Проблема классификации потребностей

Как ни многоцветна поверхность неповторимых человеческих целей, побуждений, желаний, пристрастий, с разнообразными оттенками осторожности и смелости — оборонительности и наступательности, бесспорна и общность глубинных и наиболее существенных потребностей. Люди не только отличаются друг от друга потребно­стями, но в них же и сходятся между собой.

На низшем уровне биологических потребностей они практически у всех людей одинаковы. Но именно поэтому они могут вести, и действительно иногда ведут, к самым резким столкновениям. Когда одно и то же вещественно-материальное нужно одновременно нескольким и когда его недостает всем нуждающимся, то из-за него возникают драки. При обострении этого рода эгоистические потребности ведут к разъединению людей. Но те же потребности при некоторых обстоятельствах могут и объединять людей; тогда вместо драки возникает потребность в справедливом распределении недостающего, и потребность биологическая вытесняется потребностью социальной.

В «разрезе по вертикали» низшие уровни постепенно переходят к высшим. Социальные потребности всегда содержат нужду в других людях каждого человека — нужду в объединении людей, вопреки столкновениям их биологических потребностей. Но, достигнув значительной остроты, потребность в объединении опять же ведет к разъединению — теперь уже не индивидов, а групп, объединенных общими представлениями о справедливости. Общность эта, конечно, относительна. Поэтому в пределах потребностей социальных борьба между людьми не прекращается: менее острая внутри объединенных групп и более острая — между группами; но когда одна группа побеждает, то внутригрупповая борьба обостряется, иногда до степеней, превосходящих ту, на смену которой она пришла. Драка при дележе добычи бывает ожесточенней борьбы за саму эту добычу.

Так как в глубокой основе борьбы, продиктованной социальными потребностями, лежит все же нужда в объединении (ведь, как известно, даже агрессор «миролюбив» — агрессии он предпочитает повиновение без сопротивления). Потребности социальные постепенно переходят на более высоких уровнях к все большему использованию потребностей идеальных, о чем дальше речь будет специально. А идеальные потребности вновь обращены не к другому человеку, а к окружающему всех людей объективному миру. Диапазон этих обращений чрезвычайно широк — от наивных представлений первобытного человека о божествах, управляющих миром и требу­ющих, подобно жестокому вождю, жертв и причудливых форм поклонения, до современной науки, не претендующей на абсолютную объективную достоверность знаний, но движущуюся к ней. Потребность познания в сути своей неизменна, но в производных трансформациях она видоизменяется наиболее причудливо. Поэтому и нормы ее удовлетворения не только изменяются с возрастающей быстротой, но они и сосуществуют в различных качествах для разных кругов человеческого общества в зависимости от множества обстоятельств: воспитания, образования, социального окружения, профессии, а далее и в итоге — от силы самой этой потребности.

Идеальные потребности содействуют объединению людей, поскольку дают верные представления об объективном мире, полезные всем людям для удовлетворения их естественных потребностей; но они же ведут и к разъединению, когда и поскольку в представлениях этих содержится ложное, субъективное и поскольку суеверия используются для удовлетворения социальных потребностей или выступают навязываемой нормой, о чем речь шла выше.

На диапазоне разнообразия идеальных потребностей и норм их удовлетворения в разных общественных кругах и в разное время видна условность предлагаемого мною «вертикального разреза». Так же, впрочем, условны и наименования групп потребностей: «биологические», «социальные», «идеальные». Все они — «биологиче­ские» — и все — «социальные». Но ведь всякое название по природе своей условно. «Низшие» и «высшие» потребности могут быть названы так лишь согласно логике их возникновения в развитии и борьбе живого с неживым, так, скажем, низшее животное выше причудливого растения, а млекопитающее — выше насекомого. Совершенно постепенный переход одного уровня потребностей к другому — выше и нижестоящему — означает:

- бесконечное множество уровней;

- чрезвычайное многообразие потребностей человека на каждом уровне конкретности;

- постоянную взаимосвязь между потребностями одного уровня и уровней разных;

- комплексное строение конкретных потребностей;

- осознаваемость производных потребностей и неосознаваемость исходных.

Все это, я полагаю, обрекает заранее на неудачу любую попытку перечислить, каталогизировать или как-то иначе логически обосновано рассортировать все возможные и действительно проявляющиеся потребности людей. Тем более что многообразие их умножается еще и характеристикой по признаку «нужды» (самосохранения) и «роста» (развития).

Существующие классификации (в частности, американского психолога Маслоу, польского — Обуховского), вероятно, представляют практическую и описательную ценность, но они лишены того, что называют «логическим основанием для деления», и потому представляются произвольными в той же мере, как и 140 классификаций, упомянутых польским исследователем.

Излагая психологическую концепцию А. Маслоу, Л. И. Анциферова пишет: «В качестве основных потребностей человека он выделяет физиологические побуждения, потребности в безопасности и защите, любви, уважении и самоактуализации или самореализации. Побуждение к самореализации Маслоу определяет так: «Человек должен быть тем, чем он может быть. Эту потребность мы можем назвать самоактуализацией» (11, с. 175).

Но могут ли быть рассматриваемы на одном уровне по степени конкретности потребности, составляющие этот перечень, тем более что он не исчерпывает классификации А. Маслоу? В сущности, названные в перечне потребности вполне укладываются в ту, которая заключает перечень, — в самоактуализацию. Не вернее ли всякую потребность понимать как потребность в самореализации — как самоактуализацию?

Не ближе ли к рациональной классификации рассмотренные Гегелем (53, т. 2, с. 52–54) «продукты индийского воображения»? В состав трехликого божества Тримурти входят:

1) Брахма созидающий, рождающий деятельность, творец;

2) Вишну — сохраняющий;

3) Шива — разрушающий.

Если эти божества олицетворяют жизнь, то в них заключена классификация потребностей, логическим основанием которой служит уровень силы. Уровень ро­ста — Брахма; уровень равновесия (гомеостаза) — Вишну; уровень угасания — Шива. Разве это не потребности самосохранения и развития с промежуточным звеном равновесия того и другого?

Может быть, именно человеческие потребности как жизненные силы, абстрагированные в метафизических понятиях и символах, содержатся в разнообразных дуалистических религиозных системах и верованиях, в которых «зло» противопоставляется «добру»?

«Так, в зороастризме Ариман — равноправный соперник Ормузда, владыка полумира; в буддизме зло — это страсть, толкающая человека к действиям, а добро — полный покой и бесстрастие; в раннем христианстве Сатана — персона, «отец лжи и человекоубийства» (75, с. 288). Может быть, «зло» — это все, что противоречит потребностям нормального человека, а «добро» — их удовлетворение, и поэтому буддийский идеал — покой и бесстрастие — их полная удовлетворенность?

«Продукты индийского воображения», как и дуалистические системы, вероятно, угадывают, смутно и в фантастических абстракциях, истинное положение вещей и даже рассматривают их на одном уровне, как и упомянутая выше эпикурова классификация потребностей. Все это любопытно, главным образом, как свидетельства многовековых попыток человечества познать природу вещей и именно тех и таких, которые — как «добро» и «зло» — очевидно и непосредственно связаны с потребно­стями человека.

«До тех пор, пока вы не сможете расчленить вещь или процесс, вы ничего не сможете с ним сделать, кроме наблюдения его как нераздельного целого, — пишет Д. Бернал. — Классификация сама по себе становится первым шагом к пониманию» (23, с. 22).

П. В. Симонов предлагает делить потребности человека так, как разграничивали их Гегель и Достоевский, лишь с некоторыми уточнениями. Деление это отличается от множества существующих психологических классификаций разграничением потребностей не по их наличному содержанию, а по их происхождению — по признаку зависимости наличной, производной, от диктующей ее исходной. Этот принцип приводит к трем исходным: биологическим, социальным и идеальным.

В этой триаде можно видеть, пусть отдаленное, сходство с тремя «жребиями», предназначенными сыновьям библейского Ноя после всемирного потопа. «Жребии» эти похожи на призвания (или профессии), закрепляющие обслуживание тех же трех потребностей: жребий Хама — «страх иметь» (обслуживать биологические потребности); жребий Иафета — «власть держать» (управлять, судить, блюсти справедливость, то есть обслуживать потребности социальные); жребий Сима — «Богу служить» (имеется в виду вечная абсолютная истина, требующая служения и почитания). Совершенно совпадают с тремя группами потребностей, вмещающих всю полноту их многообразия и три «эмпирических “Я”» Джемса: «материальное “Я”», «социальное “Я”» и «духовное “Я”».

Потребности первой из трех групп Ф. М. Достоевский определяет как потребно­сти в материальных благах, необходимых для поддержания жизни; на второе место он ставит потребности познания — не только жить, но и знать, «для чего жить»; на третьем месте — потребность «всемирного соединения людей». У Гегеля порядок иной: «Обозревая все содержание нашего человеческого существования, мы уже в нашем обыденном сознании находим величайшее многообразие интересов и их удовлетворения. Мы находим обширную систему физических потребностей, на удовлетворение которых работает большая и разветвленная сеть промышленных предприятий, торговля, судоходство и технические искусства. Выше этой системы потребностей мы находим мир права, законов, жизни в семье, обособление сословий, всю многообъемлющую область государства; затем идет религиозная потребность, которую мы встречаем в каждой душе и которая получает свое удовлетворение в церковной жизни. Наконец, мы находим бесконечно специализированную и сложную деятельность, совершающуюся в науке, совокупность знаний и познаний, охватывающую все существующее. В пределах, образуемых всеми этими кругами деятельности, перед нами выступает также и художественная деятельность людей, интерес к красоте и духовное удовлетворение, доставляемое ее образами» (53, т. 1, с. 102–103).

Если религиозные потребности рассматривать как возможные трансформации потребности познания (а к этому мы специально обратимся), то можно утверждать: у любого нормального человека существуют и функционируют потребности всех трех групп — биологические, социальные и идеальные — и, с другой стороны, нет такой человеческой потребности, которая не была бы так или иначе связана с одной из этих исходных и не могла бы быть, следовательно, отнесена к одной из этих трех групп. При этом потребности каждой группы качественно своеобразны и несводимы к потребностям любой другой, хотя потребности разного происхождения постоянно выступают в составе одного комплекса как одна сложная потребность. Это во многих случаях чрезвычайно затрудняет отнесение к одной из трех групп той или другой наличной сложной потребности человека. Но коль скоро в каждой сложной потребности какая-то главенствует, трудность эта в принципе преодолима.

Некоторый намек на триумвират исходных человеческих потребностей можно видеть в античной мифологии. Три героя — Иконой, Фаэтон и Икар — потерпели крушение при дерзновенных попытках подняться выше человеческой ограниченности. Иконой — на пути любви: он пытался обнять Геру, но обнял лишь облако, подставленное Зевсом вместо своей супруги. Фаэтон — на пути славы: он возомнил, что может управлять небесными конями Cолнца, и разбился. Икар — на пути исследовательского дерзания: он летел к Солнцу, пока оно не растопило воск, которым держались его крылья. Каждый из трех героев поплатился за ненасытность одной из трех исходных потребностей, когда она не сдерживается другими членами триумвирата.

Тот же триумвират отмечает в образных выражениях и наш современник писатель В. Солоухин в «Письмах из Русского музея»: «В человеке, кроме потребности есть, пить, спать и продолжать род, с самого начала жили две великие потребности. Первая из них — общение с душой другого человека. А вторая — общение с небом. Отчего возникла потребность духовного общения с другими людьми? Оттого, вероятно, что на земле одинаковая, в общем-то, одна и та же душа раздроблена на множество как бы изолированных повторений с множеством наслоившихся индивидуальных особенностей, но с тождественной глубинной первоосновой. Как бы миллиарды отпечатков либо с одного и того же, либо, в крайнем случае, с нескольких, не очень многих негативов.

Отчего происходит человеческая потребность духовного общения с небом, то есть с беспредельностью и во времени, и в пространстве? Оттого, вероятно, что человек как некая временная протяженность есть частица, пусть миллионная, пусть мгновенная, пусть ничтожная, но все же частица той самой беспредельности и безгранично­сти. Что же могло на земле служить самым ярким символом безграничности? Конечно, небо» (231, с. 727).