С этими словами старец взмахнул метлой, врезал ею по Алексееву лбу, отчего тот тут же провалился сквозь облако.

Потеряв опору и увидев под собой бездну, Алексей заметался, его охватила паника. Однако, поняв, что он не летит камнем вниз, а спокойно висит в воздухе, Алексей расслабился и улыбнулся. Потратив какое-то время на то, чтобы научиться двигаться, Алексей кинул своё тело к земле и с лёгким удивлением понял, что получает от этого процесса ни с чем не сравнимое удовольствие. И под этот своеобразный аккомпанемент он вновь принялся рассуждать: «Не всё так страшно, оказывается. Главное, что я в рай попал, вот это здорово. Ведь в раю хорошо. Ну, так говорят все. Всё для удовольствия, чтобы человеку приятно было. Значит и дело найдётся, которое мне нравится, и раздражать ничего не будет. А родственники, друзья? А хотя, что это я, ведь навещать можно будет. А ведь пройдут года, они и сами умрут. Точно! А я буду ждать их всех тут. А главное, что я свободен, никаких больше планов, никакой беготни, никакого этого бреда больше. Суеты не будет. Всё будет так, как захочу я... ну, наверное. В любом случае, хуже мне не будет. Вот, летаю, раньше только в книжках о таком читал. Было бы это у меня в той жизни?» Придя к выводу, что такого у него точно в той жизни не было бы, Алексей подумал, что земля как-то уж слишком быстро несётся к нему и что пора уже тормозить. Остановился Алексей только под землёй. Пребывать под землёй было не очень приятно. Постоянное давление снаружи, покалывание и зуд изнутри тела были прекрасным стимулом для того, чтобы поскорее выбраться на поверхность.

Оказавшись на поверхности, Алексей сначала приготовился ловить на себе взгляды прохожих, ведь появился он внезапно, да ещё из-под земли, но потом с улыбкой вспомнил, что он нематериален, невидим и вообще принадлежит к другому миру теперь. Для начала он решил навестить родителей. Ему повезло, район, куда он приземлился, был ему знаком. По привычке сорвавшись с места в типично-московском темпе, Алексей понёсся вперёд, лавируя между людьми, как и делал это каждый день. В прочем, вскоре он понял, что людей проще не обходить, а проходить сквозь них. На светофоре Алексей встал вместе со всеми. Сигнал долго не переключался и Алексей начал злиться. Тут его как током ударило:

- Идиот, - сказал он сам себе. – что ж ты несёшься как сумасшедший. Куда спешить?

Спешить и правда было особо некуда, Алексей успокоился и пошёл через дорогу. Машины проносились сквозь него.

Выйдя на бульвар, Алексей сказал себе ещё раз: «Не суетись». Он осмотрелся по сторонам, взглянул вверх. Всё было каким-то необычным, красивым, с удивлением Алексей посмотрел на деревья, на то, как переплетаются ветви. Он вздохнул и пошёл по бульвару к своему дому, удивляясь тому, что всё вокруг вдруг стало таким ощутимым, сочным.

Дома ничего хорошего не было. Мать рыдала, отец то пытался её успокоить, то начинал говорить, что, мол, всё равно сынок был оболтусом и обормотом, ничего из него не вышло бы, и так далее. Обстановка была гнетущей, тёмной. Алексей попытался как-то показать им, что он тут, что с ним всё нормально, попытался внушить им мысли о том, что он в лучшем мире, что ему хорошо. Вроде бы у него получилось, и родители немного успокоились, но он всё равно не мог оставаться в этой ужасной, мрачной пучине тоски, раздражения и слёз.

Вновь оказавшись на улице, Алексей понял, что не чувствует ничего. Не оставила эта встреча ему ни радости, ни грусти, только раздражение и понимание того, что он здесь лишний.

Алексей решил сходить к себе в офис. Там было необычно тихо, все сидели хмурые и, что удивительно, работали. Шеф в своём маленьком кабинете как обычно возился с бумагами. Вдруг он отвлёкся и сказал в пустоту:

-Да, пропали выходные, надо ехать на эти похороны теперь. А, к чёрту, не поеду, сошлюсь на дела и пришлю венок побогаче. Обойдутся.

Тут Алексею делать было особо нечего, и он решил проведать друзей и знакомых. Те, кто уже знал о случившемся, грустили немного, но продолжали заниматься своими делами. Кто не знал, развлекались, занимались делами, просто скучали.

Алексей вдруг обнаружил, что всё, что он собирался сделать, он уже сделал. Никакого удовольствия это ему не доставило, только разочарование. Грустили только родители, да и то как-то странно. Как будто бы даже злились на Алексея за то, что он бросил их, и не будет ухаживать за ними в старости. Тут-то к нему и пришла мысль, что никому он в этом мире нужен не был по-настоящему. Он почувствовал, что одинок. Нет, он видел других мёртвых, но они спешили по своим делам, ходили рядом с кем-то из живых, пытаясь заглянуть в глаза, что-то сказать. Очень многие просто висели в воздухе, высоко и не очень. Алексей так и не смог ни с кем поговорить. Либо на него не обращали внимания, либо просто отмахивались.

С другой стороны, Алексей чувствовал облегчение оттого, что нет ничего такого, что могло бы заставить его грустить, тосковать, или испытывать раздражение, не было никакой связи, никакого дела, которое бы повергло бы Алексея в пучину беспокойства и ностальгии. Хорошо быть простым человеком.

Уже почти наступил вечер. Алексей медленно шёл по бульварам, размышляя над тем, почему так получилось, что его никто не любил по-настоящему. Ведь он жил как все, ничего плохого никому не делал, был симпатичен и неглуп, так почему? Или, быть может, для того, чтобы любили, нужно что-то ещё? Но как тогда?

Внезапно прилетевшая стайка воробьёв заняла ветки дерева, под которым присел Алексей, отвлекая его своим щебетом. Скоро он обнаружил, что ни о чём не думает, а просто слушает. Никогда он не думал, что обыкновенное чириканье бывает так мелодично. Он погружался в эти звуки, растворялся, потом начал слышать город, весь шум, что он привык отфильтровывать, вдруг сложился в сложный напев большого города, влюблённого в свою суету, свою скорость, свой ритм. Звуки завораживали, близкие и далёкие, Алексей тонул в этой музыке, было просто замечательно сидеть тут в центре этой суеты и слушать, как город живёт, разговаривает сам с собой, поёт песни, хохочет и плачет.

Алексей был поражён, раньше, за суетой и беготнёй он не замечал города вокруг себя, не слышал звуков и брёл как будто в воде, тяжёлой и мутной, доносившей до него неясный шум и жар отражённых и преломлённых лучей. Он почувствовал жизнь, жизнь вокруг него, он услышал её шаги. Он поднял глаза и увидел дома, высокие и низкие, разные, неповторимые, окрашенные вечерним солнцем в сочные тёплые розовато-рыжие тона. Он вглядывался в их стены, в блестящие окна и дома вдруг перестали быть каменными коробками, и обрели почти человеческие черты и заулыбались, захмурились, стали смотреть свысока и по-собачьи преданно заглядывать в глаза в лучах огромного вечного солнца.

А ещё выше было небо, вдруг переставшее казаться крышкой серо-голубого цвета, накрывавшей Москву, мешавшей свежему воздуху ворваться и покорить её, небо, вдруг оказавшееся окном в бесконечность, которая подмигивала и улыбалась, играя пеной облаков.

- Неужели я ничего этого не замечал раньше?.. – ошарашено спросил Алексей сам себя. – Ведь не может это всё быть следствием того, что я умер, я пол дня шатаюсь по городу трупом... Так почему же? Только потому, что я остановился, выпал из этой суеты?

Озарённый и счастливый, Алексей взмыл вверх и понёся над Москвой, разглядывая её и улыбаясь. Приземлился он на Чистопрудном бульваре, у самой воды. За спиной Алексея играл маленький джаз-банд. Алексей сел на траву и закрыл глаза, было приятно сидеть, слушать музыку, ощущая под руками колючую траву.

- Эй, ты кто? – раздался рядом весёлый девичий голос. - Никогда не думала, что призраки спят, – сказал голос после короткой паузы.

Алексей открыл глаза и увидел перед собой маленькую симпатичную девушку лет семнадцати в джинсах и клетчатой рубашке с коротким рукавом, надетой поверх майки, тёмноволосую. Девушка, улыбаясь, стояла на воде.

- А... ты... э-э-э-э... – начал удивлённый Алексей.

- Я тоже умерла, вот, решила присесть рядом, по-моему, единственный нормальный призрак среди всех тех, кого я успела повидать, сидишь, музыку слушаешь... а вообще, выглядишь, как будто только что родился. Вот и сейчас, смотришь на меня как на чудо какое-то, только рот не раскрыт, - она села рядом. – Расскажи о себе.

Алексей, сбитый с толку, посмотрел в её лицо, в её серые весёлые глаза и внезапно ему захотелось рассказать всё, выложить всю свою жизнь и смерть, больше даже для того, чтобы разобраться самому. Он рассказал всё о своей скучной и однообразной жизни, о том, как умер, что испытывал потом, и что открыл для себя.

- Бедненький, - грустно выдохнула девушка, когда он закончил. – Тебя тоже эта машина сожрала, превратила в робота... но ты хоть после смерти что-то понял, а с кем я не пыталась сейчас общаться, все либо дремлют, ждут, либо выдумывают для себя какие-то дела по привычке. Кстати, я Юля.

- Очень приятно. Ты считаешь, что я прожил свою жизнь бессмысленно и бесцельно?

- Не мне судить. Но ты сам сказал, что никто особо и не заметил, что ты ушёл, да и ты сам ведь не особо тоскуешь по кому-либо.

- Да не по кому... А расскажи ты теперь о себе.

- Ну не по кому, так не по кому, в конце концов, ты уже что-то новое для себя открыл, выходит, ты не безнадёжен. А что касается меня... – Юля задумалась. – Знаешь, я пока не готова вот так вот взять и рассказать кому-то всё, как сделал ты...

- Ну... – Алексей замялся немного. - А как ты умерла?

- А, ну тут всё довольно просто и поучительно, понимаешь, я росла как-то сама по себе, ещё ребёнком я предпочитала сидеть дома, читать книжки, а не носиться с друзьями по улицам. Всегда была достаточно одинока, мало соприкасалась с миром. И вот выросло что-то такое несовместимое с этим миром, с его жестокостью, цинизмом. А я сочувствовала, переживала всему, пыталась поступать по-своему, остановить других, а они только смеялись, называли меня сумасшедшей, или наивной дурой. А я сама потихоньку начала черстветь под воздействием этого мира, изменяться, стали увядать чувства, душа, чтобы не болеть, стала обрастать толстой, жёсткой бронёй... Я начала разделяться, разламываться, моя личность становилась всё более подходящей для внешнего мира, но то, что было внутри, продолжало жить, и я плакала, поступая так, как я не хотела поступать, не должна была поступать... но поступала как все. От доброго, чувствительного существа оставалось всё меньше и меньше. В организме начался процесс отторжения сердца. Я отторгала сердце... или это оно отторгало меня, не желая жить с умной, холодной, расчетливой стервой без чувств, эмоций. Врачи ничего не могли сделать... Я была уникальна, чудесный случай, большая удача для науки. Даже все эти учёные-медики рассматривали меня как подопытную крыску, а не как человека... они должны были меня спасти, но на самом деле хотели досмотреть до самого конца, как это происходит, и что будет. А я знала, что ничто не поможет. Я не стала ждать и ушла...

- Как?.. – спросил удивлённый рассказом Алексей.

- Повесилась. Хотя, следовало бы наглотаться таблеток – вешаться очень больно. И вот я тут. Может, я и сбежала от проблемы, которую можно было решить, но я не вижу решения, я либо разорвалась бы, сошла бы с ума, либо потеряла бы последние остатки человечности, став роботом, жестоким роботом со сложной программой.

- Вроде меня?

- Не знаю, – она внимательно посмотрела на него. – Вот ты что сам думаешь?

- Я вот сейчас слушал и думал о своей жизни, о том, что делал я, как я поступал с людьми вокруг себя, думаю о том, что вообще можно считать правильным. Это очень сложно, не могу я сейчас ничего тебе сказать.

- Вот видишь, ты уже думаешь об этом. Это хорошо. Пусть после смерти, но ты начинаешь жить, - она улыбнулась.

- Но ты-то как всё это поняла?

- Я очень чувствительная, если кому-то, пусть даже далеко, больно и до меня, скажем так, доходит информация об этом по радио, телевидению, из журналов, газет, по слухам, то я сопереживаю, почти физически чувствую эту боль. А ещё книги, много замечательных книг. Ведь книги – это мировое хранилище мудрости. Ты вот много читал?

- Когда-то, в школе, я прочитал достаточно много. Школьную программу...

- Всю-всю?

- Даже внеклассное чтение, то что давали на лето. Прочитывал всё полностью. Не любил поучать плохие оценки, да всегда было приятно похвастаться перед одноклассниками, одноклассницами... вот только не помню ничего уже.

- А перечитать?

- Времени не находил.

- Что ж, тогда понятно, почему ты задумался, почему ты понял, что достаточно остановиться и посмотреть вокруг, чтобы увидеть красоту, жизнь. Ну а после школы?

- А после школы времени не было, потом уже только, когда работать стал, стал снова читать.

- А что?

- Фантастику, вот, последнее, что читал – «Гигантские космические огурцы со щупальцами атакуют землю».

- Что за ужас? Читаешь всякую гадость, что в книжных на самое заметное место вываливают. А Стругацких читал? А Булычёва?

- Булычёва в детстве читал. У Стругацких «Отель «у погибшего альпиниста», «Понедельник начинается в субботу». Меня не очень интересует литература.

- А я вот без хорошей книжки не могу. Сейчас так тяжело, ни одну книжку в руки взять не могу.

- А ты вообще тоскуешь?

- Да. Есть несколько друзей, с которыми я бы не хотела расставаться. И ещё один человечек, добавила она шёпотом.

- Но ведь их можно навещать, да и они смертны, пройдут года...

- Пройдут года, они меня забудут, изменятся, превратятся в брюзжащих больных стариков, - перебила она. – Станут совершенно другими людьми. А навещать... навещать грустно, им больно, а их утешить не могу толком и сама скучаю. Вот если бы была ещё возможность общаться...

- Ну, мне в этом плане проще гораздо.

- Да уж, даже друзей настоящих нет...

- А я вот на личном опыте убедился, что настоящей дружбы не бывает, бред всё это, лучше не верить, чтобы потом не ушибаться.

- Значит, не было в твоей жизни настоящих друзей.

- Может быть...

- Знаешь, мне кажется, что основная твоя проблема была в том, что ты совершенно ничем не интересовался, был абсолютно не любопытен. Важно было тебе, что происходит с тобой, а что вокруг твориться, ты и не замечал, и не хотел замечать.

- Ну, знаешь...

- Что «ну»? Разве не так? Ты ведь сам удивился, как это ты раньше не замечал, что дома – это не просто коробки из камня, что небо такое красивое. Вот, например, ты в Третьяковке когда последний раз был?

- Давно, девушку водил, классе в одиннадцатом, - признался Алексей.

- А почему потом не ходил?

- Не знаю, как-то просто не думал об этом. Вернее, иногда, когда в новостях говорили про какой-то музей, выставку, возникали мысли пойти сходить...

- Но до дела так и не дошло. Всё понятно, - протянула Юля с видом знатока. – Полетели!

- Куда?

- В Третьяковку.

- Так не работает она уже, вон, тёмно вокруг.

- Тебя это волнует?

- Ну-у-у-у... не очень, - Алексей вспомнил про свои способности.

- Вот и пойдём, я тебе покажу, мимо чего ты ходил. И расскажу всё.

- А как в темно-то картины смотреть?

- Ты пока не сталкивался, но призраки отлично видят в темноте, - она схватила Алексея за руку и потянула вверх.

Они полетели в Третьяковку. Потом они провели ещё несколько недель вместе, Юля таскала его по всему миру, показывая всё-то прекрасное, что создал человек и мимо чего он научился проходить, не замечая окружающего его великолепия. С каждым часом Алексей открывал для себя что-то новое, поражался тому, что он не интересовался этими замечательными, прекрасными вещами, его окружающими, и менялся. И вот уже он предлагал Юле слетать куда-то, посмотреть, что там делается. Вместе они побывали во многих странах, увидели, как живут люди, что они творят, даже побывали в космосе, правда, далеко улететь не удалось – скорость полёта хоть и была высока, но являлась величиной постоянной. Алексей научился различать различные стили живописи и архитектуры, даже стал отличать творения разным мастеров. Он ожил, в нём проснулось любопытство, он стал сопереживать и чувствовать, видеть и слышать, понимать. А до смерти он и не подозревал даже, что в Москве столько музеев, например. И тем более он не знал, как выглядит собор парижской богоматери. Да и то, что он раньше считал искусством, оказалось лишь грубой примитивной поделкой, призванной забить глаза, уши и душу за небольшую плату.