Письмо крымского хана Менгли-Гирея турецкому султану Баязиду III (1486 г.)
Он!
Величайший падишах (Да увековечит господь его владычество), Ваше величество, султан султанов мира, простирающий безопасность, распространяющий правосудие и благодеяния, побеждающий неверие и неправду, отмеченный вниманием владыки всемилостивого (Да продлит господь его благоденствие до судного дня!).
После молитв услышанных и похвал высоких, если Вам будет угодно спросить [нас] о нынешнем положении Вашего ничтожного раба, то, милостью бога и султана моего благоденствием, мы здоровы и благополучны и пребываем в готовности служить Вам.
Что же касается Престольного [владения], то известно, что положение их весьма тяжелое. [Нами] получено [их] письмо. К тому же [к ним] прибыл [наш] посол. [В настоящее время] он все еще находится в Престольном владении. Как только получим достоверные сведения, мы [сразу же] пошлем сообщение к Вратам Благоденствия.
Также от короля неверных к Вашему ничтожному рабу пришел посольский человек. Мы отправили его обратно с нижеследующим ответом: "Пусть здравствует мой благоденствующий султан! Если ты [король] соединишься с [господарем] Молдавии, то не будет у нас другого врага кроме тебя. Если же Вы не соединитесь с [господарем] Молдавии, а будете жить в мире с нашим падишахом, то станете и для нас добрым другом!" Приставив [к его послу] нашего человека и определив [королю для ответа] двухмесячный срок, мы отправили [посла обратно]. Когда получим вести из тех краев, мы сразу пошлем сообщение к Вратам Благоденствия. Это же наш первейший долг – сообщать Вратам Благоденствия обо всем, что приличествует правосудию и имени благоденствующего султана, поскольку [мы] – верные рабы Ваши.
И также все мусульмане и неверные Кафы удовольствованы Вашим верным слугой Хюсамом кади. Случались [там] рознь и чума. Во времена сталь тяжких неурядиц исполнялись надежды бедных и убогих. Получивши от моего султана многие милости, они днем и ночью возносят за благоденствующего султана молитвы и восхваления. Ныне у всего верного бедного и убогого народа Вашего только одно желание, чтобы [кадием] в Кафинский кадилык был вновь назначен Хюсам кади. Осуществив [это] желание бедных и убогих, мой султан получит великое воздаяние. Впрочем, повеление принадлежит моему султану. Да будут безграничными его благоденствие вечное, счастье бесконечное и милость к рабам своим!
[Ваш] ничтожный рабишка
Мангли-Гирей
Грамоты крымского хана Сахиб-Гирея великому князю Ивану IV
Грамоты были написаны в конце 30-х годов XVI в., когда соотношение сил между Русским государством и его кочевыми соседями быстро и резко изменилось в пользу этих соседей. В Казани был свергнут русский ставленник Джан-Али, а на казанский стол сел враждебный России крымский царевич Сафа-Гирей, близкий родственник хана Сахиб-Гирея. Тем самым Казань не только освободилась от русского влияния, но и вступила в союз с Крымом, направленным против Русского государства. Ослабленное внутренними смутами и неудачной войной с Великим княжеством Литовским, Русское государство не смогло помешать воцарению Сафа-Гирея в Казани, однако в Москве решили собрать войско, чтобы попытаться согнать Сафа-Гирея с Казани или восстановить зависимость ханства от России.
В этих условиях хан обратился к царю с первой из представленных грамот. Хан требовал прекратить выступления против Казани, угрожая нападением своих и османских войск. Первоначально в Москве на крымский ультиматум не реагировали, но, когда хан снова прибег к угрозам, решение о походе на Сафа-Гирея было отменено и крымский посол получил возможность посетить Казань. После этого Сахиб-Гирей решил, что с ослабленной Россией можно не считаться, желаемого от нее можно добиться с помощью угроз и что нет оснований как-то маскировать свое отношение к этому государству. Это отношение с редкой для того времени откровенностью получило свое отражение во второй из представленных грамот.
Грамота от 1537 г.
Доставлена в Москву в ноябре 1537 г.
А се грамота другая царева о Казани.
Великие орды великого царя силы находца и победителя Саиб Киреево царево слово московскому князю Ивану Васильевичю. Ярлык от царя. Царем ведомо да есть от царьского седалища слово то.
Казаньская земля мои юрт, а Сафа Гиреи царь брат мне. И после бы еси сего дня воины на Казанскую землю не чинил, так же еси, недружбу делая, рати своей не посылал бы еси, как было в предния времена, послов своих и гостей посылал бы еси, межи бы вас доброй мир был.
А как до тебя сесь наш ярлык доидет, а ты на него воиною поидешь, а по сего нашего ярлыка речем межу собою миру не учините, и милосердаго Бога милостию меня на Москве смотри. А не помысли собе того, что с однеми татары буду, оприч тех, которые в наших волях татарские рати, а опроче пушечного и пищального наряду счасливаго хандикеря вселенского величества конную рать и янычен холопов взяв, иду. И дружба и недружба от кого придет, толды ведаеш. И опосле прибытка не будет. А хоти к нам с тем нашим паробком Дервиш Алеем, кого к нему прикошевав, куны и поминки пошлешь к нам, а с Казанью не помирився и ты не посылай, тол ко же с Казанским юртом помиришься, и ты посылай, занже кто ему друг, тот и мне друг, а кто ему недруг, тот мне недруг, так бы еси ведал.
И ныне сею дорогою к брату своему ко царю слугу своего Телевлюа послал есмы. И сем нашим писаным речем толко их поймешь, знамены то к нашему паробку к Телелаюю прикошевав своего человека, послал бы еси в Казань да отпустил бы еси наборзе. И после сего дни вперед к брату моему ко царю учнеш посылати, и яз наперед к тобе пошлю, и ты, своего доброго человека прикошевав, к нему учнеш за все посылати, потому наше одиначество от того дела познаетца.
Казань – мои стол и земля моя, а учнеш ее воевати, и ты мне недруг лих будеш, и только доброво миру с ним не учинишь, и ты бы собе никоторого иного мненья в мысли не держал, милосердаго Бога милостью на Москве нас смотри.
И толко наше слово примешь, и ты над своим недругом будеш, и со мною содиначишся, иные земли многая моя рать, тое земли кунами сы тостны будут даваньем обычаино от Бога.
И толко что в сем ярлыке писаны которые речи, и ты их не примеш, и ты худ будеш, и недруг твои над тобою будет. Никак в мысли хитрости не держи, а опосле в думе не будет помочи. Нечто по первому реку Оку хребет собе хочеш держати, и ты на воду не надейся, Оки реки тобе не покажут. И ты б ранее собе прямо помыслил про свое дело, а не помыслишь собе того, и то как Магмет Киреи царь приходил, более того со мною будет силы и рати и мочи, так бы еси ведал, оприч моей рати будет со мною сто тысяч турскои рати да пять тысеч янычен, так бы еси ведал.
Молвя, жиковиною запечатав, грамоту послал есми.
Лета девятьсот четыредесят четвертого.
Грамота от 1538 г.
Доставлена в Москву в мае 1538 г.
Великие орды великого царя силы находца и победителя Сагиб Киреево царево слово – Ивану князю заповедь от царя царем и от государского седалища слово наше то.
Наперед сего в присыльных твоих грамотах писаны были речи добрые, и мы по тем твоим речем хотели своего болшего посла послати. И после того прислал еси к нам казака своего Янъкыдыра с своею грамотою, а в грамоте своей к нам писал еси, рекше, мы посла твоего Тимофея, которого еси послал в Волохи, у собя задержали, и нам бы его ныне к тебе отпустити со всеми его товарищы. И ты того человека своего Тимофея посылал к нашему недругу, и кто от кого к недругу дружбы для которой человек приедет, ино и тот человек недруг, которой ездил, и мне недруга как отпустить. Отец твои, нам роту и правду учинив, в миру ис Казани своего для добра к себя взял Елюку князя да Идил-Ази-дувана наших людей со всеми их товарищы да там их у собя и побил. И опосле того уже два года тому посылали есмя в Казань с Кереичею своего кадыя и твои люди на дорозе их, переимав, да к тебе привели и мати твоя их велела побить. И ты того ко мне не приказываешь, а ты к моему недругу посылал еси человека своего, и ты о нем к нам пишешь. А Тимофея мы ведь не убили, жив у нас, а наших бы еси так же живых держал да с нами говорил.
Да ещо еси в своей грамоте писал, чтоб нам к тобе отпустить, а государьского бы нам обычая, как всякой народ, чинить, не учинити, молвыл еси. Ино государьского обычея не держал отец твои, как неискусный народ, имени своему убавление делал, заньже никоторой государь так не делывал.
Да еще еси писал, чтоб мне к тобе недружбы своей не объявляти. Ино яз к тобе недружбу свою объявлю, и мне ни от коле страху нет. А учну тобе недружбу чинить и моей земле нет в том убытка никоторого. От милосердаго Бога надея ми есть, пойду на твою землю и государство твое возму, а ты и захочеш мне лихо чинити, на мою тобе землю не ити. И ныне что мне пишешь, сам себи меня недругом чинишь, и тобе от моей недружбы убытка не будет. А более ста тысяч рати у меня есть и возму, шед, из твоей земли по одной голове, сколько твоей земле убытка будет и сколько моей казне прибытка будет, и сколько мне поминков посылаешь, смети того, убыток свои которой более будет, то ли что своею волею пошлеш казну и что сколько войною такою возмут, гораздо собе о том помысли. И только твою землю и твое государство возму, ино все мои люди сыти будут. И ныне меня к себе тем словом зовеш, яз с одною своею ратью не иду и, хандыкерево величество с собою взяв, иду, смотри, какая недружба будет. Хандыкерево величество вселенную покорил от Востока и до Запада, Индию и черных людей арапов и азамов и кизылбаша, фрягов, угорского короля да и оприч того многие земли поймал да и сам там витал. Ино и в твою землю мног достаточно ити витати. Дай боже нам ему твоя земля показати и с ним там витати. Про меня гораздо не знаешь, чаешь меня, как предние наши были, а се иду. И ты на Москве со мною хочеш видетися или, Оки реки встречю пришед, видишься, а яз иду и ты будь готов. И аз схоронясь не иду, не молви после, как Магмед Киреи царь без вести пришел. И только того дела похочешь, ино добро сильно, и мы ити готовы.
Учнешь жо делать по нашему хотенью и по нашему слову, и ты б с сею дорогою, которово есмя наскоро послали к тобе, паробка своего прикошевав, к нему своего большего посла с своею казною наборзе бы еси его к Путивлю послал. А перед ним бы еси часа того послал к нам сказати, чтоб в малых днех у нас были. А нечто замотчают и нам их не ждати, на конь всядем, так бы еси ведал.
Да еще еси к нам писал про Казань, рекши, на Казань царя посадил. Ино Магмед-Аминь царь з братом своим з большим с Алехам-царем о юрте спирались, и того для Магмед-Амин царь к Москве пришел, и отец твои помочь ему свою дал, и он, шед, на Казани сел. То правда есть и межи государем коли таково дело не бывает, ино тем ли он его на царство посадил, что помочь свою ему дал. С великим царем с Магмедом с упокоиником, з дедом нашим из Суздаля прадед твои Василеи бился с ним да и в руки ему попал жив. И в те времяна мочно было нашему деду твоего прадеда убить, а Московское государство с сею землею взяти, ино такова ему сила была и мочь. А он его простил, и горсти./ крови пощадел, и все то презрел и Москву ему опять отдал. И того прошлого добра не поминаешь, и ты которово своего человека к нашему недругу посылал Тимофея, и ты о нем пишеш. И моя еще которая и правда была.
И будеш по моему слову, ино вельми добро, и мы с тобою, по тебе посмотря, мир учиним. А не похочеш, и ты посмотрит, что мы тебе учиним. Да что много говорити, что в том прибыток будет. Ведай, что в начале сего месяца майя пойду. А наперед сего, что послал слугу своего Баима, а ныне Токела, и яз в то место оставил у себя слугу твоего Григорья. А опосле которой казак твои Янъкыдыр приехал, и яз его к тобе отпустил. А срок есми учинил твоему послу сего майя месяца десятый день. А на тот срок не будет посол твои и з казною и с нашими со всеми людми и нам их не ждати, ити. А доколе у нас от тебя посол твои с казною будет, большего посла от нас не жди. А будет посол твои с казною наборзе у нас, и мы, по тому посмотря, своего посла пошлем. А только замотчает, на тот, срок не поспет, и ты истому и кручину увидиш. И ты собе промышляи. Молвя жиковиную запечатав грамоту послал.
Лета 7044-го апреля месяца.
Ярлыки крымских ханов
I
Победоносный, храбрый Сахиб-Гирей Хан.
Слово мое:
Великой Орды правой руки и левой руки владетельным слугам болярам: воеводам областей, стотысячникам и десятитысячникам, внутренних городов и деревень бекам исправникам, народным судьям и блюстителям порядка, верховным законоведцам и учителям веры, благочестивым старцам и набожным последователям их, капцелярским писцам диванов, ремесленникам и всему многому Ордынскому народу, чем либо законно владеющему, да будет ведомо: Представитель сего ярлыка, слуга мой Хафиз-Сурджа-Джан-Гиреев за пресный колодец, граничащийк югу с Ураз-Хафизом, к северу с Апан-Дервишем, к востоку с Хадир-Ходжием и к западу с Ташки-Алишем, подвел мне лошадь, и потому удостоивая его моих щедрот и милостей, жалую ему сей ярлык за синею печатью и алою тамгою и повелеваю, дабы впредь ни султаны, ни слуги управляющие деревнями, ни бии, ни мурзы и никто из настоящих судей ни под каким видом не причинял ему никаких насильств, обид и притеснений. В удостоверение чего пожалован сей ярлык на крепостное владение помянутым колодцем. Писан в половина месяца Джумадиль-Ахара 956 (1549) года в Бакчи-сарае. Просьбу докладывал Магшук-Бий, писал Халки-Аман.
II
Победоносный храбрый Сахиб-Гирей Хан.
Слово мое:
Великой Орды правой руки и левой руки владетельным слугам болярам: воеводам областей, стотысячникам, десятитысячникам, внутренних селений и городов бекам исправникам, народным судьям и блюстителям порядка, верховным законоведцам и учителям веры, благочестивым старцам и набожным последователям их, канцелярским писцам диванов, ремесленникам и всякому чем либо законно управляющему, да будет ведомо:
Представитель сего ярлыка Садырь-Ахмед, сын Алчин-Даниара, прибыв к порогу высочайшего моего щастия, просил пожаловать ему ярлык на пресный колодец в урочище Кчи-Сакал при ръчке Джитугане, граничащий к югу с Хитаем, к северу с Курляутом, к востоку с Чираком, а к западу с Чагилем, и представил за оный, вместо подводимой лошади и следующих за ярлык 15-ти тысячь акчей, только две тысячи акч.
Почитая его достойным своих щедрот и милостей, жалую ему сей ярлык за синею печатью и алою таигою и повелеваю, чтобы впредь ни старшие ни младшие султаны, ни слуги (чиновники) управляющие деревнями, ни бии, ни мурзы и никто из настоящих судей отнюдь не причинял никаких насилий, оскорблений и обид. В удостоверение чего и дан ему оный. Писан месяца Джумадиль-Ахара 3-го дня 957 (1550) года. В Аль-Альме. Просьбу докладывал Ахмет-паша-Мурза; писал Халки-Аман.
III
Победоносный, храбрый Мухаммед-Гирей Хан.
Слово мое:
Великой Орды правой руки и левой руки владетельным слугам болярам: начальникам областей, стотысячникам, десятитысячникам, внутренних селений и городов бекам исправникам, верховным законоведцам и учителям веры, народным судьям и блюстителям порядка, благочестивым старцам и набожным их последователям, “канцелярским писцам диванов, ремесленникам, перевощикам и мостовщикам, сокольникам и охотникам, едущим, проезжающим посланцам и гонцам и всему многому Ордынекому народу, законно чем либо владеющему, да будет ведомо:
Представитель сего красноречивейшего, счастливейшего ханского ярлыка и высочайшего вензелевого имени, блещущего славой монархии, Ак-Мухаммед имел счастие подвести лошадь блаженной памяти покойному Хану отцу нашему в получить от него священный арлык за синею печатью и алою тамгою на крепостное владение землею и пресным колодцем, из которых первая граничит к востоку с урочищем Кингир-Тайки, к западу с Киргиз-Кызылбаем, к северу с Чингир-Чин-Суфием, к северо-западу с Чадыр-Баем и Ибрагимом, и второй лежит на юг от урочища Курут-Чна. А как он подвел и мне лошадь, то в доказательство моих милостей жалую ему также сей ярлык за синею печатью и алою тамгою, и повелеваю, чтобы впредь ни старшие ни младшие султаны и ни кто из настоящих судей, не делали ему никаких притеснений; тем же, которые видя сей мой священный ярлык, учинят насилие, наглость и притеснение и нанесут оскорбление и обиды, тем не хорошо будет, и они да боятся! Пусть помянутый слуга наш Ак-Мухаммед, проводя с сердечным спокойствием жизнь свою в тишине, по окончании дневных своих занятии, возсылает об нас и потомках ваших молитвы и благословения ко Всевышнему. Никто, не вмешиваясь и не препятствуя ему во владении, должен только сообразоваться с сим священным ярлыком, за сянею печатью и алою тамгою в в отвращение зла лично себе, не причинять ему ни каких обид и оскорблений. В удостоверение чего, пожалован ему сей, за алою тамгою, ярлык. Писан 11-го дня месяца Джумадиль-Ахира, 985 (1577) года. В Альма-сарае.
IV
Даулят-Гирей-Хан.
Слово мое:
Сим священным высочайшим Султанским указом и вензелевым Ханским именем, сияющим славою монарха, повелевается: представителя сего высочайшего фирмана, служащего примером и опорою знаменитейшим вельможам, Ислям-Кирманского бека, слугу моего Мустафу-бека, (да умножится сила его!) по долгу обильнейших щедрот и покровительства моего, желая вознаградить, сего 981 года в первых числах священного месяца Шаваля, определил ему в жалованье по традцати Турецких акчей (аспров) на день. Б удостоверение чего пожаловав ему сию щастливейшую и в восторг приводящую грамоту, повелеваю пнсцам записать и утвердить ее в своих книгах и настоящему знаменитейшему из вельмож казначею Абдулькадеру, начальствующему над нашими сокровищами, в последующим по нем другим казначеям, помянутое определенное жалованье по 30-ти Турецких акчей на день, как следует, выдавать полным количеством, дабы Мустафа-бек употребляя его на удовлетворение своих надобностей, денно и нощно, утром и вечером с деятельнейшим усердием и рвением молился о долголетии царствования и об усугублении величия моего. Для того же, чтобы никто отнюдь не причинял ему ни каких препятствий, притеснений и споров, то вручен ему сей ярлык за алою тамгою. Да имеют веру к сему священному энаку! Дана месяца Шаваля 981 (1573) года, в Аль-Алм-сарае. В низу чернильная именная ханская печать.
На поле приписано:
С первых чисел месяца Шаваля сего 984-го года знаменитейшему пилигриму к святым местам Мустафе-беку, к прежде получаемому им жалованью по 30 Турецких акчей (аспров) на день, прибавляется сверх оных еще по десяти, что полного жалованья составит по сороку аспров на день и поручается казначеям выдавать оное помесячно из доходов города Кузлюя (Кезлова). Дано месяца Зюлькагида 984 (1576) г., в Аль-Альме. Чернильная печать того же хана.
V
Даулят-Гирей Хан
Слово мое:
Большой Орды правой руки и левой руки владетельным слугам болярам, воеводам областей, стотысячникам, десятитысячникам, внутренних городов, селений, бекам исправникам, верховным законоведцам и учителям веры, народным судьям и блюстителям порядка, благочестивым старцам и набожным их последователям, сокольникам и охотникам, перевощикам и мостовщикам, канцелярским писцам диванов, ремесленникам и всему великому Ордынскому народу чем либо законно владеющему, да будет ведомо.
Представитель сего священного ярлыка Алчин-Хасян-Суфи за пресный колодец и зимовье, граничащия к востоку с Мангыт-Сумошем, к западу с Катаган-Агышем, к югу с большою дорогою мимо пресного колодца Коби, находящуюся на морской косе, а к северу с Мангыт-Тук-Шейхом, подведя мне лошадь, просил на владение оными как безспорными имуществами, пожаловать ему ярлык за синею печатью и алою тамгою. Почитая его достойным щедрот и милостей, жалую ему за синею печатью и алою тамгою мой священный ярлык, и повелеваю, чтобы впредь ни старшие ни младшие султаны, ни слуги мои, ни беи, ни мурзы и никто из настоящих судей никаких насилий, обид и оскорблений ему не причиняли. Которые же видя сей священный крепостный акт, будут чинить насилие притеснения и обиды, тем не хорошо будет. Пусть помянутый, с сердечным спокойствием проводя в тишине жизнь, после окончания дневных своих занятий сугубит о нас и потомках наших молитвы и благословения ко Всемогущему. В удостоверение чего пожалован ему сей ярлык за алою тамгою. Писан месяца Габигуль-Евваля 7-го дня 984 (1576) года.
VI.
Мухаммед-Гирей Хан.
Слово мое:
Так как происходящие по прямой линии от Хаджи-Хайруллы-Шейха, сына покойного Гайсы-Шейха, приближенные и искренно преданные богомольцы, удостоивались издревле всегда уважения и покровительства, и блаженной памяти дедами нашими Мингли-Гирей Ханом, и Хаджи-Гирей Ханом, (да озарит Бог ложе их светом своим!), существующие с подвластных им 32-х кочующих аулов, дарствевные сборы именуемые Сауга, всегда жаловались им в жалованье; а потому в уважение мужества, представителя сего ярлыка, родного сына Хаджи-Хайруллы-Шейха Абдурразака, которое оказал он во время нашего похода на сволочь Персидскую, в сражения с гнусным еретиком Мухаммед-Ханом, поставленным заблудшим Шахом, в наместники Ханства Шириванского, пролитием вражеской крови, и другими доблестями, желая по прежним примерам вознаградить его, увольняю находящиеся вод покровительством его кочующие 32 аула во всех местах их кочевок, от существующих в обычае дарственных сборов и повелеваю, чтобы ни слуги мои, таковые сборы взимающие, ни старшие, ни младшие султаны, ни люди их, как обыкновенных, так и выделяемых из добыч дарственных сборов (сауга) не требовали и не только не причиняли бы им ни каких обид и оскорблений, но оказывали бы должную честь и уважение. А кто же причинит обиду, тому самому будет не хорошо. В удостоверение чего пожалован сей ярлык и Хаканская граммата. Месяца благословенного Ромазана, года от еджры 987-го (1579) в городе Шимахе, что в Персии.
2.5.
ГОСУДАРСТВО ТАМЕРЛАНА