Сопоставительный анализ концепта «счастье» в английской и русской лингвокультурах

2.1 Значимая составляющая концепта «happiness»

Культурный концепт как многомерное ментально­ вербальное образование, включающее в себя как минимум три ряда составляющих: понятийную, образную и телесно­знаковую, обретает статус объекта лингвистического анализа именно благодаря последней, присутствие которой в его семантике отделяет лингвокультурологическое понимание концепта от логического, математического и семиотического. Собственно языковой, внутрисистемный момент в семантике культурного концепта отмечается практически всеми исследователями лингвокультурологической ориентации, более того, высказывается мысль о том, что его полное семантическое описание складывается из описаний синтагматических и парадигматических связей слова ­имени концепта и состоит во включении этого слова «в некоторый смысловой ряд, определяющий, в частности, наборы синонимов и антонимов», а «семиотическая плотность» – наличие у него большого числа синонимов – признается концептологически значимой характеристикой. Знаковая, лингвистическая природа культурного концепта предполагает его закрепленность за определенными вербальными средствами реализации, совокупность которых составляет план выражения соответствующего лексико­семантического поля, построенного вокруг доминанты (ядра), представленной именем концепта (слово­ термином). Имя концепта – это главным образом слово, а в случае многозначности последнего – один из его лексико­семантических вариантов. Совокупность имманентных характеристик, определяющих место языковой единицы в лексико­грамматической системе еще от Ф. Соссюра получила название «значимости» (valeur) или, в другом переводе, «ценности»), исследовать ее свойства женевский лингвист призывает не только по «оси одновременности», в синхронии, но и по «оси последовательности», в диахронии, последняя ось в случае значимостной составляющей культурного концепта раскрывается, очевидно, как «этимологическая память слова», фиксирующая эволюцию внутренней формы лексической единицы, путь ее «этимона». В случае многозначности имени культурного концепта значимостная составляющая последнего в синхронии описывается прежде всего через внутрипарадигматическую «равнозначность» и «разнозначность» ЛСВ этого 01.03.2017 Воркачев ­ Значимостная составляющая концепта happiness в паремиологии имени: отношения синонимии и омонимии в границах соответствующей словарной статьи; в число значимостных характеристик концепта входит также, очевидно, соотношение частеречных реализаций его имени, его словообразовательная продуктивность. В принципе, значимостными являются и прагмастилистические свойства лексико­грамматических единиц, поскольку они реализуются исключительно на фоне синонимического ряда. Настоящее – это «следствие прошлого», и поэтому вполне оправдан и закономерен интерес исследователей синхронного состояния языка к фактам диахронии, определяющим направление «семантической деривации» (Зализняк 2001) и в «снятом виде» присутствующим в семантике слова в форме его «культурной памяти». Судя по данным этимологических источников, happiness в английском языке восходит к среднеанглийскому happ – “chance, good luck”, откуда happy – “prosperous” (14 в.), которое лишь в 16 в. приняло значение “content”. Happ, в свою очередь, восходит к индоевропейскому корню kobb­, отправляющему к сгибанию – магическому действию, связанному с будущим. Как уже отмечалось, в современной концептуальной формуле счастья как переживания удовлетворенности человека «жизнью в целом» выделяются объективный семантический компонент – внешние жизненные обстоятельства, и субъективный – их оценка субъектом с точки зрения соответствия его жизненным установкам. Далее в этой оценке выделяются собственно аксиологический момент и момент ее эмоционального переживания. Cоответственно, в лексических реализациях этого концепта могут вербализовываться как внутреннее, субъективное переживание счастья, ранжируемое по степени интенсивности от удовлетворения до эйфории, так и внешние, соматические и поведенческие его проявления (умиротворенность, веселье, ликование, восторг и пр.). Как свидетельствуют лексикографические наблюдения, отдельные компоненты «формулы счастья» гипостазируются не только в частеречных реализациях его имени, но и внутри словарного описания соответствующего ЛСВ в форме семантических множителей (признаков), отправляющих к «источникам счастья», которые служат организующим началом фелицитарных концепций, по которым «пробегает» культурный концепт в ходе своего становления в национальной концептосфере. Семантическое представление концепта «счастье» в английской лексикографии ориентировано преимущественно на прилагательное; в некоторых словарях статья happiness вовсе отсутствует – «имя счастья» приводится статье happy как производное, в других – оно описывается через прилагательное: happiness – the state of being happy, the feeling of being happy. Там же, где happiness получает самостоятельное словарное толкование, у него выделяются три основных значения: 1) с пометой obsolete и archaic good fortune, good luck, prosperity; 2) a state of well­being and contentment, of pleasurable content of mind; a pleasurable satisfaction, the enjoyment of pleasure without pain etc.; 3) felicity, aptness, suitability, fortuitous elegance, unstudied grace etc., причем порядок представления этих значений в словарной статье в зависимости от принципа ее формирования может быть историческим (good luck­contentment­appropriateness) либо частотным (contentment­good luck­appropriateness). В словарных описаниях счастья ­душевного состояния (счастья ­блаженства) присутствуют лексемы, отправляющие к определенным фелицитарным концепциям. Прежде всего, это гедоническая концепция, сводящая счастье к совокупности телесных либо интеллектуальных наслаждений: the enjoyment of pleasure without pain. Здесь можно усмотреть также присутствие концепций счастья как обладания благом (эвдемонической) и счастья как исполнения желаний (достижения), а также концепцию контраста, ставящую ощущение счастья в зависимость от несчастья. И лишь в единственном случае счастье получает телеологически­ смысловую интерпретацию реализации призвания человека и бескорыстного служения идеалу: happiness is a subjective condition resulting, in moral agents, not from the possession of something, as commonly supposed, but from the free, full, unimpeled use of the powers in unselfish service. Адъективная форма happy является базовой при лексикографическом описании лексем, производных от корня happ­, а словарная статья happy наиболее объемна и детализирована практически во всех толковых словарях английского языка. По определению, счастье­-душевное состояние могут испытывать лишь существа (реальные или воображаемые), наделенные «душой», т. е. сознанием: He’s probably the only truly happy man I’ve ever known, he thought (Sheldon); My happy father died / When sad distress reduced the children’s meal (Wordsworth); Sweet sleep Angel mild, / Hover o’er my happy child (Blake); The angels, not half so happy in Heaven, / Went envying her and me (Poe); Apart from happy Ghosts, that gather flowers / Of blissful quiet ‘mid unfading bowers (Wordsworth); There lie the happy Dead from trouble free (Crabbe); Then am I / A happy fly, / If I live, / Or if I die (Blake). Способность прилагательного happy определять имена неодушевленных предметов является в некоторых случаях результатом прозопопеи (олицетворения) – приписывания этим предметам человеческой психики: Ah, happy, happy boughts! that cannot shed / Your leaves, nor ever bid the Spring adieu (Keats); Merry, Merry Sparrow / Under leaves so green / A happy Blossom / Sees you swift as arrow / Seek your cradle narrow / Near my Bosоm (Blake). В других случаях это может быть синекдоха – отождествление души с ее предполагаемым местонахождением: Come, gentle god of soft desire, / Come and possess my happy breast (Pope); My poor forsaken Child, if I / For once could have thee close to me, / With happy heart I then would die (Wordsworth). Либо же happy здесь определяет свой «внутренний объект» – судьбу (lot, dole etc.) или душевное состояние (mood): ‘Tis not through envy of thy happy lot, / But being. Однако чаще всего здесь имеет место языковая метафора – перенос имени эмоции на причину ее возникновения (события, отношения, ситуацию), на способ ее манифестации и на обстоятельства (время и место), при которых субъект ее испытывал или испытывает (a happy time, place, occasion etc. is one that makes you feel happy).

Не составляет в этом отношении исключения и английский язык, в котором концепт счастья продублирован дважды: семантически – производными от исконно германских корней happ­ и bliss­, и этимологически – производными от заимствованных романских корней beati­ и felici­. Оно же на фоне всех прочих дублетов наиболее ориентировано на объективный момент счастья – благополучие, в то время как blessedness, bliss, felicity и beatitude ориентированы скорее на его субъективный момент – блаженство.

Что касается антонимической парадигмы happiness/happy, то на уровне словообразования, как представляется, имеет место семантическая симметрия практически всех ЛСВ этих лексем: happy – unhappy 1) unfortunate, unlucky; 2) joyless, miserable, disconsolate; 3) infelicitous, inappropriate. Значение unfortunate, unlucky передает также в поэтической речи образованная от hap лексема hapless: And the hapless Soldier’s sigh, / Runs in blood down Palace walls (Wordsworth). Таким образом, исследование значимостной, внутрисистемной составляющей концепта happiness показывает, что историческая семантика, составляющая концепта happiness в паремиологии воплощенная в его «этимологической памяти», в определенной мере отражается на распределении ЛСВ и частеречных реализаций имени этого концепта, а также на лексикографической фиксации фелицитарных концепций.