Реконструкция в воспроизведении.

Уже при воспроизведении образного материала более или менее отчётливо выступает трансформация этих образов при их воспроизведении (как это отметил в вышеуказанной работе Э. Бартлетт и в нашей литературе очень тонко показал П. П. Блонский[98]), а также систематизирующая работа мысли. В воспроизведении смыслового содержания, данного в речевой форме, в виде связного текста, запоминание которого практически бывает особенно значимо, в частности в учебной работе, преобразование, реконструкция в процессе воспроизведения приобретают особое значение.

Проблеме реконструкции посвящено специальное исследование А. Г. Комм.[99]При реконструкции отчётливо выявляется работа мысли, оперирующей во внутреннем взаимодействии с речью в процессе сохранения и воспроизведения, и с полной доказательностью обнаруживается невозможность трактовать процесс воспроизведения как продукт памяти, понимаемой в смысле отдельной абстрактной функции.

Реконструкция, как качественный аспект воспроизведения, проявляется в различных формах (изменение плана, умозаключения и выводы, различного рода перестановки, сдвиги и т. д.). По своей психологической природе она является прежде всего результатом непреднамеренной, но безусловно направленной работы мысли внутри воспроизведения.

Реконструкция обусловливается иным центрированием содержания, связанным прежде всего с его переосмысливанием; известную роль в преобразовании текста подлинника может играть эмоциональное отношение личности к воспроизводимому материалу. Реконструкция часто стимулируется самым текстом подлинника — его смысловым содержанием и речевым оформлением.

Исследование А. Г. Комм показало, что у взрослых по большей части выделяются два типа с более или менее ярко выраженной установкой: у представителей одного — на свободное воспроизведение смыслового содержания с более или менее значительным отклонением от формы подлинника, у представителей другого — на сохранение и формы подлинника, на воспроизведение текстуальное или близкое к тексту подлинника.

Сравнительно-генетическое исследование показало, что дифференциация этих двух типичных установок происходит лишь постепенно. У маленьких школьников она слабо выражена и носит элементарный характер, порождая иногда типичные ошибки.

На более высоких этапах обучения реконструкция проявляется во всё более сложных преобразованиях, основанных на обобщении, интерпретации, различного рода умозаключениях и выводах. У старших школьников в частности проявляется уже и реконструкция в смысле изменения общего плана или структуры воспроизведения. На более высоком уровне развития увеличивается свобода по отношению к материалу и возможность, реконструируя его, свободно оперировать им в разных контекстах. Неправильно было бы, однако, изображать ход развития так, будто сначала у детей преобладает сознательная установка на текстуальность. Чувствительность к значимой для содержания речевой форме у них сплошь и рядом ещё так же мало развита, как и способность свободно перепланировывать заученный ими материал. Путь развития идёт не от текстуального воспроизведения к смысловому, он идёт от аморфного к текстуальному и смысловому. Когда развитие совершается «самотёком», т. е. когда отсутствует специальная работа в этом направлении, оно идёт либо к одному полюсу, либо к другому. Идеальным развитием, по-видимому, было бы такое, которое приводило бы к гармоническому сочетанию обеих тенденций, к умелому и свободному и текстуальному воспроизведению — в зависимости от конкретных условий и конкретного материала.

Уже предшествующее наше исследование запоминания и забывания смыслового материала детьми обнаружило — особенно у старших — как замены слов подлинника с сохранением смыслового содержания, так и изменения структуры текста. В тех случаях, когда формальный структурный конец текста не совпадает со смысловым его завершением, лучше запоминаются не конечные слова, а завершающие мысли. При этом воспроизведение завершающей мысли имеет место обычно в конце. Это положение явно бьёт против структурной теории памяти. Процесс воспроизведения в целом представляется как осмысленный отбор и отсев, упорядочение и консолидация воспроизводимого материала. Ясно выступает наличие прямой зависимости между полнотой воспроизведения и его смысловой упорядоченностью или логической связностью.

В возрастном плане (при сопоставлении хода воспроизведения у дошкольников, учащихся II, VI и IX классов) наше исследование показало следующее:

а) У младших детей чаще, чем у старших, вторичное воспроизведение оказывается более полным (чем первое воспроизведение).

б) У старших чаще, чем у младших, встречается замена словесного текста с сохранением смыслового содержания; при этом характер замен также изменяется; у старших детей (в VI и IX классах) они носят более обобщённый характер.

В наших опытах младшие дети заменяли одно частное понятие другим частным понятием (более им привычным); старшие же заменяли его более обобщённым понятием. Так, при воспроизведении текста, в котором шла речь об отсутствии угля для топки корабля, учащиеся II класса говорили об отсутствии дров, учащиеся VI класса — об отсутствии топлива.

в) Переконструирование текста (изменение его структуры) встречается только в старших возрастах (частичное изменение структуры у учащихся VI класса и сколько-нибудь значительное — только у девятиклассников). У младших воспроизведение находится в большей зависимости от данной структуры.

г) У старших детей воспроизведение более обобщённое и с яснее выраженным смысловым отбором. В результате при формальном подсчёте числа воспроизведённых элементов воспроизведение у старших детей иногда представляется менее полным, чем у младших. В действительности же оно не менее полно, а более сжато, именно в силу своей обобщённости. То, что при формально-количественном подходе представляется снижением памяти, является в действительности показателем её подъёма на новый качественный уровень.

Воспоминание.

Частным видом воспроизведения является процесс воспоминания; частным видом представления — воспоминание в собственном смысле слова.

Представление как продукт воспроизведения — это воспроизведённый образ, всплывающий из прошлого; воспоминание — образ, отнесённый к прошлому. Воспоминание предполагает относительно высокий уровень сознания. Оно возможно только там, где личность выделяет себя из своего прошлого и осознаёт его как прошлое. Воспоминание включает осознание отношения воспроизведённого образа к тому прошлому, которое оно воспроизводит.

Воспоминание — это представление, отнесённое к более или менее точно определённому моменту в истории нашей жизни.

Эта сторона памяти неразрывно связана со всем процессом формирования личности. Лишь благодаря ей мы не оказываемся каждый раз отчуждёнными от самих себя, от того, чем мы сами были в предшествующий момент нашей жизни. Это историческая память,в которой выражается единство нашего личного сознания. Это специфически человеческая память. Вряд ли какое-либо животное имеет воспоминание о своём прошлом. Благодаря памяти в единстве нашего сознания отражается единство нашей личности, проходящее через весь процесс её развития и перестройки. С памятью связано единство личного самосознания. Всякое расстройство личности, доходящее в крайних своих формах до её распада, всегда поэтому связано с амнезией, расстройством памяти и притом именно этого «исторического» её аспекта: известные периоды жизни выпадают из памяти, утрачиваются для личного сознания.

Локализация наших воспоминаний, располагающая события нашего прошлого в определённом месте последовательного хода нашей жизни, обычно является продуктом тесного сплетения непосредственно всплывающих воспоминаний и опосредованного процесса их восстановления. Попытка считать наши воспоминания продуктом реконструкции прошлого, совершающейся посредством одних лишь умозаключений, по существу совершенно тожественной с реконструкцией хода исторических событий, свидетелем которых мы не были (М. Гальбвакс), явно несостоятельна. Но бесспорно, что процесс локализации наших воспоминаний включает в себя умозаключения и является опосредованным процессом. Целый ряд воспоминаний мы локализуем посредством заключений об объективной последовательности событий на основании причинных зависимостей между ними. Без таких умозаключений порядок наших воспоминаний и интервалы между событиями, к которым они относятся, не были бы сколько-нибудь однозначно определимы.

Опорные точки для восстановления наших воспоминаний и их локализации доставляет нам социальная жизнь. Наши воспоминания обычно относятся к ситуациям, в которых принимали участие другие люди, хотя бы нашего ближайшего окружения. Очень часто основные вехи нашей жизни определяются событиями общественно-политической жизни.

Эти события датированы независимо от наших личных воспоминаний. Но, исходя из них, мы можем локализовать наши воспоминания благодаря тому, что события нашей личной жизни постоянно сплетались с событиями коллективной жизни и по мере их переживания включались в рамки социальной жизни. Внутри этих социальных рамок мы и осуществляем локализацию наших воспоминаний, пользуясь некоторыми особенно памятными моментами для восстановления наших воспоминаний. Чем более наша жизнь включена в общественную, тем более благоприятны условия для восстановления наших воспоминаний и их локализации посредством косвенных умозаключений.

В нашей «исторической» памяти, воспроизводящей наше прошлое, особенно отчётливо выявляется значение для формирования памяти требований, предъявляемых к человеку социальными отношениями, в которые он вступает. Необходимость действовать в дальнейшем в соответствии с характером обязательств к другим людям влечёт за собой необходимость сохранять воспоминание о прошлом. Участие в общественной жизни требует сохранения и уточнения воспоминаний, и оно же даёт для этого опорные точки. Мы должны помнить наше прошлое, поскольку оно связано с другими людьми, и именно это участие в коллективной жизни связывает события нашей индивидуальной жизни с событиями коллективного опыта; это даёт возможность восстановить первые, исходя из вторых. И на памяти человека, следовательно, сказывается то, что он — общественное существо, включённое в общественную жизнь.

Значение социальной жизни для восстановления воспоминаний, освещающих историю нашей жизни, особенно отметили представители французской социологической школы Э. Дюркгейма.

М. Гальбвакс посвятил специальное исследование (см. M. Halbwachs, Les cadres sociaux de la mémoire. Paris, 1925) обоснованию того положения, что процесс воспоминания совершается на основе «социальных рамок», в которых протекает наша жизнь. Гальбвакс исходит из идеалистической концепции Э. Дюркгейма, признающего реальное существование коллективного духа социальной группы. Основной порок работ Гальбвакса заключается в том, что, говоря о социальной природе памяти, он предполагает существование памяти у социальной группы; утверждение о социальной природе памяти у человека превращается у него в отожествление её с памятью общественной группы.

Психология памяти, развитая М. Гальбваксом, представляет собой не что иное, как частную реализацию в учении о памяти характерного для французской социологической школы Э. Дюркгейма сведЕния психологии к идеологии и растворения идеологии в психологии. С этой общей позицией Гальбвакса связано и то, что он отожествляет воспоминание личного прошлого с процессом восстановления исторического прошлого, свидетелем которого мы не были (см. выше). Более осторожен в этом отношении в своих выводах Э. Бартлетт, который тоже подчёркивает социальный характер человеческой памяти, но ограничивает этот тезис признанием социальной обусловленности памяти индивида, воздерживаясь от признания «коллективной» памяти в духе Гальбвакса.

У нас в СССР вопрос о памяти в социально-историческом плане ставился Л. С. Выготским, А. Р. Лурией и А. Н. Леонтьевым. Л. С. Выготский и А. Р. Лурия (как и П. Жане) особенно подчеркнули связь памяти в её историческом развитии с письменностью.

Сохранение и забывание.

Сохранение является сложным динамическим процессом; он совершается в условиях определённым образом организованного усвоения и включает в себя многообразные процессы переработки материала.[100]

Оборотной стороной сохранения, проявляющегося в воспроизведении, являетсязабывание. Г. Эббингауз, П. Радосавлевич, А. Пьерон и др. исследовали ход забывания как функцию времени, прошедшего с момента заучивания. Выучив некоторый материал, Эббингауз по прошествии определённого времени, в течение которого этот материал частично забывался, приступал к его доучиванию. Величина сохранившегося определялась следующим образом: бралась разница в продолжительности первоначального и вторичного выучивания и вычислялось процентное отношение этой разности к продолжительности первоначального заучивания. Опыты Эббингауза дали следующие результаты:

После 20 мин. 1 часа 9 часов 1 дня 2 дней 3 дней 31 дня
Сохранилось (%) 59,2 44,2 35,8 33,7 27,8 25,4 21,1

Кривая на рисунке даёт графическое изображение полученных Г. Эббингаузом результатов. Абсциссы указывают время, протекшее с момента первоначального заучивания, а ординаты — величину сохранившегося в памяти. Как видно из кривой, главная потеря, по данным Эббингауза, падает на первое время, на первые 1—2 суток и особенно на первые полчаса — час; при этом общая утрата очень значительна: по истечении 2 суток материал сохраняется лишь немногим больше, чем на четверть (27,8%).

Реконструкция в воспроизведении. - student2.ru

Кривая забывания (по Г. Эббингаузу)

Г. Эббингауз выразил эти результаты логарифмической формулой:

Реконструкция в воспроизведении. - student2.ru ,

где при соответственно подобранных константах К и С забывание определяется как логарифмическая функция времени. Данные П. Радосавлевича несколько расходятся с данными Эббингауза лишь в отношении процента утраты в первые часы: у Радосавлевича этот процент немного ниже, в основном же данные Эббингауза и Радосавлевича совпадают.

Ставшая классической и вошедшая во все руководства кривая забывания Г. Эббингауза и его продолжателей получена, однако, для забывания бессмысленных слогов. Поэтому она не может выражать общего закона запоминания и забывания любого материала. Если бы она выражала общий закон, то педагогическая работа по закреплению знаний была бы сизифовым трудом. Результаты, полученные Эббингаузом и его продолжателями, характеризуют лишь ход забывания логически не связанного, не осмысленного материала.

А. Пьерон, проведший по тому же методу, что Г. Эббингауз, исследование запоминания ряда в 50 чисел, предложил свою логарифмическую формулу для определения запоминания как функции времени. Забывание, по данным Пьерона, началось лишь через 7 дней. Через 14 дней запоминание (определённое по методу сбережения) равнялось 81,8%, через 18 дней — 66,6% через 60 дней — 40% и через 120 дней — 25%. А. Пьерон не указывает, чем он объясняет расхождение между результатами своего исследования и данными Г. Эббингауза и почему его формула выражает общий закон забывания. Мы предполагаем, что у Пьерона получился иной результат, чем у Эббингауза, потому, что числовой ряд, которым пользовался Пьерон, запоминался, вероятно, не так механически, как бессмысленные слоги. Между числами, возможно, устанавливались некоторые соотношения, облегчавшие запоминание. Помимо того, слоги в опытах Эббингауза представляли собой неизвестные испытуемым элементы, между тем как числа им были, конечно, известны. Формула Пьерона также никак не может быть признана общим законом.

Вопросу о забывании осмысленного материала в психологии посвящён ряд работ, начиная с А. Бине, в том числе и наши экспериментальные исследования. Наше первое исследование было осуществлено при участии двух дипломников (Миронюк и Буйницкой) и группы аспирантов. Оно показало, что ход забывания осмысленного материала подчиняется иным закономерностям по сравнению с установленными Эббингаузом. Конкретно это различие выражается прежде всего в том, что прочность запоминания осмысленного материала значительно выше, чем при запоминании бессмысленного материала. В наших опытах интервал в 40 дней не давал ещё сколько-нибудь значительного снижения процента воспроизведения.

Дж. Мак-Гич (Mc Geoch) и П. Уитли (Whitely), исследовавшие ход забывания хорошо осмысленного материала, получили кривую, принципиально отличную от кривой Г. Эббингауза.

Г. Джонс, исследовавший ход забывания лекционного материала по психологии, а также по другим дисциплинам — математике, ботанике, зоологии, получил кривую, приближающуюся к эббингаузовской кривой забывания, круто спускающейся вниз с самого начала. Различия между данными Джонса и других работ, как мы полагаем, объясняются тем, что понимание лекционного материала было у студентов недостаточно высоким, так как — при прочих равных условиях — чем менее осмыслен материал, тем ближе ход его забывания к кривой Эббингауза, а чем он более осмыслен, тем более ход его забывания отличается от этой традиционной кривой.

При этом не все части осмысленного текста запоминаются одинаково прочно. Прочнее всего закрепляется основной смысловой остов текста, т. е. не смежные между собой части текста, а те, которые по смыслу связаны между собой. Смысловые связи доминируют над ассоциативными.

Вершинные точки кривых, отмечающие те части текста, которые по преимуществу запоминались, дают совершенно связный текст, включающий основной его смысловой остов. Это положение, установленное А. Бине, подтвердилось в нашем исследовании. Помимо того, в пределах осмысленного материала также существуют различия в запоминании разных видов этого материала: описательный текст и рассуждения, факты, константы, законы запоминаются по-разному. В свою очередь сами факты запоминаются по-разному в зависимости от того, даются ли они разрозненно или в контексте, в котором вскрыты объединяющие их связи, служат ли они для доказательства или для иллюстрации основных положений. Проведённое под нашим руководством исследование Чистякова отчётливо вскрыло и доказало это положение.

Все эти исследования и данные их относятся к ходу сохранения и забывания в процессе свободного, не текстуального, воспроизведения смыслового содержания. Но смысловое содержание бывает дано в той или иной речевой форме. Эта речевая форма также оказывает влияние на ход запоминания и забывания, и её запоминание в свою очередь обусловлено её смысловым содержанием. Поэтому особо ещё встаёт вопрос о сохранении и забывании в процессе текстуального запоминания связного материала — в отличие как от «текстуального» запоминания бессвязных слогов, так и от не текстуального, свободного смыслового воспроизведения.

Этот вопрос был нами экспериментально изучен.

Чтобы выяснить роль речевой формы в её соотношении со смысловым содержанием для запоминания, мы решили провести исследование забывания или прочности запоминания по методу доучивания, требуя текстуального воспроизведения и в точности соблюдая все условия эббингаузовского эксперимента (включая и установленные им сроки для доучивания), но с тем, чтобы вместо бессмысленных слогов испытуемые должны были заучивать и доучивать осмысленный материал, и притом такой, в котором смысловое содержание было бы дано в максимально конденсированной форме. С этой целью мы решили избрать небольшие афоризмы (по размеру приблизительно равные количеству слогов, которые давал своим испытуемым Г. Эббингауз). Задача исследования заключалась в том, чтобы выяснить зависимость прочности запоминания как от смыслового содержания, так и от речевой формы.

Это исследование должно было, таким образом, подвергнуть экспериментальной проверке основной тезис, который мы противопоставляем Г. Эббингаузу, с одной стороны, А. Бине и К. Бюлеру — с другой. Оно проводилось нашим сотрудником [кафедры психологии ЛГПИ им. А. И. Герцена] Э. М. Гуревич.

Наше исследование показало, что текстуальное заучивание осмысленного материала даёт кривую забывания, принципиально отличную от эббингаузовской. Хотя мы требовали точного, буквального воспроизведения текста, а не только лишь запоминания смысла, и — как уже отмечалось — в точности соблюдали все условия эббингаузовского эксперимента, результаты оказались совсем иными.

У одних испытуемых (в частности у испытуемого Н. Г.) процент экономии получился значительно более высокий, чем по кривой Эббингауза; по истечении 6 дней он равнялся 71%, между тем как у Эббингауза он был равен 28%. У других испытуемых никакой экономии не получалось; иногда (в частности у испытуемой А. З.) доучивание требовало даже больше времени, чем первоначальное заучивание.

Оба эти столь резко расходящиеся случая отражают, мы полагаем, разные аспекты одной и той же основной закономерности.

Различный ход забывания и доучивания зависит от того, как конкретно складывается у различных индивидуумов соотношение мышления и речи, смыслового содержания и его речевой формы. Различное соотношение между заучиванием и доучиванием у различных испытуемых объясняется тем, что различным было у них соотношение между мышлением и речью. Одни испытуемые (особенно ярко выявился испытуемый Н. Г., юрист по специальности, привыкший к точности формулировок) стремятся сразу точно воспроизвести содержание в форме подлинника. Они обычно не делают попыток в процессе заучивания воспроизвести материал, пока они не заучили его текстуально; первое их воспроизведение, форма которого всегда обладает особенной устойчивостью, обычно воспроизводит текст. Смысловое содержание с самого начала осознаётся в теснейшем единстве с его речевой формой. В процессе первичного воспроизведения и связанного с ним осмысливания смысловое содержание у этих испытуемых теснейшим образом объединяется с той речевой формой, в которой оно дано. Благодаря этому, на основе хорошо запоминающегося содержания, при доучивании легко восстанавливается и речевая форма подлинника; в результате доучивание даёт значительную экономию.

У других (особенно выражено у испытуемой А. З., вообще отличающейся некоторой небрежностью в речевом оформлении мысли) господствовала установка на смысловое содержание без достаточного учёта речевой формы, в которой оно было первично дано. В связи с этим при первоначальном воспроизведении речевая форма у них искажалась. Уловив и запомнив смысл, они при заучивании делали попытки воспроизвести его, прежде чем ими была заучена точная речевая форма, в которой он им был дан. В результате эти испытуемые сначала допускали ошибочные воспроизведения, неточные в смысле речевой формулировки. Эта неточная речевая формулировка соединялась в процессе первого воспроизведения и связанного с ним особенно интенсивного осмысления материала с содержанием текста и обнаруживала в дальнейшем тенденцию к воспроизведению, тормозившую воспроизведение подлинной формулировки текста в процессе дальнейшего доучивания. Собственная речевая формулировка, изменённая при первоначальном, у этих испытуемых обычно сначала неточном, воспроизведении, затрудняла затем воспроизведение формы подлинного текста. Происходившая (как было установлено в случае с А. З.) в перерыве между первоначальным заучиванием и последующим доучиванием дальнейшая работа мысли над содержанием афоризма, которая отливается субъектом в им привнесённую форму, всё более разрыхляла связи между содержанием и речевой формой подлинника, вклинивая между ними свои привнесённые формулировки. Точное, буквальное воспроизведение текста становилось всё более трудным. В результате доучивание требовало не меньше, а иногда даже и больше времени, чем первоначальное заучивание.

Таким образом, характер запоминания и ход забывания очень существенно зависят от того, что господствует у данного субъекта: смысловое содержание и его речевое оформление в их единстве или преимущественно одно из них с недоучётом другого.

Таким образом, эти экспериментальные данные, по-видимому, подтверждают нашу основную гипотезу, для проверки которой нами был задуман этот эксперимент. Выводы, вытекающие из работ А. Г. Комм и Э. М. Гуревич, имеют существенное принципиальное значение. Они свидетельствуют о том, что вопреки Г. Эббингаузу, с одной стороны, А. Бине и К. Бюлеру — с другой, из которых первый вытравлял из заучиваемого текста всякое смысловое содержание, а другие изучали запоминание смыслового содержания без учёта его речевой формы, в основу изучения памяти, запоминания и забывания смыслового содержания, данного в речевой форме, должно быть положено единство мышления и речи. Смысловое содержание оказывает очень значительное влияние на запоминание текста, служа ему существенной опорой: чем лучше осмыслено содержание, тем — при прочих равных условиях — прочнее запоминание. В свою очередь и речевая форма, в которую облечено смысловое содержание, оказывает значительное влияние на его запоминание; прочность запоминания, оказывается, очень существенно зависит от речевого оформления подлежащего запоминанию материала, от характера речевой формы, в которой он был первоначально дан, а также от того, в какую речевую форму он был облечён при первичном его воспроизведении.

Из этих данных мы делаем ещё один вывод. Раз ход запоминания и забывания, заучивания и доучивания столь существенно зависит от конкретного соотношения, которое у данного субъекта устанавливается между смысловым содержанием и его речевой формой, то мы можем сделать изучение процессов запоминания и забывания своеобразным инструментом для психологического — конкретного, индивидуализированного — изучения соотношения мышления и речи.

Реминисценция в сохранении.

В ходе исследования сохранения и забывания вскрылся ещё один как будто частный, но принципиально очень значимый факт. Оказалось, что ближайший после первичного воспроизведения материала интервал (2—3 дня, а иногда и более значительный срок) не только не даёт всегда резкого снижения воспроизведения, как это нужно было бы ожидать согласно логарифмической формуле Эббингауза, но иногда даёт и повышение: отсроченное воспроизведение материала очень часто оказывается более полным и совершенным, чем непосредственно следующее за его первичным восприятием или заучиванием.

Первое исследование, специально посвященное изучению реминисценции, было проведено Д. Б. Баллардом[101].

Классической кривой забывания Эббингауза Баллард противопоставил принципиально иную кривую. Характерной чертой кривых Балларда является первоначальный подъём в течение первых двух-трёх дней после заучивания, т. е. как раз там, где кривая Эббингауза показывает наиболее резкое падение.

В наших опытах младшие дети обычно не в состоянии были сами воспроизвести рассказ сейчас же по его прослушивании; в лучшем случае они могли воспроизвести отдельные части в ответ на прямые вопросы. Но по прошествии некоторого времени воспроизведение рассказа как бы восстанавливалось в их памяти, и они в состоянии были передать его в связной речи. Таким образом, наиболее полное воспроизведение прослушанного рассказа или воспринятого события дети дают не непосредственно после восприятия или прослушания рассказа, а по прошествии некоторого времени.[102]

Этот факт так называемой реминисценции,в силу которого со временем воспроизведение иногда не ухудшается, а улучшается, имеет с нашей точки зрения существенное принципиальное значение для общей теории памяти. Он представляется сугубо парадоксальным. Недаром первые зарубежные исследователи, которые — как мы — на него натолкнулись, усомнились в его реальности (М. Лобзин (Lobsien)), а последующие (Д. Б. Баллард, Дж. Мак-Гич и др.) отвергли возможность его психологического объяснения. Эта парадоксальность его означает совершенную его неадекватность господствующей теории памяти, а так как реминисценция всё же факт, она означает тем самым и неадекватность господствующих теорий памяти фактам.

Наше исследование, установив факт реминисценции, вскрыло и ряд причин, его обусловливающих. Оно показало, что реминисценция особенно ярко выступает у маленьких детей — дошкольников и что в некоторых случаях более полный характер отсроченного воспроизведения бывает обусловлен действием эмоционального торможения, непосредственно следующего за аффективно переживаемым впечатлением. Вместе с тем исследование привело к требовавшему ещё проверки и подтверждения выводу, что реминисценция связана прежде всего и главным образом с внутренней работой по осмыслению материала и овладению им; в частности известную роль в наблюдающемся иногда более полном характере вторичного воспроизведения по сравнению с первоначальным играет активизация мыслительной переработки материала, стимулируемая первым воспроизведением. Но вопрос требовал дальнейшего уяснения. С этой целью было поставлено специальное исследование реминисценции. Оно было проведено Д. И. Красильщиковой.[103]

Основные результаты этого исследования сводятся к следующему:

а) Реминисценция — широко распространённое явление. Из 485 индивидуальных опытов (включая и бессвязный материал) реминисценция обнаружена в 40,5% случаев. Если же исключить бессвязный материал, оставив лишь осмысленный материал, то реминисценция обнаружена в среднем в 65% случаев.

б) Наличие реминисценции существенно зависит прежде всего от характера заучиваемого материала. В то время как при воспроизведении осмысленного материала сплошь и рядом обнаруживалось улучшение отсроченного воспроизведения, всплывание новых элементов при воспроизведении бессвязного материала наблюдалось лишь в редких случаях. При этом особенно благоприятным для проявления реминисценции был материал, более насыщенный содержанием, где последовательность событий была изложена естественно и убедительно.

в) Реминисценция чаще обнаруживается при свободном изложении смыслового содержания, нежели при текстуальном воспроизведении. Наиболее благоприятными в этом отношении оказываются те части воспринятого материала, которые требуют особого сосредоточения мысли. Реминисценция обнаруживается главным образом при воспроизведении логического плана воспринятого материала, воспроизведение же иллюстративных моментов не обнаруживает выраженной тенденции к улучшению.

г) Проявление реминисценции зависит и от отношения запоминающего к материалу. Реминисценция наиболее ярко обнаруживается на таком материале, который вызывает интерес у испытуемого.

д) Существенным для проявления реминисценции является и то, насколько заучивающий овладел содержанием материала. В тех случаях, когда испытуемый не овладел в какой-либо мере содержанием материала, последний быстро забывался и реминисценции обычно не давал.

Важнейшим звеном в объяснении причин реминисценции является характер самого процесса воспроизведения. Исследование выявило, что второе отсроченное воспроизведение, дававшее реминисценцию, отличается от первого непосредственного не только тем, что одно из них — первое, а другое — второе, что между ними некоторый временной интервал большей или меньшей длительности, но что они психологически качественно различны; они по-иному протекают. Если в процессе непосредственного воспроизведения заучивающий пытается восстановить материал, используя при этом в значительной мере внешние ассоциативные связи, то при более отсроченном воспроизведении испытуемый опирается главным образом на связи смысловые.

Опора на внешние связи при непосредственном воспроизведении проявлялась по-разному: в одних случаях испытуемые восстанавливали текст, опираясь при этом на рифму, ритм, т. е. структурную оформленность материала; многие пытались припомнить, на какую букву начинается то или иное слово, другие — каким словом начинается строчка, строфа, во многих случаях испытуемые опирались на месторасположение строчек. В результате этого первое воспроизведение подчас обрывалось на полуслове, оно пестрило бессмысленными сочетаниями отдельных слов, строчек. Во втором отсроченном воспроизведении в качестве основного и преобладающего способа воспроизведения выступает опора на смысловое содержание материала. Более опосредованный характер отсроченного воспроизведения имел место не только при текстуальности воспроизведения, но также при изложении смыслового содержания.

Исследование обнаружило также большую гибкость, пластичность второго воспроизведения по сравнению с первым, непосредственным. В то время как забывание слова, строчки при непосредственном воспроизведении во многих случаях приводило к тому, что испытуемые отказывались дальше продолжать воспроизведение или в лучшем случае пропускали большое звено заученного материала, во втором воспроизведении при таких случаях они сравнительно легко обходили слабые места. БОльшая гибкость второго воспроизведения по сравнению с первым также свидетельствует о более высоком уровне процесса отсроченного воспроизведения.

Таким образом, процессы первого и второго — непосредственного и отсроченного — воспроизведения не тожественны. Иное протекание процесса обусловливает разные результаты. В этом различии характера непосредственного и отсроченного воспроизведения и заключается существеннейшая причина реминисценции, как показало исследование Д. И. Красильщиковой. В тех случаях, где обнаруживалась реминисценция, имел место иной, более высокий уровень отсроченного воспроизведения.

В связи с этим объясняются и возрастные отличия в проявлении реминисценции.

Более яркое и частое проявление реминисценции у дошкольников, чем у школьников, и у школьников, чем у взрослых, по данным исследования Красильщиковой, объясняется иным характером и уровнем у них первичного восприятия заучиваемого материала. Сравнительно высокий уровень первичного воспроизведения у старших сужал возможности дальнейшего улучшения; потому реминисценция у них проявлялась менее ярко. Младшие дети, более непосредственно воспринимающие заучиваемый материал, в состоянии дать более обобщённое воспроизведение лишь спустя некоторый временной интервал, отсюда и более яркое проявление у них реминисценции.

С этим сочетается и влияние выше уже отмеченного эмоционального торможения. Оно сказывалось на характере непосредственного воспроизведения; изложение в тех случаях носило фрагментарный характер, было лишено логической последовательности, дети обычно начинали с того, что их больше всего поражало. Изложить рассказ более полно и в логической последовательности они были в состоянии лишь при отсроченном воспроизведении.

Факт реминисценции, являющейся специфическим моментом в процессе сохранения и воспроизведения, и наша трактовка её как явления, обусловленного главным образом сложнейшими взаимосвязями процессов памяти и мышления, является существенным звеном вобщей перестройке учения о памяти, доказывающим невозможность свести сложные процессы, к ней относящиеся, к какой-то отдельной функции.

Наличие реминисценции в процессе сохранения не исключает, конечно, бесспорного факта забывания. Однако его не приходится рассматривать как процесс, который всегда совершается непроизвольно в силу не зависящих от человека обстоятельств. Он протекает так или иначе в зависимости от того, как он организуется. Ход сохранения и забывания существенно зависит от характера первичного запечатления или заучивания материала.

От забывания в собственном смысле слова надо отличать выпадение материала при воспроизведении, обусловленное отбором материала, определяемым логикой смыслового с

Наши рекомендации