Утрата этимологических связей

Одно из наиболее сложных явлений, с которыми приходится сталкиваться в своей работе историку слова, носит название: деэтимологизация. Что представляет собой это явление?

«Кошка ощенилась...» «Мама, кошка ощенилась!» Захлебываясь от восторга и перебивая друг друга, счастливые дети спешат сообщить эту важную новость своей матери. Вы, конечно, уже догадались, что перед вами сценка из рассказа А.П. Чехова «Событие». Чеховские ребятишки, разумеется, не задумывались над тем внутренним противоречием, которое заключено в их словах. В самом деле, может ли кошка ощениться, то есть, иначе говоря, принести щенят?

Разумеется, дети из рассказа Чехова прекрасно понимали, что кошка принесла не щенят, а котят. Но почему же дети упорно повторяли слова кошка ощенилась? Что это — случайная комичная путаница? Возможно. Но более правдоподобным в данном случае будет выглядеть другое объяснение.

Обратимся к народным говорам русского языка и к русской художественной литературе. Оказывается, щенков приносят не только собаки, но и волки, лисы, шакалы, песцы и даже моржи и тюлени. Более того, в бранной и грубо-просторечной форме слово щенок (с оттенком оскорбительного пренебрежения) иногда употребляется в тех случаях, когда речь идёт о ребенке.

Достаточно детям услышать от взрослых один-два раза, что волчица или лиса ощенилась, что из леса принесли волчьих или лисьих щенков, — и они перестанут связывать слова щениться и щенок непременно только с собакой. Для них щенок превратится вообще в детеныша животного, независимо от того, идёт ли речь о кутенке, волчонке или лисёнке. А с этой точки зрения в словах кошка ощенилась уже не будет никакого противоречия, ибо в детских головках произошла деэтимологизация глагола ощениться. Следовательно, деэтимологизация — это утрата этимологических связен в языке. С явлениями деэтимологизации мы сталкиваемся почти на каждом шагу- Вдумайтесь, например, в такое совершенно заурядное сочетание слов, как синие чернила. С точки зрения этимологии и самой элементарной логики, эти слова столь же противоречивы, как и кошка ощенилась. Но в отличие от последнего случая и синие чернила, и цветное белье, и другие примеры такого же типа уже давно получили в языке права гражданства.

Хай живе Червоний Жовтень. Этот лозунг имел широкое распространение на Украине, когда она входила в состав Советского Союза.

Украинское слово жовтень ‘октябрь’ имеет предельно ясную этимологию: в его основе лежит прилагательное жовтий ‘жёлтый’, а месяц этот получил своё название по цвету желтеющих осенью листьев. Сочетание червоний (‘красный’) жовтень, с точки зрения этимологии, опять кажется противоречивым, но на самом деле здесь никакого противоречия нет.

Во-первых, украинское слово Жовтень (с большой буквы!) означает уже не десятый календарный месяц года, месяц желтеющей флоры, а, подобно русскому слову Октябрь, приобрело политическое значение. Во-вторых, в сочетании Червоний Жовтень слово червоний, как и русское красный в сочетании Красный Октябрь, лишь исторически связано с красным цветом Значение же этого слова стало синонимичным прилагательному революционный. Когда мы говорим: красная конница, красные части, красные партизаны, то речь идёт не о цвете лошадей, всадников, частей, партизан, а об их принадлежности к революции.

«Разноцветное» море. Вообще, частичная или полная утрата этимологических связей очень часто происходит у прилагательных, обозначающих различные цвета. Например, в припеве одной из популярных советских песен 1950-х годов повторяются строки:

Самое синее в мире

Чёрное море моё.

А в газетах первых послереволюционных лет можно было встретить даже выражение: «Наше красное синее Чёрное море». Здесь прилагательное чёрный относится к названию моря, красный употреблено в уже знакомом нам значении ‘революционный’ и только эпитет синий выступает в своём прямом значении цвета морской поверхности.

Сходное явление можно наблюдать и в одной загадке, которая обычно предлагается в форме короткого диалога между покупателем и продавщицей на летнем рынке:

Скажите, у Вас чёрная?

Нет, красная.

А почему же она белая?

Потому что она зелёная.

Таинственная «она» — это смородина. Чёрная и красная смородина — названия ягод, данные по их цвету в спелом состоянии. Прилагательное белая употреблено в приведённом диалоге в его обычном значении (в данном случае — это цвет несозревшей красной смородины). А вот слово зелёная уже утратило прямую связь с цветом. По своему значению оно здесь является синонимом слова незрелая. И ещё более удаляется прилагательное зелёный от своего исходного цветового значения в сочетаниях типа зелёный юнец.

О катахрезе. Мы уже имели возможность убедиться, что в результате утраты первоначальных этимологических связей в языке появляются многочисленные случаи соединения несовместимых друг с другом слов (разумеется, с точки зрения их этимологии): фиолетовые чернила, зелёная красная смородина и т. п. Такое сочетание несовместимых слов и понятий в языкознании обычно называется термином катахреза[97].

На это явление учёные обратили внимание уже давно. Ещё знаменитый древнегреческий философ Аристотель (384-322 гг. до н. э.) пользовался в своих сочинениях термином катахреза.

Примеры употребления сочетаний, состоящих из противоречивых по своему прямому значению слов, можно найти уже в самых древних памятниках письменности. Так, в «Илиаде» Гомера встречается сочетание слов hippoi boukoleonto [хúппой бу:колéонто] ‘кони паслись’. Второе слово в этом сочетании этимологически восходит в греческом языке к существительному bous [бу:с] ‘бык, корова’, и исходное значение соответствующего глагола было ‘пасти коров’, а не ‘пасти’ вообще. Поэтому в этимологическом плане приведённое гомеровское сочетание слов содержит в себе внутреннее противоречие — катахрезу. Сочетание же это стало возможным именно потому, что глагол boukoleomai [бу:колéомай] ‘пасу’ утратил свою этимологическую связь со словом bous ‘бык, корова’, то есть он подвергся деэтимологизации.

Аналогичное явление можно наблюдать и в случае с греческим hippeuein ep’onu [хиппéуэйн эп óну:] или с итальянским cavalcare un asino [кавалькáре ун áзино] ‘ехать верхом на осле’. Греческое слово hippos [хúппос] и итальянское cavallo [кавáлло] означают ‘конь, лошадь’. Поэтому соответствующие глаголы имеют в обоих приведённых примерах буквальное значение ‘ехать верхом на лошади’. И только после деэтимологизации этих глаголов они стали употребляться в более широком значении: ‘ехать верхом’ вообще.

Древний Новгород и бородатые «младенцы». Пути, ведущие к деэтимологизации слова, могут быть самыми различными. В одних случаях они прослеживаются на протяжении письменно засвидетельствованной истории племён и народов, в других — уходят своими истоками в седую старину доисторической эпохи. Восстановить утраченные в языке древние этимологические связи обычно бывает легче в тех случаях, когда самое явление деэтимологизации относится к сравнительно позднему времени. В качестве иллюстрации этого положения остановимся на следующих двух примерах.

Изучая историю нашей родины, мы на первых же страницах сталкиваемся с древним Новгородом. Каждому из нас ясно, что топоним Новгород значит ‘новый город’. Но может ли новый город быть в то же время и древним? Разумеется, новым городом Новгород был лишь в наиболее древний период своего существования. С годами и столетиями город становился старше, но имя его продолжало оставаться без изменений. Этим и объясняется то кажущееся противоречие, которое мы, опираясь на данные этимологического анализа, находим в сочетании слов древний Новгород.

Нечто подобное можно наблюдать и в случае с испанским словом infante [инфáнте]. Испанский язык относится к романской группе языков, ведущих своё происхождение из латинского языка. Поэтому большое количество испанских слов этимологизируется на латинском языковом материале. Слово infans [úнфанс] в латинском языке имело буквальное значение ‘не говорящий, не умеющий говорить’. Употреблялось оно сначала лишь в отношении грудных младенцев, которые ещё не научились говорить. Позднее это слово стало употребляться в более широком значении: ‘дитя, ребенок’[98]. В форме винительного падежа infantem [инфáнтем] оно перешло в испанский язык и приобрело здесь свой современный вид: infante. Испанское слово infante до сих пор сохранило значение ‘'мальчик до семи лет’.

Наряду с этим ещё в средние века слово infante превратилось в Испании в официальный титул, хорошо известный читателю по исторической и художественной литературе: инфант и инфанта — это дети королевской крови в Испании. Сын испанского короля, не являющийся наследником престола, мог дожить до седых волос, отрастить солидную бороду, но он всё равно оставался при этом инфантом. Таким образом, испанское слово infante ‘инфант’, подобно русскому Новгороду, явно «выросло» из своей этимологии.

Интересно отметить, что в современном английском языке слово infant [úнфэнт] употребляется в качестве юридического термина, имеющего значение ‘несовершеннолетний’. В Англии и США, например, ‘младенческий’ (с точки зрения этимологии) возраст infant’а продолжается до... 18 лет.

История латинского слова infans ‘младенец’ далеко не ограничивается приведёнными примерами. В испанском и итальянском языках слово infante приобрело ещё и значение ‘пехотинец’. Происшедшее здесь семантическое развитие ‘ребенок’ → ‘парень’ → ‘пехотинец’ напоминает нам развитие значений в русском слове ребята, которое в дореволюционной армии было официальным обращением офицеров к солдатам: «Здорово, ребята!», «Ребята, за мной!» и т.п. Это же значение слова ребята нашло своё отражение и в русских народных песнях (солдатушки-ребятушки).

Испанское слово infanteria [инфантерúа], французское infanterie [энфантрú], английское infantry [úнфэнтри], немецкое Infanterie [úнфантери] — все эти слова имеют значение ‘пехота’. Когда-то слово инфантерия существовало и в русском языке (генерал от инфантерии), но после 1917 года оно было окончательно вытеснено современным словом пехота.

«Гарсон, пива!» С небрежным видом подгулявший купчик бросал эти слова старику-официанту, не подозревая, что garçon [гарсóн] по-французски значит ‘мальчик’, а тот ‘мальчик’, к которому он обращается, годится ему в дедушки.

Формы обращения часто подвергаются деэтимологизации, в частности в сфере обслуживания. «У вас есть лимонад?» — обращаетесь вы к продавщице. Никакого ответа. «Скажите, пожалуйста, у вас есть лимонад?» Опять — никакой реакции, ибо продавщица увлечена разговором со своей знакомой. «Девушка, у вас есть лимонад?» — спрашиваете вы в третий раз. «Да, пожалуйста!» — живо откликается... пятидесятилетняя продавщица. Диапазон употребления слова девушка за последнее время необычайно расширился, слово стало «штампом» обращения, утратив свои этимологические связи в языке, несмотря на всю их прозрачность.

Слова молодой человек в обращении к далеко не молодому мужчине также стали обычным делом в разговорной речи.

Одно время модным штампом было слово старик в обращении молодых людей друг к другу. В этой ситуации данное слово употреблялось с определённой дозой юмора, подвергаясь в какой-то мере деэтимологизации. Именно поэтому слово старик, употребляемое (в подражание молодёжи) лицами «не первой молодости», начинает звучать комично. Ибо здесь снимается действие деэтимологизации.

Таким образом, мы видим, что одно и то же слово может выступать как в деэтимологизированной, так и в недеэтимологизированной форме — в зависимости от общего контекста речи.

Наконец, нужно сказать, что катахреза может возникать в результате изменений, происшедших за пределами языка. Например, слово атом происходит от греческого слова atomos [áтомос] ‘неделимый’. Но когда после работ Д. Томсена оказалось, что атом делим, реальное содержание, обозначаемое словом атом, вошло в противоречие с этимологией слова. В данном случае катахреза появилась не в результате изменения значения слова, а вследствие углубления наших знаний о том объекте, который данным словом обозначается.

Деэтимологизация и этимология. Почему мы так подробно остановились на различных случаях частичной или полной деэтимологизации слова? Да по той простой причине, что без деэтимологизации вообще не было бы этимологической науки. Если бы в языке не происходило постоянной утраты этимологических связей между словами, то у учёных не было бы никакой необходимости создавать науку этимологию, так как происхождение каждого слова оставалось бы совершенно очевидным даже для неспециалиста.

По существу, все непонятные по своему происхождению слова в языке в разное время подверглись деэтимологизации. Именно нарушенные в результате этого процесса древние этимологические связи и восстанавливают своей работой этимологи. Иначе говоря, этимологи реконструируют то, что было разрушено действием деэтимологизации.

Оглавление

Глава двадцатая