Сторонники генеральского порядка
Вокруг фигуры Путина в первые же месяцы его премьерства консолидировались люди, истосковавшиеся по порядку и не желавшие возврата порядков коммунистических. Это была не только значительная часть левых примаковцев; своими словами
[308]
и поступками премьер привлек к себе и сторонников тех политиков-центристов, за которых во время нашего опроса готовы были голосовать и многие правые избиратели (прежде всего, бывшие сторонники Лужкова). Кроме того,^< Путину перебежало и большинство приверженцев двух генералов - А. Лебедя и С. Степашина; в совокупности люди эти составили, по на-Шим прикидкам, не меньше четверти путинского электората^ Что же они из себя представляют и каким видится им желаемый порядок - не только тот, который наводится в Чечне в ходе военных действий (тут все ясно, они его поддерживают), а порядок мирный, о котором у нас и идет речь?
Сбывшие поклонники Лебедя и Степашина интересны уже тем, что видят в этих лидерах именно потенциальных борцов с коррупцией и теневым бизнесом: около двух третей первых и 59% вторых полагают, что генералы справятся с данной проблемой лучше других. Но интересны они и своим отношением к теневой деятельности, равно как и своими представлениями о способах борьбы с коррупцией и экономической преступностью.)
(Сторонники Лебедя демонстрируют очень высокую терпимость к сокрытию доходов - здесь они ничем не отличаются от ультраправых или от наиболее терпимой к налогонеплатель-щикам части правых. Правда, это не относится к уклоняющимся от уплаты налогов хозяйственным руководителям - здесь поклонники Лебедя становятся непримиримыми начальствонена-вистниками. Сторонники Степашина, напротив, свою нетерпимость к налогонеплателыцикам заметно чаще склонны Распространять и на скрывающих доходы рядовых россиян, сближаясь в данном отношении с зюгановцами, а порой и превосходя их (если среди сторонников Лебедя неуплату налогов Рядовыми гражданами осуждает чуть больше четверти респондентов, то среди степашинцев — 44%).
Когда же речь заходит о прямом или косвенном соучастии в Деятельности теневиков - на рабочем месте или на избирательном Участке, - картина меняется с точностью до наоборот: привер-
[309]
женцы красноярского губернатора, подобно левым, путаться с криминалом, как правило, не хотят, а многие последователи отставного премьера, подобно правым, очень даже готовы. Это значит, что сторонники Лебедя согласны простить другим то что для себя лично считают неприемлемым, а приверженцы Степашина осуждают других лишь потому, что сами последовать их примеру не имеют возможности. Чтобы не перегружать текст цифрами, приведем лишь самые выразительные. Среди бывших степашинцев желание пополнить ряды теневиков продемонстрировали 37% (больше - только у жириновцев и ки-риенковцев), а среди сторонников Лебедя - почти в два раза меньше./При этом о принципиальном отказе соучаствовать в криминальном бизнесе заявили больше половины вторых (самый высокий показатель), а среди первых - лишь около трети (меньше опять-таки только у жириновцев и кириенковцев).
И все же люди, ранее выбравшие из множества претендентов на президентский пост двух силовиков, имеют, при всех своих различиях, и нечто общее, что и позволило им вскоре, не меняя позиций и установок, объединиться вокруг третьего силовика в лице Путина. Их сближает уже сама противоречивость их умонастроений, свидетельствующая о повышенном житейском дискомфорте. Те и другие не склонны, похоже, оценивать жизнь в координатах "настоящее - прошлое". В настоящем они чувствовуют себя не очень уютно: по уровню доходов они мало отличаются от левых, к тому же именно в их рядах наибольший, а у сторонников Лебедя доходящий почти до четверти, процент безработных. Потому они не держатся за какие бы то ни было постсоветские ценности и не опасаются, подобно правым, отката к прежней несвободе. Но, в отличие от левых, они не видят для себя перспективы и в компромиссах с коммунистическим прошлым. Мысль о генерале у власти и генеральском порядке - это мысль о революционном разрыве с тем, что было и есть, и столь же революционном прорыве к тому, чего еще никогда не было. Правда, сам этот но-
[310]
вый порядок бывшим сторонникам Лебедя и Степашина, ставшим сторонниками Путина, видится все же не одинаково.
Степашинцы, многие из которых не прочь бы поддаться соблазнам теневого бизнеса, но которым жизнь, вопреки их желанию, таких соблазнов не предоставляет, готовы, кажется, подавлять в себе теневые искушения при условии, что и у других они будут также подавлены. Поэтому, наверное, они слабо верят в такой способ упорядочивания жизни, как либерализация, и достаточно заинтересованно относятся к чрезвычайщине и диктатуре: "либерализаторов" в их составе всего 19% (один из самых низких показателей), а "авторитаристов" - 31% (почти столько же, сколько у лидеров - зюгановцев).
Небезынтересно и то, что степашинцы обнаруживают повышенную склонность к национализму: 30% их представителей (это в полтора-два, а порой и в три раза больше, чем в других электоральных группах) полагают, что российское государство в первую очередь должно отстаивать интересы русских1 . В данном отношении сторонников генерала и бывшего премьера опережают (правда, заметно) только жириновцы. Но если в лице последних мы имеем дело с национализмом людей, неплохо приспособившихся к постсоветской коррупцион-но-теневой реальности, то в лице первых - с национализмом неприспособившихся и, следовательно, неудовлетворенных. Поэтому можно предположить, что перед нами не один, а два разных национализма, распространяющиеся прежде всего в провинции (в этих электоральных группах самый высокий процент жителей небольших городов). Если в случае с жириновцами Речь идет о криминальном национализме, то у степашинцев -
1 Эти данные получены из ответов на вопрос: "Что, на ваш взгляд, должен в первую очередь делать будущий президент России в сфере межнациональных отношений?". Респондент мог выбрать один из следующих вариантов ответа: "Отстаивать интересы русских"; "Защищать интересы малых народов"; защищать интересы всех граждан независимо от их национальности".
[311]
о национализме государственно-репрессивном, тяготеющем к антикриминальной диктатуре.
Между тем поклонники Лебедя, ощущающие себя честными людьми и именно поэтому, быть может, не склонные слищ. ком строго судить тех, кто не хочет делиться с нечестным государством честно заработанными деньгами, не воспринимают вопреки распространенному мнению, своего кандидата как потенциального диктатора: авторитарный прорыв к антикоррупционному и антитеневому порядку готов приветствовать лишь один из каждых шести их представителей (чуть меньше - только у явлинцев и кириенковцев). Похоже, они вообще очень плохо представляют себе, чего же именно хотят и ждут от "крутого" генерала: каждый третий его сторонник затруднился ответить на вопрос о предпочтительных способах борьбы с коррупцией и теневой экономикой, что в два-три раза больше, чем в других рассмотренных нами группах. Надо полагать, желание отодвинуть от себя теневые соблазны при готовности мириться с реальной теневой практикой себе подобных, соединить терпимость к греху и даже его оправдание с девственной моральной непорочностью не может воплотиться во что-то другое, кроме мечты о чудо-прыжке из царства хаоса в царство порядка и, соответственно, о чудо-вожде, которому одному только ведомо, куда и зачем прыгать и который своей чудо-осведомленностью злоупотреблять не станет.
Таковы два представления о генеральском порядке, обнаруженные нами в сознании россиян. Впоследствии они соединились, замкнувшись на фигуре бывшего чекиста, ставшего премьер-министром, а потом и президентом. Насколько же прочно это соединение и насколько сочетаемо оно с образами поряД' ка, сложившимися в головах переметнувшихся к Путину при-маковцев и лужковцев (а эти образы, напомним, тоже не одинаковые), а также кириенковцев и части жириновцев? Это и есть, быть может, главный вопрос послеельцинской эпохи, он пока остается открытым.
[312]
На перепутье (вместо заключения или вместо начала)
Информация о настроениях населения, полученная нами до выборов, позволяет, зная их результаты, точнее оценить пос-левыборное состояние массового сознания. В марте 2000 года страна размежевалась по своим политическим предпочтениям на два основных сегмента; люди, входившие в первый из них, отдали свои голоса Путину, а входившие во второй - Зюганову. Те и другие голосовали за упорядочивание разворошенной и криминализированной в годы ельцинского правления российской жизни, но при этом сам порядок понимался по-разному: у одних он ассоциировался с коммунистическим прошлым (быть может, обновленным), у других - с улучшенным настоящим. Однако суть размежевания к идеологическим различиям вовсе не сводится, о чем и свидетельствуют полученные нами данные. За результатами голосования обнаруживается гораздо более сложная картина - не двух отделенных друг от друга сегментов, а взаимопересекающихся ментальных кругов.
Мы видели, что^в среде левых избирателей, отдавших свои голоса Зюганову, доминирует морально-репрессивный тип сознания в его радикальной (карательно-диктаторской) или более умеренной разновидности. Вопрос о сочетании порядка с экономической свободой здесь, как правило, не встает и не проблематизируется. Но ведь люди с такой ментальностью составляют и значительную, если не преобладающую, часть сборного некоммунистического электората Путина - прежде всего мы имеем в виду отошедших к нему левых примаковцев и уповающих на генеральский порядок бывших сторонников Степашина. Вместе с тем Путина поддержали и многие правые избиратели, ставящие во главу угла не порядок, ассоциирующийся у них с репрессивным прошлым, а свободу, в том чис-е и теневой экономической деятельности. Все это, взятое в -овокупности, создает весьма своеобразную ситуацию во Заимоотношениях власти и общества, когда большинство второго,
[313]
включая его коммунистическую часть, ждет от первой административно-полицейского наступления на коррупцию и теневой бизнес, а меньшинство или опасается такого наступления или полагает, что оно его интересов не затронет, или надеется, что оно будет осуществляться не карательными, а экономико-правовыми способами, расширяющими пространство легальной свободы.
Начавшееся при новом президенте радикальное реформирование налогового законодательства свидетельствует о том, что экономико-правовые меры признаны приоритетными. Однако это не снимает с исторической повестки дня вопрос о соответствии действий властей ожиданиям общественного большинства, в котором преобладает морально-репрессивный, до-правовой тип сознания. По данным некоторых опросов, плоская шкала налогообложения, уравнивающая налогоплательщиков независимо от их доходов, вызвала в этом большинстве неодобрение еще до того, как новый закон начал действовать. В коррупционно-теневом обществе, где доминируют люди левой и "генеральской" ориентации со свойственными им полицейскими установками, власти, какой бы она ни была, очень трудно устоять перед господствующими настроениями. Но если эти настроения таковы, как в современной России, то любые попытки опереться на них в борьбе с коррупцией и теневой экономикой будут равнозначны неоднократно испробованному страной движению в исторический тупик - разумеется, при исходном желании сделать как лучше.
Левые и "генеральские" избиратели ориентируются или на обновленный "развитой социализм", или на бюрократический капитализм, но - не в нынешнем его виде, а в упорядоченном с помощью чрезвычайных законов и диктатуры либо посредством жесткого контроля за соблюдением действующих юридических норм. Однако ни "развитой социализм", ни сменивший его бюрократический капитализм очистить от коррупции и прочего криминала невозможно; до тех пор, пока государство сращено с бизнесом, наступление на теневую экономику
[314]
будет наступлением на собственную тень - в буквальном, а не переносном смысле слова.
Российское общество, включая значительную часть правых, эту простую истину все еще не осознало. Поэтому и среди правых тон пока задают "стабилизаторы", уповающие на то, что соблюдение действующих сегодня законодательных норм можно обеспечить - достаточно лишь сильно захотеть. А раз так, то не исключено, что нам придется все же присутствовать при попытке бюрократического капитализма выскочить из собственной кожи (или из собственной тени). Возможно, это выразится в очередной кампании против крупного (и не очень крупного) частного капитала, которая будет вестись под патронажем бюрократии, в нынешнем ее состоянии подходящей на роль правового субъекта еще меньше, чем третируемые ею "олигархи". Поэтому вряд ли такая попытка станет более успешной, чем андроповские опыты очищения "развитого социализма". Она приведет лишь к тому, что коррупционеры и теневики станут изощреннее и на первые роли выдвинутся те из них, кто или способен работать в зоне больших рисков, или, напротив, сумеет обеспечить себе надежную политическую "крышу". Соответственно, возрастут и ставки: и страхование риска, и политическое прикрытие - вещи дорогостоящие. Что касается наших "правых из народа", то их теневые соблазны будут подавлены без какой-либо легальной компенсации. И тогда, быть может, "либерализаторов" в их рядах станет больше, чем сейчас, хотя и теперь процент их здесь выше, чем в других электоральных сегментах российского общества.
Наступление на коррупцию и теневой бизнес в современной России может быть успешным только в том случае, если оно будет вестись одновременно на двух стратегических направлениях. Во-первых (и это главное), бизнес как деятельность частных лиц должен последовательно и целенаправленно отделяться от государства, предназначенного для выполнения общих функций; в противном случае государственная служба как была, так и останется объектом постоянной теневой при-
[315]
ватизации или, попросту говоря, коррупции. Во-вторых, очи щение власти от коррупционеров не должно быть самоцелью а должно способствовать приведению государства в соответствие с его особым предназначением выразителя и защитника того, что со времен Платона и Аристотеля зовется общим благом. Именно выразителя и защитника, а не привилегированного торговца общественными благами и конституционными правами. Не будет этого - не будет и готовности граждан содержать власть, не будет добросовестных налогоплательщиков, а будет то, что мы наблюдаем сегодня и что наш опрос зафиксировал - в первом приближении - в количественных показателях.
Чтобы привыкнуть к совершенно новому для россиян положению людей, содержащих на свои средства государство в обмен на услуги, которые оно им предоставляет, надо, чтобы были сами услуги, и желательно высокого качества. Если их нет или их качество сомнительно, то делиться с властью своими доходами захотят лишь те, кому делиться нечем, имея в виду не себя, а других. Остальные предпочтут власть обманывать, оправдывая себя тем, что она, власть, и есть главный обманщик, вести с которым честную игру могут лишь дураки. Не принимая всего этого в расчет, борьбу с коррупцией и теневым бизнесом начинать бессмысленно. Можно, конечно, попробовать лечить бюрократический капитализм бюрократическими или авторитарно-бюрократическими методами. Но единственным позитивным результатом такой пробы станет негативный опыт, который, не исключено, поможет обществу изжить, наконец, иллюзии доправового морально-репрессивного сознания и понять, что природу вещей перехитрить нельзя.
[316]