Критерии воли. общие ситуации

ТРЕБУЮЩИЕ ПРОИЗВОЛЬНОЙ

И ВОЛЕВОЙ РЕГУЛЯЦИИ

Первыми исследователями воли были классики психологии созна­ния — В.Вундт и У.Джеймс. Так, Вундт описывает волевой процесс и связанное с ним волевое действие (см. выше) по двум основным аспек­там. Во-первых, волевому процессу генетически предшествует аффектив­ный: если состав представления и чувства изменяются так, что это ведет к прекращению аффекта, то изменение называется волевым действием, а сам прекращенный аффект — волевым процессом. Во-вторых, в зависи­мости от числа мотивов волевого процесса он может быть простым и сложным: если мотив один, то процесс — простой и заканчивается им­пульсивным действием¹, если мотивов несколько (скажем, два и более), то требуется сложное, произвольное действие. В случае борьбы противостоя­щих друг другу мотивов такое действие становится актом выбора. Под­черкнем, что именно этот аспект актуален для современных исследовате­лей волевой регуляции².

В концепции Джеймса (см. выше) понятие воли является основным. Именно волевая активность есть условие личностного выбора, сущность «духовного Я*. Нам известно обсуждение и собственное решение Джейм­сом философской проблемы свободы воли, выходящей, впрочем, за рамки научного изучения. В конкретном же психологическом исследовании он связывал волевую регуляцию с вниманием, определяя ее как сочетание

¹ Разумеется, терминология XIX века необычна для нас: именование волевого про­
цесса импульсивным (т.е. непроизвольным) смутит сегодня даже житейского психоло­
га. Но термины здесь (как и в психологии эмоций) условны, а логика основателя науч­
ной психологии четка, понятна, ясна.

² См. Иванников ВЛ. Психологические механизмы волевой регуляции. М.: УРАО,
1998.

Петухов В.В. Критерии воли. Общие ситуации... 627

внимания — фокусировки сознания, и усилия — преодоления отвлекаю­щих факторов. Показательно, что, согласно Джеймсу, полноценное разви­тие личности есть воспитание ее воли, а вершина познавательного разви­тия (гений) есть внимание.

Учитывая завоевания психологической классики, составляющие ос­нову большинства современных исследований воли, определим ее по трем основным критериям: а) субъективному (феноменальному), б) ис­полнительному (продуктивному) и в) наличию внешне наблюдаемых про­явлений.

По субъективному критерию мы раскрываем волевую регуляцию такой, какой она выступает для испытуемого, в его внутреннем опыте и самоотчете. Это — осознанное, намеренное, целенаправленное принятие решения об определенном действии. Сравнивая волю с вниманием (здесь, разумеется, произвольным), добавим, что феноменально оно есть ясное, отчетливое восприятие, связанное с чувством собственной активности, де­ятельности.

По исполнительному критерию о наличии волевой регуляции свиде­тельствует ее продуктивность, результат — продолжение целенаправленного действия при встрече с препятствием (отвлечением от него). Заметим, что нередко для воспитания воли субъект специально ставит себе пре­пятствия (пытаясь выполнять, например, как советует Джеймс в одном из своих практических приемов, совершенно бессмысленное занятие) с целью их преодоления. Внимание по продукту определяется просто: это — рабо­та без ошибок.

По наличию внешне наблюдаемых (телесных) проявлений волевая регуляция определяется (например, у спортсменов при выполнении упражнений) как текущий контроль и необходимая коррекция всех па­раметров совершаемого действия (движения). Основным внешним при­знаком произвольного внимания является мышечное усилие.

Получив достаточно полную картину характеристик волевой регуляции, заметим теперь, что она необходима, но недостаточна. Точнее, эта сумма свойств не гарантирует феномена волевой регуляции, а то и допускает ее имитацию. Так, переживание намеренного, целенаправленно­го решения об определенном действии может оказаться признаком па­ранойи, и волевым человеком придется назвать фанатика, одержимого идеей фикс, а работа без ошибок — результатом высокой автоматизации навыка, исполнение которого не требует произвольности. Что же касает­ся мышечного усилия, связанной с ним сосредоточенной позы, то любой опытный преподаватель знает: наличие таковой у студента на лекции может свидетельствовать о многом, но не иметь отношения к воле и вни­манию вообще.

В теме 8 мы выделили два подхода к изучению индивидуальности (личности), которые, помимо прочего, были названы структурным и функ­циональным. Дело в том, что до сих пор мы находились в рамках первого,

628 Тема 11. Внутренняя регуляция деятельности: психология воли

структурного подхода и отвечали на вопрос: «Что такое воля, и какова совокупность ее характеристик?» Теперь мы приходим к выводу, что сле­дует использовать возможности второго похода, названного функциональ­ным, и задаться вопросом: «Зачем (ради чего) необходима воля, и каковы в принципе те жизненные ситуации, в которых требуется (или нет) про­извольная и волевая регуляция?»

Прежде всего подчеркнем, что имеем в виду общие, абстрагируемые ситуации, которые в повседневной жизни могут пересекаться, порождая множество конкретных проявлений. Здесь они выделяются всего по двум основаниям, одно из которых восходит к Вундту, а оба представлены в книге российского психолога Ф.Е.Василюка «Психология переживания»¹. В самом названии книги отмечается единство эмоционально-волевой регуляции деятельности: уже на обложке в слове «переживание», кото­рым обычно именуют эмоции, автор особо выделяет приставку, и оно ста­новится неологизмом: речь идет о про-живании, пере-житии, преодоле­нии конфликтных ситуаций, требующих волевой активности.

Итак, в реальной жизни, деятельности субъект взаимодействует с ми­ром, точнее, активно действует в нем. Впрочем, всегда ли нужна его актив­ность и какая именно? Первым основанием для определения жизненных ситуаций будет субъект: в принципе он может иметь либо всего одну потребность (мотив) и тогда называться простым, либо две и более и тог­да — сложным (отметим широту возможных ассоциаций — от простых и сложных волевых процессов по Вундту до низкой и высокой когнитив­ной сложности по Келли). Вторым основанием является мир, либо лег­кий, т.е. не содержащий препятствий для удовлетворения потребностей (достижения мотивов), либо трудный, т.е. содержащий такие препят­ствия. В результате получаются четыре общие ситуации, которые и сле­дует рассмотреть (см. рис. 1).

Первая ситуация суть жизнь простого субъекта в легком мире. Та­кая жизнь является в принципе беспроблемной: отсутствие внутренних противоречий позволяет назвать действия субъекта (см. выше) импуль­сивными, непроизвольными, и считать ситуацию начальной (даже «нуле­вой») на возможной шкале развития произвольной и волевой регуляции. Возможно было бы поместить сюда «натуральные» психические функции по Л.С.Выготскому, если бы не отсутствие еще и внешних преград. Дей­ствительно, жизнь в легком мире не требует психического отражения: «не нужны ощущения, — доводит до предела и объясняет Василюк, — ибо в орбиту <...> жизни не попадают абиотические свойства объектов <...>, не нужно внимание — нет альтернатив для сосредоточения, не нужна па­мять — в силу <.„> отсутствия члененности времени на прошлое и буду-

¹ См. Василюк Ф.Е. Психология переживания. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1984. С. 89. В учебных целях мы, полностью сохраняя основы предлагаемой автором типологии, уп­рощаем термины и говорим не о внутреннем и внешнем «жизненных мирах», но — о субъекте и мире, в котором он живет и действует (см. далее).

Петухов В.В. Критерии воли. Общие ситуации.

СУБЪЕКТ: Простой

Сложный

Рис. 1. Типология общих ситуаций, требующих произвольной и волевой регуляции

щее»¹. Однако — пусть одна — потребность все-таки есть, а значит ее ак­туальные состояния представлены эмоциями удовольствия, которое бы стало «принципом удовольствия» этих простых существ, будь они (что, к счастью, невозможно) наделены сознанием.

Но не все здесь просто для нас. Представим кратко дальнейшее развитие произвольной и волевой регуляции. Так, простой субъект попа­дет в трудный мир, где столкнется с препятствиями, научится учитывать их и произвольно задерживать удовлетворение потребности, если они не­преодолимы. Фрустрация породит различные (уже известные нам) реак­ции на нее, и субъект может стать сложным, а значит даже в легком мире ему придется совершать акт внутреннего (например, морального) выбора, принимать волевые, осознанные решения о принципиально верном жиз­ненном пути, отличая истинное от мнимого. Тогда препятствия трудного мира станут для него критическими, проблемными ситуациями, разреше­ние которых потребует личностного, да и мыслительного усилия: волевая регуляция деятельности выступит в полном объеме. Предположим те­перь, что это развитие прошло успешно, продуктивно: сложные субъект­ные и трудные мировые проблемы адекватно поставлены, в принципе раз­решаемы и реально пере-живаемы, преодолимы. Тогда сложный субъект становится «прост», а трудный мир «легок», и в этом заключается со­вершенное, высшее развитие воли, которое называют «отказом» от нее (У.Джеймс), связывают с уже не требующим усилий послепроизволъным

См. там же. С. 97.

630 Тема 11. Внутренняя регуляция деятельности: психология воли

вниманием (Н.Ф.Добрынин), а также с аутотелическим («самоцелевым») состоянием «потока» (М.Чиксентмихейли), когда деятельность мотивиро­вана самим процессом ее выполнения и сопровождается, кстати, чувствен­ным удовольствием, наслаждением: утраченное в начале трудного и слож­ного пути оно возвращается теперь как «самовознаграждение». Таким образом, в первую ситуацию можно поместить и отправной «нулевой», и высший пункты развития произвольной, волевой регуляции.

Рассмотрим теперь следующие ситуации более подробно. Вторая из них — это жизнь простого субъекта в трудном мире, где «принципу удовольствия» противостоит «принцип реальности». Разумеется, полный препятствий как условий удовлетворения потребности, реализации мотива, этот мир потребует от субъекта активности (прежде всего, двигательной), становления и развития психического отражения реальности, всех выделя­емых в нем процессов, расширения пространственно—временных представ­лений (хронотопа) и т.п. Нетрудно догадаться, что повышается когнитивная сложность субъекта (хотя это понятие применимо только к человеку), да и эмоциональная его сфера, поскольку потребность не сразу может (а то и вообще не может) быть удовлетворена, становится более разнообразной. В интересующем же нас аспекте данная ситуация связана с появлением произвольной регуляции поведения, которая состоит в задержке естествен­ного процесса, требующей определенного усилия. Несомненно, существуют филогенетические предпосылки произвольности¹, однако мы обращаемся к человеку. Субъект, имеющий «одну, но пламенную страсть», есть в пределе фанатик, маньяк: феноменально его можно было (см. выше) спутать с субъектом волевого принятия решения, а на деле — это частый пример па­тологии произвольности, бессилия принять реальность как таковую. В раз­витии же произвольности появляется психологический механизм, отвечаю­щий принципу реальности, «который условно можно назвать «терпением» <...> — состояниями «отчаяния», «страха», «надежды» и «беспечности»², противостоящий защитным механизмам, подчиненным принципу удоволь­ствия. Подчеркнем, что в культурно-исторической концепции развития высших психических функций, предложенной Л.С.Выготским, произволь­ность как неотъемлемое их свойство является результатом освоения внеш­них (а затем и создания внутренних) средств управления поведением. Од­нако высшие психические функции — произвольные память, внимание, логическое мышление — формируются системно, а значит субъекта уже едва ли можно назвать простым. Действительно, терпит ли он и ждет, когда преграда-фрустратор исчезнет само собой, одолевая агрессию и регрессию, мечтает ли о фантастическом ее устранении, замещает ли одну деятель­ность другой — трудный мир как бы готовит для своего освоения сложно-

¹ О проблеме произвольного поведения (или соответствующих реакций) животных
см.: Иванников В А. Психологические механизмы волевой регуляции. М.: Изд-во Моск.
ун-та, 1991. С. 94-98.

² Василюк Ф.Е. Психология переживания. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1984. С. 111.

Петухов В.В. Критерии воли. Общие ситуации... 631

го субъекта. Не будем спорить, постепенен ли процесс такого усложнения или, как инсайт, внезапен: в любом случае он станет качественным преоб­разованием, появлением личности. Так пусть оно произойдет, но в тот же момент мир — условно (ведь мы разбираем типологию общих жизненных ситуаций) — вновь окажется легким: нельзя пропустить этап, когда место внешних, решаемых или нерешаемых задач, занимают внутренние — разре­шаемые ли в принципе — проблемы.

Третья ситуация заведомо абстрактна. Жизнь сложного субъекта в легком мире была бы либо опасной, поскольку любые его желания мгновен­но исполняются, либо невозможной, бездейственной до тех пор, пока не бу­дут разрешены проблемы, грозящие оказаться «вечными». Конечно, если потребностей, мотивов, а значит и возможных деятельностей — несколько, можно было бы установить очередность их осуществления, но как раз это и потребовало бы актов выбора между мотивами, их соподчинения, иерархии. Тем самым проблема сложного субъекта состоит в иерархизации его моти­вов, и по готовности к акту выбора, принятию решения можно выделить два крайних случая. Один из них — человек нерешительный, полный сомнений даже по частным, житейским поводам, подобный «буриданову ослу» меж­ду двумя охапками сена (имеющими, по К.Левину — см. следующий воп­рос — положительные валентности). Такова, по существу, патология воли, характерная для некоторых психопатий (например, психастении) или при столь высокой сложности когнитивной сферы, когда она теряет устойчи­вость, вплоть до распада (шизофрении). Другой случай — решительный, рискованный человек, «сорвиголова», готовый к выбору в неопределенной ситуации без достаточных разумных оснований. Интересно, что в обоих слу­чаях адекватным для выбора является его внешнее средство — жребий, когда будущую судьбу решает подбрасывание монеты — «да» или «нет» (хотя психастенику понадобится, пожалуй, популярный в Западной Европе кубик, на б гранях которого, помимо традиционных альтернатив, написано, например, «завтра», «теперь же», «никогда» и т.д.).

Так или иначе, в реальной жизни личностный поступок предшеству­ет иерархизации мотивов (в принципе — неосознаваемых), а в данной иде­альной ситуации — наоборот: нам дается возможность представить послед­ствия выбора и далее, в трудном мире, поступать правильно, «жить не по лжи», избежать мнимых, нами же созданных «проблем». Поэтому внешнее средство (жребий) не заменяет внутреннего выбора, и если противостоящие друг другу мотивы не осознаются, то борьба между ними выступает как со­стояние «когнитивного диссонанса» (см. следующий вопрос), а если осозна­ются — требуется критерий их взаимной оценки. По мнению Ф.Е.Василю-ка, это — «не что иное, как ценностное сознание, ибо ценность — единственная мера сопоставления мотивов. Принцип ценности есть, следо­вательно, высший принцип сложного и легкого жизненного мира»¹. Мы же

¹ Там же. С. 122.

632 Тема 11. Внутренняя регуляция деятельности: психология воли

выразим это иначе: осознание мотивов есть второе рождение личности (см. тему 3 в первом томе издания), связанное с пониманием культурных норм (запретов, ограничений) — настоящих оснований (т.е. мотивов) соб­ственно личностных поступков. Ведь ценности бывают подлинными и мнимыми (истинными и ложными), и при осознанном принятии решения их следует различать.

Затрагивая вопросы этики, рассмотрим пример из области кино, где подчас действительно сложно отличить искусство от его имитации. Смысл примера раскроем сразу: всякий конкретный прием, используемый в кино (скажем, прием параллельного монтажа) является подлинным тог­да, когда он необходим, т.е. адекватен внутренней мотивации киноискус­ства, его специфическому содержанию. Приведем рассуждения одного из создателей современного киноискусства А.А.Тарковского. Акт выбора (здесь — между применением приема и сознательным отказом от него) требует осознания внутренней (предметно-специфической) мотивации де­ятельности: для киноискусства — это, согласно Тарковскому, запечатле-ние событий во времени. Однако в развитии кино было два этапа — «не­мой» и «звуковой». Спрашивается: можно ли полно запечатлеть событие средствами немого кино? Нет, при отсутствии звука (который может быть значимым для события) его нужно передать — образом, и создаются осо­бые приемы, в частности, параллельный монтаж. Так, «в фильме Довжен­ко "Земля" кулак стреляет в героя, и для того, чтобы передать выстрел, режиссер сталкивает кадр внезапного падения героя с другим кадром, параллельным, — где-то в поле кони испуганно подняли головы — а по­том снова следует возвращение к месту убийства. Для зрителя эти кони, поднявшие головы, были опосредованной передачей раскатившегося зву­ка»¹. Получилось так: пороховой дымок, вскинутые гривы лошадей и упавший человек — вот теперь событие отражено полностью. Таким об­разом, в немом кино параллельный монтаж является необходимым, под­линным средством (ценностью) киноискусства.

Но вот кино обретает звук, а это значит, что данный прием объектив­но — уже не нужен. Это понятно логически, рационально, но как трудно на деле отказаться от столь эффектного средства, в котором, по существу, отра­жен принцип стимуляции творчества — изменение привычного контекста. Акт выбора становится драматичным, и Тарковский намеренно обостряет его. Он берется научить своих молодых коллег, как овладеть вниманием, удивить (напугать, рассмешить) зрителя. Для этого следует, сохранив в кад­ре какой-то элемент, полностью заменить его контекст. Например, мужчи­на курит трубку, пуская кольца табачного дыма: возьмем такое кольцо и поместим его в следующий кадр, сменив всю остальную обстановку. Зри­тель ахнет: та же самая фигура видится новой и необычной, поскольку рез­ко изменился фон. И вот теперь, когда ученик понял секрет кинотрюка, учитель заявляет, что пользоваться им сегодня — уже нельзя. Знать ме-

¹ Андрей Тарковский: начало ... и пути. М.: ВГИК, 1994. С. 55.

Петухов В.В. Критерии воли. Общие ситуации... 633

ханизмы его исполнения нужно как раз для того, чтобы уберечь себя от ошибки. Почему нельзя (ведь прием так привлекателен, эвристичен)? По­вторим ответ: поскольку современное кино является звуковым, постольку параллельный монтаж, необходимый ранее, стал излишним¹. Таков куль­турный запрет, профессиональный критерий применения средств: под­линные условия (ценности) искусства необходимы, мнимые — излишни.

Впрочем, мотивационный конфликт, связанный с соблюдением либо нарушением социокультурных норм, известен нам еще по опыту с «феноменом горькой конфеты»: «материальному» мотиву там противо­стоял «моральный», и правильный выбор был едва ли доступен ребенку. Однако поскольку указанный, пусть уникальный феномен, все же наблю­дается, «моральный» мотив, во-первых, проявляется в эмоциях — плаче, чувстве вины, ведь запрет был нарушен (если бы он был соблюден, то это вызвало бы чувство гордости, самоуважения). Тем самым, во—вторых, он образует смыслы (конфета как незаслуженная награда стала, словами А.Н.Леонтьева, «горькой по личностному смыслу»), но не имеет при этом достаточной побуждающей силы. В этом и заключается специфика воле­вой регуляции (в отличии от произвольной, см. Предисловие): потреб­ность действовать не дана субъекту естественно, а является не спонтан­ным, разумным результатом выбора, и ее мотив — сначала «только знаемый», но не реально действующий. Впрочем, в легком мире реальные действия и не нужны. Данная ситуация действительно абстрактна: слож­ный субъект подобен здесь отвлеченному от действительности мудрецу, способному постичь принципиальные основы человеческого бытия, и осоз­нанные, верно принятые решения, свободные от внутренних сомнений, выполняются мгновенно и без его участия. Ясно, что волевая регуляция в полном ее объеме потребуется субъекту в четвертой ситуации, завер­шающей типологию.

Четвертая ситуация суть жизнь сложного, т.е. полимотивированно­го субъекта в трудном мире, где препятствия выступают уже не как неприступные фрустраторы, но как конфликты, требующие разрешения. Волевая регуляция здесь есть преобразование (переосмысление) конфликт­ных, критических ситуаций.

Впрочем, вначале проблема видится в том, что образующий смыслы (даже осознанный) мотив не имеет достаточной побудительной силы. Каждому студенту (да и преподавателю) известно, как трудно бывает удер­жать себя в читальном зале или за письменным столом (а то и компью­тером), быть, словами Джеймса, сосредоточенным на необходимом деле, отвлекаясь от многочисленных посторонних факторов. Но тогда вспом­ним, что, согласно Джеймсу, формирование (тренировка) собственно воле-

¹ См. Петухов В.В. Природа и культура. М.: Тривола, 1996. С.79. Добавим, что приме­нение этого приема утратило адекватность внутренней мотивации киноискусства: мы видим на экране не запечатление реальных событий, ко череду искажающих их, приукрашенных имитаций. Впрочем, можно изменить название жанра: это уже не кино, а цирк.

634 Тема 11. Внутренняя регуляция деятельности: психология воли

вой регуляции связано с выполнением как раз вообще бессмысленного занятия — ради осознания помех с целью дальнейшего их устранения. Однако в таком случае можно обратиться и к опыту бихевиоризма, ради­кальные представители которого скептически относились к понятию воли (как внутренней активности), но разработали эффективные приемы управ­ления поведением. Так, исполнение намеченного действия (в принципе — независимо от его субъективной ценности) обеспечивается с помощью факторов оперантного научения по Б.Скиннеру — положительного и от­рицательного подкрепления, а устранение помех — посредством угасания и наказания. Конечно, эти факторы, именуемые в быту «законом кнута и пряника» (и применимые, прежде всего, для дрессировки животных) от­носятся к внешней, а не внутренней регуляции поведения. Но если чело­век, способный к саморегуляции, использует их сознательно, то драматич­ная борьба мотивов становится тактической их игрой: «в этом смысле воля — это борьба с борьбой мотивов», и в ней «гораздо меньше силы, чем обычно считается, а больше «хитрости»»¹.

Однако житейский компромисс может привести к логическому пара­доксу: получить желаемый эффект путем хотя бы временного «подключе­ния» смыслообразующего, например, «морального», мотива к побуждающей силе «материального» мотива-стимула² — суть то же, что быть нравствен­ным за деньги. Впрочем, бытует же мнение о том, что, скажем, чиновник бу­дет честен, если достаточно высокой станет официальная оплата его труда, и спорить с этим не нужно: повседневная жизнь зависит от многих пере­менных и в ней случается всякое. Но в принципе ясно, что «корыстная че­стность» есть противоречие в терминах: честность бескорыстна по опреде­лению, хотя подчас кажется невероятной. Так, идеальным на первый взгляд представляется известный рассказ Л.Пантелеева «Честное слово», в кото­ром маленький мальчик твердо, преодолевая борьбу мотивов, стоит в тем­ном парке на «боевом посту» (хочется добавить: по стойке «смирно») про­сто потому, что «дал слово»³. Профессиональному же психологу известно, что этот, пусть предельный пример не только реален, но и характерен для

¹ См. Василюк Ф.Е. Психология переживания. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1984. С. 140.
«Подобно тому, как в социальных взаимодействиях один человек добивается от другого
нужного ему поведения не всегда и не обязательно приказом, но и с помощью просьбы,
обещанного вознаграждения, угрозы, отрезав ему другие возможности или прибегнув к
интриге и т.д., точно так же чрезвычайно многообразны и не сводимы к самоприказу и
интрапсихические методы волевого воздействия на самого себя» (там же, с. 140-141).

² При обсуждении подобной проблемы, Ф.Е.Василюк, именуя одну деятельность «зас­
лугой», а другую — «наградой», допускает: ради осуществления первой возможна их
связь «в некоторое содержательно—мотивационное единство, скажем, в структуру "заслуга-
награда"», но при этом деятельности являются, конечно, конкурирующими (см. там же,
с. 141).

³ Для наивного житейского психолога (скажем, сторожа парка) этот случай тем
более удивителен, что свое честное слово мальчик дал каким-то шутникам-шалопаям, а
«отдать честь» хочет только настоящему боевому офицеру.

Петухов В.В. Критерии воли. Общие ситуации... 635

данного возраста. Мы вспоминаем знаменитый эксперимент (о котором говорили на лекциях по теме 6), проведенный З.В.Мануйленко с детьми-дошкольниками в конце 1940—х годов. В первой серии экспериментатор просил испытуемых выполнить действие — как можно дольше стоять по стойке «смирно». Результаты оказались малопродуктивными, хотя у ребен­ка был мотив, причем «моральный» — договоренность со взрослым. Если по—прежнему связывать эти результаты только с дефицитом побуждения к действию, следовало бы подкреплять испытуемого «материально», то поощ­ряя, то наказывая его. Но исследователь поставил и решил проблему ина­че: действию недоставало разумного, собственно человеческого смысла, дос­тупного старшему дошкольнику. Во второй серии детям была предложена сюжетно-ролевая игра — «Фабрика и часовой», в которой одни занимались «мирным трудом», а другой, «часовой», стоя «на посту» (как в приведенном рассказе), «охранял» их. Он выполнял то же самое действие, что и в первой серии, но теперь оно было адекватно осмысленным — благодаря мотиву, внутреннему содержанию деятельности, ведущей для психического и лич­ностного развития (в данном возрасте), и поэтому результаты стали гораз­до более высокими¹. Отсюда следует, во—первых, что для повышения про­дуктивности (исполнительного критерия воли) действие нужно включить в ведущую деятельность человека. Во-вторых, в этих примерах определяют­ся возможности (и границы) волевой регуляции, преодоления борьбы моти­вов с помощью «хитрых» игровых приемов. Для дошкольника игра и есть ведущая деятельность, в которой он (при участии взрослого) опробует раз­личные будущие социальные роли. Но и в дальнейшей общественной жиз­ни, когда эти роли, соответствующие профессиональной, семейной и другим социальным позициям, должны быть присвоены по-настоящему, и это тре­бует серьезного личностного труда, метафора «жизнь — театр» вполне до­пустима. Общественный индивид обязан уметь играть по строгим социо­культурным правилам. Иное дело, если в трудном мире личность сталкивается с собственной проблемой, неразрешимой без осознания своих настоящих мотивов. Ведь до сих пор мотивы необходимых действий пола­гались известными («только знаемыми»), и воля (привлекая другие моти­вы) наделяла их недостающей побудительной силой, действия — новыми смыслами. Теперь же — наоборот: наличные (вступающие в конфликт) мотивы и побуждают к (противоречивым) действиям, и образуют (подчас непонятные) смыслы, но являются неосознаваемыми, и поэтому человек неспособен к самостоятельному и ответственному поступку. Таков действи­тельный кризис личности, и здесь — границы применения любых игровых приемов («хитрой» стратегии счастья). Разрешение настоящих соб-

¹ См. Мануйленко З.В. Развитие произвольного поведения у детей дошкольного воз­раста // Изв. АПН РСФСР. 1948. Вып. 14. Заметим, что произвольным здесь является усилие, направленное на сдерживание отвлекающих естественных помех, однако само выполняемое действие, разумеется, волевое.

636 Тема 11. Внутренняя регуляция деятельности: психология воли

ственных проблем требует открытой борьбы мотивов, в которой роли и игры не помогут в принципе: себя — не перехитришь.

Как известно, основатель гештальттерапии Ф.Перлз выделял несколь­ко уровней, или ступеней при разрешении личностной проблемы (проявляющейся в виде невроза), среди которых сразу за социальными иг­рами следует уровень «экзистенциального тупика»¹. «Попал в тупик» — хорошая метафора для столкновения с проблемной, конфликтной ситуаци­ей, которая кажется неразрешимой, пока не будет продуктивно (творчески) преобразована. Однако сначала следует проверить, разрешима ли она вооб­ще, не созданы ли «внешние» трудности самим пациентом (невротиком), избегающим осознания своих мотивационных конфликтов. Иными слова­ми, быть может еще там, в предыдущей общей ситуации, когда сложный субъект находился в легком мире, его «осознанный» выбор был неверен, основан на ложных ценностях, и теперь здесь, в трудном мире, последствия этого обнаружились: «проблема» — мнимая, не содержащая альтернативы «либо - либо» (о мнимых личностных вопросах см. тему 3 в первом томе издания), и ее «решение» суть порочный, невротический круг (в котором любое «творчество» становится беспродуктивной фантазией). Доведем до предела: «Делаю, что противно, и не делаю того, что хочу». Если это так, то попытки прямого «волевого» усилия устранить невротический симптом, что невозможно без вскрытия его причин, приводят, по свидетельству З.Фрей­да, к бессилию, вплоть до полного «паралича воли».

Если же принципиальный выбор был правилен, то возникшую «тупи­ковую» ситуацию следует адекватно представить, понять. Не случайно выделение типов конфликтов, исследование феномена мотивационного противоречия («диссонанса») и влияющих на него факторов мы находим в когнитивной психологии и у ее предшественников (см. следующий вопрос). Здесь очевидна связь волевой регуляции с познавательной сферой личнос­ти, однако в принципе воля, конечно, не сводится к интеллекту: она создает условия, при которых возможно осмысленное понимание возникшего кон­фликта. Тогда закономерно обращение к гештальттерапии, в которой при­меняются достижения гештальтпсихологов — основных специалистов по изучению продуктивного (творческого) мышления. Перечислим уровни разрешения личностной проблемы по Ф.Перлзу: их — пять². Первым яв­ляется уровень социальных клише, т.е. стереотипов, характерных для дело­вого общения и позволяющих, согласно давним практическим руковод­ствам, «завоевать доверие людей». Если же этого не получается, надо переходить на второй, уже рассмотренный нами уровень — социальных игр,

¹ См. Перлз Ф. Внутри и вне помойного ведра. СПб.: Петербург — XXI век, 1995.
С. 114-115; Фейдимен Дж., Фрейгер Р. Личность и личностный рост. М.: Изд-во Россий­
ского открытого ун-та, 1992. Вып.2. С. 115.

² См. там же. Заметим, что Перлз, не считавший себя теоретиком, метафоричен в
названиях (особенно — двух последних) уровней и допускает их содержательную интер­
претацию.

Петухов В.В. Критерии воли. Общие ситуации... 637

достаточно гибких способов взаимодействия в нестандартных ситуациях. Если же и здесь возникают непреодолимые трудности («заигрался»), то сле­дует, как было сказано, третий уровень — тупика — центральный и основ­ной, который рассмотрим теперь особо. В «тупике», как во всякой проблем­ной ситуации, есть негативный и позитивный аспекты. С отрицательным человек сталкивается сразу: тупик является фрустрирующим барьером, по­рождает известные реакции, с чем, впрочем, мы уже встречались, когда субъект был прост. Положительный же исход тупика как бы незаметен, но он есть и доступен сложному субъекту: это - полный отказ от социальных игр. Если человек продолжает стенать от горя и «безысходности», то это значит, что он «оглядывается назад» и все еще надеется «выиграть» (как невротик еще и еще раз пытается достичь своих ложно поставленных це­лей). Отказ же от игр — и именно здесь необходима воля — будет выходом за пределы собственного прошлого опыта (который, как известно, лишь пре­пятствует решению творческих задач), создающим возможность встретить­ся, наконец, с актуальным, настоящим опытом и понять основной конфликт проблемной ситуации. Согласно гештальтпсихологам, понимание требует не избегания, а обострения конфликта (на чем построены сегодня многие практики стимуляции творчества), которое содержит направленность к его устранению. Впрочем, условия возникновения инсайта (ведь речь идет о нем) будут рассмотрены в книге 1 третьего тома, посвященного человеку как субъекту познания. Сейчас же отметим, что выход из тупика будет пе­реходом на четвертый уровень — «внутреннего взрыва», которым можно назвать и переоценку ценностей, и изменение в иерархии мотивов, и преодо­ление личностного кризиса. Тогда возможен пятый уровень — «внешнего взрыва», т.е. переструктурирования проблемной ситуации, разрешающего ее: продуктивное преобразование произошло как в сложном внутреннем, так и трудном внешнем мире. «Творчество и есть высший принцип данно­го типа жизненного мира»: речь, конечно, идет и «о самостроительстве лич­ности, об активном и сознательном созидании человеком самого себя», и «об идеальном проектировании себя» и «чувственно—практическом вопло­щении» — «словом, <...> о жизненном творчестве»¹. Мы приведем лишь один, намеренно обыденный, но показательный пример на материале ста­ринной восточной притчи.

Это притча о девушке, попавшей в плен к жестокому царю, который понуждает ее выйти за него замуж. Она этого не хочет, и царь идет на соци­альный компромисс: судьбу девушки решит жребий (внешнее средство вы­бора между двумя положительными валентностями, необходимое «бурида­нову ослу», едва ли устроит девушку). При рассмотрении примера из гештальттерапии (а мы трактуем притчу именно так) следует как можно конкретнее представить ситуацию. По—видимому, все это происходит в прекрасном южном парке, дорожки которого посыпаны галькой — белы-

См. Василюк Ф.Е. Психология переживания. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1984. С.138.

638 Тема 11. Внутренняя регуляция деятельности: психология воли

ми и черными камешками. Договариваются так: царь положит в коробку два камешка — черный и белый, а девушка наугад (не глядя) вынет один из них. Если камешек будет белый — она свободна, если черный, то должна выйти замуж за нелюбимого. Далее ситуация обостряется, становится «ту­пиковой»: девушка замечает, что коварный царь¹ кладет в коробку два чер­ных камня. Теперь перед ней трудный, требующий воли, выбор: на каком уровне пытаться разрешать ситуаци<