Начало практической работы с конфликтами

Обращение социальных ученых к практической работе с конфликтами предпола­гало принятие иной профессиональной позиции по отношению к изучаемым явлени­ям. Традиционная точка зрения основывается на необходимости беспристрастной по­зиции ученого, обязанного позаботиться о том, чтобы даже методы исследования не

оказали косвенного влияния на изучаемые явления. Но специалисты — особенно сегодня — не всегда хотят оставаться равнодушными регистраторами происходящих процессов. Например, с позиции так называемой «активистской социологии» фран­цузской школы «социолог должен непосредственно участвовать на стороне той силы, которую он считает прогрессивной, и содействовать тому, чтобы участники конфлик­та постоянно рефлексировали по поводу своих действий и высказываний, отдавали себе отчет в том, как они формулируют цели своего движения и какими средствами они собираются пользоваться и пользуются на самом деле» (Здравомыслов, 1995, с. 10-11). (Эта точка зрения находит поддержку и у отечественных социологов.)

С аналогичными трудностями в определении своего отношения к проблемам об­щества столкнулись и психологи. Исследование структуры профессионального самосознания итальянских психологов начала 80-х годов выявило несколько типов их профессиональной идентичности. Острота социальных проблем тогдашнего италь­янского общества и его ожидания, связанные с участием ученых в решении этих проблем, инспирировали формирование позиции, в соответствии с которой «психо­лог должен, прежде всего, выявить и устранить социальные корни человеческих страданий, иными словами, включившись в активную политическую борьбу, спо­собствовать изменению провоцирующих их обстоятельств» (Донцов и др., 1996, с. 9). Тип профессионального самосознания, противоположный данному, — это междисциплинарный эксперт, диагностирующий социальные проблемы и изучаю­щий возможные пути их разрешения. Придерживаясь подобной позиции, психолог также ориентируется на работу с общественными проблемами, признавая позна­ние и преобразование социальной реальности в качестве своей главной задачи, од­нако инструмент его деятельности — не активное личное участие в решении соци­альных проблем, а использование чисто профессиональных методов. (Другим ти­пам профессионального сознания психологов, ориентированных на работу с лично­стью и ее проблемами, соответствуют психотерапевты, инструментом работы которых является собственная личность, и клинические психологи, выступающие скорее как эксперты, вооруженные профессиональными приемами психодиагнос­тики и коррекции.)

Неправомерно было бы ставить вопрос о приоритете той или иной позиции — совершенно очевидно, что современная психология лишь выигрывает от разнообра­зия и сочетания различных видов профессиональной деятельности психологов. Бо­лее того, отказ от какого-либо из этих видов существенно сократил бы практиче­ские возможности психологии и, в конечном счете, сузил бы пространство и пер­спективы ее дальнейшего развития.

Первые попытки организации практической работы по предотвращению и раз­решению социальных конфликтов связаны с именем К. Левина, когда-то давшего классическое описание основных типов конфликта, а в последние годы своей про­фессиональной деятельности посвятившего себя поискам практического примене­ния своих теоретических разработок.

Левин стал одним из основателей «Журнала социальных проблем» (Journal Social Issues) и Общества психологических исследований социальных проблем (Society for the Psychological Study of Social Issues). По свидетельству его дочери, обращение Левина к проблемам общественной жизни было следствием пережитых им и его семьей потрясений, гибели его матери и других родных от рук фашистов

Исследование, необходимое для социальной практики... это тип исследовательского дей­ствия, сравнительного исследования условий и эффектов различных форм социального действия и исследования, ведущего к соци­альному действию. Исследование, которое не создает ничего, кроме книг, не будет доста­точным (удовлетворительным). К. Левин

(Lewin М., 1992). Систематическое, предпочти­тельно экспериментальное исследование социальных проблем и попытки их решения Левин объединил в парадигму активного исследования. По замыслу автора, она характеризуется следующими чертами; 1) циклический процесс планирования, действия и оценки; 2) продолжающаяся обратная связь результатов исследования со всеми вовле­ченными сторонами, включая клиентов; 3) кооперация исследователей, практиков и клиентов через весь процесс с самого начала; приложение принципов, управляющих социальной жизнью и групповым принятием решений; 5) принятие во внимание различий в ценностных системах и структурах власти всех сторон, вовлеченных в исследование и 6) одновременное использование активного исследования для решения проблем и порождения нового знания.

Парадигма «активного действия» была описана Левином в его последних работах, и он стремился к ее активному внедрению в различных областях. Однако, по свиде­тельству его учеников, она не получила при жизни Левина широкого распростране­ния, возможно в силу преобладания канонов позитивистской «нормальной науки», доминировавшей в академическом мире. Левин отдавал себе отчет относительно возможного скептицизма, связанного с сочетанием фундаментальных исследований и практических приложений. «Возникает вопрос, не приведет ли взаимосвязь между теоретической социальной наукой и практическим и потребностями общества к сни­жению научного уровня ...Психологи относительно недавно признали необходи­мость теоретического подхода, и возникают опасения, что обращение к прикладным проблемам войны задержит это развитие. Изучающий групповую жизнь должен осоз­навать эту опасность и еще большую опасность оказаться на службе социальных ин­тересов одной из сторон. Мы не должны, однако, пытаться повернуть время вспять и воздерживаться от научного движения, если мы готовы к нему. Мы должны смотреть вперед, и я убежден, что если ученый действует правильно, тесная связь с практикой принесет свои плоды для развития теории» (цит, по: Deutsch, 1992, р. 37).

Со временем, однако, интерес к идеям Левина начинает возрастать. По оценке Арджириса, в периоде 1980 по 1989 год в ведущем реферативном психологическом журнале (Psychological Abstracts) был о опубликовано около 110 статей, отражаю­щих активное исследование, или «активную науку», и это, возможно, неполный пере­чень (Bargal et al., 1992). В специальном выпуске «Журнала социальных проблем», посвященном наследию К. Левина, Бэргэл и Бэр рассказывают об опыте примене­ния теории поля в работе по управлению конфликтами в группах арабо-палестинской и еврейской молодежи. За время существования этой школы в ее работе приня­ли участие около пяти тысяч молодых людей, представляющих обе стороны. Трех­дневная работа группы начинается с сессии, на которой участники высказывают свои пожелания и вместе с тренерами создают программу занятий. Используются разнообразные игры и приемы, объединяющие участников разных национально­стей. Второй день работы посвящен знакомству с культурой друг друга, например с такими вопросами, как взаимоотношения между родителями и детьми, юношами и девушками. На третий день предметом основного внимания становится проблема фор­мирования идентичности. Обсуждаются политические и социальные аспекты само-

идентичности, предрассудки, стереотипы, дискриминация. Благодаря уже сложившимся отношениям между членами группы возможна коррекция ошибочных и разрешающих установок. Теоретическую опору этой работы авторы видят в трудах Левнина, посвященных этнической идентичности и отношениям большинства и меньшинства, в его теории индивидуального изменения в группе, а также в принципах действенного исследования (Bargal, Bar 1992).

Одна из первых практических попыток решения задачи по улучшению отношений — это эксперимент Дж. Морено, проведенный в начале 30-х годов в государственной учебно-воспитательной колонии (город Хадсон, штат Нью-Йорк). В этой колонки находилось около пятисот девушек из неблагополучных семей, чье поведение было деликвентным. Девушки проживали группами в отдельных домах. Для решения реабили­тационных задач были созданы самые благоприятные условия жизни, учебы, занятии спортом, овладения профессиональными навыками и т. д. Однако между отдельным группами девушек, а также между колонистками в целом и руководством сложило напряженные отношения; кроме этого, не прекращались попытки побега, а успеваемость была низкой.

Прежде всего, было проведено тщательное социометрическое обследование всех групп девушек. Благодаря ему были выявлены те из них, кто оказался в изоляции, был отвергаем или, наоборот, имел особое влияние на группу. Дальше Морено прибег к психодраме, включавшей в том числе и обмен ролями между звездами» и «изгоями» группы. Чувства сопереживания по отношению к последним, возникавшие у участников группы во время психодрамы, становились основой постепенного возникновения солидарности в группе. Если этого не происходило, то девушек перемещали из одной группы в другую на основе социометрических показателей. Ком да основной конфликт развивался между группой и администрацией, психодрама концентрировалась на группе в целом.

Данный эксперимент Морено рассматривается как успешное соединение социотерапии и психотерапии, впервые реализовавшее на практике концепцию терапев­тического сообщества (Лейтц, 1994).

Еще один пример психологического проекта по улучшению отношений между людьми — это созданный в Гарварде Исследовательский центр по созидательному альтруизму. Его возникновение было результатом усилий П. Сорокина, одного из крупнейших социологов своего времени, пережившего разочарование в возможно­сти эффективного использования политических, культурных, религиозных и идео­логических средств смягчения социальных и, прежде всего, военных конфликтов. Он выдвигает чисто психологическую задачу «значительного увеличения бескорыстной, созидательной любви во внешне проявляемом поведении, межличностных и межгрупповых взаимоотношениях в общественных институтах и культуре в целом», без чего «прочный мири гармония между людьми невозможны» (Сорокин, 1991, с. 217). Ре­зультатом исследовательской работы Центра стала серия работ Сорокина и его кол­лег, посвященная описанию и изучению феномена альтруизма и созидающей любви, которые укрепили его в убеждении, что это именно та сила, которая способна предот­вращать агрессию и изменять враждебные отношения на дружеские. При этом он не ограничился чисто теоретическим изучением интересовавших его проблем, но пред­принял экспериментальную проверку эффективности «метода добрых дел»: «Мы выб­рал и пять пар студентов. Партнеры в каждой паре ненавидели друг друга. Мы постави-

ли себе задачу изменить (за три месяца) эти неприязненные отношения на дружествен­ные с помощью метода "добрых дел". Убедив одного из партнеров в каждой паре попы­таться продемонстрировать дружественные действия по отношению к другому партне­ру, мы затем наблюдали, что получится. Дружественные жесты включали приглаше­ния пообедать вместе, сходить в кино, потанцевать и так далее. Нас интересовало, какие изменения возникают в поведении обоих партнеров, и возникают ли вообще, на основе раз за разом повторяемых "добрых поступков". Опуская подробности, скажу, что мы сделали четыре пары друзьями, а партнеры пятой стали относится друг к другу нейтрально» (там же, с. 229). Аналогичные исследования были выполнены среди па­циентов психиатрической клиники, заключенных и т. д. Результат был тем же, что доказывало эффективность применения метода «добрых поступков». Дело остается за малым — убедить людей делать добрые дела. В США создается Исследовательское общество по созидательному альтруизму (1955), которое с успехом проводит конфе­ренцию, посвященную Новому знанию о человеческих ценностях. Однако оно, по словам Сорокина, «после нескольких лет тихого существования также тихо сконча­лось», поскольку «господствующий во всем мире климат нетерпимости и вражды меж­ду людьми из-за их личного ил и группового эгоизма оказался совершенно непригод­ным для возделывания прекрасного сада бескорыстной, созидающей любви» (там же. с. 236).

Отсутствие опыта активных практических действий, скептицизм и сомнения, связанные с прямым участием ученых в общественной жизни и решении социальных проблем, и даже первые неудачи, однако, уже не могли ничего изменить в принципиальном выборе учеными активной позиции по отношению к практической необходимости решения социальных конфликтов и работы с ними.

Современная позиция

В соответствии с современной точкой зрения на конфликт, однозначно негатив­ное отношение к явлениям конфликта и стремление избежать их считаются не­правомерными. Вместе с тем, очевидно, что конфликты могут оказывать деструк­тивное влияние на человеческие отношения, а потому признается необходимость их регулирования.

Задача социальных исследователей, занятых проблемой конфликта, состоит в том, чтобы от вопросов «урегулирования» и «разрядки» перейти к созданию теории и «Техники» разре­шения конфликтов всех типов. Дж. Бертон

Фундаментальная идея современного подхода к управлению конфликтами в раз­ных формулировках сводится к тому, что конфликт может быть управляем, причем управляем таким образом, что его исход будет иметь конструктивный характер (Constructive Conflict Management 1994).

Именно работы в области практики управления конфликтами и их разрешения со­ставляют основное содержание современной конфликтологии. Развитие конфликтоло­гии не ограничилось переходом от «объясняющих» концепций к практике управления.

В своей статье под обязывающим названием «Конфликт в социально-психологи­ческой перспективе» (написанной в соавторстве с С. Шикман) М. Дойч определяет основные на­правления исследований в области конфликта за последние десятилетия: 1) выявление условий раз­вития деструктивного и конструктивного процес­сов конфликта; 2) поиск наилучших стратегий и

тактик в конфликте; 3) выявление факторов, способствующих достижению соглаше­ний (Дойч, Шикман, 199!, с. 70).

В 1985 году Дойч следующим образом сформулировал отдельные положения новой перспективы в изучении конфликтов и в работе с ними:

1. Общая тенденция состоит в ошибочном восприятии конфликта интересов (так же, как и других конфликтов) как конфликтов выигрыша-проигрыша по самой своей природе. В действительности лишь часть конфликтов неизбежно явля­ются таковыми. Необходимо развитие технологий, помогающих людям увидеть и осознать общие цели, даже когда они имеют дело с противоположными интересами.

2. Если конфликт не является по своей природе конфликтом выигрыша-проиг­рыша, необходимо развитие и поддержание кооперативной ориентации в от­ношении решения проблемы. Подобная ориентация должна фокусироваться на интересах разных сторон (а не на их позициях) и стимулировать поиск решения, отвечающего их законным интересам.

3. Полный, открытый, честный и взаимно уважительный коммуникативный процесс должен быть усилен таким образом, чтобы стороны могли ясно выра­жать и эмпатически понимать интересы друг друга. Такой процесс уменьшить ошибки в понимании, которые ведут к защитным действиям и развитию ори­ентации на выигрыш-проигрыш. В последние годы социальной психологией развиты успешные технологии стимулирования такого коммуникативного процесса и уменьшения неправильного понимания и провокаций, которые часто характерны для коммуникации между сторонами в конфликте.

4. Необходимо стимулировать развитие широкого диапазона выбора для реше­ния проблем в случае расходящихся интересов конфликтующих сторон. В по­следнее время быстро распространяются техники, помогающие людям расши­рить разнообразие, новизну и диапазон альтернативных возможностей, до­ступных в ходе решения проблем.

5. Необходимо развитие более тонкого осознания норм, правил, процедур и тактик, так же как и внешних ресурсов и средств, которые поддерживают пе­реговоры доброй воли и предотвращают уход от переговоров, нечестные уловки и эксплуатацию лиц, вовлеченных в конфликт. Дело в том, что суще­ствуют ресурсы и эффективные процедуры работы со многими общими про­блемами и тупиковыми ситуациями, которые часто приводят к деструктивно­му развитию конфликта. Здесь потенциально полезно участие третьей сторо­ны — советников, медиаторов, миротворцев и арбитров, и существуют эф­фективные способы побуждения человека к переговорам, несмотря на его внутреннее сопротивление (Deutsch, 1985, р. 72-73).

В приведенных суждениях фактически содержатся все ключевые идеи современно­го подхода к пониманию конфликтов и работе с ними. С точки зрения данного подхо­да, конфликт поддается регулированию; необходимость управления конфликтами связана с их потенциальными деструктивными следствиями; выигрышно-проиг­рышный подход к разрешению конфликтов малопродуктивен и часто не соответ­ствует действительной природе множества конфликтов; огромное значение для рабо­ты с конфликтами имеют процессы коммуникации, развиваемые участниками конф-

ликта и его «решателями»; наиболее перспективными для разрешения конфликтов считаются переговорные процедуры, в том числе с участием третьей стороны.

Современная западная конфликтология — это своего рода индустрия, имеющая свои исследовательские, практические и учебные центры. Наибольшего развития она достигла в США, где практическая конфликтология стала профессией. Издания по проблемам разрешения конфликтов включают описание и анализ международ­ных, военных, религиозных, этнических конфликтов, конфликтов в семьях, в биз­несе, в тюрьмах, в школах и т. д. Специалисты в области конфликтологии, напри­мер «менеджеры по конфликтам», оказывают содействие в разрешении конфликтов по заказам частных лиц, различных организаций и даже правительств и ООН.

Интенсивно развивается и отечественная конфликтология. Первый этап осмысле­ния зарубежного опыта и собственной реальности, теоретические обсуждения на конференциях и страницах журналов начинают уступать место практической дея­тельности. В частности, московскими специалистами выполнена работа по со­циологическому сопровождению решения ряда градостроительных проблем, фак­тически представлявшая собой мониторинг возникающих социальных ситуаций, предупреждение, «сдерживание» и разрешение конфликтов (В контексте конфликто­логии, 1999). Частым объектом внимания специалистов становятся проблемы разре­шения трудовых, этнических конфликтов, а также конфликтов властных структур.

Основные понятия управления конфликтами

«Профилактика» конфликтности

Разнообразие понятий, используемых в области изучения конфликтов, отража­ет даже не столько неопределенность применяемых терминов, сколько реальное разнообразие возможных форм работы с конфликтами. В свою очередь, на практике явно различаются меры, направленные на предупреждение, «профилактику» конф­ликтности и собственно деятельность по управлению конкретными конфликтными ситуациями.

В эффективном урегулировании социальных конфликтов решающая роль отво­дится такому универсальному фактору, как ценность сохранения социального как целого. В современной социологии все чаще обсуждаются представления о суще­ствовании общих, не зависящих от специфики государственных систем идеалов и стремлений. «Обобщение ценностей», означающее, что «ценности и нормы все в мень­шей степени остаются специфическими для разных групп» (Боглинд, 1993, с. 50), когда-то было названо Т. Парсонсом одним из «механизмов эволюции» в развитии систем. В наше время появляется и утверждается понятие глобальных, или общечело­веческих ценностей как эффективного средства сдерживания социальных конфликтов (Глобальные проблемы..., 1990).

Л. Козер, разбиравший в своих работах вопрос о длительности конфликта и его завершении, сформулировал эту проблему в наиболее простом виде: «Стремление сторон к миру может быть вызвано очевидной невозможностью достичь цели или

непомерной ценой успеха, или, в более общей форме, осознанием меньшей привлека­тельности продолжения конфликта по сравнению с его мирным исходом» (Козер, 1991, с. 34). В качестве одной из позитивных функций конфликта Козер называет возможность предотвращения более острых конфликтов. При этом он основывает­ся на следующем высказывании Г. Зиммеля, которое он называет парадоксом: «Наиболее эффективным средством предотвращения борьбы является точное зна­ние сравнительной силы обеих сторон, которое очень часто может быть получено только в результате самого конфликта» (Coser, 1956, р. 133). Таким образом, проти­востояние сторон и демонстрация их силы может сдержать развитие более сильно­го конфликта. Так, комментируя успешное преодоление кризиса, связанного с обо­стрением ситуации вокруг Ирака в январе-феврале 1998 года, Генеральный секре­тарь ООН Коффи Аннан заявил: «Самый лучший способ применения силы — ее демонстрация, исключающая необходимость использования». В целом, Козер пря­мо связывал «разрешаемость» конфликтов с их институализированностью. И дей­ствительно, практика идет именно по этому пути.

Анализ зарубежной литературы по общим проблемам управления конфликтами показывает, что складывающаяся в этой сфере общественная практика в основном ориентируется на формирование институциональных механизмов (создание и раз­витие соответствующих законодательных, исполнительных, консультативных и дру­гих служб) и на распространение идей общественного согласия, социального парт­нерства и т. д.

Надежды подобного рода в немалой степени опирались на точку зрения, распро­страненную среди специалистов по проблемам общественных трудовых отноше­ний, согласно которой из общественной жизни уходят разрушительные индустри­альные конфликты (Р. Дарендорф) и, напротив, появляются институциональные механизмы управления конфликтами. Примером подобной системы регулирования общественных отношений, использовавшейся в последние десятилетия, являлась доктрина так называемой «производственной демократии», базирующаяся на прин­ципах равного представительства, паритетности, равенства, гласности и т. д. Оце­нивая успехи системы производственной демократии, специалисты квалифициро­вали ее как «оптимальный вариант удержания конфликта в рамках конструктивно­го режима» (Социальные конфликты в современном обществе, 1993, с. 72).

При этом признается, что в целом трудовые отношения сохраняют конфликт­ный характер. Однако конфликтная модель взаимодействия, характерная для них, как считается, уже не является деструктивно-конфликтной, а может быть более точно определена как «конфликтное сотрудничество» (там же, с. 109). Тем самым, по мнению специалистов, в странах Запада утверждалась новая модель конфликт­ного взаимодействия — функционально-конфликтная.

Отечественные исследователи считают, что регулирование конфликтов (по край­ней мере, в сфере трудовых отношений) будет идти по пути разработки и введения соответствующего законодательства. Как и во многих западных странах, создается система социального партнерства, уже доказавшая в ряде случаев свою эффективность в отно­шении снижения уровня конфликтности. В целом, проблема регулирования соци­альных конфликтов является сейчас одной из центральных в отечественной конфлик­тологической литературе. Фактически и в области трудовых отношений, и в сфере дру­гих общественных отношений речь идет о поиске таких институциональных механиз-

мов, которые давали бы возможность легитимизации конфликта и в то же время способ­ствовали выработке соглашения за счет обеспечения некоего баланса — механизма «сдержек» и противовесов (Мигранян, 1988, с. 104-105).

Вместе с тем реалии современной жизни скорее опровергают первоначальные оптимистические прогнозы конфликтологов. Их надежды на создание эффективных технологий разрешения конфликтов, которые спасут мир от разрушительных потря­сений, похоже, не вполне оправдываются. Столь же негарантированными следует считать шансы на то, что грядущее столетие принесет нам более цивилизованные формы конфликтов, которые уже не будут иметь такой деструктивный характер. Специалисты считают, например, что опасность, исходящая от этнических конф­ликтов, не меньше, чем угроза ядерной войны в прошлом. На процесс возникнове­ния конфликтов начинают оказывать влияние такие факторы групповой идентично­сти, как тендерные, расовые, религиозные, этнические различия, социально-эконо­мический статус, сексуальная ориентация, тип культуры, языка, национальности и др. (Boardman, Horowitz, 1994). А наши недостаточные знания в этих областях не дают уверенности, что мы располагаем технологиями, позволяющими распозна­вать и предупреждать конфликты на этой почве.

Отечественная конфликтология также ставит задачу прогнозирования и профи­лактики конфликтности. Однако, как справедливо замечают Анцупов и Шипилов, прогнозирование возможных конфликтов требует высокого уровня развития конф­ликтологии, разработки описательных и объяснительных моделей конфликтов и соответствующих методик. Что же касается мер профилактики конфликтности, то в основном они пока что ограничиваются общими рекомендациями по оптимизации функционирования организаций, поведению участников взаимодействия и т. д. (Анцу­пов, Шипилов, 1999).

Основные термины и понятия

Обобщая содержание, вкладываемое разными авторами в понятие управления конфликтами, можно сказать, что оно подразумевает процесс контролирования конфликта самими участниками или внешними силами (общественными институ­тами, властью, предпринимателями, специальными лицами и т. д.). Такое понима­ние управления конфликтом распространяется на различные уровни его возникно­вения — от межгосударственного до межличностного, поскольку во всех случаях участники конфликта, столкнувшись с разногласиями по какому-либо вопросу, спо­собны локализовать конфликт, ограничить его определенными рамками, не допус­кая его эскалации и тем самым управляя им. Когда психолог работает с каким-то семейным конфликтом, можно сказать, что, хотя конфликт и не разрешен, он нахо­дится под контролем.

Довольно часто используется понятие урегулирования конфликта. Тем не менее его концептуальные границы остаются неопределенными. Если исходить из контекста его употребления, урегулирование часто понимается как «мягкое» воздействие на конфликт, а также как его частичное или временное решение. В этом смысле урегули­рование описывается, например, как «результат организованного успешного побуж­дения (или принуждения) одного из противников к тому или иному типу действий, выгодному другой стороне или посреднику. Достигнутый таким образом "мир", или

компромисс, непрочен и недолговечен; поскольку исходная причина соперничества не устранена, постконфликтные отношения противников остаются чреватыми новой вспышкой борьбы» (Социальный конфликт, 1991, с. 54). Иногда используется и понятие консенсуса, которое, несмотря на давнее происхождение (Труевцева, 1994), так и не приобрело статус научного термина с четко определенным содержанием.

Еще одно понятие, используемое при описании проблем управления конфликта­ми, — завершение конфликта, которое обычно означает его любое прекращение, не обязательно предполагающее разрешения (Дмитриев, 1993, с. 164; Klar et al,1988). Например, в результате конфликта с руководителем человек увольняется с работы; мама, у которой не сложились отношения с учительницей, переводит ребенка в другую школу, и т. д. Эти конфликты прекращены, поскольку прекращены сами отно­шения участников, однако разрешенными их считать все же нельзя. Еще одним ва­риантом завершения конфликта без разрешения будет исчезновение предмета кон­фликта. Например, противостояние двух сотрудников из-за их притязаний на одну и ту же должность прекращается, когда выясняется, что эта должность вообще лик­видируется. С некоторой натяжкой аналогичной можно считать ситуацию, когда супруги, поссорившиеся в результате расхождений по какому-то вопросу, так и не могут договориться и, в конце концов, по молчаливому уговору стараются больше не возвращаться к этой теме.

Однако главным в этой области, бесспорно, является понятие разрешения кон­фликтов. В качестве его наиболее типичного определения можно сослаться на «Сло­варь социальной работы», согласно которому разрешение конфликта понимается как элиминация или минимизация проблем, разделяющих стороны; обычно осуществля­ется через поиск компромисса, достижение согласия и т, д. (The Social Work Dictionary, 1991, р. 47). Разрешение конфликта можно определить и еще проще — как «до­стижение соглашения по спорному вопросу между участниками» (Дмитриев и др., 1991, с, 169). Для современной конфликтологии «достижение согласия» как элемент разрешения конфликта фактически считается обязательным. Вместе с тем подоб­ное понимание неочевидно и является результатом определенной эволюции взгля­дов в данной области. Например, еще в 1964 году известный конфликтолог Й. Галтунг пишет: «Разрешить конфликт — значит; I) решить, кто является победителен и кто побежденным, каким будет будущее распределение ценностей; 2) осуще­ствить это распределение ценностей; 3) прийти к заключению о том, что конфликт полностью завершен» (Galtung, 1964, р. 110).

В такой интерпретации разрешение конфликтов описывается в терминах побе­ды-поражения, и даже с поправкой на область международных отношений, о кото­рой пишет автор, сегодня трудно согласиться с тем, что это и означает полное за­вершение конфликта. Для психолога, который в своей работе имеет дело с долго­временными отношениями людей, конструктивный выход из конфликта, безуслов­но, означает не только и не столько разрешение проблем, разделяющих стороны, сколько восстановление и нормализацию отношений самих сторон. Если это конф­ликты между мужем и женой, подростком и родителями, руководителем и подчи­ненным, то надеяться на их благополучный исход можно только в случае взаимной договоренности и согласия сторон, которые смогут найти общий язык и понять друг друга. Это и будет восстановлением их отношений или по крайней мере началом вос­становления.

Дж. Рубин предлагает различать «разрешение конфликта» (Conflict resolution) и «соглашение» (conflict settlement).Его мнению, разрешение конфликта предпола­гает — в качестве исхода конфликта — изменение установок, эффективно приводя­щее к окончанию конфликта. Соглашение, достигаемое в конфликте, представляет собой результат, при котором открытый конфликт приходит к концу, даже если оно мне апеллирует к проблемам, лежащим в его основе. Рубин ссылается на существую­щее различение трех типов последствий социальных влияний: уступка, идентифика­ция и интернализация. Если соглашение в конфликте предполагает уступку (измене­ние поведения), то разрешение конфликта — интернализацию (более глубокие изме­нения и лежащих в основе установок, и поведения). Третий тип — идентификация — означает изменения в поведении, вызванные влиянием на ценности, связанные с ис­точником проблемы, и является мостом между изменением поведения и изменени­ем аттитюдов.

Рубин считает, что под влиянием расцвета исследований установок и путей их изменения социально-психологическое изучение конфликтов конца 50-60-х годов фокусировалось исключительно на их разрешении. И лишь относительно недавно произошел сдвиг в акценте от изменения установок к изменению поведения. В ос­нове этого сдвига — представление о том, что устранение конфликта может ока­заться невозможным, если для его элиминации будет необходимо изменить аттитюды. Эти новые тенденции усилили значение переговоров, которые, по мнению Руби­на, чаще являются средством достижения соглашения в конфликте, чем его разреше­ния, поскольку главное внимание а переговорном процессе, как правило, уделяется не изменению установок, но согласию относительно изменения поведения (Rubin 1989).

Р. Дарендорф также не вполне удовлетворен широким хождением термина «раз­решение конфликта», поскольку оно, по его мнению, «отражает социологически оши­бочную идеологию, согласно которой полное устранение конфликта возможно и жела­тельно», что вводит в заблуждение. Понятие регулирования кажется Дарендорфу более релевантным современным представлениям о конфликте (цит. по: Здравомыслов, 1995, с, 76-77).

В дополнение к сказанному редакторы одного из последних (1994) фундамен­тальных изданий по проблемам конфликта — сборника статей по его управлению — предлагают использовать термин «конструктивное управление конфликтам», ко­торый, по их мнению, лучше, чем термин «разрешение конфликта», отражает «долго­срочный, иногда трудный процесс, ведущий к разрешению конфликтных проблем» (Constructive Conflict Management, 1994, р. 3).

Разнообразие вариантов исхода конфликтной ситуации порождает вопрос: что, собственно, считать окончанием конфликта? Эта проблема не так проста, как может показаться. Что может служить критериями разрешенности конфликта? В качестве таковых чаще других рассматриваются прекращение конфликта или достижение своей цели его участниками или одним из них. Но всегда ли можно считать прекра­щение конфликта окончательным, всегда ли оно исключает его возобновление о бу­дущем? Или достижение целей? Например, достижение цели одним из участников кон­фликта переструктурирует ситуацию, но не обязательно разрешает конфликт. Вряд ли, например, критерием конструктивного разрешения конфликта может считаться «победа в нем правого оппонента» (Анцупов, Шипилов, 1999, с. 471), поскольку победа

одного предполагает поражение другого, что часто становится психологической осно­вой возобновления конфликта. Самым «рабочим» критерием разрешенности конфлик­та является удовлетворенность участников его исходом.

Большинство работ обходится представлением, заложенным в самом определе­нии. Разрешение конфликта — это, во-первых, устранение или минимизация про­блем, разделяющих стороны, во-вторых, достижение согласия между участниками. Для психолога, как мы покажем далее, именно достижение согласия прежде всего означает успешное разрешения конфликта.