Приоделись и ушли. Дети, как обычно остались дома, закрыв в коридоре дверь на задвижку. Светило ярко августовское солнце. В окно коридора кто-то тихонько постучал. Дети бросились туда: «Кто же это?»

На улице перед окном стоял молодой мужчина, очень красивый, в вышитой крестиком украинской рубашке. Он смотрел на детей и ласково, очень даже ласково и весело улыбался. Дети ахнули, гладя на него: «До чего же красивый и такой ласковый и весёлый смотрит на них в окно… Кто он? Мабуть кто-то с Украины? Только оттуда приезжают к ним в таких рубашках… Но кто же он? Вроде совсем не чужой, а свой, какой-то родной…»

– Дивчатка, вы одни дома? А где маты да батько? Ой, да какие вы хорошенькие! Одна чёрненькая, вылитая в мать, а вот сестричка беленькая, глазки да бровки только материны. Одна Наташа, а другая Ганька… И имена у вас таких хорошие…

А после разговора и знакомства неожиданно сказал:

– Там у вас в хате, в скрыни, стоит много водки. Так нужно, чтоб она была в запасе. Но ваша маты сказала, чтоб я взял одну бутылку. Откройте мне, не бойтесь. – И он снова доверчиво заулыбался детям. И Наташа-послушница быстро соскочила с лавки, стоявшей под окном в коридоре, и открыла засов. Мужчина как-то очень быстро вошёл в хату. Остановился на пороге, его руки почему-то дрожали. Ганька видела, что тот сильно волновался. Потом гость прошёл шага два и остановился: «А яка из вас старшенькая?»

Наташа стояла слева от него, Ганька – справа. Сестра быстро и радостно ответила: «Я!» Красивый дядя погладил её черненькую головку, заплетённую в две тугие косички, потом взял Наташу за ручку и дошёл до скрыни.

Ганька сиротливо шла с другого боку, слегка приотстав. Гость открыл скрыню, где стояло много водки, но взял только одну бутылку. Руки мужчины всё ещё дрожали, и он, повернувшись, опять погладил Наташу, затем быстро пошёл к выходу. Потом снова остановился и снова погладил сестру:

– Ой, дивчатки, какие вы всё-таки хорошенькие! Но теперь закройте дверь и никому не открывайте.

И ушёл, как будто растаял. Дети бросились к окну, но его уже не увидели…

Это было мгновением в жизни Ганьки. И ей хоть не было ещё и четырёх лет, но она поняла, что тот, кто приходил, наверное, хотел увидеть сестру, а не её. Почему? Детский ум её не мог это понять. Да и взрослой, вспоминая этот случай, она долго не находила этому факту объяснение… Раскрыл тайну ей только материн брат, дядя Андрей… Через много лет…

А тогда дети долго не могли прийти в себя от такого посещения. Чувствовали какую-то загадку, но объяснить её не могли.

Утром наперебой сёстры рассказывали родителям, что они отдали «дяде» бутылку водки, и какой он был красивый и ласковый в вышитой крестиком украинской рубашке.

Отец сидел на лавке лицом к матери. Та стояла спиной к нему и медленно, даже очень медленно и спокойно мыла тарелки в большой миске. Вот так: не сыпь соль на рану. Что посеял, то и получай, старый дуралей. Зря плевал в колодец, вот теперь и испей его водички. Муж и жена – два сапога, пара сапог. Нет, она ему совсем не пара. Проклятые советы давели её до этой участи. Довели её, довели и Савку…

– Да кто же это был? – возмущался батько. – В вышитой рубашке? Обойди весь Лесозаводск, а такого не найдёшь… Местные таких рубашек не носят…

Отец сидел, как на раскалённых углях, крутил головой, краснел:

– Ульяна, может ты знаешь такого?

– Ни, – только и выдавила из себя мать, продолжая вроде спокойно мыть посуду.

Но Ганька не поверила. Она видела, что мать брешет. Что между матерью и тем, кто приходил, есть какая-то тайна, но эту тайну не должен знать батько. И мать в душе наверно была рада, что показала детям такого красавца, русоволосого, с прекрасными глазами и за что-то отомстила отцу. А тот вдруг соскочил с лавки, весь взъерошенный, готовый наброситься на незнакомца:

– Сейчас оббегу все хаты. Может, кто видел такого?

Фёдор обошёл многих соседей, но никто не видел красавца в вышитой рубашке. Наверное, гость надел ту рубашку для детей, а потом снял, что б никто не обратил на него внимание.

Взрослой Ганна понимала, что приезжал первый муж матери Савка, чтоб забрать её с собой. Однако, увидев её большой живот при встрече у бабушки, отступился. Уехал в свой Донбасс, женился там (а может, и был уже женат) и у него через год родился, по словам матери, хлопчик Миша.

Конечно Ганна не знала, что Савка забрал бы мать и с третьим ребёнком, но Ульяна не поехала сама с ним: «Куда ехать? В Донбасс? Там ни хаты, ни родни. Здесь всё-таки мать, батько да братья… А что там её ждет? Плакала Ульяна, плакал и Савка… Расставались навсегда.

А мать вскорости родила третью сестрёнку, Тоню. Родила дома без бабки-повитухи. Одна дома, под вечер. Когда дочери забежали в хату, то увидели на полу возле кровати матери завёрнутое в тряпьё дитё. Мать лежала лицом к стене на краю постели, распустив свои чудные волосы до пола. И они лежали шёлковой кучей на полу. Создавалось впечатление, что она родила что-то ей не нужное, завернула в чёрные тряпки и бросила на земляной пол. Вскоре пришёл отец. Сразу заволновался, быстро побежал за бабкой-повитухой, которая должна была нагреть воды, выкупать ребёнка и завернуть в чистые пелёнки. Конечно, осмотреть роженицу, что-то там нашептать, помолившись на иконы.

Дитё родилось здоровое, без внешних недостатков, но курносое, похожее на Фёдора. Тут не скажешь, что подсунутое… А Ульяна думала: «Авось бог его приберёт… Умрёт от воспаления лёгких… Сразу же тогда и уйду от этого негодяя… Это он, старый дурак, натравил на меня ту сволочь, полезшую на Наташу… Не могу больше ждать с неба манны, задыхаюсь в его поганой хате… Уеду на Украину, пусть не к Савке, но на родину… Там тоже два брата: Тихон и Ефим. Не дадут погибнуть…»

Да, Савка уехал и женился. Был 1930 год. А в 1931 родился у него от второй жены хлопчик, Миша. И всё вроде бы ничего. И жена неплохая: любила. Но не мог забыть Савка свою черноокую Ульяну. Другая и говорила не так, как Ульяна, и взгляд не такой, и запах, и цвет волос другой…

«Подсобираю денег и съезжу ещё раз, попрощаюсь. А там как бог даст. Забрать бы их всех четверых…» – мечтал первый муж Ульяны, но знал, что это невозможно. У него теперь другая семья, есть сынок, такой родной, что не оторвёшь его от сердца. «Ладно, – решил Савка, – пусть не заберу, но ещё раз побачу Ульяну, дочку Наташу да и Ганьку тоже. Какие они там мои доченьки? Но поеду, когда Ульяна сможет от меня родить. Раз жизнь так насмеялась надо мной, так возьму в ней что-то своё. Пусть у Ульяны останется ещё одно дитё от меня, родное, любимое… Не падай духом, дружище. Борись, борись и живи… Миша, Мишенька, сынок, не повтори моих ошибок. Батько у тебя однолюб. Может это плохо, а может и хорошо. Полюбишь – так кохай и береги свою любимую. Любимые не каждый день встречаются на дороге. Можешь жизнь прожить, а свою половинку так и не встретить. А если когда-нибудь и сведёт вас судьба невзначай, то твоя половинка уже с другим. Может счастлива, а может и нет. Посмотрит на тебя, сожмётся твоё сердце, и пройдёшь мимо, чтоб больше никогда не увидеть эти родные глаза…

Глава 15

Нет сильнее любви, чем любовь матери. И правильно это и нет. Наши дети – это отражение нас самих, нашей жизни и эпохи. Но не все родители и в старые времена оберегали своих детей. Зачем их столько, если женщина рожала по 10-20 раз? Какой-то там был отбор в семьях, что оставалось их штук 5-7, а то и меньше? Сейчас тысячами бродят выброшенные из дома дети, побираются, наркоманят и воруют. А кем они вырастут – не трудно предположить? Бросают детей после родов и в больницах, не желая связывать себе руки, а может, не имеют возможности их прокормить и воспитать; это нагулянные дети…