Работы. Никто из них не создал ни одного произведения ранее, чем после десяти лет овладения мастерством.

Вторым фактором, лимитирующим и направляющим поисковую активность доминанты, является мотивация. Поиск становится тем шире, чем острее актуализированная потребность, хотя сама по себе потребность не может генерировать адаптивное действие. Если животное подвергать депривации в условиях, где отсутствуют стимулы, связанные с пищей, то большую часть времени оно спит. В информационно обедненной среде двигательная активность голодных крыс возросла всего на 10%, в то время как в обычных условиях она увеличивалась в четыре раза. Испытывающие жажду крысы становятся чувствительными к любым сигналам, связанным с водой.

Чем сильнее становится потребность, тем менее специфичен объект, вызывающий соответствующую реакцию. Нарастание эмоционального напряжения, с одной стороны, расширяет диапазон извлекаемых из памяти энграмм, а с другой, снижает критерий принятия решения при сопоставлении этих энграмм с наличными стимулами: голодный человек начинает воспринимать неопределенные стимулы в качестве ассоциирующихся с пищей. Состояние голода сопровождается понижением порогов ощущения как пищевых, так и непищевых запахов наряду с повышением порогов их распознавания. Показано, что тип ответа на нейтральный слайд в ряду эмоциональных (изменение частоты сердечных сокращений и плетизмограммы головы) зависит от степени тревожности субъекта. Чем сильнее тревога, тем чаще субъект отвечает на нейтральный слайд как на аверсивный.

Именно стимуляция мотивациогенных структур латерального гипоталамуса ведет к повышению клеточной возбудимости корковых нейронов, столь характерному для начальной (доминантной) стадии выработки аналога условного рефлекса. Обратные связи от мотивационных структур играют важную роль при формировании образа сигнального раздражителя в микросистемах его корковой проекции. Эделмен называет этот тип обратных связей «повторным входом» (reentry), подчеркивая их отличие от feedback кибернетического саморегулирования. С нашей точки зрения, эта разновидность нейрофизиологических обратных связей близка (если не тождественна) обратным связям, описанным Э. А. Асратяном и его сотрудниками.

Мотивация творчества — фактор, в огромной мере определяющий его продуктивность. Ведь подсказка, аналогия, служа-

Щая толчком для возникновения гипотезы — это всегда отклик мотивационной доминанты на событие, безразличное для тысяч наблюдавших его людей. Сколько из них раскладывали пасьянс, как Менделеев, видели обезьян, сцепившихся хвостами, как Ке-куле, или падающее яблоко, как Ньютон, но никому эти впечатления не подсказали ни периодической таблицы, ни формулы бензола, ни закона всемирного тяготения. Случай благоприятствует подготовленному — это правило творческой деятельности мозга подтверждалось множество раз.

Интуиция всегда «работает» на удовлетворение потребности, устойчиво доминирующей в иерархии мотивов данной личности. Утверждение о том, что «гений и злодейство — две вещи несовместные» справедливо только по отношению к творчеству в сфере науки, искусства и создания новых этических норм, где абсолютным императивом является доминирование духовных потребностей познания и альтруизма. По мнению Н. Я. Мандельштам, все виды духовной деятельности человека имеют один источник и одну основу — познавательную способность. Человек, лишенный известной любви к науке, не может добиться успеха, так как он не в состоянии сделать правильный выбор. Не менее обязательная черта таланта — это стремление к мастерству, потребность в вооруженности знаниями и навыками, необходимыми для воплощения своего творческого замысла (competence drive no терминологии англоязычных авторов).

Очень важно, что формирование доминантного очага может носить скрытый, не выявляющийся внешне регистрируемыми реакциями характер. Это было многократно показано Р. А. Пав-лыгиной и ее сотрудниками в экспериментах на животных и в опытах с участием человека. После ритмических подпороговых раздражений кожи руки, вызывающих слабое сокращение мышц пальцев, их движение можно получить в ответ на включение света или при разговоре с субъектом. Знаменательно, что осознаются при этом только световые и вербальные стимулы, движений пальцев своей руки субъект не замечает.

Представители творческих профессий — изобретатели, ученые, писатели — много раз отмечали, что ответственнейшие этапы их деятельности не осознаются, не контролируются сознанием и волей. Я мог бы очень долго рассказывать о ремесленной стороне своего труда, — признается Федерико Феллини, — но обычно это никого не интересует. Меня предпочитают допрашивать о «вдохновении», о «значении», о «смысле» образов, как будто я

сам в этом что-то понимаю. Неосознаваемость определенных этапов творчества много раз рассматривали как деятельность бессознательного по 3. Фрейду. Однако далеко не все исследователи согласны с таким подходом. Сошлюсь еще раз на Н. Я. Мандельштам. «Тайноелышанье и тайновиденье, если они существуют, отнюдь не продукт подсознательного ... Объясняя такие явления подсознательным, мы подменяем высшие сферы человека несравненно более примитивными ... никакое искусство и никакая познавательная деятельность не является результатом сублимации» (Мандельштам. 1993. С. 146). Близкую мысль мы находим у Эриха Фромма. Рассматривая язык символов, с помощью которого внутренние переживания, чувства и мысли приобретают форму явственно осязаемых образов внешнего мира (в снах, сказках и мифах), Фромм считает, что в этих образах проявляется не только низменное, первобытное, запретное, но и лучшее, благородное, ориентированное в будущее человеческого рода.

Механизм, существование которого предполагается в приведенных высказываниях Мандельштам и Фромма, мы вслед за К. С. Станиславским назвали сверхсознанием, намеренно противопоставив его бессознательному и подсознательному психоаналитической школы. Сверхсознание — это неосознаваемое рекомбинирование ранее накопленного опыта, которое побуждается и направляется доминирующей потребностью в поиске средств ее удовлетворения. Неосознаваемость этих первоначальных этапов всякого творчества представляет защиту рождающихся гипотез и замыслов от консерватизма сознания, от чрезмерного давления очевидности непосредственных наблюдений, от догматизма прочно усвоенных норм. За сознанием остается функция формулировки проблемы, ее постановки перед познающим умом, а также вторичный отбор порождаемых сверхсознанием гипотез, сперва путем их логической оценки, а затем в горниле экспериментальной, производственной и общественной практики.

Деятельность сверхсознания отнюдь не сводится к чисто случайному рекомбинированию хранящихся в памяти следов. Работая по принципу доминанты, сверхсознание трижды канализировано доминирующей потребностью, ранее накопленным опытом, включая опыт предшествующих поколений, и проблемной ситуацией. «Бесплодные комбинации, — утверждал математик А. Пуанкаре, — даже не придут в голову изобретателю. В поле зрения его сознания попадают лишь действительно полезные