Понедельник, 28 сентября 1942 г.

Дорогая Китти!

Мое вчерашнее письмо мне так и не удалось закончить. Кажется, что я

буду писать тебе бесконечно, так много еще надо рассказать. Но сначала скажу

следующее: совершенно не могу понять, почему взрослые из всего, даже

незначительных мелочей, создают проблемы! До сих пор я думала, что ссоры

из-за пустяков -- это детская привычка, которая проходит с годами. Конечно,

бывают причины для настоящих ссор, но наши перебранки здесь так

бессмысленны! Увы, я должна к ним привыкнуть: они стали неотъемлемой частью

нашей жизни. Но как привыкнуть, если я сама являюсь темой почти каждой

"дискуссии". Здесь ссоры называют "дискуссиями" на немецкий манер --

глупость ужасная... Меня беспощадно обсуждают и критикуют со всех сторон:

привычки, характер, манеру держаться. Я должна впервые в жизни терпеть крики

и грубые слова, да еще смиренно молчать при этом. Нет, я так не могу! Не

собираюсь выслушивать дальше их оскорбления! Покажу им на что я способна,

так что они в итоге заткнутся и посмотрят на меня совсем другими глазами...

Додумаются, наконец, что должны заняться не моим, а собственным воспитанием.

Да как они смеют! Просто нахалы. До сих пор поражаюсь их невозможным

манерам, а прежде всего глупостям госпожи Ван Даан. Еще немного, и я

наберусь решительности, и отвечу им... Тогда они заговорят иначе! Да что ж,

неужели я в самом деле такая невоспитанная, упрямая, своевольная, ленивая, и

так далее, как утверждают наши верхние? Конечно же нет, хотя у меня есть

недостатки, но так преувеличивать... Ах Китти, если б ты знала, как все во

мне кипит во время наших перебранок! Кажется, еще немного, и я просто

взорвусь.

Но хватит об этом, представляю, как тебе надоели наши ссоры... Тем не

менее, не могу не рассказать о недавней интересной дискуссию за столом. Мы

перескакивали с одной темы на другую и заговорили об исключительной

скромности Пима. Эта его черта -- неоспоримый факт, ее замечают все, даже

круглые дураки. Так вдруг госпожа Ван Даан, которая всегда переводит

разговор на себя, заявила: "Ах, а я такая скромная, не сравнить с моим

мужем!". Подумать только! И как она продемонстрировала свою скромность

именно этим заявлением... Господин Ван Даан счел необходимым уточнить

сравнение с "моим мужем" и проговорил очень спокойно: "А я никогда не

стремился быть скромным. Достаточно видел в жизни подтверждений, что наглецы

добиваются гораздо большего". И обратился ко мне: "Так вот, не скромничай,

Анна, и тогда далеко пойдешь!" С этой точкой зрения полностью согласилась

мама. Но госпожа Ван Даан не унималась, тем более, разговор перешел на ее

любимую тему: воспитание. Правда, в этот раз она обратилась не ко мне, а к

моим родителям: "Однако, оригинальные у вас взгляды! Не могу себе

представить, чтобы в моей юности... Да и сейчас такое недопустимо, разве что

в вашей ультрасовременной семье!"

Она явно намекала на мамину систему воспитания, о которой здесь часто

спорят. Госпожа вся раскраснелась от возбуждения. А тот, кто краснеет в пылу

спора, обычно проигрывает. Мама, сохранившая как спокойствие, так и цвет

лица, хотела закончить разговор как можно скорее. Не долго думая, она

ответила: "Госпожа Ван Даан, я действительно придерживаюсь мнения, что

излишняя скромность вредит. Мой муж, Марго и Петер -- слишком скромны. А

вашего мужа, вас, Анну и меня хоть наглыми не назовешь, но постоять за себя

мы умеем!" Госпожа Ван Даан: "Ах, я вас совсем не понимаю! Как вы могли

назвать меня нескромной? Ведь мне это совершенно не свойственно..."

Мама: "Вы, конечно, не нахалка, но скромницей вас никто не считает".

Госпожа Ван Даан: "Хотелось бы знать, что вы имеете в виду. Если бы я

здесь сама не заботилась о себе, то умерла бы с голоду, и никому не было бы

до этого дела... Я не менее скромная, чем ваш муж".

Маме ничего не оставалось, как посмеяться над этой нелепой самозащитой.

Раздражение госпожи Ван Даан от этого усилилось, и она продолжала выступать

на смеси немецкого и голландского. Наконец наша мастерица по красноречию

запуталась в собственных словах, встала и собралась выйти из комнаты, но тут

ее взгляд упал на меня. О, надо было видеть ее лицо! Как назло, в тот

момент, когда мадам стояла ко мне спиной, я сочувственно-иронически покачала

головой, скорее невольно, чем намеренно. Мадам вернулась и начала орать

по-немецки: грубо, по-хамски, ни дать ни взять -- разгневанная рыночная

торговка! Ну, и зрелище! Если бы я умела рисовать, то так и изобразила бы ее

- смешное, маленькое и тупое ничтожество. Теперь я знаю наверняка одну вещь:

человека узнаешь только после настоящей ссоры. Лишь тогда он показывает свой

истинный характер!

Анна