Расширение возможностей в случае нарушения сознательной деятельности

В этом разделе приводятся эмпирические и экспериментальные данные, показывающие, что при нарушении сознательной деятельности (или при нарушении мозговой деятельности, что, как известно, тоже , обычно приводит к нарушениям сознания) информационные возмож­ности сознания иногда не сужаются, а расширяются. Это тоже говорит о том, что ограничения по переработке информации, наложенные на осознание, не могут являться ограничениями на переработку информа­ции мозгом.

• Состояние бодрствования обычно связывается с нормальным функционированием сознания. Гипнотическое состояние — нарушение этого нормального функционирования. Тем не менее, люди под воздействием гипноза обычно демонстрируют не уменьшение, а увеличение своих возможностей по переработке и хранению информации. Заметно увеличивается их объем памяти и улучшает­ся воспроизведение предъявленных для запоминания слов, пред­ложений, связного текста². В состоянии гипноза люди могут вспомнить нечто давно забытое, не доступное им в нормальном состоянии. Например, испытуемый при внушении ему детско­го возраста начинает вести себя как в детстве: говорить с такими же интонациями, писать таким же почерком, делать в пись­ме такие же ошибки, какие он делал в детстве³. При внушении возраста новорождённости у испытуемых появляются плавающие несинхронные движения глазных яблок (которые ни один взрос­лый человек не способен имитировать), сосательный и хватательный рефлексы, рефлекс Бабинского (который рассматривается как

¹ Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии, с. 86-89.

² Лурия А. Р. Психология памяти. М., 1970, с. 59.

психофизиологический показатель, характерный исключительно для младенческого возраста), и даже электрическая активность мозга, соответствующая детской '. Более того, испытуемый спо­собен воспроизвести симптоматику некоторых своих детских бо­лезней. Описан случай, когда нормальная ЭЭГ взрослого челове­ка изменялась, и в ней обнаруживались признаки эпилепсии, ког­да испытуемому внушался возраст, в котором, по его словам, у него наблюдались эпилептические припадки ². Но ведь это зна­чит, что человек способен неосознанно управлять даже электро­физиологическими характеристиками собственного мозга!

• В состоянии гипноза также возрастает скорость выполнения про­стых арифметических операций, что было известно уже Н. Аху. Вот пример из современных исследований: «Испытуемому, по­груженному в гипнотический сон, внушается, что в ряду карто­чек, на которых изображены числа, он не будет видеть ту, на кото­рой изображена формула, дающая после выполнения указанных в ней действий число 6. Карточку, на которой изображено выра­жение:

√16 х 3 + 2

(или даже более сложное), испытуемый перестает после этого вос­принимать» ³. Для того чтобы не увидеть предъявленную кар­точку, т. е. чтобы принять решение о невосприятии того, что стоит перед глазами, испытуемый должен за время, отведенное на узнавание, выполнить следующие действия: прочитать фор­мулу, написанную на карточке; провести соответствующие вычис­ления и получить ответ; затем сравнить этот ответ с заданным в инструкции числом и только после этого принять решение о том, вводить ли информацию о данной карточке в сознание. И всё это делается почти мгновенно! У. Джеймс удачно поясняет необходи­мость восприятия загипнотизированными испытуемыми предъяв­ленного изображения при принятии ими решения о невосприятии

' Психологические исследования творческой деятельности. М., 1975, с. 149-174; Овчинникова О. В.. Насиновская Е. Н., Иткин Н. Г. Гипноз в экспериментальном ис­следовании личности. М.,1989.с. 31.

² См. Handbook of hypnosis and psychosomatic medicine. //Ed. byG. D- Burrows, L. Dennerstein, Amsterdam, N.Y, L., 1980.

³Бассин Ф. В., Прангишвили А. С., Шерозия А. Е. Основные критерии рассмотре­ния бессознательного в качестве своеобразной формы психической деятельности-// Бессознательное, 1. Тб., 1978, с. 77.

этого изображения: «Проведите штрих на бумаге или на доске и скажите субъекту, что этого штриха там нет, и он не будет видеть ничего, кроме чистого листа бумаги или чистой доски. Затем, когда он не смотрит, окружите первый штрих другими точ­но такими же штрихами и спросите его, что он видит. Он будет указывать один за другим на все новые штрихи и пропускать пер­вый каждый раз независимо от того, сколько будет добавлено но­вых штрихов и в каком порядке они будут расположены. Очевид­но, что он не слеп ко всем штрихам как к виду Он слеп только к одному конкретному штриху, занимающему определенное поло­жение на доске или на бумаге, т. е., к структуре сложного объекта;

и, как ни парадоксально это может звучать, он должен с большой точностью отличать его от всех других ему подобных, чтобы оста­ваться слепым к нему, когда рядом с ним появились другие. Он «воспринимает» его в качестве предварительного шага, чтобы не видеть его вообще!» '

• В гипнотическом состоянии улучшаются: сенсорная чувствитель­ность, характеристики внимания, выполнение задачи по удержа­нию груза, рисование, игра на музыкальных инструментах, игра в шахматы и т. д. Так, стоит внушить слабому шахматисту, что он — шахматный гений, как класс его игры повышается сразу на два шахматных разряда². Время реакции на неосознаваемый (вслед­ствие гипнотического внушения) раздражитель меньше, чем на осознаваемый ³.

• Иногда даже болезнь расширяет возможности использования ин­формации. Известны случаи, когда люди в болезненном бреду говорили на едва знакомых им языках. Один из самых популяр­ных примеров — зарегистрированный ещё в XVIII в. случай с неграмотной немкой, которая во время болезни в горячке стала говорить на древнееврейском, древнегреческом и латинском язы­ках. Выяснилось, что когда ей было 9 лет, она жила в доме пасто­ра на правах отчасти его воспитанницы, отчасти служанки. Пас­тор любил расхаживать по коридору возле кухни, где жила девоч­ка, читая вслух свои любимые тексты древних авторов. Когда

'Цит. по Овчинникова О. В., Насиновская Е. П., Иткин Н. Г. Гипноз в эксперинтальном исследовании личности. М., 1989, с. 34-35.

² Психологические исследования творческой деятельности, с. 174-193.

³ Блинков С. М. К вопросу о происхождении дисперсии времени реакции. Исследование времени реакции у испытуемых, находящихся в состоянии гипноза. // Об актуальных проблемах экспериментальных исследований скорости реагирования. Тарту, 1969, с. 60-66.

женщина выздоровела, она не смогла вспомнить ни одного слова из того, что бормотала в бреду.

• В первой части уже говорилось, что в состоянии естественного сомнамбулизма человек показывает чудеса ловкости, на которые не способен в нормальном состоянии сознания. В. Шкловский вспоминает слова своего друга — ученика И. П. Павлова: «Каж­дый человек может ходить по проволоке благодаря устройству ушных лабиринтов, но он об этом не знает» '. Приятель Шкловского, однако, был не совсем прав. Сам он, видимо, знал, как устроены ушные лабиринты, но вряд ли это его знание помогло бы ему стать эквилибристом. Если разбудить идущего по проволоке сомнамбу­лу, то он мгновенно потеряет равновесие. Именно нарушение созна­тельной деятельности (в частности, введение в изменённые со­стояния сознания, например — гипнотические, сомнамбулические) снимает наложенные сознанием ограничения.

• Описывается случай с четырёхлетним мальчиком, который вслед­ствие полученного им перелома черепа «впал в беспамятство». Ему была сделана трепанация, но по выздоровлении он не мог оживить в себе ни самого происшествия, ни следовавшей за тем операции. Од­нако уже будучи 15-летним юношей, он в горячечном бреду расска­зал своей матери все подробности своей операции с мельчайшими деталями в описании лиц, которые при этом присутствовали².

• Возможно, и наркоз способен увеличивать скорость переработки информации. Э. Эвартс вырабатывал условный рефлекс у обезьян, которых обучали отпускать телеграфный ключ как можно быстрее в ответ на включение света. Реакции, время которых не превышало 350 мс, подкреплялись фруктовым соком. Регистрировалось время между появлением света и первым разрядом нейронов моторной коры (связь с мышечной активностью которых была предварительно ди­агностирована). Выяснилось: моторные нейроны пирамидного тракта давали разряд через 120 мс после включения света, но никогда менее 100 мс (и лишь спустя 50-100 мс после этого наблюдалась мышечная реакция). Но при этом у обезьян, находящихся под наркозом, нейро­ны пирамидного тракта часто реагировали на свет уже через 30 мс³. Правда, вряд ли возможно доказать, что подобные эксперименты вообще имеют какое-нибудь отношение к сознанию.

' Шкловский В. Б. О теории прозы. М„ 1983, с. 68.

²Бехтерев В. М. Объективная психология. М.. 1991. с. 213.

³ См. Милнер П. Физиологическая психология. М., 1973,с. 115.

• Некоторые психические нарушения по самой своей сути предпо­лагают: то, что больной не может делать в результате своего нару­шения, он, тем не менее, обязан уметь делать — правда, не осо­знавая этого, в противном случае он вообще не смог бы совер­шать такого нарушения. А. Бергсон приводит в качестве примера случай больного, позабывшего букву F — одну только букву F. «Зададимся вопросом, — пишет Бергсон, — можно ли абстраги­роваться от одной определенной буквы всюду, где она встречает­ся, а значит, отделить её от произносимых или написанных слов, с которыми она образует единое целое, если эта буква не была сначала имплицитно опознана?» '

• Известно, что у младенца нескольких дней от роду наблюдается настолько выраженный хватательный рефлекс, что можно даже поднять ребёнка, рефлекторно схватившегося за пальцы взросло­го. Хватательный рефлекс — подкорковый акт. Проявляемая ре­бёнком физическая сила вряд ли вызвана сознательными намере­ниями. Произвольное движение, уверяет А. Р. Лурия, появляется только тогда, когда хватательный рефлекс оказывается затормо­женным ². А затем ребёнку придётся ещё долго развиваться и учиться, чтобы достигнуть такого же проявления физической силы на уровне сознательной регуляции, которой он, тем не менее, впол­не владел до этого.

• Среди умственно отсталых, у которых очевидно снижены функции сознания, чаще случайного встречаются лица с феноменальной па­мятью или способностью к феноменальному счету (например, уме­ние без всякой тренировки переводить даты в дни недели). Стоит добавить, что проявления феноменальной памяти свойственны также нецивилизованным (лишённым письменности) народам ³ и маленьким детям (так называемая эйдетическая, т. е. образная феноменальная, память). По-видимому, ещё чаще феноменальная память проявляется при сочетаниях этих факторов ⁴.

¹ Бергсон А. Материя и память. Собр. соч.. I, М., 1992. с. 235-\\

² Лурия А. Р. Язык и сознание. Ростов-на-Дону 1998, с. 36.

³ Бергсон А. (Ук. соч., с. 257) приводит такой пример: «Один миссионер после данной проповеди дикарям Африки наблюдал, как один из слушателей дословно повторил его проповедь с теми же жестами от начала до конца». О часто встречающихся случаях феноменальной памяти среди примитивных народов много писал Л. Леви-Брюль,

⁴ «Среди умственно отсталых и примитивных детей эйдетическая память распространена больше, чем среди нормальных... Очень часто умственно отсталые дети обладают выдающимися способностями мнемотехнического запоминания. Это выдающиеся художники памяти», — так пишет Выготский Л. С. (Собр. соч., 3, с. 254). Однако любовь к красоте слога слегка подвела автора. Умственно отсталые дети, как и все выдающиеся мнемонисты, - не художники, а автоматы памяти.

• В состоянии обычного сна происходит не контролируемое созна­нием сгущение времени, когда скорость протекания процессов на­много превосходит привычную скорость сознательной переработ­ки информации. Все знают, что иногда, услышав во сне звонок будильника или телефона, мы успеваем — без всякого сознатель­ного усилия — увидеть сновидение, длящееся едва ли более 2-3 с, трансформирующее этот звук в напряженную историю с нагро­мождением различных деталей. Многие исследователи, целена­правленно изучавшие влияние неожиданных раздражителей на сон, отмечали поразительную скорость создания сценариев сновиде­ний. Например, к лицу спящего подносят раскаленное железо, а ему снятся разбойники, врывающиеся в дом и заставляющие оби­тателей выдать им деньги, ставя их голыми ногами на раскален­ные уголья. Во время сна смещение валика дивана под головой спящего вызвало у него длинное сновидение из времен Французс­кой революции, в финале которого спящий предстает перед трибу­налом в составе Робеспьера, Марата и др. и отвечает на их вопро­сы; он, приговоренный к смерти, в сопровождении толпы отправ­ляется на казнь; его ведут на эшафот, где палачи связывают ему руки; нож гильотины падает... и он просыпается в неописуемом ужасе от ощущения отделения своей головы от туловища '.

• Сгущение времени происходит и в ситуациях, когда при внезапной угрозе жизни происходит своеобразное отключение сознания от угрожающей ситуации. Пережившие состояние внезапного уду­шения утонувшие или повешенные люди, если их всё же удава­лось спасти, уверяли, что они за очень короткое время ясно виде­ли перед собой почти все события своей жизни, в том числе дав­но забытые, с мельчайшими подробностями и в том порядке, в каком они совершились (так называемая «лента жизни»). Появле­ние ленты жизни, её сценарий не находятся под сознательным конт­ролем. Но все отмечают, что «прокручивается» эта лента с чрез­вычайно высокой скоростью.

Однажды я увидел фрагмент собственной ленты жизни. Шел как-то по знакомой городской улице и не слишком внимательно гля­дел себе под ноги. Решил сойти с тротуара на дорогу, сделал шаг

'См, Фрейд 3. Толкование сновидений. Ереван, 1991, с. 24-26.

и с изумлением почувствовал, как куда-то проваливаюсь... Одно­временно перед глазами возникли яркие, быстро сменяющиеся эпизоды моей жизни с никогда не вспоминавшимися подробнос­тями. Но внезапно всё пропало — я даже не успел испугаться, а уже оказалось, что спокойно стою на дороге. Что же произошло? В асфальте была маленькая ямка. И все богатство воспомина­ний промелькнуло за то время, пока нога опускалась на каких-то лишних пять сантиметров.

* Люди хорошо знают, как легко можно что-то забыть и как трудно, а иногда при всем старании невозможно, вспомнить то, что необ­ходимо. Тем не менее, различные экспериментальные данные (с применением гипноза, электростимуляции мозга, а также анализ клинических случаев в психиатрии, случаев феноменальной па­мяти и др.), приводят многих авторов к убеждению, что мозг за­поминает вообще всю поступающую в него информацию, да ещё с отметкой о времени её поступления ¹. (Напомню, что эта пози­ция имеет весьма давнюю историю: Августин отмечал логичес­кую невозможность осознавания факта забывания; И. Гербарт, ви­димо, первым утверждал, что ничего не исчезает из памяти; к это­му же выводу на основе своих клинических наблюдений пришел С. С. Корсаков; Г. Эббингауз, опираясь на аналогичное представ­ление, создал специальный метод регистрации «ушедших из со­знания» знаков — метод сбережения; эту точку зрения энергично отстаивал 3. Фрейд).

Подведем итог. Во-первых, в принципе гипотетичны любые допущения о том, что ограниченные возможности мозга по приему, хранению и переработке информации определяют ограниченные информационные возможности сознания, так как работа мозга описывается в химических, физических и физиологических терминах, а информационное содержание этой работы является лишь более-менее правдоподобной интерпретацией. Во-вторых, экспериментально выводимые следствия из подобных допущений рано или поздно опровергались в эксперименте. И, в-третьих, многочисленные и самые разноплановые исследования доказывают одно и то же: возможности мозга по переработке информации явно превосходят возможности сознания. Разумеется, никакие эмпирические данные и логические аргументы не могут непосредственно подтвердить логическую идеализацию, принятую психологикой, не могут доказать правомерность попытки вывести

¹ См., например, Соколов Е. И. Механизмы памяти. М., 1969. с. 5.

ограничения, накладываемые на сознание, из логики познаватель­ной деятельности. Введение идеализации не доказывается, а посту­лируется. Но всё же они побуждают рассматривать эту идеализацию (постулат об идеальном мозге) как не слишком сильно противореча­щую реальности.

Буридановы проблемы

Психологика выделяет два типа задач, решаемых живыми суще­ствами. Первый — когда оценка любого возможного решения может быть вычислена организмом (мозгом) по заранее заданным критериям. Конечно, критерии могут быть весьма сложными, а решение — опирать­ся на большой объем вычислений; тем не менее, мозг, как гигантский компьютер, способен решать алгоритмизируемые задачи любой трудности (а в случае ограничений на время принятия решения всегда най­дет наилучшее приближение). Этот уровень полностью автоматического решения задач будем далее называть физиологическим. Название подчер­кивает, что при решении таких задач никакой психики не нужно.

Иное дело, когда организм находится перед многоальтернатив­ным выбором и не имеет критериев, позволяющих оценить в момент принятия решения его правильность (или оптимальность). Это второй тип решаемых организмом задач. Психологика постулирует: протосознательные процессы возникают для решения именно таких познава­тельных задач. Такой подход стыкуется с гуманистическими традици­ями, подчеркивающими значение свободного выбора в развитии личности. Философы не случайно называют человека «выбирающим су­ществом». «Человек вправе называться человеком постольку, поскольку он свободен осуществлять выбор», — пишет В. В. Шаронов ¹. Однако ни­какого выбора нет, если его результат заранее известен субъекту или если, во всяком случае, он может по заданным критериям автоматически вы­числить, как надо действовать. «Возможность ошибки — величайшая по своему масштабу из всех человеческих возможностей. Нет человека, ко­торый не ошибался бы», — заявляет А. А. Брудный ². Но откуда возника­ют ошибки, если идеальный мозг всегда находит наилучший вариант?

¹Шаронов В. В. Основы социальной антропологии. СПб. 1997, с. 103.

² Брудный А. А. Пространство возможностей. Введение в исследование реально­сти. Бишкек, 1999, с. 175.

Проблема поведения в ситуациях выбора при отсутствии критериев для его осуществления стала предметом философских споров с ХIV в. Тогда же возник знаменитый анекдот об осле, который, якобы, должен сдохнуть от голода между двумя одинаковыми стогами сена в случае, если он находится на равном расстоянии от них, т. е. тогда, когда, по предположению, у него нет никаких оснований для предпочтения того или другого стога сена. Будем называть буридановой проблемой (в честь предполагаемого автора этого легендарного анекдота Жана Придана) необходимость выбора субъектом одной из нескольких альтернатив при субъективно равных основаниях для выбора любой из них. Пример с ослом подчеркивает, что бывают ситуации, когда любой (пусть даже неудачный) выбор лучше, чем отсутствие выбора.

Логика решения буридановых проблем принципиально отлича­йся от задач физиологического уровня. Альтернативы субъективно равны между собой, а значит, субъекту заведомо безразлично, какой из деющихся вариантов выбрать. Поэтому остается единственный способ — использовать жребий (или более сложные разновидности случайного процесса). Решая буридановы проблемы, человек (как, впро­чем, и осёл) с равной вероятностью может сделать любой выбор из нескольких возможных — в этой субъективной эквивалентности разных вариантов и заключается буридановость проблемы.

Следует учитывать: альтернативы являются равными только на момент принятия решения. Вполне вероятно, что одно из решений (а это может показать лишь последующее развитие событий) на самом деле объективно (т. е. с точки зрения каких-либо заданных критериев) лучше. Для индивида было бы целесообразно использовать полученную post factum оценку не только для более успешного поведения в подобной ситуации в дальнейшем, но и для улучшения стратегии принятия решений в целом. Однако последнее невозможно. Стратегия случайного выбора в принципе не может совершенствоваться.

Психологика предлагает новую идею: пусть на самом деле мозг пользует стратегию случайного выбора при решении буридановой проблемы, но при этом одновременно запускает специальные протосознательные процессы, которые объясняют принятое решение неслучайными причинами. Это позволяет в последующем оценивать уже не эффективность какого-то отдельного случайного выбора, а эффективность выбранной причины, объясняющей этот случайный выбор. Попробуем понять, в чем преимущество такого способа решения буридановых проблем.

Если стратегия, случайно приписанная случайному выбору, из объективных соображений окажется неудачной — что ж, от неё всегда можно будет отказаться. Но пока не работают критерии, позволяющие жёстко установить, какой выбор надо делать, любой конкретный выбор априори равно эффективен (потому ведь и делается случайный выбор), а значит, он ничем не хуже любого, другого. Но есть все-таки малюсень­кий шанс, что случайно выбранная стратегия окажется a posteriori эф­фективной! Вот тогда это обеспечит колоссальное преимущество. Ина­че говоря, принятие решения в соответствии с однажды случайно правильно угаданным общим законом очевидно успешнее, чем при­нятие решения после случайного правильного угадывания отдельно­го действия.

Приписывание случайному выбору стратегического замысла впол­не целесообразно. Человек оказывается постоянно направленным на угадывание общих правил. Выбор последующих действий затем осуще­ствляется в соответствии с этим общим правилом (по крайней мере, до тех пор, пока не доказано обратное). Психологика тем самым считает: чело­век ведет себя так, будто он настойчиво пытается угадать правила игры, по которым с ним «играет» природа. Именно путём угадыва­ния идёт наука (об этом, как ранее уже цитировалось, говорил И. Лакатос). При этом человек, конечно же, должен быть убежден, что такие правила существуют и что природа их не меняет. Ещё И. Кант доказывал необхо­димость для познания априорных знаний, т. е. знаний, данных до опыта, а priori. Кант, правда, не заметил, что догадка — это как раз и есть предполо­жение о реальности, данное до опытного обоснования.

N.B. Смысл угадывания состоит ещё и в том, что всегда мож­но скорректировать догадки так, чтобы они соответствовали ре­альности, т. е. действовать, как говорят математики, методом последовательных приближении. Приведу пример решения урав­нение таким способом. Допустим, мы хотим решить уравнение:

x^з+x=131

Предположим (наугад), что решение этого уравнения: х=0. Подставим нашу догадку в уравнение. Получим 0=131. Попробуем слегка изменить сделанную догадку. Пусть (также наугад) х=10. Тогда при подстановке получим: 1010=131. По-видимому, реше­ние лежит в диапазоне от I до 9. Попробуем новую догадку: х=5. Подставляем и получаем: 130=131. Это более похоже на правду? Можно продолжать дальше в поисках более точного приближе­ния, а можно посчитать его достаточным и остановиться. Такой итерационный процесс позволяет с любой заранее фиксируемой

286

точностью найти решение таких систем уравнений, которые не удается решить в общем виде.

Теперь рассмотрим принятие решения буридановым ослом. До­пустим, что ни один из двух стогов сена не имеет для осла никаких активных преимуществ. Ему, грубо говоря, всё равно, с какого стога начать, — лишь бы начать. Однако оба стога лишь субъективно равны — между ними всегда можно найти какое-либо объективное значение. Именно об этом говорил Лейбниц, который в результате вообще отрицал реальность буридановых проблем. По Лейбницу, и осёл, и тем более человек в любой ситуации имеют объективные основания выбора. Он писал: «Вселенная не делится на две половины плоскостью, рассекающей осла посредине в длину — так, чтобы и та, и другая половины были совершенно равны и подобны... Внутри и вне осла существует множество не замечаемых нами вещей, которые и вынуждают его направиться в одну сторону скорее, чем в другую... Ангел, по крайней мере, Бог всегда мог бы представить основание, почему человек склонен принять избранную им сторону, указав причину или мотив, побуждающий человека на самом деле склониться к этой стороне, хотя этот мотив очень часто бывает сложным и нам самим непонятным» '.

Аргументы Лейбница, однако, говорят лишь об одном: если выбор сделан, то найти достаточное основание для объяснения этого выбора всегда возможно. Но они не доказывают, что это основание и было реальной причиной выбора. Психологика же считает: поведение осла определяется автоматически осуществляемым случайным выбором, но не Бог и не ангел, а сам осёл находит для него достаточное основание, т. е. приписывает этому выбору следствие какого-либо общего стратегического принципа — например: «Всегда при прочих равных условиях надо идти налево». Если затем осёл не сможет добраться до левого стога (попадет в болото или в лапы к тигру), то он отвергнет выбранную стратегию и сформулирует новый принцип, например: «Я был не парав, всегда надо идти не налево, а на юг».

Историческое напоминание. Д. Юм первым обратил внимание на то, что идея необходимой связи между объектами не может быть научена в опыте. Действительно, писал Юм, «если допустить, что порядок природы может измениться и что прошлое может перестать служить правилом для будущего (т. е. природа изменит правила игры — В. А.), то всякий опыт становится бесполезным и не дает повода ни к какому выводу, ни к какому заключению. Поэтому с помощью каких бы то ни

'Лейбниц Г. В. Соч., 4. М., 1989, с. 160.

было аргументов из опыта доказать сходство прошлого с будущим не­возможно, коль скоро все эти аргументы основаны на предположении такого сходства»'. И далее рассуждал так: раз возникновение идеи не­обходимой связи не может быть предопределено объективно, то оно обусловлено психологическими причинами. Он писал; «Необходи­мость... есть качество, присущее не действующей причине, а мысляще­му существу; необходимость эта состоит исключительно в принужде­нии его мышления»². Для Юма необходимо возникает лишь вера в необходимую связь. Неизбежность возникновения этой веры — след­ствие «природных инстинктов, которые не могут быть ни порождены, ни подавлены рассуждением» \ т. е. это следствие — скажем мы сегод­ня — генетически заложенных алгоритмов переработки информации. Любопытно, что позиция Д. Юма не имела ни явно выраженных пред­шественников. ни заметных последователей (его работы, правда, пробу­дили Канта от догматического сна, но, проснувшись, он всё же предпочел пойти своей дорогой). По мнению Б. Рассела, «в развитии его взглядов далее идти невозможно»⁴. Представляется, что интерпретация случай­ных решений как необходимых реализует подход Юма.

Не обсуждая пока различные тонкости, можно пояснить обсуж­даемый тезис на примере. Пусть самый-самый лучший в мире компью­тер учится играть в шахматы, не зная никаких правил игры и не имея никакой специальной шахматной программы. В арсенале как его воз­можных действий, так и восприятия действий противника находятся разные знаки: буквы и цифры шахматной нотации, названия фигур, а также некоторые специальные знаки («шах», «взятие» и т. д.). Ему известно (изначально заданные критерии), что сигналом грубого нару­шения правил игры служит указание «ход невозможен», а сигналом не­эффективной игры — получение от противника хода со знаком «мат». Заранее задан лимит времени на партию. По сигналу «Ваш ход» он дол­жен предложить набор знаков в качестве «хода». Но как? Типичная бу­риданова проблема. Понятно, что выбор вариантов первых ходов мо­жет быть предложен только совершенно случайно. Понятно также, что практически со стопроцентной вероятностью эти попытки окажутся не­удачными. Но всё же один такой «ход» из океана проб случайно может оказаться возможным...

' Юм Д. Исследование о человеческом разумении, М., 1995, с. 50.

²Там же, .с. 127.

³Там же, с. 63.

⁴ Рассел Б. История западной философии, 2. М., 1993, с. 176.

Требование приписывания стратегии случайно сделанному вы­бору означает, что любая случайная удача (впрочем, и неудача тоже) трактуется как найденное правило игры. (Например: «надо всегда ходить пешкой» или «никогда нельзя ходить пешкой». Позднее это правило может корректироваться: «первый ход надо всегда делать пешкой» и т.д.) Заложенная в компьютер программа, использующая выбор любого хода (хотя и сделанного абсолютно случайно) как проверку правильности гипотетических (пусть исходно совершенно не известных) правил игры, может позволить самому замечательному компьютеру играть в шахматы даже без изначально заданных правил игры '.

Как уже отмечалось, для того чтобы познавать мир, человеку нужны какие-то генетически заложенные алгоритмы, позволяющие это познание начать. Можно предположить, что субъекты имеют следующий алгоритм решения буридановых проблем:

-случайно выбирают один из возможных вариантов решения;

- так же автоматически случайно выделяют какой-либо частный аспект этого варианта — одно из подмножеств данного варианта;

- все варианты, включающие выбранное подмножество, рассмат­риваются после этого как эквивалентные, т. е. частный аспект возводится в правило.

О принципах выбора частных аспектов речь пойдет далее. Здесь лишь поясним имеющиеся варианты выбора на примере компьютера, обучающегося игре в шахматы. Пусть, по-разному комбинируя сочетание данных ему знаков, компьютер, совершив море ошибок, наконец случайно сделал первый возможный ход: конем с gl на f3. Теперь надо сформулировать правило, так как сам этот ход имеет море частных аспектов. Например, такое: любой ход должен содержать какой-либо из шести использованных знаков хода Kg1-f3. Или такое: в любой партии данный ход должен быть первым. Или такое: этот ход всегда надо делать после такого-то числа неудачных попыток или после такого-то времени поиска хода. А вот ещё ряд других возможных частных аспектов,

'Но, может быть, обучение шахматной игре без предварительного ознакомления с правилами вообще невозможно? Известна (см. Панов В. И. Капабланка. М., 1970, с. 12-l3) легенда о великом маэстро, который в четырёхлетнем возрасте самостоятельно овладел правилами игры, наблюдая за игрой своего отца. На третий день наблюдения он уже смог заметить, что один из игроков неправильно пошел конём, затем расставил фигуры в начальной позиции и даже выиграл у отца свою первую в жизни партию. Конечно, легенда это всего лишь легенда (сам Капабланка вроде бы называл эту легенду фантазией — ср. Эйве М., Принс Л., Баловень Каиссы. М., 1990, с. II), но сохранились записанные отцом партии четырёхлетнего шахматного гения...

выделение которых позволяет сформулировать другие общие правила: предшествующий отвергнутый вариант, результаты сложения» вычита­ния, возведения в степень и других арифметических операций с цифра­ми, использованными в варианте; предшествующий опыт использова­ния данного сочетания знаков (так, если компьютеру ещё до обучения игре в шахматы известно слово «килограмм» с его принятым сокращен­ным обозначением кг /Kg/, то он может выделить в рассматриваемом ходе такой частный аспект, как «известные сокращения») и т. д. до бес­конечности. Частный аспект всегда легко преобразуется во всеобщее утверждение: необходимо всегда ходить так, чтобы каждый ход со­стоял только из шести знаков, или включал в себя ранее известные сокращения и т. п. В соответствии с этим правилом ведется поиск следующего хода.

Итак, протосознательные процессы включаются при столкно­вении с буридановой проблемой. Вначале случайным образом выби­рается решение проблемы. Затем столь же случайно выбирается (уга­дывается) частный аспект этого случайно выбранного варианта решения. Сам случайный выбор интерпретируется как принципиаль­но необходимый, потому что таков, мол, закон природы. Так продол­жается до тех пор, пока опыт не докажет субъекту обратное. Ну, а если уж опыт опровергнет эту догадку, то ее можно изменить и по­родить случайным образом следующую догадку о законах окружа­ющего физического или социального мира. Протосознательные про­цессы используют механизм случайного выбора, хотя всегда интерпретируют его результат как неслучайный.

Закон Юма. Субъективная неслучайность случайного выбора

Поскольку, по нашему определению, именно протосознательные процессы порождают сознание, то из сказанного следует: случайность как таковая не может восприниматься сознанием как нечто, присущее реальности, случайные события должны всегда оправдываться в сознании человека неслучайными причинами. Покажем, что этот тезис эмпирически подтверждается и, следовательно, может претендо­вать на статус закона, который в честь первооткрывателя идеи будем называть законом Юма.

Конечно, стоит сделать оговорку: случайность как таковая не может быть дана сознанию непосредственно, но сознание может по­строить логическую идею случайности. В этом нет противоречия. Ведь сознание может логически предполагать возможность своего отсутствия, хотя никогда не сможет это осознать, может допустить, что оно смерт­но, но, тем не менее, никогда не осознает состояние смерти. Вообще, сознание может построить множество не данных нам в опыте идей: идею бесконечности, всеобщей справедливости, толерантности к неопре­делённости или даже что-нибудь более экзотичное — например, поро­ждать у драматурга Э. Ионеску идею спонтанного превращения людей в носорогов, реализованную им в своей известной пьесе. Таким же образом и случайность может быть сконструирована в сознании как логи­ческая возможность, которая, тем не менее, никогда не переживается нами как непосредственно явленная данность.

Рассмотрим ряд наблюдений и экспериментов, подтверждающих, что непосредственное переживание случайности вообще недоступно знанию и что даже логическая идея случайности оказывается очень трудной для осознания.

Неизбежность принятия случайного за закономерное

• Мышление первобытных людей А. Юбер и М. Мосс удачно на­звали «гигантской вариацией на тему принципа причинности»'. Как отмечает Л. Леви-Брюль, первобытные люди не знают слу­чайности: по их мнению, не случайно начинается дождь, не слу­чайна удача или неудача на охоте или рыбной ловле, у них не бы­вает несчастных или счастливых случаев и т. д. Все события име­ют свои мистические причины. Эти причины скрыты за общим названием явлений или предметов. Поэтому надо обращать вни­мание не на видимость явлений, а на реальные общие причины. Так, если древние люди собирались охотиться на бизона, то глав­ное, что они должны были сделать, — договориться с духом (име­нем) бизона, чтобы реальный бизон пришел на охотничью тропу и разрешил себя убить. Бессмысленно взаимодействовать с кон­кретным бизоном. Надо вызывать те или иные события, обраща­ясь к причинам, т. е. к духам, а не размениваться, как современные люди, на повседневную суету. Поэтому подавляющее большинство

' Цит. но Топоров В. Н. Первобытные представления о мире. // Очерки истории естественнонаучных знаний в древности. М., 1982, с. 28.

их действий будет направлено на выполнение ритуала охоты и общение с духом бизона, а не на собственно охотничьи действия. Даже жребий для первобытных людей — лишь отражение объек­тивного положения дел, ведь его результат заведомо не случаен. Поэтому-то с помощью жребия можно даже обнаруживать скры­тую информацию — например, о том, кто из подозреваемых нару­шил какое-либо охотничье табу и тем вызвал гнев духа бизона, кого из них, т<