Возражение: кому нужны мосты в неизвестность?

Мы считаем, что школы зависят от политической и экономической структуры общества. Мы полагаем, что если мы сможем изменить стиль политического руководства, или способствовать развитию интересов какого-нибудь класса, или поменять форму собственности на средства производства, то школьная система соответственно изменится. Предлагаемые мной образовательные институты будут служить обществу, которое еще не существует, хотя нынешнее разочарование в школах само является потенциально большой силой, чтобы вызвать желание перемен в социальном устройстве. И обычное возражение звучит так: зачем направлять энергию на строительство мостов в неизвестность вместо того, чтобы попробовать изменить сначала не школы, а политическую и экономическую систему?

Это возражение, однако, недооценивает фундаментальную политическую и экономическую природу самой школьной системы, а также политический потенциал, связанный с любыми выпадами против нее. Главное состоит в том, что школы перестали зависеть от идеологии, исповедуемой любым правительством или рыночной организацией. Другие основные социальные институты в разных странах могут быть различны: семья, партия, церковь или пресса. Но школьная система везде имеет одну и ту же структуру, везде скрытый учебный план воздействует одинаково. Независимо ни от чего она формирует потребителя, который ценит институциональные товары ширпотреба выше непрофессиональной помощи соседа.

Повсюду скрытый учебный план вышколивания навязывает гражданам миф о том, что бюрократическое руководство научными знаниями эффективно и доброжелательно. Везде тот же самый учебный план внушает ученикам, что рост производства приведет к лучшей жизни. И повсеместно это развивает привычку к провальному потреблению и отчужденному производству, терпимости к зависимости от социальных институтов и признанию институциональных рангов. Скрытый учебный план школ делает это, не обращая внимания на усилия некоторых учителей противостоять этому независимо от того, какая в стране принята идеология.

Другими словами, школы в основе своей одинаковы во всех странах, будь они фашистскими, демократическими или социалистическими, большими или маленькими, богатыми или бедными. Эта повсеместная идентичность школьной системы принуждает нас признать абсолютную всемирную идентичность мифа, способа производства и методов социального контроля, несмотря на большое разнообразие мифологий, в которых этот миф находит свое выражение.

Глядя на эту идентичность, уже не решаешься утверждать, что школы на самом деле зависят от социологических переменных. И это означает, что надеяться на фундаментальные изменения в школьной системе в результате социальных и экономических изменений тоже иллюзия. Более того, эта иллюзия дарует школе — репродуктивному органу потребительского общества — почти безусловную неприкосновенность.

Здесь интересен пример Китая. Три тысячелетия Китай защищал высшее образование при помощи абсолютной разобщенности процесса учения и привилегий, предоставляемых экзаменами на мандарина. Для того, чтобы стать мировой державой и современным государством, Китай принял международный тип школьного обучения. Когда-нибудь мы узнаем, превратится ли Великая Культурная Революция в первую успешную попытку освобождения социальных институтов общества от школ.

Даже частичное введение в действие новых образовательных институтов, которые были бы качественно иными, нежели школы, будет ударом по наиболее чувствительным связям всюду проникающего явления, которое организовано государством во всех странах. Политическая программа, которая не признает явно необходимости освобождения от школ, не революционна. Она демагогически требует еще больше того же самого. Любую большую политическую программу 1970-х гг. нужно оценивать этой мерой: насколько ясно заявляется в ней необходимость освобождения от школ и в какой мере это становится определяющим критерием оценки качества образования в том обществе, которое эта программа выставляет своей целью.

Борьба против всевластия мирового рынка и сильных политиков может выходить за пределы возможностей бедных сообществ или стран, но эта слабость лишний раз подчеркивает важность освобождения каждого общества посредством изменения его образовательной структуры — изменения, которое может себе позволить любое общество.

Общие характеристики новых образовательных институтов

Хорошая образовательная система должна иметь три цели: она должна давать всем, кто хочет учиться, доступ к имеющимся ресурсам в любое время их жизни независимо от возраста; позволять всем поделиться своими знаниями с теми, кто хочет научиться этому от них; наконец, предоставлять каждому желающему возможность ознакомиться с проблемами общества и обсудить их. Такая система потребует применения к образованию конституционных гарантий — учащихся нельзя будет вынуждать подчиняться обязательному учебному плану или дискриминировать на основании того, обладают ли они свидетельствами или дипломами. Нельзя вынуждать людей поддерживать путем регрессивного налогообложения огромный профессиональный аппарат педагогов и здания, которые фактически ограничивают возможности общественности для учения услугами профессионалов, предлагаемыми на рынок. Система должна использовать современные технологии, создающие возможность свободы высказывания, свободы собраний и свободы печати, действительно универсальные и, следовательно, полностью образовательные.

Школы спроектированы так, как будто во всем в жизни есть какой-то секрет, от знания которого зависит качество жизни, как будто эти секреты можно узнать только в определенной последовательности и раскрыть их может только учитель. Человек с зашколенным умом постигает мир как пирамиду расставленных по порядку пакетов, доступных только тем, кто имеет соответствующий ярлык. Новые образовательные институты обрушивают эту пирамиду. Они ставят своей целью облегчить ученику доступ ко всем тайнам мира, позволить ему хотя бы заглянуть в окна центра управления или парламента, если уж он не может войти туда через дверь. Более того, такие новые социальные институты должны быть каналами, через которые учащийся мог бы общаться со сверстниками и старшими, которые находятся за пределами его непосредственного горизонта, независимо от того, есть ли у него диплом и соответствующая практике и правилам история обучения.

Я уверен, что существует не больше четырех — возможно, даже трех — различных каналов учения или полей обмена знаниями, которые при изменении способа учения могут сохранить все свои необходимые ресурсы. Ребенок растет в мире вещей, окруженный людьми, которые служат ему примерами и моделями навыков и ценностей. Он находит сверстников, с которыми может спорить, соревноваться, сотрудничать и обсуждать; если ребенку повезет, он встретится с критикой со стороны опытных старших, которые действительно заинтересованы в его продвижении. Предметы, модели, сверстники и старшие — это четыре ресурса, и все они требуют разных соглашений о свободном доступе к ним каждого человека.

Я буду использовать слова «паутина возможностей» для сети, обозначающей конкретный путь получения доступа к каждому из четырех наборов ресурсов. Слово «сеть» используется, к сожалению, для обозначения каналов, занимающихся в основном индоктринацией, обучением и развлечением. Но это же слово можно употребить для наименования телефонной и почтовой службы, которые доступны людям, желающим послать сообщение друг другу. Хотелось бы, конечно, иметь другое слово для обозначения такой сетчатой структуры взаимного доступа, слово, менее дезориентирующее, менее испорченное повседневным употреблением и более ясно указывающее на то, что любая организация такого типа имеет законодательные, организационные и технические аспекты. Не найдя такого термина, я попытаюсь вернуть первородный смысл уже принятому термину и использовать его как синоним термина «образовательная сеть».

Людям необходима новая сеть, доступная для широкой публики и дающая широкие и равные возможности для учения и преподавания.

Приведу пример: один и тот же уровень технологии используется на телевидении и при магнитофонной записи. Сейчас все латиноамериканские страны ввели телевидение: в Боливии правительство шесть лет назад финансировало строительство телевизионных станций при наличии не более семи тысяч телевизионных приемников на четыре миллиона граждан. На деньги, вложенные сейчас в установку телевидения в Латинской Америке, можно было бы обеспечить каждого пятого взрослого магнитофоном. Этих денег хватило бы на приобретение практически неограниченной библиотеки записей, даже в отдаленных деревнях, а также на обильное снабжение кассетами без записи. Эта магнитофонная сеть, конечно, радикально отличалась бы от существующей телевизионной сети. Она давала бы возможность свободного выражения: грамотные и безграмотные сочинения могли бы одинаково свободно записываться, сохраняться и распространяться, представляя мнения участников. Вместо этого производятся инвестиции в телевидение, разносящее по континенту институциональные программы бюрократов, политиканов и педагогов, которые они или их спонсоры считают хорошими и востребованными народом.

Технология может поддерживать в равной степени как развитие бюрократии и преподавание, так и развитие независимости и учение.

Четыре сети

Планирование новых образовательных институтов должно начинаться не с изучения административных целей директора или президента, не с анализа целей научения, как их формулируют профессиональные педагоги, и не с вопроса об учебных целях некоего гипотетического класса людей. Оно должно начинаться не с вопроса «Что должно быть выучено?», а с вопроса «Какие вещи и какие люди должны окружать ученика, для того чтобы происходило учение?».

Каждый желающий учиться знает, что ему нужны информация и критический отклик на нее. Информация может быть получена от предметов и от людей. В хорошей образовательной системе доступ к предметам возможен по личной заявке ученика, а доступ к тем, кто владеет информацией, требует и их согласия. Критика также может поступать по двум каналам: от ровесников и от старших, т. е. от разделяющих мой интерес и от тех, кто готов поделиться со мной своим опытом. Сверстники могут быть коллегами, перед которыми встал тот же вопрос, компаньонами по играм и развлечениям (или по трудностям), готовыми и к прогулкам, и к любым играм. Старшие могут посоветовать, какой метод когда использовать, какую компанию для какого дела искать. Они могут помочь поставить правильный вопрос или прийти на помощь, если не находится ответ. Эти ресурсы, как правило, в изобилии. Но они не являются общепринятыми образовательными ресурсами, и доступ к ним для учебных целей не так уж легок, особенно для бедных. Нужно понять, что новые образовательные структуры устраиваются так, чтобы облегчить доступ к этим ресурсам тех, кто их сознательно ищет для своего образования. Чтобы установить такую паутиноподобную структуру, требуются административные, технологические и особенно юридические соглашения.

Образовательные ресурсы обычно классифицируют соответственно целям учебного плана педагогов. Я предлагаю сделать наоборот: наметить четыре разных подхода, дающие ученикам доступ к образовательным ресурсам, которые помогут им определить свои собственные цели и в дальнейшем достичь их:

Служба рекомендации образовательных объектов, которая облегчает доступ к предметам или процессам, используемым для формального учения. Некоторые из этих объектов могут специально предназначаться для этой цели, или храниться в библиотеках, прокатных бюро, лабораториях, или быть выставлены для осмотра в таких местах, как музеи или театры; другие могут повседневно использоваться на фабриках, в аэропортах или на фермах и выдаваться ученикам в часы, свободные от работы, или как подмастерьям.

Служба обмена навыками, которая позволяет людям перечислить имеющиеся у них навыки, условия, на которых они согласны служить моделью для тех, кто хочет этим навыкам научиться, и адрес, по которому их можно найти.

Служба подбора партнеров — коммуникационная сеть, которая позволяет людям описать учебную деятельность, в которой они хотят участвовать, и найти партнера для совместного исследования.

Служба рекомендации Старших Преподавателей, которые могут быть перечислены в справочнике, дающем адреса и резюме профессионалов с высшим образованием, профессионалов без высшего образования и «свободных художников» вместе с условиями доступа к их услугам. Такие педагоги, как мы увидим, могут быть выбраны в результате опроса или по рекомендации их прежних клиентов.

Служба рекомендации образовательных объектов

Предметы есть базовый ресурс для учения. Насыщенность окружающей среды и характер отношений между личностью и средой определяют, сколь многому человек может научиться спонтанно. Формальное учение, с одной стороны, требует специального доступа к обычным вещам, а с другой — легкого и надежного доступа к специальным предметам, сделанным для образовательных целей. Примером первого служит особое право возиться с машиной в гараже и даже разбирать ее. Примером второго является общее право использовать счеты, компьютер, книгу, ботанический сад или машину, предоставленные в полное распоряжение ученикам.

Сейчас внимание общества сфокусировано на неравенстве между богатыми и бедными детьми в их доступе к предметам и в способе обращения с ними. ОЕО[31]и другие организации, пытаясь уравнять шансы богатых и бедных, стараются произвести для бедных детей больше образовательного оборудования. Более радикальным было бы признать, что в городе и богатые, и бедные дети искусственно ограждаются от общения с большинством вещей, которые их окружают. Дети, находящиеся в возрасте пластичности и эффективного понимания, должны проникнуть сквозь два барьера, препятствующие познанию: один находится в самих вещах, другой касается социальных институтов. Промышленное проектирование создает мир вещей, которые сопротивляются проникновению в их природу, а школы открывают ученикам мир вещей согласно своим установкам.

После короткого визита в Нью-Йорк женщина из мексиканской деревни рассказала мне, как она была потрясена тем фактом, что в магазинах продают «только товары с косметикой». Я понял ее так, что промышленные товары докладывают потребителям о своей привлекательности и ничего не говорят о своей сущности. Промышленность окружает людей артефактами, которые может понять только специалист или человек, непосредственно имевший с ними дело. Неспециалист будет обескуражен безуспешными попытками понять, отчего часы тикают, телефон звонит, а машинка печатает, причем его предупреждают, что все они сломаются, если он попробует понять, как они устроены. Он может сказать, что транзистор — деталь радиоприемника, но не может сказать, для чего он нужен. Этот способ проектирования направлен на поддержку неизобретательности общества, в котором «специалистам» все легче прятаться от оценки за своей «опытностью».

Созданная человеком среда стала непостижимой, как природа для дикаря. При этом образовательные материалы монополизированы школой. Простые образовательные объекты стали слишком дорогими в упаковке индустрии знаний. Они стали специальными инструментами профессиональных педагогов, и их стоимость все увеличивается в результате их усилий стимулировать и среду, и учителей.

Учитель ревнует к учебнику, который он определяет как свой профессиональный инструмент. Ученик может возненавидеть лабораторию, потому что она ассоциируется у него со школьными занятиями. Администратор рационализирует свою протекционистскую позицию по отношению к библиотеке как защиту дорогого общественного оборудования от тех, кто будет играть, а не учиться. В этой атмосфере ученик слишком часто идет в лабораторию, берет карту, энциклопедию или микроскоп только изредка, когда ему настоятельно советует сделать это учебный план. Даже произведения великих классиков становятся лишь препятствием для перехода в следующий класс, а не отмечают новый поворот в личной жизни. Школа забирает вещи из повседневного использования, навешивая на них ярлык образовательного инструмента.

Если мы освободимся от школ, обе тенденции должны изменить свой знак. Общая физическая среда станет доступной. Ее ресурсы изучения физики, которые стали учительским инструментом, должны снова стать общедоступными для самостоятельного учения. Использование вещей только как составляющей учебного плана может иметь даже худшее влияние, чем просто удаление их из среды. Это может испортить отношение учеников к обыкновенным предметам.

Важное значение имеют игры. Я не имею в виду игры, проходящие по департаменту физического образования (такие, как футбол и баскетбол), которые школы используют только для того, чтобы поднять доход и престиж, в которых они заинтересованы ради капиталовложений. Как понимают и сами участники, эти предприятия, проводящиеся в форме похожих на войну турниров, определяются игровой природой спорта и используются для подкрепления соревновательного характера школ. Я имею в виду не их, а образовательные игры, которые дают уникальный повод сделать понятной формальную систему. Теория множеств, лингвистика, логика высказываний, геометрия, физика и даже химия сами открываются с легкостью тем, кто играет в эти игры. Мой друг пошел на мексиканский рынок с настольной игрой «Wff'n Proof», состоявшей из нескольких костей, на которых были напечатаны двенадцать логических символов. Он показал детям две или три комбинации, которые образуют правильное предложение, и в течение первого часа по индукции некоторые из зевак схватили принцип. Через несколько часов игры по формально-логическим правилам некоторые дети оказались способны ввести других в фундаментальные правила логических доказательств. А некоторые просто ушли.

Фактически для некоторых детей такие игры есть особая форма освобождающего познания: они осознают тот факт, что формальная система построена на допускающих изменения аксиомах и что концептуальные операции имеют игровую природу. Они также просты, дешевы и — в широком смысле — могут быть организованы самими игроками. Использованные вне учебного плана, такие игры дают возможность для выявления и развития необычных талантов, в то время как школьные психологи часто считают этих талантливых ребят опасными, асоциальными или неуравновешенными. Когда в школе проводится какой-нибудь турнир, это вовсе не игра, а соревнование, в котором недостаток абстрактного мышления считается признаком неполноценности. Упражнения, которые для одних являются освободительными, для других оказываются смирительной рубашкой.

Контроль школы над образовательным оборудованием приводит еще к одному явлению: колоссально возрастают расходы на дешевые материалы. Чтобы один раз, когда этого требует расписание, воспользоваться ими, приходится платить за их приобретение, хранение и использование. А потом ученики вымещают на них свой гнев против школы, и оборудование снова приходится покупать.

Под стать неприступности учительского инструмента и недоступность современной свалки. В 1930-х гг. любой уважающий себя мальчишка умел починить автомобиль, но сейчас изготовители автомобилей отгородились колючей проволокой от каждого, за исключением специалистов-механиков. В прошедшую эпоху старый радиоприемник содержал достаточно катушек и конденсаторов, чтобы построить передатчик, который мог бы наполнить все окрестности радиовизгом с обратной связью. Транзисторный приемник более портативен, но никто не отважится его разобрать. Изменить это в высокоиндустриализированных странах колоссально трудно, но, по крайней мере, в третьем мире мы должны настаивать на том, чтобы образовательные соображения учитывались при изготовлении предметов.

Чтобы проиллюстрировать эту позицию, можно предложить в качестве модели следующий пример: потратив 10 млн долларов, можно было бы связать 40 тыс. деревушек в стране вроде Перу паутиной тропинок шестифутовой ширины и поддерживать их в рабочем состоянии, а кроме того, дать этой стране 200 тыс. трехколесных механических осликов, в среднем по пять на каждое селение. Примерно столько бедные страны такого размера тратят ежегодно на машины и дороги, которые используются сейчас только богатыми, а бедные сидят в своих деревнях, как в западне. Каждое из этих простых, но долговечных транспортных средств стоило бы 125 долларов — половину того, что платят за трансмиссию и шестисильный мотор. «Ослик» может делать 15 миль в час и нести груз до 850 фунтов (что достаточно для большинства нужд, исключая случаи, когда надо волочить деревья и стальные балки).

Политическая привлекательность такой транспортной системы для крестьян очевидна. Равно очевидна причина, по которой власть имущие — и, стало быть, автоматически имеющие машину — не заинтересованы в том, чтобы тратить деньги на тропы и замусоренные дороги с управляемыми ослами. Универсальный осел может работать, только если лидеры страны готовы установить национальное ограничение скорости, скажем, в 25 миль в час и приспособить к этому все общественные социальные институты. Модель не сможет работать, если будет воспринята только как временная мера.

Здесь не место прорабатывать политические, социальные, экономические, финансовые и технические возможности этой модели. Я хочу только показать, что образовательные соображения могут быть первичны при выборе альтернативы капиталоемкому транспорту. Можно спроектировать производство всех частей осла (стоимость при этом возрастет всего на 20 %) таким образом, чтобы каждый будущий его собственник, пройдя одно-двухмесячную подготовку, мог свободно ремонтировать его. Тогда станет возможно децентрализовать производство и перенести его на заводы, рассеянные по всей стране. Причем здесь было бы дополнительной выгодой не только включение образовательных расходов в производственные. Даже более существенно то, что долговечный двигатель, который практически любой может научиться ремонтировать и который всяким может использоваться как плуг и помпа, может дать гораздо более существенную образовательную пользу, чем непостижимые машины развитых стран.

Не только свалка, но и другие общественные места современного города стали недоступными. В американском обществе детям недоступно большинство мест и вещей на земле, хотя бы потому, что они частные. Но даже в обществе, которое обещает покончить с частной собственностью, детей держат в стороне от тех же самых мест и предметов, поскольку они рассматриваются как принадлежность особой области профессионалов, опасной для непосвященных. Начиная с прошлого поколения, стали недоступны железные дороги и пожарные станции. Однако, проявив некоторую изобретательность, нетрудно обеспечить безопасность таких мест. В освобожденном от школ обществе придется признать образовательную ценность некоторых процессов и артефактов и сделать их общедоступными. Конечно, некоторые рабочие сочтут неудобным допускать учеников на рабочие места, но это неудобство будет уравновешено большой образовательной ценностью.

Частные автомобили могут быть изгнаны с Манхэттена. Пять лет назад это было немыслимо. Сейчас определенные улицы Нью-Йорка закрыты в нечетные часы, и эта тенденция будет развиваться. Конечно, большинство улиц (не проспектов, а небольших улиц) должно быть закрыто для автомобильного движения и везде должна быть запрещена парковка. В городе, открытом для людей, преподавание материала, который теперь скрыт на складах и в лабораториях, можно перенести на открытые витрины хранилища, которое могут посещать дети и взрослые и не бояться при этом быть выгнанными.

Если цели учения станут не теми, что так долго правили школами и школьными учителями, образовательный рынок для учеников будет более разнообразным и определение образовательного артефакта будет менее жестким. Туда войдут магазины инструментов, библиотеки, лаборатории и игровые комнаты, фотолаборатория и офсетная печать, дающая возможность процветать местным газетам. Одни учебные центры могли бы содержать просмотровые кабины закрытых телевизионных сетей, другие — офисное оборудование для использования и ремонта. Везде стояли бы музыкальные автоматы или проигрыватели, одни специализировались бы в классической музыке, другие — в фольклоре разных народов, следующие — в джазе. Киноклубы соперничали бы друг с другом и с коммерческим телевидением. Выходы музеев могли бы стать сетями для выставок работ искусства, старого и нового, оригиналов и репродукций; возможно, этим руководили бы различные столичные музеи.

Для этой сети кадровая служба подбирала бы скорее хранителей, гидов и библиотекарей, чем учителей. Они могли бы направить своих клиентов из зоомагазина к коллекции раковин в музее или порекомендовать ближайший показ биологических видеозаписей в просмотровой кабине; руководить тест-контролем, диетой и другими видами превентивной медицины; рекомендовать тем, кто нуждается в совете «старших», тех преподавателей, кто мог бы его дать.

К финансированию сети «учебных объектов» могут быть приняты два различных подхода. Сообщество может определить максимальный бюджет для этой цели и направить его сразу на все участки сети, открытые для всех посетителей в разумное время. Или же сообщество решит дать каждому гражданину ограниченное право соответственно его возрастной группе на особый доступ к дорогим и редким материалам, а другие, более простые и распространенные материалы сделать доступными каждому.

Поиск ресурсов для материалов, изготавливаемых специально для образования, — это только один — и, возможно, самый дорогой — аспект строительства образовательного мира. Деньги, которые сейчас тратятся на священные атрибуты школьного ритуала, можно высвободить и дать всем гражданам свободный доступ к реальной жизни в городе. Тем, кто принимает на работу детей в возрасте 8-14 лет на пару часов в день, если условия занятости достаточно гуманны, можно дать специальный стимулирующий налог. Мы должны вернуться к традиции «бар мицва», или конфирмации. Я имею в виду, что мы должны сначала ограничить, а потом и вовсе исключить лишение детей гражданских прав и разрешить мальчикам 12 лет становиться мужчинами с полной ответственностью за свое участие в жизни сообщества. Многие люди школьного возраста больше знают о своих сообществах, чем социальные работники или советники. Конечно, они задают много бестактных вопросов и предлагают решения, угрожающие существованию бюрократии. Но им необходимо позволить — независимо от возраста — поставить свои знания и способности на службу подлинно народному правлению.

До самого последнего времени опасности, существующие в школе, сильно недооценивались по сравнению с опасностью ученичества в полиции, пожарной команде или индустрии развлечений. Было легко оправдывать существование школ, по крайней мере, в качестве средства защиты молодежи. Но этот аргумент больше не работает. Недавно я побывал в методистской церкви в Гарлеме, захваченной вооруженной группировкой «Молодые хозяева» в знак протеста против смерти Хулио Родана, юного пуэрториканца, найденного повешенным в тюремной камере. Я был знаком с лидерами группы, они как-то провели семестр в Куэрнавача. Когда я спросил, почему с ними нет Хуана, мне было сказано, что он «завязал с героином и поступил в университет».

Чтобы высвободить огромный образовательный потенциал, заложенный сейчас в заводы и оборудование, нужно в полной мере использовать планирование, стимулирование и законодательство. Не будет полного доступа к образовательным объектам, пока могучие частные фирмы сочетают законодательную поддержку, предоставляемую Биллем о правах, с поддержкой миллионов их потребителей и тысяч служащих, акционеров и поставщиков. Многое из мирового ноу-хау, большинство производственных процессов и самое интересное оборудование скрыто за стенами частных фирм вдали от их клиентов, служащих, акционеров, равно как и в целом от общества, законы и возможности которого позволяют им функционировать. Деньги, которые сейчас тратятся на рекламу в капиталистических странах, могли бы быть перенаправлены на образование такими фирмами, как «Дженерал электрик», NBC-TV или «Будвайзер». Заводы и работа на них должны быть реорганизованы так, чтобы их повседневные действия стали доступнее публике, — способом, дающим возможность желающим учиться, а компании, конечно, получать плату за это обучение.

Даже еще более ценный корпус научных объектов и данных сейчас исключен из общественного доступа и закрыт даже для квалифицированных ученых под предлогом национальной безопасности. До недавних пор наука была форумом, действовавшим, как мечта анархиста. Каждый человек, имеющий способности к исследованиям, мог получить доступ к инструментам и нанять в помощники группу сверстников. Сейчас бюрократизация и чрезмерная заорганизованность ставит многие научные достижения вне пределов досягаемости публики. Правда, осколки того, что циркулирует по международной сети научной информации, попадает на арену, где соревнуются национальные команды. Но в целом члены научного сообщества и артефакты, добытые им, закрыты в национальных и корпоративных программах, ориентированных на практические достижения и приводящих к сугубому обнищанию человека, который поддерживает эти нации и корпорации.

В мире, который контролируется — в сущности, взят в собственность — нациями и корпорациями, возможен лишь весьма ограниченный доступ к образовательным объектам. Но увеличение доступа к этим объектам, которое будет использовано для образовательных целей, поможет просветить нас и разрушить последние политические барьеры. Государственные школы передадут контроль над образовательным использованием объектов из частных в профессиональные руки. Изменение институционального статуса школ может позволить человеку использовать их для образования. Если частный или корпоративный контроль над образовательным аспектом «вещей» будет снят, тогда появится подлинная общественная собственность.

Обмен навыками

Преподаватель игры на гитаре в отличие от самой гитары не может стоять в музее, быть общественной собственностью или выдаваться напрокат. Преподаватель навыка принадлежит к другому классу ресурсов, нежели предметы, необходимые для обучения навыкам. Это не значит, что преподаватели необходимы всегда. Я могу взять в аренду не только гитару, но и записанные на пленке уроки игры на гитаре и карту аккордов и, пользуясь всем этим, могу сам научиться играть. Конечно, это дает мне преимущества — если доступные записи лучше, чем доступные учителя, или я могу учиться играть только поздно ночью, или если мелодии, которые я хочу исполнять, неизвестны в моей стране, или если мне неловко и я предпочитаю тренироваться в уединении.

Переписывать учителей навыков и вступать с ними в контакт нужно через другие каналы, нежели через предметы. Предметы доступны для пользования по распоряжению пользователя или могут быть сделаны доступными, а человек официально включается в ресурсы навыков, только если он на это согласен, и он вправе указать время, место и метод, которым он пользуется.

Учителей навыков следует также отличать от сверстников, которые тоже могут научить нас. Сверстники, которые хотят научиться одному и тому же, должны отправляться от общих интересов и возможностей; они будут вместе упражняться и улучшать навыки, которые у них есть: в баскетболе, танцах, туризме или обсуждении предметов по выбору. Передача навыков, напротив, собирает вместе кого-то, кто этот навык имеет, и тех, кто не имеет навыка и хочет научиться.

«Образец навыка» — это человек, который обладает навыком и готов продемонстрировать его на практике. Такая демонстрация часто составляет необходимый ресурс для потенциального ученика. Современные изобретения позволяют нам запечатлеть демонстрацию на кинолентах, картах; все же можно надеяться, что широкий спрос на личную демонстрацию сохранится, особенно это относится к коммуникационным навыкам. Примерно 10 тыс. взрослых выучили испанский язык в центре Куэрнавача — в основном люди, у которых была высокая мотивация, которые хотели приобрести близкую к родному языку беглость во втором языке. Когда они оказались перед выбором между тщательно спланированным обучением в классе или совместными упражнениями с парой других учащихся и носителем языка, следующим рутинной программе, большинство выбрало второе.

Для большинства широко распространенных навыков люди, демонстрирующие их, представляют собой только человеческий ресурс, который нам нужен или который мы получаем. Идет ли речь о разговорном навыке, вождении автомобиля, приготовлении пищи или использовании аппаратуры для связи, мы часто едва осознаем формальное обучение или учение, особенно после нашего первого опыта в изучаемом материале. Я не вижу причин, по которым другие сложные навыки, такие, как механические аспекты хирургии или игры на скрипке, чтение или использование справочников и каталогов, не могут быть освоены тем же путем.

Ученик с высокой мотивацией, не имеющий особых трудностей в учении, часто не нуждается ни в какой помощи, кроме показа того, чему он хочет научиться. Требовать от носителей навыков, чтобы они были прежде сертифицированы как педагоги, вовсе не нужно. Такое требование возникает потому, что людей учили не тому, чему они на самом деле хотели научиться. Все люди — даже те, кто с особыми трудностями, — учат определенные вещи в данный момент своей жизни и предпочтительно в особых обстоятельствах.

Навыки потому и редкость на теперешнем образовательном рынке, что те, кто способен демонстрировать их, не могут делать этого иначе как заручившись общественным доверием, подтвержденным свидетельством установленного образца. Мы настаиваем на том, чтобы те, кто помогает другим приобретать навыки, должны также знать, как диагностировать трудности в учении и как вдохновлять их носителей учиться. Короче говоря, мы требуем, чтобы они были педагогами. Люди, которые могут демонстрировать навыки, будут в изобилии, как только мы научимся распознавать их вне учительской профессии.

Объяснимо, хотя давно уже не оправданно желание «благородных семейств» иметь для своих наследников учителя и мастера в одном лице. Но стремление всех родителей иметь Аристотелей для своих Александров, очевидно, обречено на провал. Люди, способные одновременно и воодушевлять своих учеников, и демонстрировать высокую технику, так редки, и их так трудно найти, что и «наследникам престолов» в качестве учителей чаще достаются софисты, а не истинные философы.

Спрос на редкие навыки легко удовлетворить, даже если таких людей в самом деле мало, но тогда они должны быть легкодоступны. В 1940-е гг. появление радиомастеров, большинство из которых не прошло никакого формального обучения по этой специальности, отстало от проникновения радио в Латинскую Америку не более чем на два года. И эти радиомастера существовали до тех пор, пока транзисторные приемники, которые покупать дешевле, но чинить невозможно, не вытеснили их из этого ремесла. Сегодняшние технические школы не способны делать то, что умели делать эти люди, ремонтировавшие равно полезные, но более долговечные приемники.

Множество разнообразных корыстных интересов стоят на пути желающих поделиться своими навыками. Обычно человек, обладающий навыком, извлекает пользу из его дефицитности и не заинтересован в его распространении. Учитель, который специализируется на передаче навыка, извлекает пользу из нежелания ремесленника пустить собственного подмастерья на свое поле. Публика приучается верить, что навыки обладают ценностью и н<