Она явно намекала на короткие волосы Катерины, хотелось этим уколоть мужа.

− Не смей! − не понял её ехидства Фёдор. − Я не представляю тебя без кос. − И он стал помогать Ульяне мыть голову, поливая из кувшина водой.

А на другой день, когда Фёдор пришёл с работы, вся семья села дружно вечерять. В семье знали поговорку, что посади свинью за стол, то она и лапы на стол. Когда я ем, то глух и нем. Будь мудрым не только в деле, но и за столом: побольше молчи, но всё слушай. Всё это было законом в воспитании. Так требовал быт многие века, так требовала от детей и Ульяна. Она поставила общую миску с борщём. Ели опять, неторопясь, деревянными цветными ложками. Самая большая, самодельно выдолбленная из дерева – отцова. У матери чуть поменьше – купленная. У детей ещё меньше, обкусанные по краям. Строго соблюдался закон: «Не ешь в три горла, а в одно и то умеренно, и ты всегда будешь здоров и красив…»

И мать следила за тем, чтобы дети ели неспеша, не ляпали на стол, набирали в ложки понемножку.

− Шо взять на гостинец? − обратилась она к мужу. − Мабуть возьму немножко муки.

Собирались идти в гости к Луке. Незваный гость – хуже татарина. Но если он принёс подарок, хоть кулёк муки, то проходите, дорогие гости, проходите. Всегда рады вас видеть…

− Может зайдём и к Тихону? − предложила Ульяна.

− Да нет, пока посидим у Луки, будет уже поздно. Дети-то дома будут одни.

− Ну, как сам знаешь, - был ответ.

− Видела на днях Тихона жену, Марфу, то обижалась на него: опять занялся контрабандой. Ходит в Китай, а на границе могут и заловить… Если сам не идёт, то сбывает то, что приносят другие…

− Надаю я ему как-нибудь по шее. Посадят, то Марфа по миру пустит детей. А их бы учить нужно…

После ужина Наташа стала убирать со стола. К плите подставила лавочку, зачерпнула тёплой воды из чугунка.

− А казанок мыть? − спросила она у матери, выглядывая из-за угла.

− Нет, там остался ещё борщ. Вернёмся – то с батьком повечеряем перед сном. А вы тут не балуйтесь. Ложитесь сразу спать. Закройтесь в коридоре на крючок. Мы потом снаружи подсунем железячку и откроем вас. Так что спите, и ничего не бойтесь.

Ульяна надела праздничную кофту, нацепила два рядка бус. Не так много, как на Украине. Приспосабливалась к советской моде и к русским людям. Хоть и знала, что мода – ветер в поле, который дует то с одной стороны, то с другой. И за всякой модой не угонишься. И Ульяна уже кое-что сменила в своей одежде, но кое-что и оставила. Делала так, чтобы её одежда, и она сама не бросалась сильно русским людям в глаза.

Когда они собирались уже уходить, Наташа попросила привязать к её шатавшемуся зубу нитку.

− Расшатывала бы сама пальцами, а потом и вырвала, − недовольно ответила мать, но нитку всё-таки привязала.

Это был уже третий зуб, который нужно было удалять. Первый дёргала сама Ульяна. Наташа ойкнула, когда зуб был уже в руках матери. Второй – не давала удалять, хотя десну всю разнесло. Рядом с молочным наружу лез новый, но лез вбок, так как старый был ещё не удалён. Ульяна сердилась, говорила, что дочь будет клыкастая, но та ревела повторяя:

− Я боюсь, будет больно…

Она потом долго с ним таскалась, засунув пальцы в рот, расшатывала, пока, наконец, во время еды чуть не проглотила. А зуб нужно было закинуть на чердак и сказать: «Мышка, мышка, или боже, боже, я тебе даю простой зуб, а ты мне дай золотой и крепкий на всю жизнь…»

Чтобы судить о человеке, нужно посмотреть, как он относится к своим детям, тем более, неродным.

− Да привяжи ты ей нитку, пусть не плачет, − сказал Фёдор. Он был ближе к детям: более жалостливый и ласковый. Не Фёдор – Ульяна, собираясь в гости, не стала бы возиться с ниткой.

Когда родители вышли из хаты, Наташа в коридоре закрыла дверь на крючок.

− Смотрите, не шкодить тут. Ложитесь спать. Мы будем недолго, − уже через двери прозвучали, как армейский приказ, слова матери.

Важно не начать мудро, а мудро кончить. Дети этого не понимали, и жизнь брали такой, какой она им падала в руки.

Дети улеглись на свой топчан. Но не спалось. Солнце стояло ещё высоко. Наташа тихонько подёргала за нитку.

− Больно? − спросила сестра.

− Ага.

− Дай я подержусь за нитку. Я не буду дёргать, только подержусь.

− Ну, бери, но тихонько.

Ганька взяла конец нитки, подержала немножко и предложила:

− Можно нитку прикрутить к моей пуговице?

− Прикрути, только не сильно.

Мать часто говорила: «Заставь дурака богу молиться – весь лоб разобьёт…»

Да, сумей умным не только родиться, но и прожить. Если даже ты и ребёнок. Говорят, что одна голова − хорошо, а две – лучше. Оказывается не всегда так.

Ганька покрутила нитку то в одну сторону, то в другую. Полежала так, но спать всё-таки не хотелось. Старшая сестра предложила раскрутить нитку, взять в вазочке немного конфет. Ганька стала раскручивать нитку, но та бисова душа не откручивалась. И не поймёшь: не то откручивалась, не то ещё больше закручивалась. Решили так встать, с ниткой, но осторожно, чтоб не дёрнуть за зуб. Подошли вместе к столу. Наташа потянулась к конфетам, а Ганька глянула на иконы. Ей показалось, что один из богов очень строго на них смотрит.

− А души бог, − выругалась та. − Ишь, уставился на дитэй! И церковь взорвали, а он тут всё высматривает. Давай тряпкой накроем эту икону.

Но тут стала проблема: как вдвоём залезть на стол, чтоб дотянуться до злой иконы. Самое больше счастье для матери – это радость и остроумие её детей. Решили взять вазочку, повернувшись к богам спиной. Не увидит…

Конфеты поставили у порога на лавку. Тут же решили немного бросить их в борщ. Но сначала немножко полизать каждую подушечку. Вспомнили наказ матери: «Конфеты не трогать!»

− А мы их и не будем трогать, а только немного полижем, − оправдывалась старшая сестра.