Теория обобщения и понятия в работах С. Л. Рубинштейна

За последние десятилетия в нашей психологии наиболее развернутая теория мышления содержится в работах С. Л. Рубинштейна (1889—1960), которые во многом продвинули решение ряда основных проблем, связанных с изучением этой сложной формы психической деятельности. Изложим основные положения этой теории.

Мышление — это процесс специфического взаимодействия познающего субъекта с познаваемым объектом. «Мышление — это все более полное и многостороннее мысленное восстановление объекта, реальности, действительности, исходя из чувственных данных, возникающих в результате воздействия объекта» [279, стр. 12]. Эту общую задачу мыслительнаядеятельность решает посредством таких своих составляющих, как анализирование, синтезирование, абстрагирование и обобщение, которые преобразуют исходные чувственные данные¹.

Приведенная характеристика мышления как такового, по сути, совпадает с особенностями его наиболее развитого и специфического для современного человека уровня — с особенностями теоретического

234

мышления. И это не случайно. В работах С. Л. Рубинштейна подробно рассматривается с диалектико-материалистических позиций именно такое мышление, обозначаемое как «научное», «теоретическое», «отвлеченное мышление». Его генеральная задача заключается в том, чтобы: 1) отправляясь от чувственных данных, абстрагируясь от свойств, затемняющих существенные свойства вещей, определить в понятиях природу изучаемых явлений, 2) исходя из существенных свойств вещей, фиксированных в этих понятиях, объяснить, как они проявляются в чувственно-наблюдаемом мире [278, стр. 117]¹. Первый этап в основном аналитический, второй — синтетический. Анализ заключается в расчленении перекрывающих друг друга зависимостей, в выявлении «внутренних», существенных свойств вещей в их закономерной взаимосвязи. Это путь от чувственно-воспринимаемой конкретности к абстракциям, фиксируемым в понятиях. Посредством синтеза осуществляется обратный переход от абстрактных положений к мысленному восстановлению и объяснению наблюдаемых явлений — к конкретному. Такой анализ и синтез — две основные операции научно-теоретического мышления, метод которого состоит в восхождении от абстрактного к конкретному [278, стр. 117—121]. «Абстрактное — это то, через что познание необходимо проходит; конкретное — это то, к чему познание, в конечном счете, идет» [278, стр. 110].

Таким образом, С. Л. Рубинштейн подходит к мышлению прежде всего как к постигающей умственной деятельности. Такое понимание мышления свойственно современной теории познания и диалектической логике. Важно подчеркнуть, что именно в этом понимании общей природы мышления С. Л. Рубинштейн видел основу для последующегопсихологического его исследования.

235

Так, он писал: «Психологический аспект анализа (как и всякого познавательного процесса) неразрывно связан с гносеологическим — с отражением объективной реальности... Процесс, с которым имеет дело логика, — это процесс развития научного знания в ходе исторического развития... Психология же изучает мыслительную деятельность индивида, процесс мышления в закономерности его протекания. Таким образом, в теории познания речь идет о проанализированности, обобщенности и т. д. продуктов научного мышления, складывающегося в ходе исторического развития научного знания; в психологии речь идет об анализировании, синтезировании и т. д. как деятельности мыслящего индивида» [280, стр. 57]. Следовательно, психология должна изучать мыслительную деятельность индивида в тех формах научного мышления, процесс исторического развития которых исследует теория познания, логика. В этом С. Л. Рубинштейн видел основу для преодоления субъективистского подхода к самому психическому¹.

На разных этапах познания единство анализа и синтеза приобретает качественно различные формы [278, стр. 136], что, в свою очередь, связано с разными путями обобщения. С. Л. Рубинштейн выделил три таких пути.

«Первый путь — элементарное эмпирическое обобщение, которое совершается в результате сравнения посредством выделения тех общих (схожих) свойств, в которых сходятся сравниваемые явления. Это локковское обобщение... Такой путь может быть практически использован и фактически используется на начальных стадиях познания, пока оно не поднимается до уровня теоретического знания... Такое обобщение есть лишь отбор из числа эмпирически, непосредственно,

236

чувственно данных свойств; оно не способно поэтому привести к открытию чего-либо сверх того, что дано непосредственно, чувственно... Общее, к которому приходят таким образом, остается в пределах эмпирических констатации» [278, стр. 150].

Сравнение как конкретная форма взаимосвязи анализа и синтеза осуществляет эмпирическое обобщение и классификацию явлений. Оно может выделить общее как сходное, формально одинаковое, но не гарантирует выделения существенного (сходное является лишь внешним вероятным индикатором существенного).

Этот путь от частного к общему образует остов той индукции, которая возводилась сторонниками сенсуалистического эмпиризма в ранг якобы основного и единственного метода обобщения. На самом деле — это лишь элементарный способ обобщения, дающий эмпирическое обобщение низшего порядка [278, стр. 150]¹.

«Второй путь — это обобщение через анализ и абстракцию...» [278, стр. 150]. Это «обобщение, до которого возвышается теоретическое мышление в результате раскрытия закономерных, необходимых связей явлений» [278, стр. 141]². Анализ, вычленяя существенные свойства из несущественных, общее из частного, переходит в абстракцию. Синтез же выступает в переходе от абстракции к мысленному конкретному. «Абстракция в научном мышлении направлена на раскрытие собственных, внутренних, существенных

237

свойств явлений в закономерных зависимостях, в соответствии с которыми она совершается» [278, стр. 140]¹.

Научно оправданное обобщение — «это не выделение вообще каких-либо общих свойств.., обобщение как акт познания практически и научно значимого есть выделение не любых общих свойств явлений, а таких, которые для них существенны. Существенные же свойства выделяются посредством анализа и абстракции... Научное обобщение — производный эффект анализа, связанного с абстракцией. При этом абстрагирование, ведущее к обобщению, заключается в научном понятии, не отрывает общее от частного. В научном понятии, в законе частное не исчезает, а сохраняется в виде переменных, которые могут получить разное частное значение» [278, стр. 142—143]. Научное обобщение — «это всегда не только отбор, но и преобразование... В выключении... привходящих обстоятельств, осложняющих, маскирующих сущность явлений, и состоит преобразование непосредственно данного, ведущее к абстрактному понятию о явлении. Понятие прямо, непосредственно не совпадает с явлением... вследствие того, что в понятии непосредственно данное преобразуется посредством абстракции» [278, стр. 113—144].

Итак, в научном понятии отображается существенное общее, которое само выступает как продукт специфического анализа и абстракции (объективно обусловленного преобразования вещи). С. Л. Рубинштейн дает следующую характеристику сущности: «Сущность вещи — это не что иное, как заключенное в ней самой основание всех изменений, с ней происходящих при взаимодействии с другими вещами» [278, стр. 112]. Иными словами, это нечто внутреннее, собственное в вещи, выступающее как основание всех изменений, как их закон. В этом плане определение какого-либо явления

238

в форме соответствующего понятия совпадает с формулировкой основной зависимости, которой это явление подчиняется: «...Закон, которому данное явление подчиняется, включается в его определение» [278, стр. 111].

«Третий способ обобщения, — пишет С. Л. Рубинштейн, — заключается в самом процессе выведения или дедукции» [278, стр. 151]. Это обобщение, осуществляемое путемдоказательства, ошибочно называют индукцией (полной или совершенной), поскольку при таком выведении имеется переход от частного к общему. На самом деле — это дедукция, если под ней «разуметь доказательное выведение одного положения на основе других, из которых оно с необходимостью следует...» [278, стр. 151]. Такое теоретическое выведение совершается при встречном движении от общего к частному и от частного к общему — обобщение и теоретическое познание взаимосвязаны. При этом необходимо четко различать процесс эмпирического «наведения» на внешне общее и процесс теоретического выведения каких-либо положений на основе существенно общего, когда опять-таки происходит особое обобщение многих частных случаев [278, стр. 152—153].

Как отмечалось в предыдущем параграфе, Л. С. Выготский и ряд других психологов подчеркивали то обстоятельство, что в реальной мыслительной деятельности человек осуществляет одновременные встречные переходы от частного к общему и от общего к частному. Но, констатируя этот факт, они не определяли сколько-нибудь четко тот особый уровень мышления, на котором это становится возможным. Более того, они так или иначе пытались соотносить этот факт с мышлением, оперирующим эмпирическими понятиями на основе формального, внешнего общего свойства. Однако на этом уровне указанное встречное движение невозможно. Этот момент отчетливо выделил С. Л. Рубинштейн, раскрывая внутреннюю связь встречных переходов с процессом теоретического выведения конкретного, с процессом

239

доказательства, со своеобразной дедукцией, которая сама по себе не исключает движения от частного к общему (одновременно при движении от общего к частному).

Для С. Л. Рубинштейна мышление внутренне связано с обобщениями — оно совершается в них и ведет к обобщениям более высокого порядка [279, стр. 113]. Поэтому правомерно заключение о том, что разные уровни мышления определяются типами обобщения познавательного материала¹. С. Л. Рубинштейн различал эмпирическое и теоретическое обобщение как основу разных уровней мышления (наглядного и отвлеченного, теоретического). Первое — результат сравнения и выделения сходного, внешне одинакового в вещах (оно, по его мнению, не дает даже абстракции в собственном смысле этого слова)². Второе — продукт особого анализа и абстракции, связанных с преобразованием исходных чувственных данных с целью обнаружения и выделения их сущности.

Такое преобразование может осуществляться в плане либо предметном, либо внутреннем. Иными словами, выделение сущности как содержания теоретического обобщения и понятия возможно лишь посредством

240

особых предметных и умственных действий. «При изучении познания, мышления, — пишет С. Л. Рубинштейн, — правильно ориентированное психологическое исследование не может не учитывать роли, которую играют в процессе всякого познания действия человека с познаваемым объектом, начиная с практических действий — в жизни, в труде, в эксперименте и кончая такими действиями, как проведение линии, построение новых фигур при решении геометрических задач... Мышление развертывается как процесс, совершающийся в специфических для него формах взаимодействия совершаемых субъектом действий и объекта, который, преобразуясь этими действиями, в свою очередь, обусловливает дальнейшее движение мысли» [279, стр. 57]. Разумное предметное действие — это генетически исходная интеллектуальная операция, являющаяся основой всего мышления. «Действие поэтому как бы несет мышление на проникающем в объективную действительность острие своем» [277, стр. 367]. Эти принципиально важные положения С. Л. Рубинштейна создают существенные предпосылки для преодоления узкосенсуалистического и концептуалистического истолкования обобщения, свойственного традиционной психологии. Решительное и полное преодоление концептуализма предполагает, на наш взгляд, признание реального существования абстрактного и всеобщего (см. об этом подробнее в главе VII).

В работе С. Л. Рубинштейна, к сожалению, нет достаточно развернутых специальных формулировок, характеризующих этот момент. Но многие его соображения, высказываемые в иных контекстах, позволяют полагать, что он именно так решал этот ключевой вопрос теории обобщения. Например, говоря о научной абстракции, С. Л. Рубинштейн пишет следующее: «Так как научная абстракция имеет... свое основание в природе самих вещей и явлений действительности, то и членение того, что абстрагируется из явлений и фиксируется в понятиях о них, и того, от чего при этом абстрагируются, т. е. внутреннего и внешнего, выражает структуру

241

самой объективной реальности и, значит, имеет «онтологическое» основание» [278, стр. 149]. Суждение об «онтологическом» основании научной абстракции — это, на наш взгляд, основной шаг к признанию ее реального существования в отличие от абстракции формальной. Далее, говоря о сущности, С. Л. Рубинштейн подчеркивал то, что она является внутренним, собственным основанием всех изменений вещи. Следовательно, сущность, фиксированная в абстракции, суть генетически исходная основа развития вещи.

В своих работах С. Л. Рубинштейн указывал на своеобразие содержания отвлеченного мышления: «Мышление в подлинном смысле слова — это проникновение в новые слои сущего, взрывание и поднимание на белый свет чего-то, до того скрытого в неведомых глубинах...» [278, стр. 110]. Он выделяет вопрос о соотношении частного и общего каккоренной вопрос теории обобщения и всей теории познания в целом, в которой частное должно рассматриваться в неразрывной связи с общим [278, стр. 146]. Применительно к понятию это означает следующее: «...Для общности подлинного понятия необходимо, чтобы оно брало общее в единстве с особенным и единичным и вскрывало в нем существенное... Общее представление, образованное посредством выделения общих черт, является лишь внешней совокупностью признаков, настоящее же понятие берет их во взаимосвязях и переходах» [277, стр. 358].

Приведенные выдержки из работ С. Л. Рубинштейна говорят о том, что содержанием подлинных, теоретических понятий он полагал именно связи, переходы общего и частного, выведение одного из другого. Но в некоторых случаях у него встречаются формулировки, как бы «размывающие» эти положения о содержании понятий как продуктов отвлеченного мышления. Так, в одном месте специфику этого мышления С. Л. Рубинштейн усматривает в том, что оно взаимодействует не только с непосредственно воспринимаемой действительностью, но и «с объективированной в слове системой знания, складывающейся

242

в процессе исторического развития» [279, стр. 13]. Конечно, теоретическое понятие объективируется в такой словесной системе, но это не определяет специфики ни его формы, ни его содержания, поскольку «с объективированной системой знания» связано и любое эмпирическое общее представление.

Следует отметить, что С. Л. Рубинштейн вообще особое значение в возникновении теоретической деятельности придает словесным формулировкам. Так, он пишет: «Лишь с появлением слова, позволяющего отвлечь от вещи то или иное свойство и объективизировать представление или понятие о нем в слове, зафиксировав таким образом продукт анализа, впервые появляются абстрагируемые от вещей «идеальные» объекты мышления как «теоретической» деятельности, а отсюда и сама эта деятельность» [280, стр. 105].

Как будет показано в главе VII, «идеальные» объекты, возникающие с помощью слова, связаны с различными видами духовной деятельности людей, но сами по себе еще не формируют теоретического мышления как такового. Последнее возникает на основе предметно-преобразовательной деятельности типа чувственного эксперимента, вскрывающего сущность вещей, которая затем оформляется и словесно. Вне этой специфической предметной деятельности и ее умственных отображений слово может быть средством фиксации лишь «идеального» объекта эмпирического типа, объекта практически-духовного освоения действительности. Видимо, поэтому, характеризуя подобную деятельность как «теоретическую», сам С. Л. Рубинштейн поставил это слово в кавычки, подразумевая под ней всякое духовное, идеальное производство в отличие от непосредственного практического, материального (в одной из своих работ именно в этом широком смысле он характеризует «теоретическую» деятельность как вообще создающую «идеальные» продукты науки и искусства [279, стр. 57—58]).

Роль слова различна в духовной деятельности вообще (в том числе, например, в оперировании

243

общими представлениями) и в собственно теоретическом мышлении, имеющем дело с понятиями, в частности. Форма существования последних состоит прежде всего не в слове (оно выступает в роли важного и необходимого, но внешнего носителя некоторого значения как сокращения при «схватывании» группы однородных предметов), а в способах движения мысли при выведении частного из общего (в способе понимания). Этот момент, на наш взгляд, в должной мере не был выделен и акцентирован С. Л. Рубинштейном, он нередко «апеллировал» к словесным формулировкам как основным средствам выражения теоретического понятия¹.

С этим обстоятельством в сущности было связано то, что С. Л. Рубинштейн иногда не совсем точно указывал специфику теоретического мышления и его разных форм. Если принять во внимание совокупность всех его идей, развитых в последних работах [278], [279], [280], то на их основании можно выделить два типа мышления — эмпирическое и теоретическое. Теоретическое мышление — это вполне «суверенный» тип мышления, преобразующий исходные чувственные данные посредством специфических операций анализа и абстракции (в отличие от операции сравнения, присущей эмпирическому мышлению). Мышление современного человека как таковое — это мышление, осуществляющееся путем анализа и абстракции.

Эмпирическое мышление может протекать в трех формах — предметно-действенной, наглядно-образной

244

и словесно-знаковой. Но и теоретическое мышление также имеет эти три генетически и функционально связанные формы (см. главу VII). Поэтому различение типов мышления должно происходить, на наш взгляд, не по внешним особенностям этих форм, а по характеру решаемых ими задач, по внутреннему содержанию соответствующей им деятельности, по ее способу (во всех формах эмпирическое мышление осуществляется путем сравнения и фиксации в общем представлении сходных свойств вещей; во всех формах теоретического мышления анализ выделяет сущность вещей и фиксирует ее в понятии).

В «Основах общей психологии» [277] С. Л. Рубинштейн не придерживался такого основания для различения типов мышления (хотя косвенно оно уже здесь содержалось, а более развернуто было изложено в последующих работах [278], [279]); впрочем, и здесь в ряде случаев наблюдается отступление от данного основания)¹. Им было выделено мышление наглядное и мышление отвлеченное, теоретическое (наглядное мышление по многим своим особенностям напоминало эмпирическое). Первое из них связано с образами-представлениями, второе — с абстрактными понятиями, фиксированными в слове. При этом С. Л. Рубинштейн, с одной стороны, отмечал существенность различия этих типов (видов, уровней) мышления, с другой — относительность такого различия, поскольку «наглядное мышление и мышление отвлечённо-теоретическое многообразными способами переходят друг в друга». Это — «два аспекта единого мышления; не только понятие, но и образ выступает на всяком, даже самом высшем, уровне мышления». В таком едином

245

мышлении «понятие и образ-представление даны в нем в неразрывном единстве» — это единство выступает как единство общего (понятия) и единичного (представления)» [277, стр. 363]¹

Приведенные положения вносят путаницу в понимание существа различия и соотношения разных типов мышления. Если говорить о некотором едином мышлении современного человека, то это будет то мышление, которое обладает чертами собственно теоретического мышления (так С. Л. Рубинштейн позднее и думал; см. выше)². Но в этом случае «наглядное» мышление не может быть особым видом, существующим наряду с таким другим видом, как теоретическое мышление. На самом деле оно выступает как особая форма осуществления последнего (наряду с нею есть еще «предметно-действенная» и «знаковая» форма). В теоретическом мышлении, протекающем,

246

например, в словесно-знаковой форме, могут участвовать и «образы». Но это не умаляет его отвлеченности, поскольку отвлечение состоит в способе деятельности, в выделении сущности вещи, а это имеет место уже в предметно-чувственном эксперименте.

Единство всеобщего и единичного выступает в мышлении не как «единство» понятия и образа-представления, а как переход от всеобщего к особенному и единичному, осуществляющийся именно в форме понятия (только понятие позволяет отразить это единство, связь, переход). Не образы-представления, а понятия позволяют мысленно воспроизвести конкретность действительности. Изображать «наглядный образ» и «понятие» как моменты некоторого мыслительного единства, отражающие связь общего и единичного, можно лишь в том случае, если заведомо истолковывать их в традиционном, сенсуалистически-эмпирическом смысле. В диалектико-материалистической теории познания понятие характеризуется не по признаку «отвлеченности» (следовательно, не по отходу от «образности» и «наглядности»), а по наличию у человека всеобщего способа воспроизведения и построения соответствующего предмета (поэтому понятие может быть «действенным» и «чувственным»)¹. В этом плане теоретическое мышление нельзя сводить лишь к «отвлеченному», словесному мышлению и противопоставлять «наглядному», «наглядно-действенному».

Таким образом, в психологии, как и в современной теории познания, необходимо подразделять мышление на эмпирическое и теоретическое, не связывая внутренне каждое из них с какой-либо частной формой осуществления (лишь в этом случае

247

можно правильно понять взаимосвязь, своеобразие и специфические возможности этих форм в том или ином типе мышления).

Мы остановились на этом вопросе по той причине, что смешение оснований вычленения типов мышления наблюдается в психологии и поныне. Многим кажется вполне естественным противопоставлять, а затем искать единство «наглядного образа» и «абстрактного понятия», «наглядности» и «отвлеченности», «наглядно-действенного» и «теоретического» мышления. Этого противопоставления не избежал в свое время и С. Л. Рубинштейн, хотя оно является мнимым противопоставлением. Подлинное основание расчленениям разных типов и форм мышления лежит в иной плоскости.

Обратимся к изложению материалов, полученных С. Л. Рубинштейном и его сотрудниками при изучении решения задач (исследования И. М. Жуковой, К. А. Славской, A. B. Брушлинского, А. М. Матюшкина, Н. Г. Фроловой и др. [9], [279]). Так, в опытах К. А. Славской были прослежены условия переноса решения одной геометрической задачи (вспомогательной) на решение другой (основной), однородной с первой в определенном отношении. Одной группе испытуемых вспомогательная задача давалась на ранних этапах анализа основной, а второй — на поздних. Оказалось, что первая группа вначале решала как вполне самостоятельную и не связанную с основной вспомогательную задачу и лишь после этого возвращалась к основной. Обобщение решения происходило здесь постепенно в ходе развернутого сопоставления особенностей обеих задач. Вторая группа испытуемых решала вспомогательную задачу сразу, «с места» выделяя в ней то существенное звено, которое объединяло ее с основной задачей, — здесь не было нужды в специальном и развернутом сопоставлении особенностей обеих задач.

Рассматривая и интерпретируя эти факты, С. Л. Рубинштейн отмечает, что за внешним актом переноса лежит обобщение решения, которое осуществляется

248

через включение обеих задач в единую аналитико-синтетическую деятельность, когда анализ условий одной задачи происходит через соотнесение с требованиями другой. В ходе такого анализа производится абстракция от несущественных моментов первой задачи и конкретизация решения применительно ко второй. Уровень и особенности обобщения зависят главным образом от степени и глубины проанализированности основной задачи, от «чистоты» выделения ее существенных отношений. «...От анализа основной задачи зависит, когда и как совершается обобщение... Ход анализа основной задачи определяет, как совершится обобщение задач» [279, стр. 74].

Если существенные условия решения недостаточно «чисто» отчленяются от привходящих обстоятельств, в которых первоначально предъявляется задача, то и обобщенность решения либо отсутствует совсем, либо весьма мала. В этой ситуации обобщение в конечном счете достигается «в виде развернутого, длительного процесса» [279, стр. 115], путем соотнесения и сравнения разных случаев решения, при котором совершается «процесс выделения общего в смысле схожего» [279, стр. 113]. Если же анализ и абстракция были произведены достаточно глубоко и позволили в «чистом виде» вычленить существенные для решения задачи связи, то эта задача оказывается решенной не только практически для данного частного случая, но и теоретически для всех принципиально однородных случаев. «Решение, полученное на единичном случае, получает обобщенное значение... Обобщенное мышление достаточно высокого уровня — это теоретическое мышление» [279, стр. 115].

Таким образом, обобщение решения задач может происходить двумя путями: эмпирическим и теоретическим. Первый из них реализуется через развернутое сравнение решения двух (и более) задач. Второй — через анализ лишь одной задачи. «Обобщение первого рода, — указывает С. Л. Рубинштейн, — достигается посредством соотнесения и сравнения двух случаев,

249

двух задач; обобщение более высокого порядка — посредством анализа, выделения существенных связей внутри единого целого, анализа существенных зависимостей внутри одной задачи» [279, стр. 43].

Целесообразно в сжатой форме сопоставить особенности двух видов обобщения решения задач:

1) обобщение первого вида осуществляется путем развернутого сравнения ходов решения серии задач при этом каждая последующая задача решается как относительносамостоятельная и частная через пробы и ошибки; лишь постепенно в этих решениях находятся сходные моменты, что и приводит к обобщению;

2) обобщение второго вида происходит на основе анализа условий и требований одной задачи, что позволяет абстрагировать ее существенные зависимости; благодаря этому решение задачи сразу приобретает обобщенное значение и «с места» переносится на целый класс задач, обеспечивая к ним теоретический подход с позиций единого типа решения.

Рассмотрение работ С. Л. Рубинштейна показывает, что с его точки зрения второй вид обобщения является своеобразным продолжением первого как функция от степени проанализированности задачи: начальные этапы анализа дают элементарное обобщение, а последние этапы приводят к обобщению теоретического характера. «Здесь происходит движение от выявления общего как сходного к выделению общего — существенного для основной задачи», — отмечает С. Л. Рубинштейн [279, стр. 114]. Иными словами, эмпирическое обобщение как результат начального этапа анализа выступает в качестве предпосылки теоретического обобщения.

На наш взгляд, такое понимание соотношения разных видов обобщения не соответствует фактическим данным, имеющимся в психологии, а кроме того, существенно искажает подлинное положение вещей. Действительно, ведь можно представить следующее: в с е испытуемые получили вспомогательную задачу на самом последнем этапе решения основной. По конечному

250

продукту их самостоятельной мыслительной деятельности (обобщение «с места») можно говорить о том, что они обнаружили теоретическое мышление. Этот конечный продукт получается на основе выделения в задаче существенных связей условия и требований. Сравнительно же раннее «вмешательство» в процесс анализа лишает испытуемого необходимых условий реализации и получения адекватного результата. Испытуемые вынуждаются к тому, чтобы достигать цель посредством эмпирического обобщения. Следовательно, такое обобщение выступает не как «естественный» продукт начальных стадий анализа, а как закономерный конечный результат мыслительной деятельности в условиях, когда по внешним причинам отсутствует возможность развертывания теоретического подхода к задаче (имеются в виду, конечно, испытуемые, участвующие в опытах, обсуждаемых С. Л. Рубинштейном, и соответствующие задачи). Если же этот подход развертывается без помех, то никакого предварительного и промежуточного элементарного обобщения не возникает, оно не требуется, поскольку при выделении существенных связей как бы попутно, но по-своему фиксируются и возможные сходные моменты решения.

Позиция С. Л. Рубинштейна в вопросе о соотношении видов обобщения содержит определенное противоречие. С одной стороны, он связывает анализ прежде всего с абстракцией существенного (см. выше) и подчеркивает, что нечто является существенным не потому, что оно выступает как общее, а оно потому общее, что существенно [279, стр. 40]. Следовательно, в процессе анализа выделяется существенное и уже в силу этого — общее, сходное. С другой стороны, он в самом анализе усматривает особый начальный этап, приводящий к выявлению общего как ступеньки к существенному. Эти два положения, на наш взгляд, противоречат друг другу. Правда, С. Л. Рубинштейн полагал, что общее, сходное является вероятным индикатором существенного (отсюда становится понятным его предположение о том, что «вначале» устанавливается

251

общее, а «затем» существенное). Но тогда следовало бы и функцию анализа охарактеризовать как определение общего и существенного, чего С. Л. Рубинштейн не делает, говоря об анализе только как о средстве обнаружения существенного и поэтому общего¹.

Задача выделения общего только как сходного решается путем сравнения и специального анализа и подлинной абстракции не требует. Это относительно самостоятельный уровень мыслительной деятельности — эмпирический уровень. У большинства детей соответствующий уровень обобщения является не вынужденным (как это было в опытах, описываемых С. Л. Рубинштейном), а единственно для них доступным. В исследовании В. А. Крутецкого (см. гл. IV) было обнаружено, что большинство школьников обобщает решения математических задач только путем постепенного и длительного сравнения. Лишь немногие дети находили обобщенное решение при разборе одной задачи и затем сразу, «с места» применяли его ко всем задачам некоторого класса.

Особенности двух видов обобщения, выделенных С. Л. Рубинштейном, совпадают с описанием двух видов обобщения, имеющимся в работе В. А. Крутецкого и других психологов. Поэтому можно сделать вывод о том, что в этих работах, как и в исследованиях сотрудников С. Л. Рубинштейна, экспериментально констатировано различие эмпирического и теоретического обобщения в мыслительной деятельности школьников, различие путей и средств их реализации, а также их познавательной эффективности. Особенности каждого вида обобщения находят свое правильное объяснение в раскрытии их функции внутри двух разных типов мышления — эмпирического и теоретического.

Это обстоятельство особенно важно, поскольку в ином случае источники и возможности этих видов

252

обобщения получают истолкование, далекое от их подлинной природы. Так, В. А. Крутецкий не квалифицирует описанные им виды обобщения как «эмпирическое» и «теоретическое», в частности, не рассматривает характерные особенности второго вида обобщения как особое проявление теоретического мышления, имеющего свою логику и свои закономерности. Поэтому он не смог, на наш взгляд, указать подлинные источники этого вида обобщения. С его точки зрения, они коренятся в такой ориентации некоторых людей на математические зависимости, которая имеет врожденный характер, зависит от врожденного своеобразия нервно-физиологических процессов мозга этих людей [157, стр. 398]. При этом игнорируется исторически складывающаяся природа теоретического мышления, усвоение средств и норм которого отдельными индивидами определяет и их умение выполнять теоретические обобщения.

Рассмотрим еще один пункт теории С. Л. Рубинштейна, касающийся роли понятия в процессе решения задач. Сам этот процесс в общем виде представляется следующим образом. Сталкиваясь с проблемной ситуацией, человек прежде всего вычленяет ее условия и требования, известные данные и нечто неизвестное, искомое. Благодаря этому ситуация приобретает формулировку собственно задачи, в которой неизвестное присутствует через свою связь с известным. Мыслительная деятельность «заключается в том, чтобы, отправляясь от эксплицитно данного, известного, определить то, что дано имплицитно, т. е. задано, неизвестно, выступает по ходу этого процесса как искомое» [279, стр. 15].

Ведущее звено мыслительной деятельности составляет особая форма анализа через синтез. «...Эта, — пишет С. Л. Рубинштейн, — основная форма анализа, основной нерв процесса мышления заключается в следующем: объект в процессе мышления включается во все новые связи и в силу этого выступает во все новых качествах, которые фиксируются в

253

новых понятиях; из объекта, таким образом, как бы вычерпывается все новое содержание; он как бы поворачивается каждый раз другой своей стороной, в нем выявляются все новые свойства» [279, стр. 98—99]. Это «поворачивание» происходит в процессе анализа условия задачи при его соотношении с требованиями и, как правило, по своим результатам выступает в виде переформулирования исходных элементов задачи, которые, включаясь в новые связи, выступают в новом качестве, а потому — в новой понятийной характеристике. «Переформулирование... означает изменение понятийной характеристики объекта в результате мыслительной деятельности субъекта и, вместе с тем, зависимость дальнейшего хода мыслительной деятельности субъекта от тех понятийных характеристик, в которых выступает объект» [279, стр. 136—137].

В ходе переформулирований одни положения заменяются другими, открывающими большие возможности для дальнейшего анализа, направленного на вычленение условия задачи в собственном смысле, т. е. тех положений, которые определяют процесс рассуждения, приводящий к решению. Анализ включает в себя также выделение того существенного условия, которое приводит к обобщенному решению.

Прежде чем выяснить роль «понятийных характеристик» в процессе решения задач, необходимо кратко охарактеризовать понимание его общих особенностей в традиционных психологических учениях мышления. Как известно, в большинстве этих учений предполагалось, что мышление возникает в проблемной ситуации, разрешение которой требует определенного изменения открыто данных в ней условий (того, что известно, т. е. исходного предмета мысли). В процессе такого изменения («анализа» и т. д.) условий происходит выделение («усмотрение») тех ранее скрытых отношений, опора на которые и приводит к решению задачи. При этом само понимание особенностей исходных

254

данных и строения «анализа» весьма различно и даже противоположно (классические ассоцианистские, бихевиористические, гештальтистские и другие теории).

Но в одном аспекте все эти теории, как правило, сходны: он касается понимания того, чем определяется заданность отношений как «открытых» или как «скрытых». Предполагается, что при всем различии содержания этих отношений их прямая и косвенная заданность зависит от отсутствия или наличия тех или иных промежуточных содержательных характеристик предмета, позволяющих от известного перейти к неизвестному. В принципе признается допустимым, что обнаруженные мышлением те или иные новые отношения в другой ситуации могут быть сразу заданы открыто и фиксированы в той же форме представления или понятия, в которой фиксировались и «старые» открытые свойства. Возможность некоторых отношений быть открыто или скрыто заданными не связывается в этих теориях с определенной формой отражения и оп<