Умственная логика и структурализм

Жана Пиаже часто причисляют к сто­ронникам теории умственной логики, хотя более углубленный анализ показы­вает, что у него была своя оригинальная и сложная точка зрения на этот вопрос. Непонимание, которое нередко вызыва­ют представления Пиаже, возможно, имеет две основные причины. Первая состоит в том, что этот человек, ставший одним из наиболее крупных психологов XX века, был по образованию биологом, имел ученую степень доктора только по биологии и не сдал в своей жизни ни од­ного экзамена по психологии. Вторая, более глубокая причина кроется в том аспекте, который больше всего интере­совал Пиаже в сфере мышления: это не столько познание отдельного человека, сколько всемирно-исторический рост познания — в науке, онтогенезе, фило­генезе. Недаром Пиаже называл область своих занятий не психологией, а генети­ческой эпистемологией, т.е. теорией раз­вития познания. Эти особенности поро-

дили своеобразие терминологии и стиля объяснения, применявшегося Пиаже. Он постоянно говорил о таких вещах, как конструирование знаний субъектом во взаимодействии с объектом, ассими­ляция и аккомодация и т.д. Все эти про­цессы имеют мало отношения к тому, что происходит с человеком, решающим в данный момент задачу. Кроме того, предмет теории Пиаже — не функциони­рование процессов мышления в реаль­ном времени, не процесс решения задач людьми, а развитие интеллекта. Пиаже изучал последовательность, в которой дети становятся способными решать за­дачи различной структуры.

Тем не менее из текстов Пиаже мож­но восстановить и мысли, относящиеся к проблеме решения логических задач и репрезентации, на базе которой осуществ­ляется их решение. Пиаже выделяет фак­тически два предельных типа репрезента­ции. Первый — так называемый фигуратив­ный, который состоит только в представ­лении данных восприятием элементов без возможности их связей или операций над ними. Второй — операциональный, кото­рый собственно и обеспечивает возможно­сти мышления. Операциональная репре­зентация допускает различные транс­формации, которые аналогичны внешним действиям с предметами. Здесь у Пиаже возникает проблематика интериоризации, которая понимается им как выполнение внешних действий во внутреннем плане, т.е. в оперировании с умственными репре­зентациями. Следует заметить, что термин «интериоризация» у Пиаже не означает процесса, протекающего при решении за­дач. Интериоризация выражает только тот факт, что внутренние операции, произво­дящиеся над репрезентацией, аналогичны (если угодно, изоморфны) внешним дей­ствиям с предметами. Как подчеркивают представители школы С.Л. Рубинштейна, интериоризация должна пониматься как факт, но не как объяснительный меха­низм, поскольку вряд ли можно предпо­ложить, что действия в каком-то физичес­ком смысле «вращиваются», проникают внутрь нашей психики.

Согласно Пиаже, репрезентировать не­которые отношения объектов означает иметь возможность осуществлять опера­ции над репрезентацией. Например, отно­шение «больше—меньше» задается опера­цией прибавления. Отношение «А больше В» репрезентируется в виде операции при­бавления некоторого ненулевого элемен­та к В, в результате чего получается А.

В каком-то смысле то, что говорит об операциях Пиаже, может напомнить идею изоморфизма Джонсона-Лэрда. Вроде бы операции, по Пиаже, изомор­фны действиям с объектами. Важен, од­нако, как мы увидим, этот акцент на операции. Для Джонсон-Лэрда изомор­физм заключен в аналогичности отноше­ний между элементами, тогда как Пиа­же говорит об аналогичности операций. Можно считать, что это одно и то же, поскольку отношения задают операции, а операции — отношения. Однако для Пиаже это центральный момент: в пла­не функционирования и онтогенеза ис­ходным пунктом он считает операции.

Для теории Пиаже центральной явля­ется следующая мысль: для того чтобы человек обладал способностью мыслить, необходимо, чтобы умственные опера­ции у него образовывали уравновешен­ную систему. Возьмем пример с отноше­нием А > В > О D. Как уже упомина­лось, по мнению Пиаже, эти отношения конституируются операцией прибавле­ния ненулевой величины. Назовем опе­рацию прибавления отрезка к С с целью получения В— с, а операцию прибавле­ния отрезка к В с целью получения А — Ъ. Тогда для получения А из С нужно осу­ществить совокупность операций Ъ + с = d. В соответствии с теорией Пиаже чело­век тогда овладевает способностью ре­шать задачи, т.е. мыслить, когда его ум­ственные операции образуют уравнове­шенную систему. Он говорит, что равно­весие представляет собой возможность возвратов и обходных путей (les detours et les retours). Субъект, осуществивший умственное действие, может вернуться в исходную точку, совершив обратное дей­ствие. У него есть также возможность пе-

рейти от С к Ане через b + с, а через с + Ь, то есть прибавив вначале с, а потом Ь. Но что же все-таки означает эта воз­можность возвратов и обходных путей с точки зрения процессов мышления, раз­ворачивающихся в реальном времени при решении задач? Теория Пиаже оставляет возможность для двух интерпретаций.

1. Первая интерпретация может со­стоять в том, что возвраты и обходные пути означают реальные действия, осуще­ствляемые при решении задачи. Возьмем приведенный выше пример с действием прибавления, которое составляет основу асимметричных транзитивных отноше­ний. Тогда в соответствии с первой интер­претацией нужно было бы считать, на­пример, что субъект в момент времени ?, репрезентирует палочку С (см. рис. 3.25), затем осуществляет действие прибавле­ния и в момент времени t₂ репрезентиру­ет большую величину В, чтобы затем, осуществив обратное действие, в момент времени г₃ опять репрезентировать С. Та­кая схема, однако, выглядит бессмыслен­ной, поскольку никак не приближает нас к объяснению механизмов логического вывода, который представляет собой по­ступательное движение вперед.

2. Скорее следует остановиться на дру­гом понимании Пиаже. Равновесие следу­ет интерпретировать как мгновенное со­стояние, существующее в данный момент в мыслях думающего человека. Тогда эта формулировка означает, что человек для совершения акта логического мышления должен одновременно держать в голове исходную точку рассуждения, действие, конечную точку, а также обратное дей­ствие. Другими словами, необходимо реп­резентировать объект во взаимодействии всех его возможных трансформаций, что и задает правила логического вывода, рас­суждения об объекте.

Зачем нужно столь сложное описа­ние? Ведь гораздо проще задать умствен­ные трансформации в виде правил, как и поступают сторонники современных когнитивистских теорий.

Идея уравновешенных систем ум­ственных операций позволяет подойти к

объяснению факта существования у лю­дей чувства логической необходимости, заключающегося в том, что мы можем выводить одни утверждения из других, не обращаясь к опыту, но тем не менее не сомневаясь в правильности вывода. Мень­ше всего мы можем сомневаться в том, что 2+2=4 или 3+5=8, не нуждаясь при этом в манипуляциях с реальными объек­тами. Если же, прибавив к 3 объектам 5 и пересчитав общее количество, мы полу­чим 9, то будем уверены, что где-то была ошибка подсчетов, что в одной из сово­купностей было 6, а не 5 предметов, но не усомнимся в истине 3+5=8. Почему? Логические эмпиристы предлагают ответ: мы складываем 2 и 2, пересчитываем, по­нимаем, что объектов 4 и индуктивным путем выводим правило 2+2=4. Такого рода ответ дает В.И. Ленин, писавший в «Философских тетрадях», что фигуры, повторившись миллионы раз в человечес­кой практике, становятся общезначимы­ми, и бихевиористы, которые предполага­ли, что логика у человека формируется в результате положительного подкрепления логичных действий и отрицательного под­крепления нелогичных.

К сожалению, однако, столь простое решение малоправдоподобно, что пока­зывают следующие аргументы.

Во-первых, логический эмпиризм не может объяснить того факта, что чувство необходимости, сопровождающее логи­ческие или математические рассуждения, всегда сильнее эмпирической увереннос­ти. Опыт не дает нам строгой необходимо­сти и всеобщности суждений. Сколько бы мы ни сталкивались с тем, что А больше С, мы никогда не сможем быть уверены в том, что в следующий раз все не окажется наоборот (см. ниже раздел об индукции). Любая эмпирическая закономерность, по мнению Канта, означает: насколько нам до сих пор известно, исключений из того или иного правила не встречалось. В то же время наше суждение о палочках А и С (см. рис. 3.25) строго необходимо, не может мыслиться иначе и не подвержено, если воспользоваться бихевиористским терми­ном, угашению.

Во-вторых, эмпирические факты, к сожалению, очень редко подтверждают необходимые истины, как, например, из­мерение реальных треугольников не под­тверждает, что сумма их углов равна 180°.

В-третьих, для получения эмпиричес­ких фактов уже нужно обладать логикой. (Кстати, на это обстоятельство обраща­ет внимание и Дж. Фодор.) В экспери­ментах Ж. Пиаже дети, не достигшие ста­дии конкретных операций, не могли пра­вильно зарисовать уровень жидкости в наклоненном стакане, находившемся у них перед глазами.

Позиция Пиаже по поводу чувства ло­гической необходимости принципиально другая. Логика не есть система правил, ус­военных нами в результате столкновений с действительностью. Необходимость, ко­торой обладают логические выводы, про­истекает из того, что их механизм явля­ется самозамкнутым и независимым от внешних воздействий. Мы создаем такие репрезентации внешних событий, что мо­жем, не обращаясь к самим событиям, только путем манипуляций с их репрезен­тациями выводить из них какие-то след­ствия. Так, мы можем построить такую репрезентацию палочек различной длины, что по внутренним законам этой репре­зентации и без обращения к фактам или внешним правилам можем вывести «А больше С». Репрезентация, допускающая такой вывод, должна основываться на са­мозамкнутой, «уравновешенной» системе операций. В этой системе присутствует все требуемое, чтобы без обращения к чему-либо внешнему, на собственных основа­ниях и, следовательно, необходимым об­разом делать вывод.

Пиаже математически описал урав­новешенную систему, образуемую ин­теллектуальными операциями, с помо­щью теории групп. С его точки зрения, операции должны подчиняться следую­щим пяти условиям:

• композиция b+c=d, то есть соеди­нение двух операций образует но­вую операцию;

• обратимость d — с- Ь;

• ассоциативность (а + Ь) + с = а + (Ь+с);

• общая идентичная операция а — а = 0 илиб —6=0;

• тавтология или итерация а + а= 2а (или = а).

Операции, соответствующие пяти пе­речисленным условиям, образуют замк­нутую уравновешенную систему, группи­ровку, по терминологии Пиаже. Пиаже выделял несколько типов группировок, относящихся к разным сферам мышле­ния. Шесть различных группировок суще­ствуют в сфере логических операций, т.е. операций с дискретными элементами. Рассмотренные выше операции с асим­метричными транзитивными отношени­ями образуют один из видов группировок в этой области. Другой вид группировки связан с отношением классификации, или включения. Например, если мы по­ложим перед нашим испытуемым не­сколько цветков, некоторые из которых будут васильками, а оставшиеся — фиал­ками, мы зададим отношения классифи­кации. Конститутивная операция здесь, по мнению Пиаже, — объединение и разъединение. Совместно группировки асимметричных отношений и классифи­кации образуют числовые операции, от­ражая две стороны числа — ординальную (порядковую) и кардинальную (число как совокупность элементов). Осталь­ные виды логических группировок здесь рассматриваться не будут. Желающие оз­накомиться с этим вопросом глубже мо­гут обратиться к книге Ж. Пиаже [Пиа­же, 1969].

Кроме логических, Пиаже выделял инфралогические операции, т.е. операции не с дискретными, а с непрерывными ве­личинами. Инфралогические операции определяют мышление, связанное с про­странственными и временными отноше­ниями. Пиаже выделяет также шесть ти­пов инфралогических группировок, кото­рые в точности параллельны группиров­кам логическим.

Еще шесть типов группировок суще­ствуют в сфере операций, относящихся к

ценностям. Они устанавливают связь средств и целей.

Наконец, по мнению Пиаже, суще­ствуют операции второго порядка. Эти операции действуют на результатах опе­раций первого порядка. Они образуют формальное, гипотетико-дедуктивное мышление.

С точки зрения процессов решения за­дач позиция Пиаже может быть представ­лена примерно следующим образом. При столкновении с задачей субъект извлекает из долговременной памяти группировку операций, необходимую для того, чтобы репрезентировать задачу. Одна и та же группировка может быть использована для решения множества задач. Например, группировка операций, обеспечивающих асимметричные транзитивные отношения {А > В > О D), нужна для решения зада­чи о палочках разной длины, а также за­дач, описывающих любые другие предме­ты и их свойства: рост, вес или ум людей, высоту деревьев и т.д. Эта группировка нужна для задачи типа: дано А > В и В > С, что больше — А или С. Но она нужна и для того, чтобы выстроить палочки в по­рядке возрастания. По Пиаже, для реше­ния любой из этих задач необходимо реп­резентировать всю структуру с конститу­ирующими ее операциями: в данном слу­чае — прибавления. Когда человек облада­ет способностью к созданию такой репре­зентации, он может решить соответствую­щие задачи.

Центральное понятие для Пиаже — это не логика, а структура задачи. Струк­тура включает элементы и связывающие их отношения. Логика состоит в возможнос­ти вывода одних отношений из других. На­пример, если даны элементы А, В и Си от­ношения между ними А > В и В > С, то логическое преобразование позволяет нам вывести отношение А > С. Логика, таким образом, оказывается приведением в дей­ствие, динамической стороной структуры.

Правомерно предположить, что слож­ность трансформации репрезентации за­висит от структуры задачи, т.е. характера системы отношений, связывающих эле­менты задачи. Для разных структур слож-

ность вывода умозаключений оказывает­ся разной. Этим определяется сущность структурного анализа в психологии интел­лекта. Пиаже систематически исследовал, каким образом ребенок последовательно становится способным мыслить различ­ные структуры, и собрал колоссальный эмпирический материал об особенностях детского интеллекта.

Возьмем простой пример, подобный тому, который мы уже рассматривали выше в связи с вопросом о простран­ственной и пропозициональной репре­зентации. Экспериментатор показывает испытуемому две палочки Аи В. Испы­туемый констатирует, что А длиннее В. Тогда экспериментатор прячет палочку А и достает вместо нее палочку С. После того как испытуемый убеждается, что В длиннее С, экспериментатор спрашива­ет, какая палочка длиннее — А или С. Если испытуемым является нормальный взрослый человек или развитой ребенок старше 7—8 лет, то он сразу же понима­ет, что А длиннее.

Мы можем констатировать, что на на­чальном этапе мышления у испытуемого была репрезентация ситуации, включаю­щая два отношения А > В к В > С. Затем взрослый испытуемый смог таким образом трансформировать свою репрезентацию, что вывел ненаблюдаемое свойство А > С.

С младшими детьми картина иная. Со­всем маленький ребенок вообще не смо­жет понять, какая палочка больше. Дети постарше правильно сравнивают палоч­ки, однако не могут ответить на заклю­чительный вопрос. Например, ребенок до 6—7 лет может сказать, что не видел па­лочки А и С вместе, поэтому не знает.

Самый маленький ребенок, таким об­разом, не способен даже воспринять от­ношение А > В. Ребенок постарше мо­жет воспринять это отношение, но не способен его осмыслить, т.е. сделать эле­ментом для вывода ненаблюдаемого свойства. Способность мыслить (осуще­ствлять вывод ненаблюдаемых свойств) возникает тогда, когда отношения выст­раиваются в систему типа А > В > С > D и т.д. Отношение «больше — меньше»,

таким образом, психологически приоб­ретают смысл только в контексте скоор­динированной системы всех отношений. Более конкретно и подробно, с опи­санием эмпирических данных теория Пи­аже рассмотрена в главе, посвященной когнитивному развитию. В той же главе описаны и многочисленные проблемы, с которыми столкнулась эта теория. Одной из наиболее принципиальных среди этих проблем является, пожалуй, следующая. Пиаже предпринял попытку выстроить иерархию сложности задач только по их структуре. Структура действительно опре­деляет необходимые для решения опера­ции с репрезентациями. Однако этот фак­тор не является единственным, влияние других факторов приводит к неодинаковой сложности задач, имеющих одинаковую структуру, к феномену «декаляжей».

Дедукция и индукция

Понятие дедукции было введено для обо­значения познания, движущегося от об­щего к частному, а индукции — от част­ного к общему. Так, естественные науки предполагают установление общих зако­нов природы на основании изучения фак­тов — это сфера индукции. Затем с помо­щью установленных законов предсказы­ваются новые факты — это уже дедукция.

Возьмем какую-либо теорию когни­тивной психологии, например, трехкомпо-нентную теорию памяти. Создание любой такой теории — это индуктивный процесс. В схематизированном виде этот процесс выглядит так. Подбираются факты; для трехкомпонентнои теории памяти это форма позиционной кривой запоминания, амнезии, влияние интерференции или от­сроченного воспроизведения; затем пред­лагается модель, объясняющая эти факты.

В первом приближении индукция мо­жет быть определена как вывод общей за­кономерности из совокупности фактов*. Дедукция же позволяет из этой законо-

' Мы не затрагиваем здесь более сложных проблем, связанных, например, с математи­ческой индукцией.

мерности вывести частный факт (все люди смертны, значит, и Сократ умрет).

По поводу индукции необходимо сде­лать два важных замечания.

Первое. Индукция никогда не дает нам абсолютно точного знания, которое дает дедукция. Представим себе, что мы наблюдаем слонов и обнаруживаем, что их вес не превышает пяти тонн. Отсюда мы делаем индуктивное умозаключение «Слоны весят не более пяти тонн». Мо­жем ли мы быть полностью уверенными в его истинности? Очевидно, нет, по­скольку в один прекрасный день мы мо­жем обнаружить слона весом в пять с по­ловиной тонн. Точно так же обстоит дело и с трехкомпонентной теорией па­мяти. Построенная для объяснения фак­тов, она в конце концов натолкнулась на факты, которые ей противоречат.

На основании такого рода идей фило­соф Карл Поппер (1983) предложил рас­сматривать движение науки не как верифи­кацию теорий, а как их фальсификацию. Верификация научных теорий (т.е. знаний, полученных путем индукции) невозможна, поскольку обнаружение сколь угодно большого количества фактов, соответству­ющих теории, не может исключить того, что однажды обнаружится факт, теории не соответствующий. Поэтому, считает Поп­пер, движение науки происходит через фальсификацию теории, нахождение для нее опровергающих примеров. Хорошая теория, по Попперу, должна быть фальси­фицируемой, т.е. должна настолько четко формулироваться, чтобы быть несовмести­мой с теми или иными фактами. Тогда ре­гистрация факта, возможность которого исключается теорией, является основани­ем для опровержения теории. Поппер пи­сал по поводу «критерия демаркации», т.е. признака, позволяющего отличить эмпи­рическую, основанную на фактах теорию от метафизической системы: «С моей точ­ки зрения, индукция вообще не существу­ет. Поэтому выведение теорий из единич­ных высказываний, «верифицированных опытом» (что бы это ни значило), логичес­ки недопустимо. Следовательно, теории ни­когда эмпирически не верифицируемы..

Вместе с тем я, конечно, признаю не­которую систему эмпирической, или на­учной, только в том случае, если имеется возможность опытной ее проверки. Исхо­дя из этих соображений, можно предпо­ложить, что не верифицируемость, а фаль-сифицируемость системы следует рассмат­ривать в качестве критерия демаркации. Это означает, что мы не должны требо­вать возможности выделить некоторую научную систему раз и навсегда в поло­жительном смысле, но обязаны потребо­вать, чтобы она имела такую логическую форму, которая позволяла бы посред­ством эмпирических проверок выделить ее в отрицательном смысле: логическая си­стема должна допускать опровержение пу­тем опыта» [Поппер, 1983, с. 62—63].

Выше в разделе о теории умственных моделей говорилось, что Джонсон-Лэрд доказывает свою теорию, измеряя время решения задач испытуемыми и процент допускаемых ими ошибок. С точки зрения Поппера, слово доказывает здесь неадек­ватно — эксперимент не может доказать теорию. Результаты эксперимента могут соответствовать предсказаниям теории Джонсон-Лэрда и противоречить какой-либо другой теории, например теории ум­ственной логики. Если противоречие экс­перимента теории должно вести к ее от­брасыванию или по крайней мере к ее мо­дификации, то соответствие между теори­ей и данными, по Попперу, не означает, что теория доказана; оно только говорит о том, что теория пока не опровергнута.

Второе. Еще одна проблема индукции заключается в том, что выявление законо­мерностей в действительности предполага­ет наличие некоторого предзаданного мне­ния об этой действительности. Вспомним наш пример трехкомпонентной теории памяти. Возможно, всех эмпирических фактов было бы недостаточно для ее со­здания, если бы не было аналогии с уст­ройством компьютера, имеющего опера­тивную и постоянную память, или хотя бы старой психологической традиции выделе­ния поля сознания, где происходят основ­ные события психической жизни, и долго­временного хранилища информации. Ког-

нитивистские теории вряд ли являются только обобщениями фактов, они обыч­но отвечают на вопрос «для чего?». Для выполнения какой функции когнитивные процессы устроены таким образом?

Крупный американский логик и один из отцов прагматической философии Чарльз Пирс вводил эту вторую пробле­му индукции, предлагая вообразить ино­планетянина, изучающего результаты пе­реписи населения в Соединенных Шта­тах. Возможно, писал Пирс, этот инопла­нетянин начал бы со сравнения отноше­ния смертности к потреблению товаров в графствах, названия которых начинают­ся с одной буквы. Отношение это, по всей видимости, не будет зависеть от первой буквы названия, и поиски гостя окончат­ся ничем. Он может проводить и дальней­шие исследования такого рода, задавая вопросы, на которые любой землянин от­ветил бы, не обращаясь к цифрам, а лишь зная, что одни явления не зависят от дру­гих. Природа, продолжает Пирс, это не­сравненно более обширное и менее упо­рядоченное собрание фактов, чем резуль­таты переписи населения. Если бы люди не приходили в мир со специальной спо­собностью делать правильные догадки, то вряд ли за десять или двадцать тысяч лет существования человечества какой-либо величайший ум узнал бы то, что сейчас известно последнему из идиотов.

Действительно, количество различных свойств и переменных в мире, которые можно в принципе коррелировать между собой, бесконечно велико. Следователь­но, число возможных гипотез, даже в от­ношении достаточно относительно про­стых явлений, также бесконечно. Для того чтобы разобраться в этом многооб­разии, человек должен обладать исходной селективностью, склонностью выдвигать одни гипотезы и не выдвигать другие. Пирс, говоря о «специальной способнос­ти делать догадки», подразумевал, что се­лективность человека в отношении по­рождаемых гипотез является врожденной. Хотя идея врожденности выглядит сомни­тельной, сама селективность является принципиальным фактом для того, кто

хочет разобраться в механизмах индуктив­ного мышления.

Селективность индуктивного мышле­ния нетрудно зафиксировать в психологи­ческом эксперименте. Можно просить ис­пытуемых устанавливать ковариации пере­менных. Например, им можно предъяв­лять карточки с описанием людей, страда­ющих разными заболеваниями. На карточ­ках пишутся различные особенности этих людей (темперамент, характер, внеш­ность), симптомы их заболевания (темпе­ратура, отек, боль и т.д.) и диагноз. Испы­туемые должны обнаружить, какие осо­бенности характерны для различных боль­ных. Такого рода эксперименты показыва­ют, что без специальных оснований люди склонны не замечать связь событий, кор­релирующих на уровне до 0,6. Однако если существуют специальные основания для выявления некоторой закономерности, то испытуемые склонны заявлять о ее нали­чии даже тогда, когда ее нет.

В чем же заключаются эти специаль­ные основания для выявления законо­мерностей? Какие именно закономер­ности мы склонны замечать скорее, чем другие? Для ответа на эти вопросы было выделено несколько эвристик, которые заставляют нас предпочитать одни гипо­тезы другим. Опишем эвристики репре­зентативности и необычности.

Эвристика репрезентативности состо­ит в том, что мы склонны связывать явле­ния, похожие друг на друга. В этом смыс­ле явление-сигнал мы легче воспринима­ем, если оно репрезентирует, представля­ет то явление, с которым связывается. Эв­ристику репрезентативности можно на­блюдать на материале народных примет. Чуть ли не самая известная из русских на­родных примет связана с черной кошкой, перебегающей дорогу, что предвещает не­удачный путь. Другие звери, перебегая до­рогу, тоже, согласно приметам, не сулят ничего хорошего. Можно вспомнить Пушкина, который ехал без разрешения царя из Михайловского в столицу накану­не восстания декабристов, но вернулся, когда ему сначала перебежал дорогу заяц, а затем встретился священник.

Зверь, перебежавший дорогу, перечер­кивает линию движения, т.е. как бы отри­цает ее. Перечеркивание пути, таким обра­зом, похоже на обрыв, отрицание предпри­нимаемого дела. Также неудачу, неуспех на­поминает возвращение домой с полпути, что отражено в другой известной примете.

Дополнительным атрибутом является черный цвет, который в нашей культуре связан с трауром, нечистой силой и т.д. Кошка, в отличие, например, от собаки, также традиционно выступает как символ темной силы, сопровождая, например, Бабу Ягу. Таким образом, черная кошка, пересекающая дорогу, воплощает сразу несколько свойств, которые на основе эвристики репрезентативности связывают это событие с грядущей неудачей.

Эвристика репрезентативности дей­ствует и во многих других случаях: гром, молния, звуки, похожие на стон, воспри­нимаются по аналогии как плохие приме­ты. Само слово «примета» — по этимоло­гии от «примечать» — говорит о том, что это нечто выведенное из опыта, из наблю­дения реальных случаев. Однако, по-види­мому, многие приметы основаны не на ре­альной статистике, а на эвристике репре­зентативности. Это относится, вероятно, даже к приметам, игравшим большую роль в сельскохозяйственной практике и свя­занным с погодой и с урожаем. Некоторые из них выглядят вполне рациональными, как, например, «май холодный — год хле­бородный»: холодный май уничтожает многих вредителей посевов. Также можно объяснить и разумность приметы о Сам­соне водолее, предвещающем семь недель одинаковой погоды. Если на Самсона дождь, то семь недель идти дождю. Если сухо — семь недель будет стоять хорошая погода. Эта примета вполне понятна, так как в июле, когда отмечается Самсонов день, может устанавливаться стабильная погода. Но есть и приметы, которые с ра­циональной точки зрения совершенно не­понятны, зато очень ясны с позиции эври­стики репрезентативности. Например, одиннадцать последовательных дней с 10 января считаются показателями погоды на оставшиеся одиннадцать месяцев года.

Другая эвристика — это эвристика необычности. Когда случается необычное явление, люди прочно запечатлевают его в памяти и бывают склонны связывать с другими событиями. Если еще одно не­обычное событие случается через корот­кий промежуток времени, то люди часто связывают эти события. Допустим, если зимой гремит гром, что, конечно, боль­шая редкость в средней полосе России, а затем следует политический кризис, то у людей появляется тенденция связывать эти два события, несмотря на очевидную их отдаленность.

Подобная эвристика отмечается и у животных. Например, крыса, которая была подвергнута радиации через не­сколько часов после того, как ела пищу необычного вкуса, будет всегда избегать этой пищи. Если же пища была обыч­ной, то такая связь не возникает.

Кроме эвристик, для выявления связей важную роль играет то, что соответствую­щие события уже были связаны с другими раньше. Биллман предположила, что в сложной среде, где не могут быть учтены все аспекты ситуации, субъекты склонны концентрироваться на тех аспектах, кото­рые уже играли какую-то роль при других правилах. Из этого следует, что связанные между собой правила выявляются субъек­том легче, чем изолированные.

Для проверки этой гипотезы Биллман разработала эксперимент, в процессе ко­торого испытуемые должны были выявить свойства некоторого «инопланетного» языка, наблюдая за событиями (про­странственными движениями тел), опи­сываемыми предъявлявшимися речевыми фразами. Биллман показала, что выявле­ние правил происходило значительно проще, если «инопланетный» язык был составлен таким образом, что различные изменения в нем влияли друг на друга.

Эксперименты Биллман относятся к искусственной среде, однако в реальной жизни склонность людей связывать меж­ду собой те или иные события определя­ется их представлениями о мире, порож­денными культурой, образованием и пред­шествующим опытом. Люди склонны свя-

зывать те явления, причинно-следствен­ные отношения между которыми вписы­ваются в их картину мира. Эта картина мира не одинакова у людей, живущих в раз­ные эпохи, принадлежащих к разным куль­турам и слоям общества. По-видимому, именно в сфере индуктивного связывания явлений в наибольшей мере проявляются межкультурные различия мышления.

Выше мы анализировали народные приметы с точки зрения индуктивных эв­ристик. Однако вера в эти приметы отнюдь не одинакова в различных слоях общества. У образованных людей вера в приметы счи­тается суеверием. Например, связь между громом зимой и политическим кризисом, скорее всего, будут находить те люди, ко­торые из-за недостатка образования мень­ше приобщены к естественно-научной картине мира. Современные же образован­ные люди менее склонны верить в знаме­ния, а политический кризис стараются объяснить социально-экономическими процессами, происходящими в обществе.

Важно подчеркнуть, что в компетен­цию психолога не входит оценка истин­ности того или иного мышления. Психо­лог, как представитель своей науки, не имеет оснований для того, чтобы утвер­ждать, что приметы о черной кошке или мнения о летающих тарелках истинны или ложны. Хотя, будучи представителем своего общества и своей культуры, он, безусловно, разделяет общие установки и мнения. По мысли С.Л. Рубинштейна, дело психолога, в отличие от логика, не в описании самих по себе мыслей и уста­новлении их истинности, а в описании процесса их порождения.

Еще более острый контраст, чем в случае различных слоев общества, наблю­дается в индуктивных обобщениях разных культур. Вся средневековая литература полна описаниями знамений, предвещаю­щих торжество или горе. Вспомним «Сло­во о полку Игореве», описание предзна­менований поражения войска Игоря (в переводе А. Югова):

Другого дня, раным-рано,

зори кровавые

свет предвещают, тучи черные

с моря идут — хотят поглотить

четыре солнца, в тучах трепещут синие молнии. Быть грому великому, идти дождю стрелами с Дону Великого! [Слово о полку Игореве, 1975, с. 92].

Описание индуктивных обобщений, совершаемых в разные исторические эпо­хи в европейских странах, оставил нам французский философ и историк культу­ры Мишель Фуко в своих исследованиях из области «археологии знания». Еще большим контрастом с привычным для нас стилем поражает так называемое пер­вобытное мышление, классические ис­следования которого провел французский этнограф и психолог Люсьен Леви-Брюль.

В наши дни люди склонны верить в другие причинно-следственные связи. Появление научно и технически ориен­тированного мышления приводят к но­вым ожиданиям. В частности, возника­ет интерпретация летающих тарелок как межпланетных кораблей инопланетян.

Склонность людей видеть те связи, ко­торые соответствуют их представлению о мире, была продемонстрирована в остро­умном эксперименте супругов Чепменов [Chapman, Chapman, 1969]. Будучи клини­ческими психологами, Чепмены заметили, что их коллеги-клиницисты часто сообща­ют о таких результатах применения про-жективных тестов, которые в последую­щем не подтверждаются. Например, мно­гие клиницисты сообщали, что гомосексу­алисты в пятнах Роршаха часто видят муж­чин в женской одежде, лица как с женски­ми, так и с мужскими характеристиками. Сообщалось также, что параноидные паци­енты в рисунке человека подчеркивают глаза. Все эти сообщения, однако, при бли­жайшем рассмотрении не подтвердились.

Чепмены провели эксперимент, в ко­тором испытуемым (студентам-психоло-

гам) предъявлялись: 1) карточка из теста Роршаха; 2) слово, обозначающее, что клиент увидел на карточке; 3) характери­стика клиента (гомосексуалист, депрес­сивный и т.д.)- В другом эксперименте Чепменов испытуемым предъявлялся ри­сунок человека, выполненный клиен­том, и характеристика клиента. Оказа­лось, что испытуемые не только видят связь между характеристиками клиента и тем, что он сделал, там, где этой связи нет, но даже там, где эта связь была от­рицательной. Испытуемые «обнаружива­ли», что подозрительные клиенты рису­ют специфические глаза (подозритель­ность заставляет пристально всматри­ваться), зависимые — толстые лица и т.п. Фактически эксперименты Чепме­нов возвращают нас к хорошо извест­ной социально-психологической исти­не: наши суждения в большой мере за­висят от стереотипов. Однако подход Чепменов позволяет рассматривать эту проблему под новым углом зрения: сте­реотипы уже более не выглядят неким пороком, омрачающим человеческую природу. Скорее, это неизбежная сторо­на нашего когнитивного функциониро­вания, которая только и позволяет нам как-то разобраться в окружающем нас разнообразии вещей. Стереотип — это следствие необходимой селективности.

Процессы формирования репрезентации проблемной ситуации

Как говорилось выше, мышление предпо­лагает создание репрезентации проблемной ситуации и вывод внутри этой репрезента­ции. Репрезентация создается не на пустом месте, а из «строительных элементов», раз­личных структур знаний, находящихся в долговременной памяти. Из этих элемен­тов в поле внимания создается репрезен­тация, относящаяся только к данной зада­че. Мышление, таким образом, — процесс комплексный; в нем задействованы много­численные психические структуры и про­цессы, рассматриваемые в других главах книги. При мышлении, например, проис­ходят те же процессы поиска и извлечения

знаний, что и рассматриваемые исследова­телями памяти. Разница, однако, заключа­ется в том, что процесс мышления требу­ет создания из известных элементов новой репрезентации, тогда как память в прямом ее понимании предполагает простое извле­чение того, что было в нее заложено. В са­мом простом случае структуры, необходи­мые для понимания задачи, уже хранятся в долговременной памяти субъекта. Этот случай может быть смоделирован средства­ми искусственного интеллекта.

Компьютерная модель ИСААК, раз­работанная в 1977 г. Дж. Новаком, создает на основании текста школьных задач из области физической статики систему уравнений, которую она затем пытается решить, и рисует чертеж условий задачи. Лингвистический анализ, проводимый <