Контакт посредника с клиентом

Контакт посредника с клиентами имеет те же характеристики, что и любой дру­гой консультативный контакт. Смысл этого термина близок тому содержанию, кото­рое Роджерс вкладывает в понятие помогающих отношений. Под ними он понимает «отношения, в которых, по крайней мере, одна из сторон намеревается способство­вать другой стороне в личностном росте, развитии, лучшей жизнедеятельности, развитии зрелости, в умении ладить с другими» (Роджерс, 1994, с. 81). Созвучно этому Р. Джордж и Т. Кристиани определяют консультативный контакт как «уникальный динамичный процесс, во время которого один человек помогает другому ис­пользовать свои внутренние ресурсы для развития в позитивном направлении и ак­туализировать потенциал осмысленной жизни» (цит. по: Кочюнас, 1999, с. 47). Ос­новными параметрами такого контакта авторы считают его эмоциональную природу (скорее, чем когнитивную), интенсивность, динамичность, конфиденциальность, оказание поддержки и добросовестность.

Психологическое посредничество заимствует некоторые принципы медиаторства, поэтому работа психолога в роли посредника отличается некоторыми особен­ностями, характерными для форм участия третьих лиц в переговорном процессе.

Наиболее важной среди них является принцип нейтральности, соблюдение ко­торого считается важнейшим условием успешной деятельности любого посредни­ка в переговорном процессе, в том числе и психолога-посредника, поскольку имен­но нейтральная позиция третьей стороны является основой доверия к ней участни­ков конфликта. Традиционное понимание нейтральности третьей стороны сводится к ее незаинтересованности в преимуществе того или иного участника конфликтной ситуации, в «победе» его позиции, в реализации его интересов и т. д. Не входит ли этот принцип в противоречие с общепризнанным для психологической практиче­ской работы представлением о необходимости безусловного и безоценочного при­нятия всех аспектов субъективного мира клиента — то, что вслед за Роджерсом определяется его последователями как «безусловное позитивное отношение»?

Нейтральность в психологическом смысле — это, прежде всего, безоценочность позиции психолога. Позитивная или негативная оценка — это принятие или отвер­жение позиции человека, это наше отношение к его действиям и т. д. Известно, что Роджерс именно склонность оценивать, судить, одобрять или не одобрять рассмат­ривает как основное препятствие, основную помеху в межличностном общении (Роджерс, 1994, с. 392). В своих работах он обосновывает и отстаивает идею пони­мания без оценки и его исключительно позитивного влияния и на процесс общения, и на личность — в случае психотерапевтического контакта — клиента. Деструк­тивный эффект оценочности усиливается при эмоциональной вовлеченности учас­тников в ситуацию, что, как ранее указывалось, является неизбежным элементом конфликтного взаимодействия.

В работах Роджерса, в сущности, можно найти и психологическое обоснование медиаторства, хотя он прямо и не ставил перед собой этой задачи: «Третье лицо,

способное отстраниться от своих собственных чувств и оценок, может очень помочь, выслуши­вая с пониманием каждого индивида или группу и проясняя мнения и отношении каждой стороны... Влияние такого "понимающего катализатора" в группе позволяет ее членам в своих отношениях все ближе и ближе подойти к объективной истине. Таким образом, начинается взаимное общение, и достижение определенного согласия становится значительно более вероятным. Поэтому мы мо­жем утверждать, что, хотя при наличии сильных эмоций достигнуть понимания с оппонентом гораздо труднее, наш опыт показывает, что в условиях небольшой груп­пы нейтральный понимающий лидер или терапист, выступающий как "катализатор", могут преодолеть это препятствие» (там же, с. 396).

Таким образом, именно безоценочная позиции, по утверждению Роджерса, приво­дит к тому, что «барьеры защитного характера удивительно быстро исчезают, как только люди обнаруживают, что единственное намерение — понимать, а не оценивать их» (там же, с. 399). Наше психологическое понимание нейтральности в полной мере созвучно тому, что Роджерс называет безоценочностью. Требование необходимости нейтральной позиции посредника, в частности, может найти теоретическое обоснова­ние в многочисленных фактах влияния «приписывания» причин поведения или «ин­тенций» партнеру по общению на дальнейшее поведение самого «наблюдателя» (Хекхаузен, т. 1, с. 73). Существуют и экспериментальные исследования, показывающие, что нейтральное отношение к партнеру, так же как и позитивное (в отличие от нега­тивного), увеличивает степень самораскрытия (Derlega V. el al., 1987).

Нейтральность — это больше, чем просто не­приятие чьей-то сторону в конфликте; это осо­знаний того, что причиной группового конф­ликта не может быть один человек или событие. Это не может служите, поводом для порицании, тая как ни одна часть поля или личность не может быть "Плохой» без участия всей системы Нот деспота без жертвы не существует напряженно­сти без подай, которые стремятся избежать ее! А Минделл

Примеры реализации нейтральной позиции можно найти и в описаниях кон­кретной работы психотерапевта. Например, С. Минухин и Ч. Фишман указывают на его «активную», но «нейтральную» позицию, что никак не исключает его присоедине­ние к семье и оказание ей поддержки (Минухин, Фишман, 1998, с. 40,47).

Это не означает, однако, что проблема нейтральности не вызывает вопросов, ког­да психолог реализует ее практически. Нейтральность в поведении посредника в кон­фликте — необходимая, но трудно удерживаемая позиция в силу потребности его участников получить от терапевта подтверждение своей правоты, пытаясь «перетя­нуть его на свою сторону», представляя свою позицию более справедливой, свое пове­дение более «правильным», а себя — «жертвой» партнера. Фишман описывает следу­ющий эпизод из своей практики. В Течение двух месяцев он работал с супружеской парой, которая за это время добилась существенных успехов в преодолении своих трудностей:

«По существу они смогли перейти тот рубеж, на котором прежде обычно происхо­дило размывание их трудностей благодаря привлечению третьего лица, и получили возможность разрешить некоторые свои разногласия.

Но однажды жена позвонила терапевту и сказала, что хотела бы в начале следую­щего сеанса побеседовать с ним наедине. Терапевт согласился. В начале сеанса жена и терапевт заходят в его кабинет, а муж ждет в коридоре.

Жена. Фрэнк меня не понимает. Всякий раз, стоит мне заикнуться о том, как я беспокоюсь за свою мать, он выходит из себя.

Ф и ш м а н. Это касается только вас с Фрэнком. Он должен присутствовать здесь, чтобы ответить (Минухин, Фишман, 1998, с. 143).

Во время первого сеанса с такой воинствен­ной парой терапевт может сказать: «Вы пра­вы» —жене и «Вы тоже правы»—немедленно ощетинившемуся мужу. А затем продолжить: «Однако за то, чтобы чувствовать себя пра­вым и несправедливо обиженным, придется заплатить дорогую цену — ваша совместная жизнь будет несчастной». Правда, это не слишком мягкий прием присоединения, одна­ко такой вызов («чума на оба ваши дома») дает понять, что терапевт принимает к сердцу проблемы этой пары. С. Минухин, Ч, Фишман

Фишман, комментируя этот эпизод, говорит о том, что если бы он позволил женщине жаловать­ся на своего мужа, это означало бы не только «не­допустимое вовлечение терапевта» в их отноше­ния, но и «лишило бы мужа и жену возможности самостоятельно уладить свои разногласия». Доба­вим к этому, что даже «разовое» присоединение терапевта к позиции одной из сторон разрушает процесс посредничества и, что еще опаснее, может обострить конфликт, усиливая позицию одного из участников и ослабляя позицию другого и вообще меняя схему конфликта (теперь их двое против одного).

Таким образом, психолог, выступая в роли посредника, должен сохранить нейт­ральность по отношению к позиции участника конфликта, не стать его «адвокатом», иначе возможность посредничества будет исключена. Посредник не судья, и он не должен принимать собственных решений, касающихся конфликта. Посредник не мо­жет выносить своих оценок по поводу проблемы конфликта и поведения его участни­ков, не должен «присоединяться» к позиции участников, так как в этом случае он не сможет оказать им эффективную помощь.

Его нейтральность, однако, не означает бесстрастности или равнодушия. Участ­ники конфликта должны чувствовать заинтересованность посредника в успешном разрешении конфликта — но не в победе какой-либо из сторон. Обратившийся к посреднику человек должен уйти с чувством того, что посредник понимает его про­блемы, заинтересован в успешном решении конфликта, но не будет являться «адвока­том» его позиции.

Положение посредника часто осложняется тем, что обратившиеся к нему люди, как правило, ждут от него помощи, советов, поддержки своей точки зрения. Они ждут, что своей компетентностью или своим авторитетом он решит проблему в их пользу или, по крайней мере, укрепит их в сознании своей правоты.

Устоять в этой ситуации направленных на тебя ожиданий (тем более, если у посред­ника возникает иллюзия, что он видит простой и эффективный способ решения пробле­мы) можно только при абсолютной уверенности в том, что самую большую помощь людям можно принести, не решая за них проблемы, а помогая им самим их решить. Вспомним часто используемую сейчас поговорку о том, что если человек голоден, то лучше датьему не рыбу, а удочку. Если у человека есть проблема, то лучше датьему не конкретное решение, а способ, инструмент решения своих проблем.

Анализ конфликта

Несмотря на то, что в практике широко используется метод «анализа конкретных случаев» и во многих других областях деятельности часто возникает задача анализа ситуаций, процесс анализа конфликта редко освещается в литературе.

Один из немногих и последних примеров — это работа Р. Фишера по проблемам межгрупповых конфликтов, снабженная иллюстрациями анализа политических кон-

фликтов. Фишер, также отмечая игнорирование конфликтологией анализа конфлик­тов, понимает под последним первоначальное и взаимное изучение, дифференциацию и прояснение источников конфликта и процессов взаимодействия, характеризующих как его историю, так и его текущее проявление. Эта фаза, по его мнению, вводит в «феноменологическое объяснение» конфликта, в котором стороны совместно иден­тифицируют, различают и устанавливают приоритеты существенных элементов кон­фликта способом, который ведет их к взаимному эмпатическому пониманию,

В такой трактовке анализ конфликта становится важной стадией конструктивно­го разрешения конфликтов. Как считает Фишер, основные принципы анализа конф­ликта могут быть сформулированы следующим образом:

1. Анализ конфликта должен быть направлен на источники и типы конфликта и процессы взаимодействия и эскалации, которые привели к теперешнему со­стоянию конфликта.

2. Анализ конфликта должен описывать потребности, ценности, интересы и по­зиции в связи с главными спорными вопросами.

3. Анализ конфликта должен быть направлен на восприятия, когниции, потреб­ности, опасения и цели каждой стороны и должен делать возможными взаим­ное прояснение ситуации, взаимный обмен признаниями, гарантиями и по­тенциальными вкладами между сторонами.

4. Анализ конфликта требует ясной и честной коммуникации, в которой сторо­ны восприимчивы к общим ошибкам в восприятии и когнициях и развивают эмпатическое понимание друг друга.

5. Анализ конфликта может быть облегчен умелым и беспристрастным кон­сультантом — третьей стороной, которая усиливает мотивацию, улучшает коммуникацию, регулирует взаимодействие и помогает диагнозу, поставляя релевантные концепты социальной науки (Fisher, 1994, р. 50-53).

Изложенные Р. Фишером принципы представляют несомненный интерес, одна­ко они относится уже к самому переговорному процессу между сторонами, нас же интересует предварительный анализ конфликта.

К. Крессел и Д. Пруитт, пытаясь систематизировать действия медиатора, выделяют в качестве одного из видов рефлексивное вмешательство, которое относится к действиям медиатора, направленным на его собственную ориентацию в споре и со­здание базы своей последующей деятельности. Рефлексивные действия делятся на три вида:

1. Обеспечение доступа к конфликту — речь идет об усилиях, которые мо­жет (или должен) предпринять медиатор, чтобы получить согласие или раз­решение на посредничество.

2. Установление контакта — действия, предпринимаемые медиатором, что­бы добиться своего принятия спорящими сторонами, направленные на уста­новление раппорта, благоприятствующего доверию участников спора к мо­тивам и умениям медиатора. По мнению многих исследователей, установле­ние раппорта является наиболее важной задачей медиатора, а его неудачи часто рассматриваются как следствие недостаточного доверия к нему участни­ков конфликта. В свою очередь, считается, что доверие зависит от непредвзя­тости, беспристрастности и нейтральности медиатора.

3. Диагностика относится прежде всего к тому, имеют ли стороны достаточную мотивацию и возможности для разрешения конфликта, а также к выбору так­тик медиаторства и другим его аспектам (Kressel, Pruitt, 1985).

Нередко в психологической литературе речь идет о трудностях анализа конфлик­та, который может быть основан на ряде сложных проблем, частично неосознавае­мых, частично игнорируемых или просто скрываемых его участниками, при этом за конкретным предметом разногласий сторон реально может стоять другая, более сложная проблема и т. д., и т. п.; обсуждение этих вопросов может породить сомне­ния в принципиальной возможности анализа конфликта. Как отмечает В. А. Смехов, в связи с задачей психологической диагностики и коррекции конфликтных вза­имоотношений в семье, «как правило, участники семейных конфликтов выглядят в консультации не столько как противоборствующие стороны, адекватно осознавшие свои цели, сколько как жертвы своих собственных неосознаваемых личностных особенностей» (Смехов, 1985, с. 83).

Когда терапевт наблюдает за семьей, его зах­лестывает изобилие сведений. Нужно провес­ти границы, выделить сильные стороны, отме­тить проблемы, изучить взаимодополняющие функции. Чтобы извлечь из этих сведений ка­кой-то смысл, терапевт отбирает их и органи­зует в некую структуру... При этом он отсека­ет многие области, которые хотя и интересны, но не способствуют достижению терапевти­ческой цели, стоящей перед ним в данный момент. ...Научиться этому нелегко. Мы все ориенти­руемся на содержание. Мы любим следить за сюжетом, нам не терпится узнать, чем кончит­ся дело. Однако терапевт, ориентированный на содержание, может попасть в ловушку, превратившись в некое подобие колибри. Привлекаемый роскошным многоцветьем аф­фективного расстройства в семье, он пере­пархивает с проблемы на проблему. Он полу­чает много информации, удовлетворяет свое любопытство и, возможно, доставляет удо­вольствие семье, но польза от его сеансов сводится лишь к сбору данных. К концу сеан­са терапевт может запутаться в многообразии проблем. А семья вполне может испытать при­вычное разочарование: они рассказали о сво­их проблемах терапевту, а «он ничем нам не помог». С. Минухин, Ч. Фишман

Аналогично Э. Г. Эйдемиллер и В. Юстицкис указывают на следующие трудно­сти, возникающие при получении необходимой информации при психотерапевти­ческой работе с семьей: проблема интимности («скрываемость» информации по со­ображениям морального характера или культурной табуированности), проблема изменчивости (быстрая сменяемость событий семейной жизни) и проблема разбро­санности данных («проживание» разных явлений семейной жизни в разных сферах ее жизнедеятельности, в силу чего какие-то из проблем обнаруживаются только в опре­деленном контексте) (1999, с. 291).

Нам представляется, что эти сложности иног­да в немалой степени порождены бесперспектив­ной идеей поиска «истины», что, бесспорно, явля­ется затруднительным. Задача анализа конфлик­та на начальной стадии работы психолога сводит­ся не к поиску «истины», а к пониманию того, как конфликтная ситуация воспринимается ее участ­никами.

Решение проблемы «нужной» информации — одна из важнейших сторон работы терапевта, и принцип «чем больше, тем лучше» не способству­ет эффективной организации терапевтического процесса.

Исходя из опыта собственной работы, мы счи­таем важным уточнение следующих аспектов кон­фликта.

1. Участники конфликта. В психологическом конфликте не все участники конфликтной ситуа­ции могут принимать активное участие в конфлик­тном взаимодействии. Теоретически участником конфликта, однако, является любой участник си­туации, чьи интересы этой ситуацией затронутый чья позиция может иметь влияние на исход конф­ликта. Однако, это не означает, что все причаст-

ные к конфликтной ситуации лица должны быть привлечены к ее разрешению, в отдельных случаях это может оказаться невозможным или нецелесообраз­ным. Например, фактическим участником конфликта между молодыми супру­гами является мать одного из них, живущая отдельно, но оказывающая нега­тивное влияние на их отношения своим постоянным вмешательством в их жизнь. В других супружеских конфликтах их участником нередко является ребенок, но привлекать его к диалогу родителей часто нежелательно. В таких случаях важно определить, каковы интересы отсутствующей стороны и каким образом то или иное решение может на них отразиться.

2. Проблемное поле конфликта. За конкретными проблемами, являющимися причинами разногласий участников конфликта, может стоять некое основное, или базисное противоречие, доминантное для данного конфликта. Например, противоречие между представлениями супругов о взаимных семейных обязан­ностях может быть источником множественных разногласий по частным про­блемам. В основе конфликта между двумя руководящими сотрудниками орга­низации может лежать борьба за власть, которая приводит к постоянным раз­ногласиям по поводу тех или иных аспектов деятельности. Видение конфликт­ной ситуации через формулировку ее основного противоречия обеспечивает более объективный взгляд на конфликт и позволяет избежать оценочной пози­ции. При этом часто обнаруживаются типичные причины нарушений во взаимодействии и отношениях людей, что и заставляет расценивать эти нарушения как распространенные трудности интерперсонального общения, а не как «вину» одного человека по отношению к другому.

Когда говорят о причине конфликта, обычно имеют в виду конкретные обсто­ятельства взаимодействия людей, когда что-то в их действиях или поведении приводит к их столкновению. В отдельных конфликтах их причина непосред­ственно предшествует развитию событий, и предмет разногласий четко оп­ределяется противостоящими сторонами.

Актуальный конфликт не возникает случайно, как гром среди ясного неба. Он развивается очень медленно и, в конце концов, достигает порога, за которым готовность семьи или од­ного из ее членов к конфликту перерастает в психические или физические нарушения. Это очень похоже на каплю воды, переполняющую эту бочку. Мы исследуем не только ту един­ственную каплю, которая вызвала актуальный конфликт, но и множество капель, которые за­полнили бочку до нее. Н. Пезешкиан

Довольно часто, однако, открытому столкновению предшествует скрытое развитие конфликта в виде растущего напряжения или недоверия между сто­ронами. В этих случаях у участников взаимодействия могут накапливаться взаимные претензии, и открытое столкновение становится формой их прояв­ления. Переход конфликта из скрытого плана в пласт открытого конфликтно­го взаимодействия часто сопровождается событием, которое называется пово­дом возникновения конфликта.

3. Позиции и интересы. В конфликтологичес­кой литературе принято различать позиции и интересы участников конфликта. При этом Позиция участника конфликта – это его точка зрения на затронутую конфлик­том проблему, выражаемое им несогласие, предъявляемые претензии; неудовлетворенность и т.д. Позиция может не отражать интересы участника конфликта, которые и должны быть основной плоскостью поиска соглашения между сторонами.

4 Отношения участников конфликта. Поскольку психолог имеет дело с ситуациями долговременных отношений людей, во внимание должен быть принят опыт отношений сторон. Характер влияния прошлого опыта отношений парт­неров, как уже указывалось, не нашел достаточного отражения в литературе по теории и практике коммуникативных ситуаций. Для первичного анализа можно воспользоваться описанными нами моделями конфликтного взаимодей­ствия, возникающими как результат прошлого опыта участников конфликта и их определении данной конкретной ситуации. При этом должны приниматься во внимание и общие диспозиционные тенденции как абстракции из прошлого опыта (Kellerman. 1987, р. 192-195), и более частные установки участников относительно данной ситуации.

Если этот опыт имеет позитивный характер (партнеры не имели существенных разногласий или имеют успешный опыт их преодоления), возникшая конфликтная ситуация воспринимается ими как частные разногласия по отдельному вопросу, ус­пешность предшествующего общения поддерживает в них уверенность в возможнос­ти решения спорного вопроса. Они не уходят от проблемы, не ограничивают, а, на­против, часто интенсифицируют свое взаимодействие, пытаясь путем обсуждения проблемы прийти к тому или иному варианту ее решения.

Если опыт предшествующего общения участников конфликта недостаточно удов­летворителен (возникавшие в прошлом разногласия не были успешно преодолены), то новые проблемы наслаиваются на нерешенные (или неэффективно решенные) в прошлом, и участники конфликта воспринимают их в целом как цепь разногласий, как взаимонепонимание по целому кругу проблем или зоне взаимодействия. Пре­жний неудачный опыт лишает их уверенности в возможности соглашения, соответ­ственно они и не пытаются решить между собой проблему, более того, часто начина­ют ограничивать свое общение, чтобы еще больше не усложнять ситуацию. Для реше­ния же возникшей проблемы они используют предписанные (в служебных отношени­ях) или принятые (в семейном общении) правила, становясь на формальные позиции либо прибегая к помощи третьего лица (например, обращаются к вышестоящему на­чальнику).

Если же опыт прежних отношений участников конфликта не просто неудовле­творителен, но привел к накоплению между ними и ряда нерешенных проблем, и нега­тивных эмоций, взаимных обид, претензий и т. д., то возникновение новых разногласий актуализирует этот негативный опыт. Дополнительные разногласия расширяют про­пасть, разделяющую участников взаимодействия, они не только констатируют разногласия между собой, но и подчеркивают их. Часто они не просто не могут найти общий язык, но скорее не хотят его искать. Они могут стремиться свести свое общение к мини­муму или же взаимодействуют по правилам «борьбы», целью которой является не реше­ние разделяющих их проблем, но нанесение максимального ущерба другому.

Далее, необходимо учитывать предпринимавшиеся (или не предпринимавшиеся) сторонами попытки урегулирования конфликта. Все эти элементы конфликтной ситу­ации, относящиеся к полю их отношений, должны быть учтены при ее анализе. Выявле­ние основных элементов конфликтной ситуации является, на наш взгляд, необходи­мым информационным обеспечением последующего переговорного процесса.

В процессе этого «информационного поиска» психолог фактически работает с образами конфликтной ситуации, которые имеются у ее участников.

Образы конфликтной ситуации у ее участников могут иметь несколько потенциальных зон рассогласования: кто-то из участников конфликта может не считать, что конфликт существует; индивиды могут воспринимать конфликт как относящийся к разным проблемам; могут атрибутировать конфликт разным причинам; могут приписывать разное значение поведению другого человека, включая его попытки коммуни­кации по поводу конфликта, и т. д. (Sillars, Weisberg, 1987, p. 150); наконец, часто мы просто не можем видеть ситуацию «целиком».

Вовремя сеанса с семьей Кигменов, которая состоит из мужа, жены и маленькой дочки, страдающей психозом и почти немой, терапевт спрашивает девочку, долго ли она пробыла в больнице, и оба родителя отвечают одновре­менно. Он спрашивает родителей, почему от­ветили они, когда он задал вопрос дочери. Мать отвечает, что дочь заставляет ее гово­рить. Отец объясняет, что они говорят за девочку, потому что та всегда молчит. «Они заставляют меня молчать», — вставляет девоч­ка с едва заметной улыбкой. У каждого из этих людей, как у слепых описывающих слона, есть своя версия одной и той же реальности. На уровне ощущений каждый из них прав, и реальность, которую он загада­ет, истинна. Однако в более обширном целом существует множество других возможностей. Люди западной культуры связаны одной и той же грамматикой причин и следствий Они тоже склонны считать, «то молчание девочки по­буждает родителей отвечать или же что по­спешные ответы родителей вынуждают девоч­ку молчать. На каком-то уровне всякий знает, что есть две стороны медали. Однако люди не представляют себе, как увидеть сразу всю медаль, а не просто ее лицевую и оборотную стороны. Они не знают, как «обойти объект со всех сторон и наложить друг на друга множе­ство отдельны» впечатлений от него» когда сами являются частями того объекта, который нужно обойти. Это требует иного способа познания. С. Минухин, Ч. Фишман

Любому психологу или психотерапевту, имеющему даже относительно неболь­шой опыт работы с участниками конфликта, хорошо известно явление различий в их восприятии ситуации конфликта, ее элементов, конкретных аспектов взаимо­действия различий, касающихся иногда даже фактической стороны общения или столкновений. «В семье, где имеет место острый конфликт, нередко наблюдаются прямо противоположные мнения не только о том, что должно быть в семье, но и о том, что есть. Конфликтующие, описывая одни и те же стороны жизни семьи, искрен­ие и убежденно рисуют совершенно разные картины» {Эйдемидлер, Юстицкис, 1999, с, 298) Основываясь на своем опыте, Э. Г. Эйдемиллер и В. Юстицкис отмечают воз­можное наличие у участников конфликта заинтересованности в искажении тех ил и иных представлений о жизни семьи. Поскольку ситуация в семье и ее проблемы являются важны­ми аргументами в спорах между супругами, то, на­пример, е ходе беседы с психотерапевтом члены семьи могут преувеличивать неблагополучие кого-то из членов семьи, как и вообще уровень конфликтности их взаимоотношений; причины этого преувеличения связаны с обвинением другого, со стремлением убедить его в необходимости изменений, с желанием усилить свою контролирующую роль в семье (там же, с. 298).

Как уже отмечалось, именно образы конфлик­тной ситуации, включающие и саму ситуацию, и партнера с его поведением и чувствами, и самого себя в этой ситуации становятся регуляторами взаимодействия участников конфликта. Причем психолог, лишенный возможности наблюдать реальную конфликтную ситуацию, с которой он зна­комится со слов ее участников, фактически работает именно с этими образами, и его понимание конфликта во многом направлено на понимание этих образов.

Для решения этой задачи могут использоваться разные приемы. В. А. Смехов, например, пред­лагает следующую методику анализа конфликтной ситуации.

Суть ее в том, что один или оба участника конфликта анализируют его, отвечая на вопросы, сгруппированные в следующие категории:

0.Краткое содержание конфликтной ситуации,

1.Как реально я себя вел.

2.Как я хотел бы себя вести в подобной ситуации.

3.Как я должен был бы себя вести в подобной ситуации.

4.Как реально он себя вел.

5.Как он должен был бы вести себя в подобной ситуации.

6.Как он хотел бы себя вести в подобной ситуации.

7.Каким он видел меня в этой ситуации.

8.Каким он предпочел бы видеть меня в подобной ситуаций.

9.Каким я предпочел бы видеть его в подобной ситуации.

10. Каковы причины, цели обстоятельства всего происходившего.

Категории 1,2,3 складываются в «образ Я» в данной конфликтной ситуации; 4,5, 6 — «образ другого»; 7 — «образ я-для-другого»; 8 и 9 — «взаимные предпочтитель­ные ожидания»; 0 и 10 — «субъективная детерминация происходившего» (Смехов, 1985, с. 85).

Используя те или иные приемы, психолог получает представление о том, как уча­стники видят конфликт, на основании чего у него формируется свой, целостный, «надиндивидуальный» (имея в виду участников конфликта) образ ситуации. Типичная опасность, которая подстерегает здесь психолога, — это опасность собственной ин­терпретаций.

К. Хилл (1986) указывает на следующие возможные виды интерпретации:

1. Установление связей между якобы раздельными утверждениями, проблема­ми и событиями.

2. Акцентирование каких-либо особенностей поведения или чувств клиента.

3. Интерпретация способов психологической защиты, реакций сопротивления и переноса.

4. Увязывание нынешних событий, мыслей и переживаний с прошлым.

5. Предоставление клиенту иной возможности понимания его чувств, поведе­ния или проблем (цит. по: Кочюнас, 1999, с. 118).

Нетрудно видеть, что в каждом из этих видов интерпретации велика вероятность произвольности. Проиллюстрируем это следующим отрывком из работы Кочюнаса, в котором он говорит о необходимости «помочь увидеть ситуацию такой, какая она есть в действительности, вопреки представлению о ней клиента в контексте его потребно­стей. Например, клиентка жалуется: "Мой муж нашел работу, связанную с длитель­ными командировками, потому что не любит меня". Реальная ситуация такова, что муж поменял работу по требованию жены после долгих ссор, поскольку на прежней работе он мало зарабатывал. Теперь муж зарабатывает достаточно, однако редко бывает дома. В данном случае консультант должен показать клиентке, что проблема
состоит не в любовных отношениях, а в финансовом положении семьи, необходимос­ти, чтобы муж больше зарабатывал, хотя из-за этого он вынужден часто бывать в отъезде. Клиентка не оценивает усилий мужа добиться большего благосостояния семьи и трактует ситуацию удобным для себя способом» (Кочюнас,l999, c.l21-122).

У семей, втянутых в неразрешенные конфлик­ты, часто формируется стереотип многократ­ного повторения неудачных межличностных взаимодействий. В результате представления членов семьи друг о друге сужаются, и они фокусируются на недостатках семьи. Обра­щаясь за терапевтической помощью, они предъявляют наиболее дисфункциональные аспекты самих себя — те области, которые считают имеющими отношение к терапии. Кро­ме того, более компетентные способы функ­ционирования члены семьи часто приберега­ют для внесемейных холонов. Реализация ими собственного «Я» в дисфункциональном се­мейном организме становится суженной и уп­рощенной. С. Минухин, Ч. Фишман

Возможно, у автора есть основания для подобных включений, однако приводимой им информации для этого недостаточно. Женщина ссорится с мужем из-за того, что он мало зарабатывает. Он начинает зарабатывать достаточно, но теперь она ссорится с ним из-за его длительных и частых отъездов. Это позволяет думать, что проблемы их отношений в другом, и трудно предположить, что ситуация изменится, если консультант, как предлагает Кочюнас, тем или иным образом покажет женщине, в чем, по его мнению, ситуация «на самом деле».

Целесообразнее поэтому, по крайней мере, на этой стадии, работать с представлениями клиентов как с данностью, принимая их видение ситуации таким, какое оно есть. Тем более что этим работа с клиентом на начальном этапе не огран­ичивается.

Устанавливая контакт с клиентом, знакомясь с конфликтной ситуацией, анализируя ее, обдумывая позиции клиентов, психолог невольно может преувеличить трудности, с которыми может столкнуться при работе с данным конфликтом. Подобно у, как врач имеет дело с больной «частью» человека, психолог сталкивается с его проблемами, часто видит его слабости и может недооценить его способность справится с трудностями. Как об этом пишут Минухин и Фишман по отношению к своим клиентам в семейной терапии, «более компетентные способы функционирования члены семьи часто приберегают для внесемейных холонов» (Минухин, Фишман, 1998, с. 277). И действительно, начинающий психолог, сталкивающийся с межличностными конфликтами, часто испытывает недоумение по поводу того, каким беспомощным может оказаться зрелый и уверенный в себе человек в определенных жизненных ситуациях.

Одна из важнейших установок, которую должен иметь сам психолог, — это вера в то, что мы имеем дело с компетентными, умеющими справляться со своими проблемами людьми, которые могут быть чрезвычайно успешными в самых разнообразных видах деятельности и сферах своей жизни, но которые оказались в трудной ситуации и потому нуждаются в нашей помощи. Уверенность в том, что любой конфликт может быть разрешен, должна сопутствовать его участникам и самому психологу на всех этапах работы с конфликтами.