ПОРЯДОК И СВОБОДА (зависимость между теневыми установками и политическими предпочтениями)

[293-294]

Наше исследование лишний раз подтвердило известную истину, согласно которой экономические и политические установки друг с другом не совпадают: между ними существует определенная зависимость, они могут взаимопересекаться и взаимоперепле-таться, но - не взаимонакладываться. Так, среди голосующих за коммунистов доля людей, которые имеют или хотели бы иметь собственный бизнес, в два с лишним раза меньше, чем среди сторонников "Яблока" (соответственно 14 и 31%). Это значит, что между установкой на экономическую инициативу и поли­тическими предпочтениями некоторая зависимость действительно существует. Но - не более того: ведь далеко не все избиратели "Яблока" и даже не их большинство - реальные или потенци­альные бизнесмены, равно как и не всем сторонникам компартии чужд предпринимательский дух. Поэтому и отношение различных электоральных групп к коррупции и теневой экономике есть смысл рассмотреть отдельно; это - самостоятельный и отно­сительно автономный исследовательский сюжет.

Этот сюжет тоже закладывался нами в программу социоло­гического опроса. Мы не могли его обойти уже потому, что ко Ремени проведения исследования накопилось немало фактов, свидетельствовавших о том, что многие люди демонстрируют очевидную склонность голосовать за кандидатуры теневых предпринимателей и криминальных авторитетов, а лидеры политических объединений обнаруживают готовность предоста-

[295]

вить теневикам места в партийных списках. Между тем связь между теневыми или антитеневыми установками избирателей и их поведением на выборах практически не привлекала вни­мания социологов, и мы хотели хоть в какой-то степени этот пробел восполнить.

Поэтому в анкету был включен и вопрос о предполагаемом голосовании респондентов на президентских выборах. Полу­ченная информация позволяет показать, как реагируют на кри­минально-теневую составляющую современной российской жизни избиратели той или иной политической ориентации и, что еще важнее, как выбор этой ориентации соотносится с отношени­ем к коррупции и теневой деятельности.

Однако прежде, чем приступать к изложению результатов опроса, мы должны сделать два предварительных замечания. Первое из них обусловлено временем его проведения и той расстановкой политических сил и фигур, которая имела тогда место на российской политической сцене. Дело в том, что в начале августа 1999 года на ней еще не было Путина, отобравшего вскоре у большинства других претендентов почти всех изби­рателей, что позволило ему уверенно выиграть президентские выборы. Но это не должно нас смущать. Более того, именно это, как ни покажется странным, дает возможность лучше по­нять особенности поддержавшего Путина (и продолжавшего поддерживать его после выборов) электорального большинства как большинства внутренне глубоко дифференцированного, ментально не однородного.

Новый президент шел на выборы под лозунгом наведения порядка, установления "диктатуры закона". Политическая ре­шимость, проявленная им в ходе второй чеченской войны, по­зволила ему стать персонифицированным воплощением идеи порядка в глазах преобладающей части российского общества и в кратчайший срок консолидировать ее вокруг своей фигу­ры. Эта консолидация перекрыла прежние довоенные разме­жевания и расколы, как бы надстроилась над ними. Но веДь избиратели, переметнувшиеся от других лидеров к Путину

[296]

остались прежними и разными. И эта их неоднородность ско-пее всего будет обнаруживать себя по мере того, как станут проявляться контуры того порядка, который намерен устано­вить в стране (а не только в Чечне, умиротворить которую все еще не удалось) ее новый лидер.

В сложившейся после ухода Ельцина ситуации упорядочи­вание в значительной степени равнозначно наступлению на коррупцию и теневую экономику. И чтобы прогнозировать воз­можную реакцию на такое наступление разных слоев населе­ния, совсем нелишне присмотреться к восприятию этих явле­ний людьми, которые во время нашего опроса собирались голосовать за Е. Примакова, Ю. Лужкова, С. Степашина, А. Лебедя и других лидеров, а потом влились в электорат Путина. Как политические деятели, способные претендовать на высший государственный пост, эти фигуры скорее всего принадлежат прошлому, но умонастроения их бывших сторонников могут сказаться и в будущем. Поэтому мы и склонны считать инфор­мацию, с которой познакомим читателя в данном разделе, не устаревшей, а реально и потенциально актуальной.

Второе предварительное замечание касается характера из­ложения полученных в ходе опроса данных. Мы не видим не­обходимости в той степени детализации, к которой прибегали в предыдущем разделе, - в данном случае достаточно зафик­сировать основные тенденции и зависимости между полити­ческими ориентациями россиян и их отношением к коррупци-онно-теневым связям. Мы ограничимся несколькими количественными показателями, которые позволят нам в самом общем виде показать, как в представлениях наших сограждан, принадлежавших во время опроса к разным электоральным гРУппам, популярная сегодня идея порядка сочетается с идеей экономической свободы, в том числе неупорядоченной свобо-Ды теневой деятельности. Тут мыслимы следующие позиции:

1) неупорядоченная свобода, включающая и свободу теневой деятельности, - это хорошо, ее надо сохранить как можно дольше.

[297]

2) неупорядоченная свобода - это плохо, но пока порядок не наведен, к ней надо приспосабливаться, используя ее с максимальной выгодой;

3) свободу надо упорядочить, приведя жизнь в соответствие с уже существующими законодательными нормами;

4) свободу надо упорядочить, сузив легальное пространство ее проявления;

5) свободу надо упорядочить, расширив легальное пространство ее проявления.

Определить в разных электоральных группах круг людей придерживающихся первых двух позиций, нам помогут отве­ты на вопросы анкеты, касающиеся готовности голосовать на выборах за криминального кандидата, лично соучаствовать в корпоративном бизнесе теневиков, а также отношения к не­плательщикам налогов и хождению "черного нала". Три дру­гие позиции представлены в вариантах ответа на вопрос о наи­более эффективных способах борьбы с коррупцией и теневой экономикой (ужесточение контроля за соблюдением действу­ющих законов; переход к чрезвычайному законодательству и диктатуре; смягчение законов ради создания благоприятных условий для развития легального предпринимательства). Ин­формацию, содержащуюся в ответах на другие вопросы анке­ты, мы можем без большого ущерба для понимания интересу­ющих нас зависимостей опустить.

Вместе с тем тема этого раздела понуждает нас сделать пред­метом исследования сюжет, который в предыдущем разделе мы не рассматривали. Нам важно было понять, насколько люди, собиравшиеся во время проведения нашего опроса голосовать за того или иного политика, надеялись, что именно он, став президентом, сумеет лучше других справиться с коррупцией, теневой экономикой и организованной преступностью. Если считали, что справится, значит, сама проблема их тревожит и их политические предпочтения диктовались заботой о наведении порядка; если нет, то это равносильно признанию, что постсоветская неупорядоченность либо их вполне устраивает,

[298]

либо они не верят, что она преодолима, и намеревались голосовать, руководствуясь какими-то другими мотивами. Такой вопрос анкету был включен, и ответы на него, на наш взгляд, пред­ставляют интерес и после того, как выборы состоялись и в Кремле появился новый хозяин. Потому что, повторим, умонастроения избирателей, отошедших от других политиков к Путину, оста­лись прежними.

Итак, чем же отличалось в августе 1999 года восприятие теневых отношений людьми разных политических ориентации? Чтобы четче и рельефнее представить основные тенденции, мы решили не описывать подробно каждую электоральную груп­пу, а выделили четыре основные категории избирателей: ульт­раправые (националисты), правые, левые, а также те, кто не похож ни на первых, ни на вторых, ни на третьих и кого мы назвали сторонниками генеральского порядка. При этом пра­вые и левые не всегда выделялись нами на основании того, к какому крылу относили себя те или иные политики и в какие союзы друг с другом вступали. К правым мы причислили всех, кто в оценках криминально-теневых отношений был близок к сторонникам С. Кириенко, а к левым - примыкавших к изби­рателям Г. Зюганова 1.

И последнее. Принимая во внимание, что после проведения опроса прошло сравнительно немного времени и что нас инте­ресует прежде всего электорат Путина, сформировавшийся из бывших сторонников других лидеров и охватывающий почти весь современный некоммунистический сегмент российского обще­ства, мы - ради удобства изложения - будем рассказывать о раз­личных электоральных группах не в прошедшем, а в настоящем времени, - даже в тех случаях, когда группы эти уже распались.

1 Учитывая, что численность респондентов в трех электоральных групах из восьми, анализируемых в статье, во время опроса не достигала ста­тически значимой нормы, мы избегали фиксировать обнаруженные в этих группах тенденции в процентных показателях. Вместе с тем группы эти достаточно представительны, чтобы судить о самих тенденциях.

[299]

Ультраправые

Принято считать, что правая часть российского общества порвала с коммунизмом полностью и окончательно, а левая все еще живет ностальгическими воспоминаниями. Это не совсем так. Любой общественный порядок имеет официальную и те­невую составляющие, свою объявленную норму и свои отклонения от нее мы исходили из гипотетического предположе­ния, что от коммунистических времен левые унаследовали норму, а правые - отклонения от нее, но, в конечном счете, и те, и другие - продукты распада советского прошлого независимо от того, сколько лет они в нем прожили и как к нему относят­ся.

Теневым соблазнам, судя тю нашим данным, больше всех подвержены ультраправые, самым заметным политическим представителем которых во время проведения опроса был В. Жи­риновский. Они молоды, энергичны, лучше многих других приспосабливаются к жизни. Среди них почти нет людей с вузовскими дипломами, но и не имеющих аттестата об окон­чании средней школы тоже сравнительно немного. Живут в основном в провинции, причем не столько в деревне, сколько в небольших городах. По всем социологическим опросам (наш -не исключение) в их среде самый значительный процент на­ционалистов, ставящих интересы русских выше интересов других российских народов. Полученная нами информация дает ос­нования предположить, что (их социальный идеал - это бреж­невский "развитой социализм" (в его теневой ипостаси), при­способленный к рыночным условиям и устраняющий конкуренцию со стороны "инородцев".

Больше половины жириновцев (самый высокий показатель среди всех электоральных групп) готовы отдать свои голоса на выборах криминальному кандидату, между тем как прин­ципиально отказывающихся голосовать за него не набирается и четверти. Почти каждый второй заявляет о своем желаний лично соучаствовать - вместе с производственным начальством, в

[300]

теневом бизнесе, а о нежелании - лишь один из четырех. Важная деталь: ультраправые благосклонно относятся прежде всего к таким нелегальным отношениям и связям, которые со­здаются совместно с руководством и под его покровительством, а не в обход его. В их глазах теневой бизнес допустим и жела­телен в первую очередь постольку, поскольку он становится нормой жизни властных и производственных корпораций, охватывая и верхи, и низы общества, взаимопопустительству-юшие друг другу.

Лидеру ЛДПР, включившему перед парламентскими выбо­рами в свой избирательный список людей с криминальной ре­путацией, в проницательности не откажешь: он понимал, с кем имеет дело и чего ждут от него его избиратели. Мечта боль­шинства жириновцев - упорядоченный и управляемый всена­родный криминал, введенный в институциональное русло, а не криминал индивидуальный, стихийный и "дикий", корпо­ративными связями не опосредованный. К последнему они относятся явно настороженно, о чем можно судить по их вос­приятию индивидуальных рядовых неплательщиков налогов: не одобряет такое поведение почти половина жириновцев (боль­ше - только среди сторонников Зюганова). И наоборот, когда речь заходит о сокрытии доходов под патронажем руководите­лей, ультраправые демонстрируют чрезвычайно высокую тер­пимость: скажем, процент тех, кто осуждает выплату денег в обход платежной ведомости, в их рядах наименьший, а доля тех, кто одобряет или относится "с пониманием" (она прибли­жается к двум третям), - одна из самых значительных.

Все это не означает, что российские ультраправые вообще против борьбы с коррупцией и теневым бизнесом. Почти каж-Дыи второй среди них верит, что именно их лидер справится с Данной проблемой лучше других. Не исключено, что они как Раз и имеют в виду такую борьбу с криминалом, которая направлена в первую очередь против "инородцев" и отщепенцев-индивидуалистов. Если так, то это говорит об ориентации на избирательное применение юридических санкций к "чужим",

[301]

или "чуждым", и организацию жизни "по понятиям" для всех остальных ("своих", или "социально близких").

Аналогичное предположение правомерно и в отношении средств, которые жириновцы считают нужными в данном слу­чае использовать: примерно каждый третий из них делает упор на контроль за соблюдением существующих законов (очевид. но, "инородцами" и отщепенцами), каждый четвертый - на диктаторскую власть (предполагается, наверное, что она бу­дет подавлять не их, а других) и столько же - на либерализа­цию бизнеса (надо полагать, с выгодой для себя и себе подоб­ных и с ущербом для всех прочих). Интересно, что в этом отношении сторонники Жириновского раздроблены больше, чем кто бы то ни было, - лишнее подтверждение того, что консо­лидирует их не идея утверждения равной для всех законнос­ти, а идея неравенства (прежде всего этнического) в беззако­нии.

Правые

А теперь посмотрим на ту часть населения, которая в дни нашего опроса выражала поддержку С. Кириенко, Ю. Лужко­ву и Г. Явлинскому. Мы объединили этих избирателей в одну группу, потому что под интересующим нас углом зрения они выглядят очень похожими. И, как ни покажется странным, при таком ракурсе они обнаруживают близость именно к жириновцам!

Это проявляется и в благожелательном отношении к непла­тельщикам налогов, и в готовности отдать голоса криминаль­ному авторитету, и в предрасположенности к высокодоходно­му труду в криминальной среде. Ближе всех к ультраправым -сторонники Кириенко (терпимостью к сокрытию доходов они даже превосходят жириновцев), за ними идут приверженцы московского мэра, а избиратели лидера "Яблока" этот ряд за­мыкают. За криминального авторитета, к примеру, готова про" голосовать половина кириенковцев, среди лужковцев таких -42%, а среди явлинцев - 35%. Примерно такие же пропорций

[302]

обнаруживаются и в реакциях на другие интересовавшие нас вопросы. Если учесть, что большинство правых тоже люди относительно молодые и, по нынешним меркам, неплохо обес­печенные, а уровень их образования значительно выше, чем у жириновцев, а также то, что в их составе гораздо заметнее представлены жители крупных городов, сам собой напраши­вается вывод, к которому мы пришли в предыдущем разделе: какие бы признаки - экономические или политические - ни использовались как группообразующие, в любом случае выяс­няется, что теневым соблазнам в современной России больше всего подвержена самая молодая, энергичная и благополучная часть общества] независимо от того - можем мы теперь доба­вить, - где живут эти люди и каков уровень их образования.

Единственное, чего нельзя обнаружить у правых, так это явного предпочтения, отдаваемого патронажно-корпоративным тене­вым связям перед теневым индивидуализмом. Это значит, что они, в отличие от ультраправых, озабочены не столько созда­нием русского теневого порядка, сколько тем, чтобы любое упорядочивание не обернулось ограничением свободы, в том числе и свободы теневой деятельности.;\Не удивительно, что правые меньше, чем кто бы то ни было, рассчитывают на то, что лидеры, за которых они во время проведения опроса со­бирались голосовать, справятся с коррупцией и теневой эко­номикой: на Кириенко в этом отношении возлагает надежды лишь четверть его сторонников, на Лужкова и Явлинского чуть больше, но все равно меньше трети. Тут обеспокоены, похо­же, не столько неупорядоченностью свободы, сколько тем, что новый порядок может оказаться реанимацией старой несвобо­ды.

Поэтому, наверное, правые более настороженно, чем остальные, Реагируют на такие слова, как "чрезвычайщина" и "диктату-Ра : поборников авторитарных методов борьбы с экономичес­ким криминалом в их среде немного (14-15% среди сторонни­ке Явлинского и Кириенко и 22% среди симпатизирующих Лужкову). Здесь не мечтают о российском Пиночете, не без

[303]

оснований опасаясь, что в отечественном исполнении борьба с противниками экономической свободы обернется бюрокра­тическим диктатом над ее сторонниками.

Однако и к дальнейшей либерализации экономики правые относятся сдержаннее, чем можно было предположить. Да, доля "либерализаторов" в их рядах значительнее, чем в других элек­торальных группах российского общества (среди кириенков-цев таких треть, среди лужковцев и явлинцев, соответствен­но, 27 и 29%). Но эти цифры не настолько выразительны, чтобы говорить о внятной и устойчивой тенденции. Возможно, пра­вые сомневаются в том, что между смягчением законов и обуз­данием экономической преступности существует прямая зави­симость. Но вполне возможно и другое: ведь речь, как правило, идет не о предпринимателях, а о наемных работниках, и вот для них-то, судя по всему, связь между расширением свободы бизнеса и их собственной свободой не столь очевидна, как для самих бизнесменов. Примерно такие же умонастроения мы могли наблюдать у ПРЕДпредпринимателей; наши правые в этом от­ношении от них почти не отличаются. Похоже, те из них, кто не принадлежит к предпринимательскому классу, рассматри­вают и оценивают жизнь не в координатах "настоящее - бу­дущее", а в координатах "настоящее - прошлое"; они хотят сохранить то, что есть, а боязнь отката к тому, что было, вы­тесняет из их сознания вопрос о том, к чему и как двигаться дальше, делает его отвлеченным и неактуальным.

Разумеется, в этом желании сохранить полученные свобо­ды (включая свободу теневой деятельности) могут быть раз­личные нюансы, и некоторые из них наш опрос обнаружил: например, кириенковцев, чья податливость на теневые соблаз­ны почти такая же, как у жириновцев, главная проблема ли­берального мировоззрения (как соединить свободу с порядком) волнует, кажется, явно меньше, чем явлинцев. Первые, насколько можно судить по нашим данным, чаще склоняются к мысли, что неупорядоченная свобода - это нормально, и ее поэтому надо сохранять и расширять, а вторые острее ощущают ее си-

[304]

-туативность, временность, а быть может, и ненормальность. Поэтому и их готовность пользоваться плодами такой свобо­ды не столь впечатляюща, как у кириенковцев. Это сближает «влинцев с левыми, однако у последних, как мы попытаемся показать, мотивация скорее всего иная.

Левые

Политический союз Е. Примакова и Ю. Лужкова, заключенный ими в преддверии парламентских выборов, слабо соотносится с тем, как их тогдашние потенциальные избиратели воспри­нимали постсоветскую теневую реальность и как к ней при­спосабливались. Мы видели, что сторонники московского мэра в данном отношении близки к сторонникам правых лидеров. Что касается симпатизирующих Примакову, то они примыка­ют к левым, поддерживающим Зюганова.

Это не покажется странным, если учесть, что зюгановцы и примаковцы не очень отличаются друг от друга возрастом (среди тех и других очень высок процент пожилых людей) и очень близки самооценкой своего материального положения - чрез­вычайно низкой. Правда, среди примаковцев заметно выше процент жителей крупных городов (в данном отношении они примыкают к правым) и людей с высшим образованием (хотя процент этот и ниже, чем у правых). Эти различия не могли не сказаться на восприятии интересующих нас жизненных сюжетов, но взаимопритяжение избирателей двух лидеров все же несопоставимо сильнее, чем их взаимоотталкивание. I Мы предположили, что левые, в отличие от правых, унас­ледовали от советского прошлого прежде всего его официаль­ные нормы (идеологические или моральные), а не теневые от­клонения от них. И это предположение в значительной степени подтвердилось. В составе примаковцев и зюгановцев заметно меньше доля людей, готовых проголосовать за криминального авторитета (соответственно 30 и 32%) или непосредственно участвовать в теневой деятельности (18 и 25%), тогда как

[305]

у правых максимальные показатели в полтора-два раза выше Нечто похожее наблюдается и в отношении левых к неуплате налогов. Так, самый популярный способ сокрытия доходов (по­лучение денег в обход платежной ведомости) вызывал одоб­рение или понимание у 34% сторонников Зюганова и 40% сто­ронников Примакова, между тем как у правых совокупная численность "одобряющих" и "понимающих" порой превышает две трети.

Нетрудно заметить, однако, что и в рядах левых немало людей от теневых соблазнов не защищенных. Это дает нам право предположить, что и те, кто такие соблазны отвергает, руко­водствуются не только идеологическими и моральными огра­ничителями, унаследованными от советской эпохи. Способность противостоять искушению обнаруживается лишь тогда, когда появляется само искушение, - об этом мы подробно говорили в предыдущей главе, анализируя взаимосвязь жизненных цен­ностей и экономических интересов. Между тем нынешние рос­сийские левые тем-то и отличаются от правых, что жизнь их, как правило, не искушает и искушать не может: многие из них находятся в таком возрасте (среди зюгановцев пенсионеры со­ставляют больше половины, а среди примаковцев — около 40%), когда самим им рассчитывать на сокрытие доходов и иную те­невую деятельность не приходится. Возможно, законопослуш­ных идеалистов и этических максималистов в их среде боль­ше, чем у правых, но нельзя исключать и того, что многие из протестующих в наши дни против постсоветской нелегальщи­ны при советском порядке чувствовали себя комфортно имен­но потому, что порядок этот, наряду с официальной составля­ющей, имел и составляющую теневую.^

Если правые делают ставку прежде всего на сохранение или расширение неупорядоченной свободы, то левые, не имея, как правило, возможностей воспользоваться ею, должны, по логи­ке вещей, уповать на обеспечение порядка. Какой же порядок они хотели бы видеть в России и какие средства считают наи­более подходящими, чтобы его обеспечить?

[306]

Вряд ли кого-то удивит непопулярность в их глазах идеи обуздания коррупции и теневого бизнеса посредством либерали­зации российской экономики; идею эту поддерживали 11% зюгановцев и 17% примаковцев, что в два-три раза меньше, чем мы наблюдали у правых. В свою очередь, доля "авторитарис­тов", выступающих за чрезвычайные законы и диктатуру, здесь в полтора-два раза больше, чем у правых (32% зюгановцев и 28% примаковцев). Эти цифры позволяют говорить о повышенной предрасположенности левых к реставрации диктаторского по­литического режима в прежней (коммунистической) или какой-то обновленной форме. Но все же такие настроения здесь не преобладают. Если "либерализаторов" среди зюгановцев и при­маковцев намного меньше, чем "авторитаристов", то "стаби­лизаторов", считающих, что для обуздания криминально-теневой стихии достаточно обеспечить соблюдение действующих за­конов, значительно больше (по 41%).

Это значит, что морально-репрессивный тип сознания, кон­солидирующий левых, существует здесь в двух разновиднос­тях - радикальной и умеренной, причем вторая разновидность проявляется рельефнее, чем первая, хотя и первая представле­на в умонастроениях левых гораздо заметнее, чем у правых. Это означает также, что и лидер КПРФ, и бывший российский премьер олицетворяют в глазах многих их сторонников не столько возврат в прошлое, сколько своего рода компромисс между прошлым и настоящим. Те и другие мечтают о ликвидации разрыва между официальной нормой и теневой практикой, норма же может иметься в виду как прежняя, так и нынешняя. Одна­ко политических фигур, персонифицирующих бескомпромиссное Утверждение нынешней нормы, в постсоветской истории пока не было (Путин, повторим, ко времени нашего опроса не ус-Пел стать даже премьером). Поэтому символические образы Рыцарей порядка левые скорее всего ищут и находят в советс­ки эпохе: или в опыте чрезвычайщины, олицетворением которого является Сталин, или в андроповской попытке очищения брежневского "развитого социализма" от коррупционно-тене-

[307]

вых наростов - попытке, которая не успела захлебнуться в ко­роткие месяцы правления Андропова и потому многими до сих пор идеализируется.

Любое административное наступление власти на коррупцию и теневую экономику, если оно начнется, в рядах левых най­дет, безусловно, более сочувственный и благодарный отклик чем у правых. Потому что это будет наступлением не столько на них, сколько на других. Воспринимают ли, однако, Зюгано­ва и Примакова как лидеров, способных возглавить такое на­ступление и успешно осуществить его? На первого надежды в этом отношении возлагают 46% его сторонников, на второго -41%. Это больше, чем у правых, но не настолько, чтобы ут­верждать: левые, мол, уже нашли преемников на роль Андро­пова и верят, что эта роль их лидерам по плечу. И вовсе не случайно, наверное, появление на политической сцене Путина очень скоро вызвало массовый отток к нему левых избирате­лей, как не случайно и то, что среди примаковцев перебежчи­ков оказалось намного больше, чем среди зюгановцев. Ведь Примаков, в отличие от Зюганова, олицетворяет компромисс между коммунистическим прошлым и посткоммунистическим настоящим в пользу настоящего, а не прошлого, за ним идут люди, большинство которых реанимация коммунизма ни в старом, ни в обновленном виде не вдохновляет. Поэтому бывшему пре­мьеру перед выборами было гораздо труднее, чем коммунис­тическому лидеру, конкурировать с премьером действовавшим, сделавшим ставку на некоммунистический порядок и демон­стрировавшим решимость в его наведении - пусть даже и в локальном чеченском масштабе.