ценности перед лицом экспектаций относительно других ценностей, гипотеза VE.5 утверждает, что мобильность относительно отдельно взя­той ценности генерирует экспектации продолжения получения выгод относительно именно этой ценности.

Некоторые теоретические взгляды и случаи поддерживают эту гипо­тезу. Соуле является представителем ряда теоретиков, которые связы­вают с революцией скорее не угнетение, а изменение: «Достаточно часто, когда люди находятся в наиболее отчаянном и убогом положении, они в наименьшей мере склонны восставать, потому что в этом случае они теряют надежду... Только после того как их позиция каким-то образом улучшилась, и они начали ощущать возможность перемен, они могут подняться против угнетения и несправедливости. Если что и может дать отбой восстанию, так это само осуществление надежды, а не утра­та ее, возрастание доверия, а не беспросветное страдание»⁶³.

Наличие дополнительной связи — относительно того, что отсутствие перемен вносит вклад в политическую стабильность, — постулируется Уилсоном в дискуссии о тайском фермере: «Молчаливая покорность крестьянства правительству и безразличие к вопросам национальной политики носят фундаментальный характер для политической си­стемы. В основе этой политической пассивности, без сомнения, лежит терпимое отношение к экономической ситуации, обеспечивающей ста­бильное существование без какой-либо особой надежды на быстрое улучшение. Довольно уверенный в своих правах собственности и обыч­но находящийся в безопасности от бандитов и грабителей тайский фермер может спокойно осуществлять свою жизнедеятельность»⁶⁴.

Наиболее общие объяснения Пуританской, Американской и Француз­ской революций, предлагаемые такими учеными, как Бринтон и Соуле, согласуются с гипотезой Дэйвиса. Бринтон, пишущий об этих трех рево­люциях, а также о Русской революции*, атрибутируют первичную важ­ность «наличию в группе или группах ощущения, что господствующие социальные условия препятствуют их экономической активности». Имен­но особенно преуспевающие в экономическом отношении, «лидирующие в предприимчивости» группы обнаруживали, что их возможности даль­нейшего улучшения своего Положения оказываются несправедливо огра­ниченными⁶⁵. Анализ тех же четырех революций, проделанный Соуле, приводит его к аналогичным результатам. Пуританская революция, к примеру, характеризовалась борьбой поднимающихся средних клас­сов, особенно «мелкопоместного дворянства, которое становилось все бо­гаче и агрессивнее вследствие огораживания, изгнания крестьянства и захвата церковных земель». Они стремились приобрести побольше зем­ли, чтобы «освободиться от церковной десятины, налогов на поместье, законов и юрисдикции духовенства — с тем, чтобы накапливать капитал, свободно торговать и использовать все имеющиеся возможности для получения прибыли в зарождающемся капиталистическом мире...»⁶⁶.

Все эти взгляды подразумевают наличие возрастающих экономиче­ских экспектаций, порождаемых улучшением экономического положе­ния у тех членов общества, чьи нарастающие достижения были пре­рваны, во-первых, вследствие экономических бедствий, во-вторых, вследствие неспособности, безволия или нежелания политической си­стемы предпринять шаги по выправлению сложившегося положения. Аналогичную интерпретацию предлагают и некоторые исследования других форм насилия, такие, например, как анализ насильственного протеста сельского населения Франции в 1961 г., а также начавшегося

Напомним еще раз, что в западной социологии Февральская и Октябрьская революции рассматриваются как составные части одной и той же Русской революции. — Примеч. пер.

среди бретонских фермеров (и включавшего в себя митинги протеста, мятежи и саботажи). Мендрас и Тавернье предполагают, что эти акты имели своим источником не экономические «репрессии», а неудовлет­воренность темпами улучшения ситуации с ценами, инвестициями и правительственной помощью⁶⁷. Условия, которые привели к десяти­дневному мятежу, опустошившему Боготу в Колумбии в апреле 1948 г. и оставившему после себя 3000 смертей, характеризовались подобным, хотя и более сложным паттерном, но, в сущности, того же рода. Вслед за окончанием депрессии 1920-1930-х гг. имело место продолжитель­ное постепенное улучшение экономического положения городских ра­бочих, но затем это положение с неизбежностью ухудшилось вслед­ствие сдерживающего воздействия последствий II Мировой войны на экспортную экономику. В конце войны экспортные поставки резко воз­росли, и начался экономический бум, однако крутая инфляционная спираль вскоре каналировала большую часть выгод в руки предприни­мателей и спекулянтов. Доходы рабочих и нижних слоев среднего клас­са все более отставали от кривой темпов роста стоимости жизни, в то время как среди них порождалось все больше экспектаций на участие в выгодах нового процветания. «Социальная рвота», как назвал после­довавшие за этим бунты Кальман Силверт, была ускорена террористи­ческими актами против либеральных политиков⁶⁸.

Политическое насилие также атрибутирует, в частности, провалу попыток элиты развить длительную экспансию политических прав или привилегий. Например, главным поводом к недовольству в восстании Дорра* послужил провал попыток легислатуры Род-Айленда продол­жить свою экспансию политических прав⁶⁹. Опираясь на более обшир­ное шкалирование, Мерриман утверждает, что типичным фактором Пуританской революции 1640-1660 гг. было желание горожан, йоменов, сельского дворянства и других представителей средних классов про­должить расширение своей политической роли, которой угрожали не­умение и непопулярные попытки королей Джеймса I и Карла I восста­новить некоторые прерогативы роялистского абсолютизма⁷⁰. Попытки Георга III восстановить какую-то меру политического контроля над аме­риканскими колониями после столетия возрастания политической автономии** явно послужили побудительным мотивом к восстанию⁷¹.

О восстании Дорра на Род-Айленде см. гл. 2. — Примеч. пер. Речь идет о войне за независимость в Северной Америке 1775-1783 гг., ко­торую в западной социологии именуют Американской революцией. — При­меч. пер.

Среди колониальных народов в XX в. политическое насилие часто со­провождало введение ограничений после расширения политических прав. В качестве примера можно привести движение May-May. На про­тяжении 1920-х и 1930-х гг. возрастало внимание правительства Кении к политическим требованиям африканцев, особенно кикуйю. К приме­ру, благожелательный отклик получило движение протеста 1921 г. про­тив снижения заработной платы африканцев. На протяжении 1930-х гг. и особенно после 1945 г. правительство проявляло значительную тер­пимость по отношению к политической активности африканцев, лиде­рами которых были преимущественно получившие западное образова­ние кикуйю. Однако после 1945 г. британское правительство усилило политическую поддержку белого сеттльмента и молчаливо соглаша­лось с его возраставшими непреклонными требованиями повышения доли своего политического участия. Движение May-May стало органи­зованным ответом наиболее отчужденных молодых кикуйю на эту по­литику; оно носило сравнительно ограниченный и главным образом внутриплеменной характер до принятия декларации о чрезвычайном положении в октябре 1952 г. и ареста ряда националистических лиде­ров. По форме движение May-May представляло собой в значительной степени традиционный отклик на репрессии, однако вызванные им фрустрации и представления оказали влияние на вестернизированных кенийцев с их требованиями интенсивной модернизации, и возникло оно лишь после начала постепенного улучшения политического стату­са кенийцев, наиболее втянутых в политическую жизнь⁷².

Постколониальные требования расширения политических прав были неизбежным ответом на политическое насилие в некоторых стра­нах. История Ганы после 1945 г. являла собой пример быстрого расши­рения политических прав. При объявлении независимости в 1957 г. городская буржуазия, имевшая давнюю традицию политического уча­стия и влияния (ведущую отсчет с конца XIX в.), постепенно была огра­ничена в реализации его правительством Нкрумы, что нашло свою кульминацию в почти полном сокращении избирательных или назна- ченческих позиций и прекращении партийной деятельности. Явными последствиями этого стали маломасштабный терроризм в начале 1960-х и встретивший народную поддержку военный переворот 1960 г. Лич­ности большинства террористов не были установлены, но важно, что многие из армейских офицеров, проявивших активность в перевороте, происходили из среды городской буржуазии⁷³.

Все приведенные выше примеры ассоциируют политическое наси­лие с прерыванием средне- или долгосрочных тенденций экономически политической мобильности. Другие примеры вызывают предположение о том, что в некоторых обстоятельствах маргинального повышения цен­ностной позиции или простого обещания реформ бывает достаточно, чтобы ускорить применение насилия. Это, в частности, может быть слу­чай политических или правительственных реформ в ситуациях, когда массы имеют мало или вовсе не имеют средств политического участия. Де Токвиль делает общий вывод такого рода: «Только большой гений может спасти князя, который обязуется облегчить участь своих поддан­ных после долгого гнета. Зло, которое терпеливо сносили как неизбеж­ное, становится нестерпимым, коль скоро воспринята идея избавления от него. Тогда все устраненные злоупотребления представляются менее значимыми в сравнении с теми, что остались, так что ощущение их ста­новится более болезненным. Зло действительно стало меньшим, но более острой становится чувствительность к нему. Феодализм на вер­шине своего могущества не возбуждал во французах столько ненави­сти, как на исходе своего существования»⁷⁴.

Другие примеры дают великие революции. В предреволюционной Франции созыв Генеральных Штатов впервые за 170 лет породил спер­ва осторожные, а затем экспоненциально нараставшие экспектации сре­ди буржуазии, рабочих и в конце концов — крестьян, что несправедли­вости последних десятилетий будут исправлены⁷⁵. Петти отмечает, что в России 1918 г. «крайние репрессии и проявлявшееся время от време­ни варварство сопровождались судорожными реформами в промыш­ленности и политике»⁷⁶. С одной стороны, такие усилия создавали угрозу для относительно привилегированных групп; с другой стороны, более важным было то, что они возбудили большие надежды среди ра­бочих и недовольных представителей средних классов. В еще большей степени неудовлетворенные экспектации можно отнести к Февраль­ской революции 1917 г., некоторые из лидеров которой обещали мир, но пришедшее к власти Временное правительство продолжало войну, и у него в Октябрьском перевороте оказалось мало воли, чтобы проти­востоять ему. Бринтон говорит, что одними из «наиболее очевидных единообразий революций, которые он изучал, были те усилия, которые предпринимались, чтобы реформировать аппарат правительства... Нет ничего более ошибочного, нежели изображение картины старого режи­ма как неспособной к преобразованиям тирании, несущейся к своему концу в климаксе деспотического безразличия к воплям своих оскорб­ленных подданных. Карл I работал над "модернизаций" своего прави­тельства... Георг III и его министры старались принудить к дружной работе разрозненные органы британского национального правитель­ства... И во Франции, и в России имел место ряд попыток реформ... Верно, что эти реформы были незавершенными, что они отменялись или сводились к нулю саботажем со стороны привилегированных слоев. Но они являлись... существенной частью процесса, который вызвал ре­волюцию в этих странах»⁷⁷.

Однако в большинстве случаев обещанные или ожидаемые реформы оказывали воздействие на людей, которые уже накопили существенные и долгосрочные обиды. За исключением американских колоний, где воздействие реформ было направлено на ограничение средних и выс­ших классов, попытки частичных реформ, как представляется, порож­дали широко распространенные экспектации того, что все несправед­ливости будут исправлены. Такая интерпретация предполагает следу­ющий вывод из гипотезы VE.5.

Следствие VE.5.1. Маргинальные увеличения ценностных возможностей среди депри- вированных фупп имеют тенденцию к усилению отчетливости групповых ценностных экс­пектаций.

То есть обещание улучшения для депривированных людей интенси­фицирует их экспектации относительно того, что все лишения, от ко­торых они страдали, будут облегчены. Если эти надежды угасают, по­следствия бывают страшными.

В поддержку этого обобщения можно привести ряд современных при­меров. Крозье предлагает такую интерпретацию событий, предшество­вавших четырем антикоммунистическим восстаниям 1950-х гг., вклю­чая революцию северовьетнамских крестьян 1956 г. и восстания в Вен­грии, Восточном Берлине и, возможно, в Тибете. «Люди восставали в периоды незначительного спада напряжения и обманутых надежд. Едва ли стоит удивляться тому, что обманутая надежда послужила более сильным стимулом, чем отсутствие надежды вообще»⁷⁸. Этот паттерн особенно отчетливо проявился в Венгрии. Первый период либерализа­ции в послевоенной Венгрии начался в 1953 г., после двенадцати лет жестокого политического подавления, и привел к некоторому волнению среди крестьян. Однако в 1955 г. партийная элита приостановила его и установила новые репрессивные меры. Второе ослабление контроля относится к началу 1956 г., когда «оттепель», начавшаяся в Советском Союзе и внесшая разлад в элиту, привела к смещению сталинистского премьера Ракоши и возрастанию агитации за политические реформы, вылившееся в студенческие демонстрации в Будапеште, с которых и началась революция. Два успешных периода ослабления, несомненно, пробудили надежды среди венгров, особенно интеллектуалов, профес­сионалов и городских рабочих, в наибольшей степени подвергавшихся 12-1012 правительственным репрессиям, на то, что возможны коренные реформы (правда, остается не вполне разрешенным вопрос относительно их от­крытых заявлений о желательности этих реформ). Вторая волна либе­рализации, как представляется, должна была продемонстрировать, что режим слишком слаб, чтобы оказать сопротивление. Кешкемети пишет: «Революционное поведение венгров было внезапной реакцией отчая­ния на непримиримое давление и депривацию. Это была скорее отсро­ченная реакция на негативный опыт прошлого, сработавшая когда про­явились элементы слабости в имидже режима и элементы силы приоб­рели большее значение в собственном имидже»⁷⁹.

Два примера из политической жизни африканских стран заставляют предположить, что этот эффект не ограничивается монархическими или коммунистическими режимами. Колониальное и постколониальное на­силие неоднократно ассоциировалось с обещаниями улучшений в поли­тической и экономической деятельности, которые возбуждали существен­ные, но последовательно не выполнявшиеся экспектации. Восстание на Мадагаскаре 1947-1948 гг. — один из наименее известных послевоенных мятежей — коренилось, во всяком случае отчасти, во фрустрированных политических экспектациях. Мадагаскар имел длительную традицию доколониальной политической автономии, и власть его традиционной землевладельческой элиты никогда не подрывалась полностью со сто­роны французской администрации. Непосредственные события послево­енных лет, в особенности деятельность возрождавшейся политической партии и положения конституции Четвертой республики, относившиеся к дарованию самоуправления колониальным территориям, пробудили политические экспектации во многих группах, включая господствующий класс Мерина, который тоже ощущал недовольство. В то же время ко­лониальная администрация становилась все более глухой к местным проблемам. Начавшееся в марте 1947 г. восстание открыто ставило своей целью свержение французской администрации и восстановление неза­висимости и было подавлено ценою 11 ООО жизней⁸⁰.

Таким же общим паттерном может служить опыт Конго-Киншаса после установления независимости. Народу Конго более интенсивно прививали европейскую культуру и образование в сравнении с практи­чески любой другой страной тропической Африки, и большая часть его населения привлекалась в сферу оплачиваемой занятости. Фокс указы­вает, что как одно из последствий экспектаций «неудовлетворенность и фрустрация конголезцев, живших в городах и деревнях, были столь схожи, что их можно было считать почти идентичными... сложному со­единению "традиционных" и "современных" элементов...»⁸¹. Очень бы­стрый прогресс Конго в направлении независимости в 1959 и 1960 гг. породил экспектации, что все репрессии и несправедливости по отно­шению к «Боула-Матари» будут ослаблены и будет получено долгож­данное материальное благосостояние. Цель le bien-Ktre таШпеГ впо­следствии была записана в преамбулу Конголезской Конституции. Ожи­дания, сопровождавшие движение к независимости, были выражением враждебности к колониальному правлению в 1960 г. и в значительно большей степени в 1961. Гораздо более негативная и сопровождавшаяся насилием реакция на разочарование в независимости началась с восста­нием Куилу в конце 1963 г., которое быстро разрослось и охватило в 1964 г. две трети страны. Новые конголезские правители присвоили себе все привилегии и начали учинять еще большие несправедливости и репрессии. Их некомпетентность и экономические ограничения оконча­тельно лишили конголезцев иллюзий относительно их вековых экспек­таций получения выгод от независимости. Об уровне насильственной реакции можно судить по тому, что в последовавших восстаниях, на­званных «второй независимостью», погибли более 50 ООО конголезцев⁸².

Эти кейзы демонстрируют вероятность возникновения насилия в тех случаях, когда недовольным людям внушают неисполнимые надежды на то, что причины их недовольства будут исправлены. Ни эти кейзы, ни выводы из них не подразумевают того, что предвосхищения улучшения обязательно должно привести к насилию. Потенциал насилия может быть сведен к минимуму в течение ряда лет, если широко распространенная и интенсивная RD будет исправляться путем устойчивого роста возмож­ностей. Это, в свою очередь, потребует проведения в жизнь таких направ­лений политики как продолжительное расширение возможностей и уве­личение производства ценностей (глава 5), поддержание паттернов конт­роля (глава 8) и усиление институциональной лояльности (глава 9).

Резюмируя некоторые из приведенных выше аргументов, можно ска­зать, что вряд ли возможно с достаточной степенью вероятности мо­билизовать людей с помощью новых революционных надежд, пока они не ощутят себя остро депривированными теми обстоятельствами, в ко­торых они живут (гипотеза VE.1). Демонстрирование нового образа жизни или пропаганда идеологий, изображающих золотой век, сами по себе редко порождают неудовлетворенность или новые экспектации. Но в той степени, в какой люди уже испытывают неудовлетворенность и видят открытые для них возможности для достижения своих целей (гипотеза VE.2), они остро восприимчивы к идеологической конверсии.

Материальное благосостояние (фр.)-

Крайне насильственный, часто революционный, отклик вероятен тогда, когда людей, обделенных ценимыми ими вещами и условиями жизни, при­водят к убеждению, что их правительство готово к тому, чтобы испра­вить их депривацию, а затем оказывается, что эти надежды обмануты (вывод VE.5.1). Когда начинаются перемены внутри какого-либо сегмен­та общества, вступают в силу другие процессы. Если ряд групп пользу­ется ценностными достижениями, те из них, кто пришел к этим дости­жениям быстрее других, избираются в качестве референтных групп, на которые люди ориентируют свои экспектации (гипотеза VE.3). Кроме того, группы, испытывающие постоянный рост благосостояния, развива­ют экспектации относительно продолжения улучшения (гипотеза VE.5). Опыт растущего благосостояния в одном секторе жизни может порож­дать экспектации относительно большего уровня ценностных приобре­тений в другом секторе, но обычно лишь в той степени, в какой благо­получие в одном секторе зависит от успехов в других (гипотеза VE.4).

Способны ли люди удовлетворять свои новые экспектации — это зависит от возможностей их общества в производстве и распределении ценностей. Следующая глава исследует некоторые из условий, которые определяют то, как эти возможности воспринимаются.

Примечания

¹ The Road to Wogan Pier (London: Victor Gollanz, 1937), 64.

² George Blanksten, «Transference of Social and Political Loyalties», in Bert Hoselitz and Wilbert Moore, eds., Industrialization and Urbanization (Paris: UNESCO, 1963), 184.

³ Daniel Lemer, The Passing of Traditional Society (New York: The Free Press, 1958), 330-331, 335. Систематическим анализом может служить Elizabeth Е. Hoyt «Want Development in Underdevelopment Areas», Journal of Political Eco­nomy, LIX Oune 1951), 194-202.

⁴ RichardL. Holton, «Changing Demand and Consumption», in Wilbent E. Moore and Arnold S. Feldman, eds., Labor Commitment and Social Change in Development Areas (New York: Social Science Research Council, 1950), 210-216.

⁵ Mancur OlsonJr., «Rapid Growth as a Destabilizing Force», Journal of Economic History (December 1963), 538.

⁶ A. H. Cole, The Relation of Missionary Activity to Economic Development», Economic Development and Cultural Change, IX (January 1961), 120-127.

⁷ Collin Turnbull, The Lonely African (New York: Doubleday, 1962,1963).

⁸ Norman R. C. Cohn, The Pursuit of Millennium, 2nd edn. rev. (New York: Harper, 1957, 1961), 28. Депривирующие воздействия урбанистической миграции на приобретение межличностных ценностей изучаются в следующих разделах этой главы.

⁹ Frank W. and Ruth С. Young, «Individual Commitment to Industrialization in Rural Mexico», American Journal of Sociology, LXXI (January 1966), 373-383, quotation 374.

¹⁰ О природе влияния грамотности на неграмотное общество см./ Goody and I. Watt, «The Consequences of Literacy», Comparative Studies in History, V(April 1963), 304-345.

¹¹ Lloyd Fallers, «Equality, Modernity and Democracy in the New States», in Clifford Gertz, ed., Old Societies and New States: The Quest for Modernity in Asia and Africa (New York: The Free Press, 1963), 192-193.

¹² Robert C. Williamson, «University Students in a World of Change: A Columbian Sample», Sociology and Social Research, XLVIII 0^u'y 1964), 397-413.

¹³ Otto Billig,John Gillin and William Davidson, «Aspects of Personality and Culture in a Guatemalan Community: Ethnological and Rorchach Approaches», Part II», Journal of Personality, XVI (March 1948), 326-368, quotation 365.

¹⁴ Leonard W. Doob, Becoming More Civilized: A Psychological Exploration (New Haven: Yale University Press, 1960), 282-283.

¹⁵ Mary D. and Leonard Ainswoith, «Acculturation in East Africa, II. Frustration and Aggression», Journal of Social Psychology, LVII (August 1962), 401-407, quotation, 407.

¹⁶ См. Robert A. Humphrey andJohn Lynch, eds., The Origins of the Latin American Revolutions, 1808-1826 (New York: Knopf, 1965).

¹⁷ См. особо Priscilla Robertson, Revolution of 1848: A Social History (Princeton: Princeton University Press, 1952), passim; а также Robert B. Nerriman, Six Con­temporaneous Revolutions (Oxford, Clarendon Press, 1938), 209-210.

¹⁸ Sadia Touval, Somali Nationalism: International Politics and the Drive for Unity in the Horn of Africa (Cambridge: Harvard University Press, 1963), 73-76; Ted Gurr, «Tensions in the Horn of Africa», in Felix Gross, World Politics and Tensions Areas (New York: New York University Press, 1965), 316-334.

¹⁹ Anthony Oberschall, «Rising Expectations, National Unity and Political Turmoil» (paper read at the annual meeting of the African Studies Association, November 1967).

²⁰ Daniel Lerner, The Passing of Traditional Society (Glencoe: The Free Press, 1958), 100-103.

²¹ Ted Gurr with Charles Ruttenberg, The Conditions of Civil Violence: First Tests of a Causal Model (Princeton: Center of Studies, Princeton University, Research Monograph No. 28,1967), 58-60,71-75.

²² Orlando Fab Borda, «Unfinished Revolution in Latin America» (paper read at a conference on the « United States in a Revolutionary World», Princeton University, April 1968), 4-5.

²³ Cm. Charles Tilly,«A Travers le chaos des vivantes cites», paper read at the Sixth World Congress of Sociology, Evian-les-Bains, September 1966, and Charles Tilly, «Collective Violence in European Perspective», in Hugh Davis Graham and Ted

Robert Gun-, eds., Violence in America: Historical and Comparative Perspectives (Washington, D.C.: National Commission on the Causes and Prevention of Violence, 1969), 5-34.

²⁴ Cm. Report of the National Advisory Commission on Civil Disorder, Otto Kerner, Governor of Illinois, Chairman (New York: Bantam Books, 1968), 173, and Governor's Select Commission on Civil Disorder, State of New Jersey, Report for Action (Trenton: State of New Jersey, February 1968), 129-131; and Robert M. Fogelson and RobertD. Hill, «Who Riots», Supplemental Studies for National Advisory Commission on Civil Disorders (Washington, D.C.: U.S.Government Printing Office, 1968), 217-248.

²⁵ Gurr and Ruttenberg, 57-60. Среди «персоналистских» — преимуществен­но латиноамериканских — стран имела место значительная обратная связь типа, предполагаемого Фолсом Борда: чем выше показатели урбанистической миграции, тем ниже уровень борьбы.

²⁶ Doob, 72-73.

²⁷ David С. McClelland, The Achieving Society (Princeton: Van Nosrtrand, 1961), 411-417, quotation 416.

²⁸ Doob, 73.

²⁹ Mehmet Bequiraj, Peasantry in Revolution (Ithaca: Center for International Studies, Cornell University, 1967), quotations 1, 8.

³⁰ Leon Trotsky, The History of the Russian Revolution (Ann Arbor: University of Michigan Press, 1957).

³¹ Cm.Johan Huizinga, The Waning of the Middle Ages (London: Arndd, 1924), passim, and Cohn, passim.

³² E.J. Hobsbawm, The Age of Revolution 1789-1848 (New York: Mentor, 1962, 1964), chap. 13, quotation 286-287.

³³ Chalmers, A.Johnson, Peasant Nationalism and Communist Power: The Emergence of Revolutionary China 1937-1945 (Stanford: Stanford University Press, 1962, 1966), chaps. 1 and 2.

³⁴ W. G. Runciman, Relative Deprivation and SocialJustice (Berkley: University of California Press, 1966), 23-24.

³⁵ Ibid, 25.

³⁶ Seymour M. Lipset, Political Man: The Social Bases of Politics (Garden City, Doubleday, 1960), 63.

³⁷ Rae Sherwood, «The Bantu Civil Servant», unpublished ms. (Johannesburg, National Council for Social Research, National Institute for Personal Research, 1959), summarized in Doob, 75.

³⁸ Denton E. Morrison and Allan D. Steeves, «Deprivation, Discontent and Social Movement Participation: Evidence on a Contemporary Farmer's Movement, the NFO», Rural Sociology, XXXII (December, 1967), 414-434, quotation 424.

³⁹ Herbert H. Hyman, «The Value System of Different Classes», in ReinhardBendix and Seymour M. Lipset, eds., Class Status and Power (Glencoe: The Free Press, 1953), 426-442, and Eric Stern and Suzanne Keller, «Spontaneous Group References in France», Public Opinion Quarterly, XVII (No. 2, 1953), 208-217, summarized in Runciman, 26-27.

⁴⁰ RichardF. Hamilton, «The Marginal Middle Class: A Reconsideration», American Sociological Review, XXXI (April 1966), 192-199.

⁴¹ Методы оценки относительной экономической депривации, возникающей вследствие неравенства в показателях улучшения жизни в различных экономи­ческих секторах, продемонстрированы в работе Alfred Sauvy etFrancoise Leridon, «Du calcul des Revenus dens une population a la frustration sociale», Population (October-December 1961), 605-624.

⁴² Harold Davis, Political Statistics (Evanston: Northwestern University Press, 1948), 185-202, резюмировано в Fred Cort, «The Qualification of Aristotle's Theory of Revolution», American Political Science Review, XLVI (April, 1964), 490-491.

¹³ Bruce M. Russettjr., «Inequality and Instability: The Relation of Land Tensure to Politics», World Politics, XVI (April, 1964), 442-454.

¹⁴ GilAlroy, «Revolutionary Conditions in Latin America», Review of Politics, XIX Guly 1967), 419.

⁴⁵ Manus Midlarsky and Raymond Tanet, «Toward a Theory of Political Instability in Latin America»,Journal of Peace Research, No. 3,1967, 209-227.

⁴⁶ Mohammed Ansori Nawawi, «Regionalism and Region Conflicts in Indonesia» (Ph.D. dissertation, Department of Politics, Princeton University, June 1968), chap. 10.

⁴⁷Относительная экономическая депривация Юга подчеркивается в работе Joseph Oduho and William Deng, The Problem of Southern Sudan (London: Oxford University, 1963) chap. 12 и в «Six-Year Revolt un Sudan Leaves Untold Causali­ties», New York Times, April 15,1968,1,16. Другую интерпретацию см. в Mohamed OmerBeshir, The Southern Sudan: Background to Conflict (New York: Praeger, 1968).

⁴⁸ Об источниках гражданской войны и общих оценках ее причин см.: Lee Benson and Cushing Strout, «Causation and the American Civil War: Two Apprai­sals», History and Theory, I (No. 2, 1961), 163-185. Интерпретацию прогрессив­ной депривации см. в James С. Davies, «The J-Curve Revolutions and Declining Satisfactions as a cause of Some Great Revolutions and a Contained Rebellion», in Graham and Gurr, eds.

⁴⁹ Fred Kort, «The Qualification of Aristotle's Theory of Revolution», American Political Science Review, XLVI (April, 1964), 487.

⁵⁰Johan Galtung, «А Structural Theory of Aggression » Journal of Peace Research, No. 2,1964,95-119.

⁵¹James A. Geschwender, «Social Structure and the Negro Revolt: an Examination of Some Hypotheses», Social Forces, XLIII (December 1964), 249.

⁵² Rudolf Heberle, Social Movements: An Introduction to Political Sociology (New York, Appleton-Century-Crofts, 1951), 368.

⁵³ Neil J. Smelser, Theory of Collective Behavior (New York, The Free Press, 1963), 340.

⁵⁴ Leo Kuper, An African Bourgeoisie (New Haven: Yale University Press, 1965).

⁵⁵ Aristotle, The Politics, Book V., quotation from J.E.C. Weldom, выделено пере­водчиком.

⁵⁶ Galtung, «А Structural Theory of Aggression», 99.

⁵⁷ Geschwinder, 256.

⁵⁸ Cm. George Rude, The Crowd in History, 1730-1848 (New York: Wiley, 1964), chap. 13; Ben C. Roberts, «On the Origins and Resolution of English Working-Class Protest», in Graham and Gurr, eds.

⁵⁹ Lyford P. Edwards, The Natural History of Revolution (Chicago: University of Chicago Press, 1927), 81.

⁶⁰ См. Crane Brinton, The Anatomy of Revolution (New York: Norton, 1938), 45-46.

⁶¹ Harald Lasswell and Abraham Kaplan, Power and Society: A Framework for Political Inquiry (New Haven: Yale University Press, 1950), 83-96.

⁶² Davies, «Toward a Theory of Revolution», American Sociological Review, XXVII (February 1962), 6.

⁶³ George Soule, The Coming American Revolution (New York: MacMillan, 1935), 20.

⁶¹ David A. Wilson, «Thailand», in George McT. Kahin, ed., Governments and Politics of Southeast Asia (2nd ed., Ithaca: Cornell University Press, 1959,1964), 33.

⁶⁵ Brinton, 54.

⁶⁶ Soule, quotations 26, 27.

⁶⁷ Henry Mendras and Yves Tavemier, «Les Manifestasions de Juir 1961», Revue Francaise de Sciences Politiques, XII (September 1962), 647-671.

⁶⁸ См. Vernon Lee Fluharty, Dance of the Millions: Military Rule and Social Revolution in Columbia 1930-1956 (Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 1957), chap. 6.

⁶⁹ Davies, 8-10.

⁷⁰ См. Merriman, 27-50. Обзор других интерпретаций см. в Philip А. М. Taylor, ed., The Origins of the English Civil War: Conspiracy, Crusade, or Class Conflict (Boston: D.C. Heath, 1960).

⁷¹ Об истоках Американской революции см., напр.: EdmundS. Morgan, ed., The American Revolution: Two Centuries of Interpretations (Engelwood Cliffs, N. J.: Prentice Hall, 1967); John Miller, Origins of the American Revolution (Stanford: Stanford University Press, 1943,1959).

⁷² Для сравнения интерпретаций см. Robert A. Le Vin, «Anti-European Violence in Africa: A Comparative Analysis», Journal of Conflict Resolution, III (December 1959), 423-424; Carl G. Rosbergjr. andJohn Nottingham, The Myth of «Mau-Mau»: Nationalism in Kenya (New York» Praeger, 1966). «Традиционалистская» приро­да May-May служит предметом некоторой дискуссии; предполагается, что мно­гие из его ритуалов были заимствованы из эккаунтов средневекового европей­ского колдовства, а не из традиции кикуйю. Более «туземную» версию восста­ния в духе убывающей RD дает Annete Rosenstiel, «An Anthropological Approach

to the Май-Май Problem», Political Science Quarterly, LXVIII (September 1963), 419-432. Колониальную интерпретацию см. в F. D. Crfield, Historical Survey og the Origin and Growth of Май Май (London: H.M.Stationery Office, 1960).

⁷³ Cm. Henry Bretton, The Rise and Fall Kwame Nkrumah:A Study of Personal Rule in Africa (New York: Praeger, 1966).

⁷⁴ Alexis de Tocquville, L'ancien Regime, trans. M.W. Patterson (Oxford: Basil Blackwell, 1947), 186.

⁷⁵ Релевантные интерпретации включают: Hobsbawm, 80-84; George Lefebre, The Coming of the French Revolution 1789, trans. R.R. Palmer (Princeton: Princeton University Press, 1947), chaps. 5, 6.

⁷⁶ Brinton, 51-52.

⁷⁷ Brinton, 51-52.

⁷⁸ Brian Crozier, The Rebels: A Study of Post-War Insurrections (London: Ghetto and Windus, 1960), 92-104, quotation 104; в поддержку этого свидетельства см. Stefan Brant, The East German Rising (New York: Praeger, 1957); Paul Keskemeti, The Unexpected Revolution: Social Forces in Hungarian Uprising (Stanford: Stanford University Press, 1961).

⁷⁹ Keskemeti, chaps. 2-8, quotation 117.

⁸⁰ Crozier дает краткое резюме на с. 199-201. Более обстоятельный взгляд из­ложен в работе Virginia Thompson and Richard Adloff, The Malagasy Republic: Madagascar Today (Stanford: Stanford University Press, 1965), chaps. 3,4. Суще­ственно иная, в основном психологическая, интерпретация предлагается в ра­боте О. Mannoni, Prospem and Caliban: The Psychology of Colonization, trans. Pamela Powesland (New York: Praeger, 1956,1964), где говорится, что мальгазийцы ощу­щали глубокую зависимость от колониальных европейцев, и эта психологиче­ски удовлетворяющая зависимость оказалась поставлена под угрозу прежде­временным движением к большему самоопределению.

⁸¹ Renee С. Fox, «The Case of Congo-Kinshasa (paper read at the annual meeting of the African Studies Association, November 1967), 3-4. В качестве доказатель­ства относительной модернизации конголезцев Конго конца 1950-х ранжиро­вано в ряду тридцати более крупных тропических государств (исключая Юж­ную Африку и Южную Родезию): первая по уровню грамотности, четвертая по удельному весу детей школьного возраста, обучающихся в школах, четвертая по удельному весу оплачиваемой занятости, четвертая по удельному весу взрос­лых, обращенных в христианство, седьмая по уровню урбанизации.

⁸² Это резюме основано на данных работ: Fox; Crawford Young, Politics in the Congo (Princeton: Princeton University Press, 1965) chap. 13; Renee Fox and others, «The Second Independence: A Case Study of the Kwily Rebellion in the Congo», The Comparative Studies in Sociology and History, VIII (October 1965) и на моих данных.

«

ГЛАВА 5

Социальные источники депривации: детерминанты ценностных возможностей

Человек и все политические, социальные, эко­номические, религиозные, интеллектуальные, эстетические и психологические системы, по­средством которых он так основательно орга­низовал свою жизнь, постоянно становятся непоследовательными... Этот разрыв связей и поэтому разрушение возможности решить большинство основных проблем является не­прерывным и постоянным вызовом современ­ности.

Манфред Халперн Переопределение революционной ситуации¹

Ценностные возможности людей были определены в главе 2 как цен­ностные позиции, которые они способны приобретать и удерживать. Другими словами, они выступают функциями как того, чем они об­ладают, так и того, что, как они убеждены, могут приобрести. Наибо­лее фундаментальное структурное ограничение ценностных возмож­ностей людей — это объем ценностей, имеющихся в распоряжении общества для распределения. Если общество располагает обширными ресурсами и проявляет способность к превращению их в более удовлет­воряющие людей условия жизни, и если люди обладают разнообраз­ными и разумно-эффективными способностями к участию в прибылях, то воспринимаемые ценностные возможности, вероятно, будут высо­кими. Но если ресурсы ограничены, а предшествующие ценностные свершения малбчисленны и узки, люди, вероятно, будут иметь слабые надежды на будущее.