Психическая регуляция поведения

Психология субъекта и его деятельности

Введение

Психика — это фундаментальное и слож­нейшее качество животных и людей (мо­жет быть, также и некоторых растений). Чтобы жить и действовать, индивиды (животные и люди) должны раскрывать, отражать окружающую действитель­ность. Психика и есть высший уровень такого отображения.

Все свойства и качества индивидов (не только психические, но и анатомические, физиологические и т. д.) представляют со­бой разные, но неотрывные друг от друга уровни взаимодействия с внешним миром. Различие между указанными уровнями (морфологическим, физиологическим и психическим) состоит в том, что каждый последующий по отношению к предыду­щему является более изменчивым, дина­мичным и пластичным. Тем самым стано­вится возможным все более адекватное отображение действительности.

Психика играет при этом главную роль, т. е. она представляет собой высший уро­вень регуляции поведения животных и де­ятельности людей.

Один из основоположников психоло­гической науки в России русский физио­лог и психолог И.М. Сеченов (1829-1905) охарактеризовал генетически исходное психическое свойство («чувствование»,

т.е. ощущения и восприятия) следующим образом. Оно имеет «два общих значе­ния: служит орудием различения условий действия и руководителем соответствен­ных этим условиям (т. е. целесообразных или приспособительных) действий» [Се­ченов, 1947, с. 416]. Тем самым Сеченов вводил регуляцию действий, регулятор-ную функцию психики в само определе­ние последней. Эта общая фундамен­тальная идея стала одной из главных для всей психологической науки в России. В разных странах к ней по-разному прихо­дили различные психологи. Например, французский ученый А. Пьерон справед­ливо подчеркивал жизненную роль ощу­щений, т. е. их регуляторную функцию (la sensation guide de vie [Pieron, 1955]).

Отражательная и тем самым регуля-торная функция психики в неразрывной связи с физиологическими функциями и анатомическими структурами индивидов, взаимодействующих с внешним миром, знаменуют исключительную сложность и многоаспектность рассматриваемой проблемы. Эта комплексность требует специального и тщательно разработанно­го методологического подхода, направляю­щего и регулирующего научное исследова­ние наиболее адекватным образом. Здесь особенно важную роль играет системный подход, «регулятив», призванный раскрыть системность познаваемого объекта, пред­мета и т. д. В России основоположником та­кого подхода применительно к психологии был Б.Ф Ломов (1927-1989) [Ломов, 1984].

Индивиды и их психические качества объективно образуют исходную общую систему (целостность), популяционную у животных, социальную у людей, а внутри ее организменную систему с анатомичес­ким, физиологическим и психическим уровнями. Любая система состоит из компонентов, специфические свойства которых существуют только во взаимо­связи этих компонентов. Последние сами по себе — «по отдельности» — не облада­ют этими качествами. Например, индивид живет не сам по себе, а лишь во взаимо­действии с другими индивидами, вообще с внешним миром. И только в таких ус­ловиях возникает и развивается его пси­хика*. Она в свою очередь образует осо­бую субсистему: психические свойства, состояния, процессы и т.д.

Таким образом, существует иерархия самих систем — более общих и глобаль­ных, более частных и частичных и т.д., а также иерархия внутри каждой системы (уровни, подуровни, компоненты и т.д.). Каждая из частных, локальных систем является компонентом внутри более об­щей системы (например, индивид внут­ри популяции, группы и т.д.). Тем самым системный подход направляет научное исследование на рациональное расчле­нение познаваемого объекта, который в противном случае — ввиду своей исход­ной целостности и конкретности — не поддается изучению.

Системный подход необходим, но недостаточен для научного анализа и син­теза исследуемого объекта, поскольку сам по себе не может определить, что именно в каждом конкретном случае является системой, подсистемой, ее компонентами и их взаимосвязями. Для того чтобы это определить, системный подход реализует­ся не «единолично», а в системе других — более конкретных — научных подходов, методов и теорий. Среди них можно и нуж-

* Это верно несмотря на то, что до сих пор наука не имеет сколько-нибудь полных и надежных ответов на вопросы о том, как возникли на Земле жизнь, психика (живот­ных) и первые люди.

но выделить прежде всего такие, которые наиболее существенны для выявления специфики человеческой психики в отли­чие от психики животных.

Это, во-первых, знаковый, речевой под­ход и, во-вторых, субъектно-деятельност-ный. Оба они конкретизируют соответ­ственно два очень общих принципа: 1) вна­чале было слово (по Библии); 2) вначале было дело (die Tat, согласно Гёте).

В основе знакового, или знаково-рече-вого, подхода, идущего в XX в. от немец­кого философа Э. Кассирера (1874—1945) и российских ученых М.М. Бахтина (1895-1975), Л.С. Выготского (1896-1934) и др., лежит идея о том, что люди и их психика отличаются от животных благодаря языку, речи (понимаемых как система знаков), символам и т. д. Деятельностный подход, разработанный в психологии российскими учеными С.Л. Рубинштейном (1889-1960), А.Н. Леонтьевым (1903-1979) и др., опи­рается на идею о том, что люди и их пси­хика развиваются, прежде всего, на осно­ве изначально практической деятельности (игровой, учебной, трудовой и т. д.). Такая деятельность — один из важнейших уров­ней взаимодействия человека с реальной действительностью. Созданная Рубин­штейном и его учениками (К.А. Абульха-новой-Славской, А.В. Брушлинским и др.) психологическая теория называется субъ-ектно-деятельностной, поскольку в ней раскрываются особенности субъекта и его деятельности.

Итак, субъект - это человек, люди на высшем (индивидуализированно для каж­дого) уровне деятельности, общения, це­лостности, автономности и т.д. Любой человек не рождается субъектом, а стано­вится им, начиная примерно с 7-10 лет, когда он постепенно овладевает хотя бы простейшими понятиями (арифметичес­кими, грамматическими и т.д.), в которых он все более полно раскрывает суще­ственные свойства и отношения объекта, инвариантного по отношению к нагляд­но-чувственным признакам последнего. Субъектом может стать и группа людей по мере формирования у них общих ин­тересов, целей и т.д. (например, субъект

совместной деятельности, совместной собственности. Высший уровень актив­ности субъекта является таковым по от­ношению 1) к предшествующим (т.е. do-субъектным, детским) стадиям развития, а также по сравнению со всеми; 2) осталь­ными определениями человека (как лич­ности, индивидуальности и т.д.). Ясно, что человек как субъект развивается всю жизнь — на основе своего индивидуально­го, группового и т.д. опыта (прежде всего профессионал ьного).

В таком смысле the Subject — это не обязательно участник психологического эксперимента, не испытуемый, a the Self (самость) как целостность (the totality), как the Actor (деятель) и т.д.

Субъект — это всеохватывающее, наи­более широкое понятие человека, обоб­щенно раскрывающее неразрывно раз­вивающееся единство, целостность всех его качеств: природных, социальных (social), общественных (societal), инди­видуальных и т.д. Личность, напротив, менее широкое определение человечес­кого индивида. Оно прежде всего раскры­вает глубокую взаимосвязь лишь некото­рых, хотя и очень существенных, черт человека: экстраверсия — интроверсия, тревожность, ригидность, импульсив­ность и т.д. (например, Big Five).

Субъективное - это: 1) принадлежащее субъекту, субъектное и 2) неадекватное, субъективистское (когда субъект односто­ронне выявляет лишь некоторые свойства и отношения познаваемого объекта). У че­ловека психическое объективно существует только как субъективное (всегда в первом смысле слова и, к сожалению, слишком часто также и во втором смысле). Психо­логия изучает объективные закономерно­сти субъективного (в обоих смыслах). Од­нако многие специалисты нередко не раз­личают эти два смысла и потому считают, что все субъективное должно быть изгна­но из науки (в итоге психологию заменя­ют физиологией, логикой, кибернетикой, математикой и т.д., поскольку якобы толь­ко они раскрывают объективные законо­мерности). Ясно, что нежелательны обе противоположные друг другу крайности —

1) псевдообъективизм (например, бессубъ­ектный «третий мир» К.Поппера) и 2) субъ­ективизм.

В первом случае некоторые авторы по­лагают, что объективные закономерности (например, мышления) можно раскрыть лишь тогда, когда их изучают в отрыве от субъекта (например, субъекта исследуемо­го мышления). По их мнению, выявлять эти закономерности надо только на «моде­лях» искусственного интеллекта, отделен­ных от субъекта, ибо якобы лишь элимина­ция последнего и вообще всего субъектив­ного (т.е. принадлежащего субъекту) позво­ляет раскрывать подлинно объективную сущность реальности. Иначе говоря, здесь объективное и субъективное полностью исключают друг друга, т.е. объективность истины достигается не в процессе и в ре­зультате взаимодействия познающего субъекта с познаваемым объектом (в дан­ном случае с субъектом изучаемого мыш­ления), а на путях «аннигиляции» этого второго, познаваемого субъекта, в отрыве от него. А некоторые философы во имя такой псевдообъективности отрывают истину в конечном счете также и от познающего субъекта, называя ее вовсе бессубъектной.

Противоположная крайность — субъ­ективизм - представляет собой отрыв не от субъекта, а, напротив, от объекта. Име­ется в виду хорошо известная в психоло­гии традиционная трактовка значения и смысла [Мышление, процесс, 1982, с. 35-37]. Здесь под значением понимается объек­тивное отражение события, предмета и т.д., а под смыслом — привнесение субъек­тивных аспектов значения. Иначе говоря, содержание смысла «вычерпывается» не из объекта, а привносится со стороны (позна­ющим, переживающим субъектом). Чело­век всегда относится к кому-то и к чему-то в силу своих потребностей, интересов и т.д. Отсюда эмоции, смыслы, значимость и др. На мой взгляд, отрыв познания - пе­реживания — чувств — стремлений и т.д. от объекта проявляется в той точке зрения, согласно которой объективно одно и то же содержание якобы переживается в субъек­тивной форме разных смыслов. Тогда, объект становится как бы инвариантным и,

значит, нейтральным по отношению к смыслу, т.е. перестает участвовать в про­цессе его детерминации. А ведь такая де­терминация возникает и формируется только в ходе непрерывного взаимодействия человека с миром (в частности, субъекта с объектом). Чтобы избежать индетерми­низма, здесь необходимо учесть, что раз­личные смыслы, бесспорно, имеют место у разных субъектов или у одного субъекта в разное время, но в этих смыслах пере­живается соответственно разное содержа­ние, т.е. с помощью анализа через синтез в объекте выявляются хотя бы частично иные стороны, свойства, качества и т.д. Например, социальные представления (в трактовке С.Московичи) можно, на мой взгляд, рассматривать как сложное соот­ношение истины и правды (конечно, с учетом общности и различия между мен-тальностью западноевропейцев и россиян). В процессе познания субъект опери­рует объектом, а не самими по себе по­нятиями, смыслами, значениями, знани­ями, информацией и т.д. (но содержание объекта фиксируется в понятиях, смыс­лах и т.д.). Следовательно, психика - не переработка информации, а важнейший способ непрерывного взаимодействия субъекта с объектом, вообще людей с ок­ружающей действительностью [Бруш-линский, 1996; Рубинштейн, 1997].

4.1.2. Исходные основания субъектно-деятельностной теории

Рубинштейн выдвинул и начал разра­батывать свой деятельностный подход в философии, психологии и педагогике уже на рубеже 10—20-х гг. Например, в 1922 г. он опубликовал свою статью «Принцип творческой самодеятельности» [Рубин­штейн, 1986; 1997].

В этой новаторской программной ста­тье заложены исходные основы того об­щеметодологического подхода, который теперь называется субъектно-деятельно-стным. Его сущность была выражена в 1922 г. следующим образом: «Итак, субъ­ект в своих деяниях, в актах своей творчес-

кой самодеятельности не только обнару­живается и проявляется; он в них созида­ется и определяется. Поэтому тем, что он делает, можно определять то, что он есть; направлением его деятельности можно определять и формировать его самого. На этом только зиждется возможность педа­гогики, по крайней мере педагогики в боль­шом стиле» [Рубинштейн, 1997, с. 438]. В этой статье деятельность характеризуется, прежде всего, следующими особенностя­ми: 1) это всегда деятельность субъекта (т.е. человека, а не животного и не машины), точнее, субъектов, осуществляющих со­вместную деятельность; не может быть бессубъектной деятельности; 2) деятель­ность есть взаимодействие субъекта с объектом, т. е. она необходимо является предметной, содержательной; 3) она — хотя бы в минимальной степени — всегда творческая и 4) самостоятельная. Самосто­ятельность здесь вовсе не противостоит со­вместности. Напротив, именно в совмест­ной деятельности реализуется ее самосто­ятельность. Рубинштейн уже в 1922 г. исхо­дит из того, что, например, учение есть со­вместное исследование, проводимое учи­телем и учеником.

Под деятельностью здесь понимается не Activite, не Activity, не Aktivitat, a Tatigkeit, т. е. целенаправленное, созна­тельное, изначально практическое преоб­разование природы и общества субъектом, а тем самым и себя (своей психики и т. д.). Иначе говоря, именно сам человек созда­ет условия для своей жизни (орудия про­изводства и производственные отношения, нравы, обычаи, жилище, транспорт, эсте­тику быта и труда и т. д.), а животное лишь использует то, что находит в готовом виде в окружающей природной среде. (Послед­ний термин не подходит поэтому для ха­рактеристики внешнего мира человека.) Следовательно, Tatigkeit специфична лишь для людей, а для животных характерна только Aktivitat. К сожалению, во француз­ском и английском языках нет слова, пря­мо соответствующего русскому слову «деятельность» и немецкому «Tatigkeit». Последнее понятие было глубоко разрабо­тано в немецкой классической философии,

а потом в ранних философских рукописях молодого К. Маркса, впервые опублико­ванных лишь в 1927-1932 гг.

Рубинштейн использовал для разви­тия своей теории все ценное, что было в концепции деятельности у Гегеля, а потом и у Маркса. Вместе с тем он ви­дел и определенные недостатки в фило­софских системах того и другого. На­пример, он критиковал позицию Гегеля, выразившуюся в сведении человека к са­мосознанию, и общую исходную идею Маркса о том, что бытие определяет со­знание [Рубинштейн, 1997].

Социальность. Втаком контексте тогда и теперь особенно остро стояла и стоит проблема социальности человека, его деятельности, психики и т. д.

В психологической науке в России и за рубежом на протяжении последних более чем ста лет вплоть до настоящего времени самое широкое распростране­ние получили три очень общие трактов­ки социальности людей и их психики.

Быть может, наиболее влиятельными и поныне остаются теория французской социологической школы (Э. Дюркгейм, Л. Леви-Брюль и др.) и ее многочислен­ные современные модификации и ответ­вления. Сюда отчасти относится, напри­мер, новейшая теория социальных пред­ставлений, разработанная Сержем Мос-ковичи и его учениками и последователя­ми (В. Дуаз, Д. Жодлэ, Е. Дрозда-Сеньков-ска и др.) [Мышление, процесс, 1982; Doise, 1993; Fair, 1984].

С точки зрения создателей француз­ской социологической школы, социаль­ность сводится преимущественно к идео­логии, к коллективным представлениям, вообще к сознанию(общественному). Та­кая точка зрения перспективна постольку, поскольку она учитывает качественные, а не одни только количественные измене­ния человеческой психики в ходе социаль­но-исторического развития. Особенно существенно, что все это историческое развитие сознания, по мнению француз­ских авторов, в принципе не может быть сведено к развитию индивида и индивиду­ального сознания; оно связано с измене-

ниями всего общества, всего обществен­ного строя. Эти положительные стороны данной концепции социальности учиты­вали и разрабатывали дальше многие со­циологи и психологи (например, ранний Ж. Пиаже, поздний Л.С. Выготский и др.).

Вместе с тем указанная концепция имела существенные недостатки. Их прео­долевали ученые, использующие и разви­вающие наиболее перспективные положе­ния философии К. Маркса — прежде все­го учение раннего Маркса о духовно-практическойсущности человека (см. об этом, например, работы С.Л. Рубинштей­на, Э. Фромма и др., а также дискуссию «Психология и марксизм» [Абульханова-Славская, 1989; Психологическая наука.., 1997; Рубинштейн, 1997; Ярошевский, 1994]). С таких позиций была разработана принципиально иная концепция социаль­ности, во многом альтернативная той, ко­торую представляют Дюркгейм, Леви-Брюль и их многочисленные последовате­ли. В наиболее систематической разработ­ке этой новой концепции социальности применительно к психологической на­уке особенно большую роль, начиная с 30-х гг., сыграл Рубинштейн. Подводя итоги своему позитивному и критическо­му анализу психологической концепции французской социологической школы, он справедливо подчеркивал в 1935 г.: «Из со­циальности таким образом выпадает вся­кое реальное отношение к природе, к объективному миру и реальное на него воздействие — выпадает общественная практика» [Рубинштейн, 1935, с. 136]. Так «социальность сводится к идеологии» и «всю психику индивидуума определяют «коллективные представления», которые в него внедряются обществом» [там же].

Преодолевая этот существенный недостаток, Рубинштейн и его ученики теоретически и экспериментально разра­ботали в психологии субъектно-деятель-ностный подход и соответствующую концепцию, согласно которой человек и его психика формируются и проявляют­ся в ходе изначально практической,а за­тем и теоретической, но в принципе еди­нойдеятельности (всегда социальной,

творческой, самостоятельной и т. д.). Здесь исходной основой для развития со­циальности выступает совместная прак­тическая деятельность в единстве со всей психикой человека — общественным и индивидуальным сознанием и бессозна­тельным. Субъектом такой деятельнос­ти являются человечество в целом, а внутри его — различные общности людей и индивиды, взаимодействующие друг с другом [Абульханова, 1973; Абульханова-Славская, 1989; Брушлинский, 1994; Психологическая наука.., 1997; Рубин­штейн, 1997].

Наконец, начиная с 20—30-х гг. и до сих пор разрабатывается еще одна кон­цепция социальности, идущая отчасти от Ф. де Соссюра, а затем от Э. Касси-рера, М.М. Бахтина, Л.С. Выготского и др. (если ограничиться только XX в.). По их мнению, она не сводится к двум предыдущим концепциям, поскольку главным фактором социальности при­знается знак, символ, речь и т. д., отли­чающие людей от животных. Например, согласно точке зрения Кассирера, язык как система знаков является основным средством или инструментом психичес­кого развития людей; язык и речь игра­ют ведущую роль в опосредствовании такого развития. По мнению Выготско­го, именно знак (прежде всего речевой) и способ его употребления составляют «производящую причину» возникнове­ния у детей высших (т. е. опосредство­ванных, культурных, социальных, спе­цифически человеческих) психологичес­ких функций. Такова суть знаковой кон­цепции социальности. Среди специали­стов, сейчас нет единства взглядов по вопросу о том, как квалифицировать эту речезнаковую теорию. Одни считают ее разновидностью вышеупомянутой пси­хологической концепции французской социологической школы (см., напри­мер: [Деятельность: теории.., 1990; Мос-ковичи, 1995; Мышление, процесс, 1982; Психологическая наука.., 1997]), а другие, напротив, видят в ней источник или реализацию деятельностного подхо­да, вообще, деятельностной парадигмы

(см., например, [Деятельность: теории.., 1990; Коул, 1997]*).

Если бы проблема речи и языка разра­батывалась только с позиций знакового под­хода (в смысле Выготского и др.), то он за­кономерно дополнял бы субъектно-дея-тельностный подход Рубинштейна и его школы. И тогда особых трудностей в их со­отнесении и сравнительном анализе вооб­ще могло бы не возникнуть. Дело, однако, в том, что субъектно-деятельностная кон­цепция тоже раскрывает фундаментальную роль общения (и соответственно языка и речи как важнейших средств общения), но она делает это иначе, по-своему: в соотно­шении с сенсорикой и изначально практи­ческой деятельностью (в частности, позна­вательной) и другими видами активности людей. Таким образом, проблема языка и речи весьма актуальна и для знакового, и для субъектно-деятельностного подходов (в этом — их общность), но проблематика субъекта и его изначально практической деятельности наиболее существенна толь­ко для второго из них, но не для первого (в этом — их различие).

Специальный анализ данной проблемы [Абульханова-Славская, 1989; Буршлин-ский, 1990; 1994; Мышление, процесс, 1982; Психологическая наука.., 1997] при­водит к выводу, что речь, знаки, символы и т. д. играют, бесспорно, существенную роль в развитии человека, но лишь по­стольку, поскольку он в начале жизненно­го пути с момента рождения овладевает ими на основе своих первичных сенсорно-перцептивных, наглядно-действенных, коммуникативных, вообще, практических контактов с окружающим миром (людь­ми, вещами и т. д.). В таком смысле речь вторична по отношению к исходным про­стейшим практическим действиям ребенка

'С середины 1930-х и до середины 1970 гг. А.Н. Леонтьев полагал, что теория Выготско­го существенно отличается от теории деятель­ности, но в конце 70-х гг. он неожиданно из­менил свою позицию на противоположную. По его мнению, Выготский «сумел увидеть, что центральной категорией для марксистской психологии должна стать предметная дея­тельность человека» [Леонтьев, 1982, с. 41].

и их сенсорным предпосылкам. Однако для знакового подхода речь как квинтэс­сенция социальности является в данном случае, наоборот, первичной. Тем самым игнорируется или недооценивается изна­чальная сенсорная наглядно-действенная, чувственно-практическая основа, необхо­димая для возникновения и развития речи. Соответственно этому социальность огра­ничена преимущественно теми отноше­ниями между людьми, которые складыва­ются в плане общественного сознания — в отрыве от практической деятельности (трудовой, игровой, учебной и т. д.). Сле­довательно, в общей трактовке социально­сти речезнаковая теория в основном оста­ется на позициях психологической теории французской социологической школы, а не деятельностного подхода.

Субъектно-деятельностный подход и соответствующую теорию можно, на мой взгляд, обозначить как объективный субъек-тизм(не субъективизм!), поскольку он на­целивает исследователей на все более глу­бокое изучение объективныхзакономерно­стей субъектаи всех видов его активности: деятельности, общения, поведения, созер­цания, психического как процесса и т.д.

Мышление как деятельность

Субъектно-деятельностная концепция особенно детально разработана в облас­ти психологии мышления. В этом аспек­те ее суть наиболее отчетливо выступает при сопоставлении с классическими ра­ботами Жана Пиаже, начинавшего их в русле теории социальности, которая идет от Дюркгейма. Например, в начале 20-х гг. ранний Пиаже в своих глубоких иссле­дованиях речи и мышления ребенка от­крыл много нового в детской психике, в детской логике и т. д. (прежде всего фун­даментальный факт эгоцентризма). Но при этом он исходил из общего для тог­дашней психологии положения: движу­щей силой развития детей является не их взаимодействие с материальными объек­тами (вещами) в ходе изначально прак­тической деятельности, а лишь взаимо-

действие мыслей, вообще сознания детей и взрослых в процессе их речевого обще­ния. Ранний Пиаже писал:

«Таким образом, не вещи приводят ум к необходимости проверки: ведь сами вещи обрабатываются умом. Более того, ребенок никогда на самом деле не входит в настоящий контакт с вещами, ибо он не трудится. Он играет с вещами или верит, не исследуя их.

Каким же образом рождается необ­ходимость в проверке? Ясно, что «столк­новение нашей мысли с чужой мыслью вызывает в нас сомнение и потребность в доказательстве» (выделено мной — А.Б.) [Пиаже, 1932, с. 373].

Пиаже справедливо акцентирует дейст­вительно фундаментальную роль обще­ния, диалога, простейшей «дискуссии» в умственном, вообще, психическом разви­тии детей дошкольного возраста. Однако это чисто мысленное общение едва ли справедливо противопоставляется матери­альномувзаимодействию детей с познавае­мыми материальными объектами (предме­тами, вещами и т. д.) — игнорируемому или даже отрицаемому Пиаже.

Существенно иначе данная проблема выступает для субъектно-деятельностно-го подхода. Люди (уже в младенчестве) непрерывно взаимодействуют с вещами и другими индивидами, поэтому вся их пси­хика есть неразрывная взаимосвязь с вне­шним миром. Исходной генетической ос­новой последней являются сенсорно-прак­тические контактыребенка с окружающей действительностью, в форме которых воз­никает и развивается первоначальное об­щение с другими людьми. Взаимосвязи субъекта с объектами и другими субъек­тами не исключают, а, напротив, предпо­лагают и опосредствуют друг друга. И тог­да процитированная выше исходная идея раннего Пиаже (а также позднего Выгот­ского и многих других психологов) кор­ректируется следующим образом.

Действие.Генетически исходной, пер­вичной формой мышленияявляется несамо по себе речевое взаимодействиеи тем более не понятийное, не теоретическое мышление, не «столкновение нашей мыс-

ли с чужой» как бы в обход взаимодействия с вещами, а простейшее практическое действие. Будучи одним из важнейших компонентов изначально практической деятельности, «непосредственно реально соприкасаясь с объективной действитель­ностью, проникая внутрь ее и ее преобра­зовывая, оно является исключительно мощным средством формирования мыш­ления, отображающего объективную действительность. Действие поэтому как бы несет мышление на проникающем в объ­ективную действительность острие своем» [Рубинштейн, 1935, с. 337]. Такой фунда­ментальный вывод о первичной форме мышления сделал к 1935 г. Рубинштейн, развивая и конкретизируя свой субъектно-деятельностный подход в психологии.

Приведу из своих наблюдений простей­ший пример возникновения такого эле­ментарного практического действия — за­родыша будущего мышления. Поощ­ряемые взрослыми, младенцы в возрасте 8-10 месяцев играют с кубиками и, в част­ности, пытаются поставить один из них на другой. В результате верхний кубик либо сохраняет устойчивое положение, либо падает вниз. Это одна из простейших форм наглядно-действенной, изначально прак­тической деятельности, в ходе которой ре­бенок пытается самостоятельно и твор­чески решить новую для него трудную за­дачу. Мышление зарождается именно в по­добных наглядно-действенных ситуациях, поскольку в них материальные предметы как бы сопротивляются ручонкам младен­цев, поэтому особенно успешно осуществ­ляется саморегуляция деятельности на ос­нове обратных связей. (Хотя этот после­дний термин в 30-е гг. еще не использовал­ся в современном, обобщенно кибернети­ческом смысле, мы можем сейчас его при­менить для интерпретации рассматри­ваемых теорий и экспериментов того вре­мени. Это тем более правомерно, что уже тогда российские физиологи и психофизи­ологи П.К. Анохин и Н.А. Бернштейн про­водили свои классические исследования са­морегуляции, результаты которых в даль­нейшем были обобщены, в частности, с помощью понятия «обратная связь» в

смысле Н. Винера — основоположника кибернетики.)

Обратная связь в ее традиционной трактовке — это такой универсальный спо­соб саморегуляции, который непосред­ственно, наглядно, однозначно, очевид­ным образом сигнализирует, правильно или неправильно (по изначально задан­ным критериям) осуществляется то или иное функционирование, активность и т.д. у человека, животного и в технической си­стеме (созданной людьми). Напомню любимый пример Анохина: человек хочет пить, он наливает воду из графина в ста­кан, подносит стакан к губам и т. д. Вся эта система простейших действий регули­руется именно обратными связями, оче­видным образом (для ее субъекта и для внешнего наблюдателя) сигнализирующи­ми о том, насколько адекватно или не­адекватно она выполняется. Таким обра­зом притягательная и в то же время сопро­тивляющаяся (при ошибочном к ней под­ходе) материальная реальность как бы учит животных и людей правильному с ней обращению (подробнее см.: [Брушлин-ский, 1994; 1996]).

Поэтому даже младенцы, пытающие­ся, например, поставить кубик на кубик, сразу определяют, насколько адекватно они действуют. Следовательно, на на­чальных этапах простейшей деятельнос­ти сенсорно-практические контакты с материальными вещами — обратные свя­зи — вполне доступны младенцам и тем самым способствуют их самообучению. Таков яркий пример проявления самосто­ятельной деятельности даже у этих кро­шек. Вот почему будущее мышление за­рождается именно в форме простейших практических действий, когда маленькие дети еще не овладели даже самой элемен­тарной речью.

По мнению многих психологов, мыш­ление в онтогенезе проходит три основ­ные стадии: сначала наглядно-действен­ное (зародыши которого, как мы видели, возникают уже у младенцев), потом на­глядно-образное и, наконец, понятийное (теоретическое).

Наглядно-действенное мышление не-

разрывно связано с сенсорно-перцептив­ными процессами (ощущениями, восприя­тиями, представлениями). В ходе общения маленьких детей друг с другом и со взрос­лыми сенсорика и перцепция в процессе практического взаимодействия с предме­тами генетически предшествуют даже са­мым первым детским словам, вообще ов­ладению речью. Вначале младенцы и ма­ленькие дети сенсорно-перцептивно и практически взаимодействуют с окружаю­щей действительностью, с теми или ины­ми людьми и вещами; соответственно они создают свои первые сенсорно-перцептив­ные образыэтих людей и вещей. И только потом, вторично, на наглядно-действен­ной основе начинают формироваться простейшие значения слов,обозначающих то, что уже хотя бы частично освоено чувственно-практически. В таком смыс­ле вначале было не слово, а дело. Иначе говоря, слово, вообще речь в процессе общения изначально зависят от исход­ных сенсорно-практических контактов младенца с внешним миром, и только потом, вторично, она оказывает на них все возрастающее влияние. Это показа­ли результаты многочисленных экспери­ментов российских психологов П.Я. Галь­перина, А. В. Запорожца, Г.Л. Розенгарт-Пупко, ФА. Сохина и других, подтвердив­шие и развившие вывод, сделанный еще в 1935 г., о генетически исходной форме мышления — практическом действии.

Здесь уместно отметить и весьма су­щественную эволюцию теории Пиаже. В 30-е гг. он тоже (независимо от россий­ских авторов деятельностного подхода) приходит к выводу о принципиально важ­ной роли практических действий в разви­тии человеческого интеллекта. Наблюдая за собственными детьми со дня их рожде­ния, экспериментируя с ними и обобщая эти эмпирические данные, он обнаружил, что не само по себе речевое общение в чисто умственном плане, а сенсорно-мо­торные операции (действия) вместе с на­глядной интуицией являются исходной формой мышления, которое лишь потом развивается в форме конкретных, а затем и формальных операций [Пиаже, 1969].

15 Психология XXI века

(Этот вывод нисколько не умаляет фун­даментальную роль общения в психичес­ком развитии детей и взрослых.)

По мере формирования у человека не только наглядно-действенного (сенсорно-моторного), но и наглядно-образного и особенно теоретического мышления со­вершенствуются способы саморегуляции познавательной деятельности. Мы уже ви­дели, что для генетически исходного, на­глядно-действенного уровня мышления главным регулятором является обратная связь. Это— такая взаимосвязь между фун­кционированием и его результатами, ког­да последние непосредственно, одно­значно, наглядно-чувственно, по заранее заданным критериям сигнализируют ор­гану управления о том, адекватно или не­адекватно функционирует данная система. Иначе говоря, это сигнальнаясвязь, пред­полагающая непосредственное соотнесе­ние или сличение 1) заранее заданных, же­лаемых, конечных и 2) фактически до­стигнутых к данному моменту, промежу­точных, текущих результатов. Здесь желае­мое, вообще предвидимое выступает изна­чально с большой определенностью, в ча­стности, в виде четко и заранее фикси­рованного эталона, с которым и сличают­ся фактически достигаемые результаты. Такова традиционная трактовка обратной связи как универсального механизма саморегуляции, обобщенная в кибернети­ке, психологии и т. д. Однако теоретико-экспериментальные исследования, прове­денные с позиций субъектно-деятельнос-тной теории, показали, что традиционное понятие обратной связи как способа саморегуляции, одинаково присущего и животным, и людям, и техническим сис­темам, именно в силу такой универсаль­ности не раскрывает спецификидетерми­нации человека как субъекта на высших уровнях его бытия (теоретическое мышле­ние, свобода, совесть и т. д.). На указанных уровнях человеческой активности нет из­начально заданных эталонов, сигналов, сигнальных раздражителей, сигнальных связей, которые непосредственно и одно­значно, с наглядно-чувственной очевид­ностью «удостоверяли» бы адекватность

или неадекватность деятельности, поведе­ния, общения и т. д. субъектов. По мере того как человек поднимается на более вы­сокие уровни своего бытия, он формирует и развивает все свои психические процес­сы и свойства, в частности наиболее слож­ные, изначально не данные критерии для самооценки собственных поступков, дей­ствий, мыслей, чувств и т. д. Это означает, что обратные и вообще сигнальные связи (выражающие только простейшие, а вовсе не любые зависимости между функцио­нированием и его результатами) необходи­мы, но недостаточны для детерминации субъекта — вопреки традиционому поня­тию обратной связи [Брушлинский, 1996].

Человек в соотношении

С раздражителями, объектами

И другими субъектами

Рубинштейн, Леонтьев, их ученики и со­временные последователи раскрыли со­став, строение, структуру деятельности как взаимодействия субъекта с объектом. Люди взаимодействуют с внешним миром на разных, но взаимосвязанных уровнях.

Например, окружающая действитель­ность объективно выступает для человека на разных стадиях его активности соот­ветственно в различных качествах: как си­стема (безусловных) раздражителей, сиг­нальных (условных) раздражителей, объ­ектов и субъектов (вообще индивидов). Раздражитель — это внешний толчок, ко­торый более или менее однозначно «запус­кает» в ход адекватные ему реакции и реф­лексы (зрачковый рефлекс в ответ на из­менение освещения, сосательный рефлекс новорожденного в ответ на тактильный контакт с материнской грудью и т. д.).

Условные (сигнальные) раздражите­ли, по мнению И.П. Павлова, вызывают соответствующие условные рефлексы (например, свет + пищевое подкрепле­ние). По Павлову, психика возникает у животных и человека вместе с условны­ми рефлексами. (Эту идею разработали Леонтьев и Запорожец.) Иначе говоря, сигнальные (условные) рефлексы суть не

только физиологический, но уже и пси­хический уровень взаимодействия инди­видов с окружающей действительностью.

Объект (в отличие от безусловного и условного раздражителей) — это еще бо­лее высокий и сложный уровень взаимо­действия с внешним миром, свойствен­ный, строго говоря, только людям.

Но для животных окружающая среда — это преимущественно система не объек­тов, а раздражителей (в том числе сигналь­ных, означающих переход от физиологи­ческого к психофизиологическому уровню взаимодействия с действительнос