Конец классового компромисса 1688 г. и борьба буржуазии за власть

ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

И КЛАССОВАЯ БОРЬБА В АНГЛИИ

а рубеже 80-х и 90-х годов XVIII в. во внутренней истории Великобритании не произошло какого-либо сдвига, который давал бы основание говорить о начале но­вого периода английской истории. Такой сдвиг произошел вне Англии — Великая буржуазная революция конца XVIII в. во Франции: «Она недаром называется великой, — писал В. И. Ленин. — Для своего класса, для которого она работала, для буржуазии, она сделала так много, что весь XIX век, тот век, который дал циви­лизацию и культуру всему человечеству, прошел под знаком французской революции. Он во всех концах мира только то и де­лал, что проводил, осуществлял по частям, доделывал то, что соз-далрт великие французские революционеры буржуазии» ¹.

Отношение всех классов и группировок английского общества к французской революции определялось не столько различиями в трактовке происходивших во Франции событий, сколько расста­новкой классовых сил в самой Англии. На ранних стадиях револю­ции (примерно до лета 1792 г.) борьба в Апглии развернулась между двумя лагерями — сторонников и противников революции, причем на этом этапе широкие круги промышленной буржуазии выступали против феодально-олигархической реакции.

Буржуазно-либеральное восприятие французской революции как торжества «принципов 1688 г.», т.е. идей конституционализ­ма, ярко отразилось и в собственно политических декларациях, и в поэзии, и в живописи. Знаменитый политический карикатурист Джемс Гилри (1757 — 1815) именно в связи с первыми победами французской революции решился выступить в новом для него жанре аллегорического рисунка. Его «Приношение свободе» изо-

¹ Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 38, с. 367. 156

сражает коленопреклоненного Людовика XVI перед богиней сво­боды, которая сидит на развалинах Бастилии. Отражая настроение радикальных кругов английской буржуазии, Гилри в 1789— 1792 гг. всей мощью своего сатирического дара обрушился на ко­роля, которого он изображал скрягой и идиотом, членов королев­ской семьи — пьяниц и развратников, министров, реакционеров всех мастей. Всесильный Уильям Питт Младший представал перед зрителем в образе то ястреба, то смерти, то ведьмы — выдумки Гилри были неистощимы.

Восторженно приняли французскую революцию и молодые поэты складывавшейся в то время «Озерной школы» (или лэйки-сты — от английского lake — озеро) —Уильям Вордсворт (1770— 1850), Самюэль Кольридж (1772-1834) и Роберт Саути (1774— 1843). В оде «На честь взятия Бастилии» Кольридж не только безоговорочно поддерживает и прославляет восставший народ, но и рассматривает его как носителя справедливости. Вордсворт дважды посетил революционную Францию и воспел ее борьбу за свободу в поэме «Описательные наброски». Сочувствуя страдаю­щему народу, лэйкисты в стихах этого периода резко осуждают буржуазный строй, принесший столько бедствий и иссушающий человеческую душу. Но они могли противопоставить этому строю только патриархальный быт прошлого, идеализированно воспри­нимаемый ими как счастливый мир бездумных радостей на лоне прекрасной английской природы.

На французские события откликнулось и «Общество револю­ции», созданное вигской знатью и интеллигенцией в честь «слав­ной революции» и призванное поддерживать в народе представ­ление о вигах как о защитниках демократии и вообще «принципов 1688 г.» Среди деятелей «Общества» были такие выдающиеся по­литики, как великолепный оратор и либеральный демагог, лидер вигов Чарльз Фокс, знаменитый драматург и политический дея­тель Ричард Шеридан, видный ученый и радикальный публицист Джозеф Пристли, мыслитель Ричард Прайс и др. Именно по ини­циативе Прайса «Общество революции» направило торжественный адрес Национальному собранию Франции, выразив пожелание, чтобы свобода «распространилась по Европе и по всему миру».

В речах Прайса на заседании «Общества революции» была высказана мысль, что французская революция пошла дальше анг­лийской «революции» 1688 г., и теперь уже Англия должна дого­нять Францию по уровню политического развития. Это, однако, отнюдь не означало, что он призывал к новой революции в Анг­лии. По существу, программные требования либеральных элемен­тов не шли дальше проведения парламентской реформы.

Именпо в полемике с Прайсом Эдмунд Берк написал свои «Размышления о французской революции» (1790) —книгу, став­шую своеобразным манифестом идей английской и международной реакции. Недаром Георг III рекомендовал «каждому джентльме­ну» прочесть эту книгу, а французский король Людовик XVI пы-

тался в последние месяцы перед падением монархии перевести ее на французский язык. Составив себе имя либеральными нападка­ми на торийскую олигархию 60—70-х годов, Берк стал в конце жизни идеологом крайне реакционных кругов английского гос­подствующего класса. Берку пе столь важно было осудить с по­зиций феодальной реакции французскую революцию, сколь на­нести удар по всей системе взглядов Просвещения.

Каждый период, уверяет Берк, может развиваться лишь в рус­ле традиции, созданной предками, причем главным законом су­ществования общества является «закон сохранения» (conservati­on). Любая ломка общественного и политического уклада, любая попытка создать совершенно новый порядок вещей, построенный в соответствии с выводами разума, противоречит этому закону.

Берку удалось частично уловить слабость просветительской со­циологии — ее абстрактный характер; не без основания он указал также на значение исторической традиции в судьбах народов. Но традиция превращалась в его трактовке в самодовлеющую и почти мистическую силу, навеки предопределяющую политические принципы и политическую организацию данного народа. Из его концепции вытекает не только категорическое отрицание револю­ции, но и специфический подход к эволюции государственных форм и политической жизни. Изменения в государстве он счита­ет возможными лишь в случае крайней необходимости, и притом с наименьшим отклонением от сложившихся учреждений и прин­ципов управления. Такова была политическая концепция нового торизма, возглавленного Питтом Младшим, и идеи Берка стали теоретическим обоснованием политики всесильного премьер-ми­нистра; эти же идеи во многом характерны для всей последующей истории торийской партии.

Прославляя феодальную эпоху, призывая вернуться к тем вре­менам, когда люди будто бы не руководствовались велениями рас­чета и разума, Берк становится предшественником и теоретиком реакционного романтизма. Именно в духе позднейшей художест­венной практики романтиков (хотя и не без влияния сентимен­тальной прозы) Берк рисует образ страдающей красавицы — французской королевы Марии Антуанетты и скорбит о том, что нет рыцарей, готовых умереть за нее. Д. Пристли остроумно заметил, что Берк пишет о королеве, «словно рыцарь, поклявшийся защи­тить ее честь».

По существу, книга Берка была призывом к интервенции про­тив французской революции и к террористическому разгрому ли­беральных и демократических сил в самой Англии. Недаром Гил-ри в блестящей карикатуре «Вынюхивание крамолы» нарисовал Берка, гротескно увеличенный нос которого просунут в кабинет Ричарда Прайса. Призывы Берка к организованному походу ре­акции против внутренних и внешних революционных сил были полностью подхвачены подавляющим большинством господствую­щих классов несколько позже, летом 1792 г.

Это был переломный момент в отношении широких кругов бур­жуазии к французской революции и в их политической позиции вообще. Частично этот поворот объяснялся ходом событий во франции. В ходе воины с Австрией, Пруссией и другими феодаль­ными монархиями революционная Франция начала одерживать блестящие победы. 10 августа 1792 г. король Людовик XVI был свергнут с престола, и Франция была провозглашена республикой, французская буржуазия все более решительно брала власть в свои руки, и надежды на ослабление Франции в результате революции явно проваливались. Наоборот, освободившись от феодальных пут, Франция могла превратиться в грозного конкурента и подорвать английское промышленное и торговое первепство. Следовательно, материальные интересы английских промышленников требовали не поддержки революции, а борьбы против нее и толкали буржуа­зию в объятия крайней феодально-олигархической реакции.

Внутри Англии она также видела главную опасность для себя не в господстве олигархии, а в растущей политической активно­сти широких масс народа, прежде всего рабочего класса.

ПОДЪЕМ РАБОЧЕГО

И ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ

Дальнейшее развитие промышленного переворота и связанные с ним бедствия широчайших масс трудящихся составили объектив­ную основу обострения классовой борьбы в 90-х годах XVIII в. Главной активной силой массовых народных волнений, которые охватили практически все графства Англии, Шотландию и Уэльс, были рабочие. К этому времени рабочий класс Великобритании ус­пел уже выработать первичную форму своей организации — тред-юнионы. Существуя в форме клубов, обществ взаимопомощи, ста­чечных комитетов, либо открыто именуя себя профессиональными союзами, эти организации воспитывали своих членов в духе един­ства классовых интересов. В течение 1792 г. бастовали ткачи Ланкашира, шахтеры Лидса, Бристоля, графств Корнуэлла и Ланкашира, плотники Ливерпуля, кожевники Лондона.

Массы бастующих рабочих стали прислушиваться к голосу де­мократических мыслителей и даже создавать свои подлинно па-родные политические организации. Над всей демократической публицистикой той эпохи возвышается трактат Томаса Пэыа «Пра­ва человека» (1791—1792), сыгравший выдающуюся роль в фор­мировании революционно-демократической идеологии в Англии.

Талантливо опровергая концепцию Берка, которая сводилась к тому, что «мертвые должны управлять живыми», Пэн выдвинул широкую политическую программу, выходившую далеко за пре­делы либеральной программы «Общества революции». Не робкая парламентская реформа, а коренная ломка государственного и об­щественного строя необходима Англии.

Под влиянием идей Пэна находились и те передовые рабочие, мелкие собственники и интеллигенты, которые с конца 1791 г. на-чали создавать свои политические организации. В эти месяцы воз­никли народные общества в Шеффилде, Норвиче, а в начале 1792 г. была основана самая крупная и значительная демократическая организация той эпохи — Лондонское корреспондентское общест­во. Его организатором был сапожник Томас Гарди, участник де­мократического движения 70—80-х годов, воспитанный на идеях Картрайта, Пристли, Горна Тука и других радикальных идеологов.

Уже к концу 1792 г. Лондонское корреспондентское общество насчитывало свыше двух тысяч членов, и его ряды продолжали расти. Установив посредством переписки (отсюда и название об­щества) связи с провинциальными народными обществами, лон­донские демократы стали играть роль организационного и идеоло­гического штаба демократического движения в стране.

Симпатии к революционной Франции сочетались у английских демократов со стремлением применить на английской почве «принципы 1789 г.». «Сажайте, сажайте Дерево, истинное Дерево Свободы», — гласил припев песий, ставшей популярной в массах, причем далее недвусмысленно говорилось, что водой для полива Дерева Свободы должна служить «кровь тиранов».

Все эти события 1792 г. — массовые стачки и волнения, обра­зование народных политических организаций, бурный поток де­мократической и революционной литературы — насмерть испуга­ли промышленную и торговую буржуазию. Нетрудно представить себе психологию фабриканта средней руки, который привык ви­деть в «своих» рабочих более или менее покорных исполнителей, чувствовать себя на фабрике полновластным хозяином. Но вот на улицы английских городов вышел рабочий класс. Пусть он пока еще только начинает свою самостоятельную политическую дея­тельность, выдвигая лозунги, объективно сводящиеся к проведе­нию буржуазно-демократической революции, — все равно он уже пачинает противопоставлять себя буржуазии. Рабочие бастуют, т. е. выступают непосредственно против него — фабриканта. Они борются против дороговизны, т. е. выступают не только против лендлорда, но и против купца-спекулянта. И они же сажают Де­рево Свободы, требуют реформы парламента, создают свои незави­симые организации. Что опаснее для этого фабриканта — аристо­кратическое пренебрежение верхов или наступление ставших не­покорными низов? Да, получив непосредственный доступ к рулю государственного корабля, можно было бы двигаться быстрей, а значит — сделать рейс более доходным. Но он и так достаточно выгоден. Гораздо страшнее, если взбунтуется команда. Так не лучше ли объединиться с олигархической верхушкой — ведь у нее такой великолепный политический опыт, и она найдет средства подчинить команду воле офицеров. А когда наступит штиль, тог­да можно будет вернуться к вопросу о том, кому же все-таки сто­ять на капитанском мостике. И фабриканту уже начинает казать-

ся, что идея свободы, равенства, братства — самая опасная идея века, что французы слишком далеко зашли в своей революционно­сти, что добрые старые английские традиции (традиции консерва­тизма) мудрее идей Просвещения, наконец, что «король и цер­ковь» — лучший лозунг дня. Так завершился переход английской буржуазии в лагерь реакции. Если в 1789—1791 гг. она еще вы­ступала против олигархии, то с 1792 г. она на длительное время сомкнулась с олигархией против народа.

Опираясь на поддержку всех слоев господствующего класса, правительство Питта решилось применить .самые крайние меры в борьбе против народа и его демократических лидеров. Была из­дана королевская прокламация против «мятежных сочинений», среди которых на первом месте были названы «Права человека» Томаса Пэна. Этот выдающийся революционер вынужден был бе­жать во Францию, где его встретили восторженно, предоставили французское гражданство и даже избрали членом Конвента. В Англии же он был объявлен вне закона. Так складывался единый фронт правительства, олигархии и буржуазии против народа.

Это, конечно, не означает, что в Англии вовсе исчез буржуаз­ный либерализм. В 1792 г. окончательно оформился давно назрев­ший раскол в партии вигов. Большинство партии полностью сомк­нулось с торийской реакцией. Герцог Портлендский и другие ари­стократические лидеры вигов вошли в правительство Питта, кото­рое, таким образом, приобрело коалиционный характер. Левое крыло во главе с Чарльзом Фоксом осталось в оппозиции и высту­пало против политики правительства. Фокс был убежден, что репрессии и нарушения элементарных свобод представляют боль­шую опасность для существующего режима, чем либеральная так­тика. «Чем свободнее могут выражаться мнения, — говорил он, — тем менее они могут представлять опасности. Лишь тогда мнения становятся опасными для государства, когда преследования вы­нуждают его жителей высказывать свои мысли под величайшей тайной». Таким образом, вигская оппозиция не расходилась в принципе с правительством: и тори, и виги, даже самые «левые» из них, ополчились против угрозы буржуазно-демократической революции, и расхождения затрагивали лишь вопросы тактики. Так уже в конце XVIII в., при первых проявлениях опасности для буржуазного господства со стороны рабочего класса, начали скла­дываться те две тактические системы, о которых впоследствии писал Ленин: «...Буржуазия во всех странах неизбежно выраба­тывает две системы управления, два метода борьбы за свои интере­сы и отстаивания своего господства, причем эти два метода то сменяют друг друга, то переплетаются вместе в различных сочета­ниях. Это, во-первых, метод насилия, метод отказа от всяких усту­пок рабочему движению, метод поддержки всех старых и отжив­ших учреждений, метод непримиримого отрицания реформ. Такова сущность консервативной политики... Второй метод — метод «ли­берализма» ^ шагов в сторону развития политических прав, в сто-

6-127

рону реформ, уступок и т.д.» • Не обладая еще в то время тем по-литическим опытом, той мудростью в отстаивании своего господ­ства, которая станет впоследствии характерной для английской буржуазии, она склонилась к консервативной тактике.

Идеи либерализма не только не встретили поддержки в широ­ких кругах буржуазии, но и не оказали в то время сколько-нибудь значительного влияния на массы рабочих и мелкую буржуазию. Активно участвуя в классовой борьбе, эти массы создавали элемен­ты новой демократической культуры и идеологии, противостоящие идеологии господствующих классов. Конечно, новая идеология была еще незрелой и отражала первые шаги творчества рабочего класса, далеко еще не осознавшего своей исторической миссии.

Капиталистические отношения были еще слишком слабо раз­виты, чтобы современники именно в них могли увидеть источник всех бедствий народа. Наоборот, главное острие демократической идеологии было направлено против пережитков феодализма, ско­вывающих развитие буржуазного общества. В то же время народ с ненавистью относился ко всем крупным собственникам, усматри­вал главное несчастье человечества в делении его на богатых и бедных. Наряду с бурным протестом против существующего строя начало формироваться и смутное недовольство складывающимися новыми отношениями. Выражением этих сложных противоречий и стала неясная мечта о счастливом будущем, об обществе всеобще­го братства и подлинного равенства. Она воплощалась как в со­циалистических утопиях, так и в искусстве революционного романтизма. Едва ли не наиболее ранним и наиболее ярким выра­зителем этой тенденции был Уильям Блейк (1757—1827) —вы­дающийся поэт и художник.

Выходец из мелкобуржуазной среды, гравер по специально­сти, близкий по духу к передовым художникам, мыслителям, пи­сателям и связанный со многими из них личной дружбой, Блейк еще в 1780 г. создал совершенно необычную для того времени картину «Радостный день». Обнаженный юноша, почти не касаясь земли и устремляясь навстречу солнцу, несет в себе такую радость и надежду, что зрителю трудно не зарядиться его верой в светлое будущее. Уже в этой картине Блейк придерживался принципа, ко­торый впоследствии сформулирует и теоретически: главное в ис­кусстве — не анатомическая точность изображения, а мастерство линии и чеканность формы, т. е. цельность воспроизведения обра­за. Блейк видел в искусстве лучшее оруяше в борьбе за преобра­зование мира, и поэтому вступил в бой за гражданскую поэзию и живопись. Он стремился к созданию грандиозных обобщенных образов, которые, выражая революционную идею, могли лишь в самых общих контурах наметить ее социальную сущность. В этом и заключается главная особенность революционного романтизма как художественного метода.

¹ Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 20, с. 67.

У. Блейк. Радостный день

Блейк жил передовыми идеями своего века, выражая и разви­вая их в свойственной ему творческой манере. В первые годы рево­люции он создал поэтический образ Орка — «страстного духа сво­боды», гения восстания и вдохновения. Б лейку не хватало героев античной или библейской мифологии — он создавал новые мифы и новых мифических героев, и Орк был ему наиболее близок. Неко­торые даже полагают, что юноша с картины «Радостный день» — это первая попытка изобразить Орка средствами живописи.

На грани между Просвещением и революционным романтизмом стоял виднейший идеолог демократического движения той эпохи Уильям Годвин (1756—1836). Друг Пэна и Блейка, тесно связан­ный с руководством Лондонского корреспондентского общества, Годвин подверг, уничтожающей критике олигархический режим. Его главный труд — «Политическая справедливость» (1793) — выходит далеко за пределы просветительской критики феодализма и его пережитков. Годвин ставит коренные проблемы социальных противоречий эпохи и усматривает источник несправедливости прежде всего в концентрации богатства в руках немногих, в деле­нии общества на богатых и бедных. «Быть богатым,— пишет он,—

6*

это значит, собственно, иметь патент, позволяющий одному чело­веку распоряжаться производительной деятельностью другого». Отвергая господствующую систему собственности, Годвин не удов­летворяется и другой возможной системой, при которой каждый будет владеть продуктом своего труда. Справедлив лишь принцип распределения собственности по потребностям членов общества. В признании этого принципа Годвин, как отмечал Энгельс, грани­чит с коммунизмом. Однако, выражая чаяния лишь недавно сфор­мировавшегося пролетариата и масс мелких производителей, Год­вин полагает, что основой будущего общества будет не общест­венная собственность, а индивидуальная собственность крестьян и ремесленников. Человек, по его мнению, должен быть свободен от каких-либо ограничений, связанных с коллективным трудом и вообще существованием общества. Не случайно Годвин отрицает государство, и закон, и централизованное управление общест­вом — здесь он выступает как предшественник анархизма.

Уже в отрицательном отношении к последствиям капиталисти­ческого прогресса, в устремленности к будущему обществу, сколь утопическим оно ни представлялось, проявляется близость Годви­на к зарождающемуся течению революционного романтизма. В литературном творчестве Годвина эта близость проявляется еще ярче. При всей остроте социальной критики, пронизывающей наи­более известный роман Годвина «Вещи, как они есть, или Приклю­чения Калеба Уильямса» (1799), его герой трагически одинок, он — бунтарь, не имеющий связи с народом. Калеб Уильяме — вполне реальный человек, а не символическая фигура типа Орка. Но его горькая судьба, постоянно преследующий его злой рок, сближают этого героя с образами романтической поэзии.

Поворот буржуазии в сторону реакции во внутренней политике сопровождался решением правительства Питта принять непосред­ственное участие в войне реакционных монархий Европы против революционной Франции. В качестве повода для разрыва дипло­матических отношений Питт избрал казнь Людовика XVI по при­говору Конвента. Французский поверенный в делах был выслан из Лондона: тем самым английское правительство провоцировало войну. 1 февраля 1793 г. Конвент объявил войну Англии.

Для английской правящей олигархии, а также для новой бур­жуазии это была война за европейскую и мировую гегемонию, за господство на мировых рынках и колониальное первенство. Анг­лия опиралась на бесспорное превосходство своей промышлен­ности и на свою финансовую мощь. Именно экономические пре­имущества, а также островное положение дали возможность пра­вящим кругам Англии на всем протяжении войны воевать в ос­новном руками своих союзников, беря на себя лишь морские опе­рации и лишь изредка отправляя наземные войска на конти­нент.

Хотя в ходе войны и бывали короткие периоды, когда Англия оставалась в одиночестве против могущественного противника,

английской дипломатии при помощи субсидий, шантажа, интриг сравнительно быстро удавалось создавать новые антифранцуз­ские коалиции на смену распавшимся.

Положение рабочих и английской бедноты в период войны рез­ко ухудшилось. Колоссальные военные расходы самой Англии и, главное, субсидии, которые выплачивались союзникам, покрыва­лись за счет трудящихся слоев населения. Резко возросли косвен­ные налоги, что привело к невиданной ранее дороговизне.

Английские демократы с самого начала были решительными противниками «войны, направленной против свободы Европы». В декабре 1792 г. в Эдинбурге собрался съезд демократических организаций Шотландии, который назвал себя Конвентом. В ап­реле 1793 г. Конвент собрался вторично, и с тех пор заседания его стали ежемесячными; его поддержали и корреспондентские обще­ства Англии, а после приезда делегации от Лондонского общества в ноябре было принято наименование «Британский конвент народ­ных делегатов, собравшихся для обеспечения всеобщего избира­тельного права и ежегодного переизбрания парламента». Это был шаг на пути к образованию подлинно демократической партии, противостоящей обеим олигархическим партиям.

Деятельность корреспондентских обществ вызвала панику в господствующих классах. Правительство, продолжая начатую в 1792 г. политику репрессий, в мае 1793 г. распорядилось аресто­вать Гарди, Телуолла и других вождей общества.

Питт провел через парламент закон о временной приостановке действия Habeas Corpus Act. По существу, это означало введение в стране чрезвычайного положения, и, хотя эта мера рассматрива­лась как сугубо временная, парламент, ежегодно продлевал ее дей­ствие вплоть до 1801 г. В течение почти восьми лет Англия жила в атмосфере полного бесправия и полицейского произвола.

Классовая борьба в стране в целОхМ обострялась. Военные рас­ходы и неурожай привели в 1795 г. к голоду в некоторых районах страны. Новая волна продовольственных волнений и стачек, зна­чительно более сильных, чем в 1792 г., прокатилась почти по всем городам и графствам. В борьбе с дороговизной массы не ограничи­вались теперь разгромом складов и лавок, а требовали, по фран­цузскому примеру, введения максимальных цен на продоволь­ствие.

В столице волнения приобрели особенно угрожающий для вла­стей характер. В течение 1795 г. в Лондоне бастовали водопровод­чики, грузчики угля и другие категории рабочих. Продовольствен­ные волнения переплетались со стачками, бунтами против насиль­ственной вербовки в армию и открытыми политическими выступле­ниями против короля и правительства. В июле 1795 г. возмущение вербовщиками дало толчок к политическим демонстрациям. Ко­роль Георг возвращался из парламента под крики «Хлеба! Долой войну!». Через несколько дней демонстранты выбили стекла в до­ме премьер-министра, причем на этот раз раздавались весьма не-

двусмысленные возгласы «К черту короля! К черту Питта!». На-, конец, в октябре 1795 г. толпа окружила карету короля и забро-. сала ее камнями; возгласы «Долой войну и короля!», «Требуем хлеба!», «Долой тирана!» свидетельствовали о том, что экономиче­ские требования переплетались в сознании масс с чисто полити­ческими лозунгами свержения монархии и прекращения войны с Французской республикой.

Между тем реакция продолжала усиливаться. После октябрь­ских волнений 1795 г. в Лондоне Питт провел через парламент «Два акта», как их тогда именовали, — новые реакционные зако­ны, направленные против народных выступлений и демократиче­ских организаций. Акт «Об охране личной безопасности короля и правительства против изменнических и мятежных действий и покушений» объявлял государственным преступником лицо, уст­но или печатно требующее от короля изменений в политике либо в составе кабинета. Второй акт — «О более действенных мерах для предупреждения мятежных митингов и собраний» — устанав­ливал, что для созыва митинга требуется разрешение трех мировых судей. Оратор, произносивший «опасные» речи, мог быть тут же арестован. Эти законы встретили поддержку различных органи­заций буржуазии, в том числе Лондонского городского совета.

Идеи просвещения, которые господствовали в буржуазных кру­гах на всем протяжении XVIII в., получив историческую провер­ку в битвах французской революции и в ходе революционного подъема в Англии, утратили свою привлекательность для буржуа­зии. Политическая и общественная борьба пугала призраком рево­люции, и буржуа спешил спрятаться от нее, уйдя в сферу религи­озных, мистических, иррациональных верований и чувств. Слож­ность и противоречивость социальных и политических тенденций эпохи, в которых трудно было разобраться современнику, подрыва­ла веру в просветительский Разум, создавала представление, буд­то человек лишь игрушка в руках высших неземных сил. Этим настроениям части буржуазии, а также феодально-олигархических кругов соответствовала сформировавшаяся в эти годы идеология и художественная практика реакционного романтизма.

Вместе с господствующими классами Англии в середине 90-х годов в сторону реакции повернули и поэты-лэйкисты. Кольридж, Вордсворт, Саути теперь уже не воспевают революцию; наоборот, они раздраженно отвергают идеи Просвещения, культ Разума, осу­ждают вооруженную борьбу против угнетения.

Ненавидя капиталистическую действительность, отвергая эко­номический и общественный прогресс, реакционные романтики звали человечество назад, к идеализируемому ими феодальному прошлому. Вордсворт воспевает «естественное» (в его трактов­ке — добуржуазное) существование; простодушный, живущий вне интеллектуальных интересов и политических страстей и, главное, покорный судьбе крестьянин — излюбленный герой его баллад. При этом существование мирных поселян насыщено не здоровой

радостью жизни, общения с природой, теплом семейных отноше­ний (как это было типично для сентименталистов), а мрачными и трагическими событиями — необъяснимыми смертями, внезапны­ми нервными припадками, распадом семей. Все это происходит на фоне таинственных ночных пейзажей; мистически светит луна; кричит сова, вселяя ужас в сердце ночного путника. И люди все время ощущают вмешательство высших сил, которые таятся ед­ва ли не за каждым событием повседневной жизни.

Если Вордсворт вносит иррациональное, мистическое начало в обыденную жизнь, то Кольридж избирает фантастические и экзо­тические сюжеты, вводит в свои поэмы и баллады «сверхъестест­венные» образы. Над его героями довлеет рок, и призраки рядом с людьми бродят по страницам его произведений. Таково было своеобразное разделение труда между друзьями, и они прямо зая­вили об этом, поясняя впоследствии замысел своего совместного сборника «Лирические баллады». Эта книга, вышедшая в 1798 г., была первым манифестом реакционного романтизма на англий­ской почве, окончательно оформившим это направление в литера­туре и искусстве Англии. В мрачном «романтическом» пейзаже, в столкновении героев с непреодолимой силой рока можно угадать опосредствованное выражение смятения, охватившего господствую­щие классы. Но разрешение противоречий эпохи реакционные ро­мантики видели в религиозном смирении, в отказе от активного отношения к жизни, в асоциальном погружении человека в «глу­бины» мистики и потустороннего мира, в «тайны бытия».

Реакционному мировоззрению лэйкистов соответствовал и их подход к задачам искусства, к месту поэзии в жизни общества. Для них талант поэта — выражение «божественного начала»; функция поэта заключается в том, чтобы поддерживать связь меж­ду человеком и «творцом». Сознательный, теоретически обоснован­ный разрыв между искусством и жизнью, отказ от участия в об­щественной борьбе, уход в сферу «возвышенного», таинственного, иррационального — такова была эстетическая программа реакци­онных романтиков.

Наибольшей остроты классовая борьба достигла в 1897— 1898 гг. Продовольственные волнения, стачки, солдатские бунты вспыхивали то в одном, то в другом графстве, захватывая и такие крупные города, как Гулль, Норич, Манчестер, Дерби. Поражения на фронтах еще более подрывали престиж правительства. Два со­бытия особенно обострили обстановку — восстание в военном фло­те и назревавшая вооруженная борьба ирландского народа.

Восстание военных моряков началось 15 апреля 1797 г. на ко-каблях эскадры, базировавшейся в Портсмуте. Этот портовый го­род уже с 1795 г. стал ареной народных волнений и особенно ста­чек рабочих верфей, т. е. того отряда рабочего класса, который Наиболее тесно был связан с моряками. В городе существовало Местное корреспондентское общество, состоящее преимущественно 51з рабочих. 21 апреля восстала также эскадра в Плимуте. Вопреки

приказу командования она в середине мая вышла в море и присое­динилась к восставшим морякам Портсмута. Вскоре (12 мая) флаг восстания был поднят на кораблях, стоявших в гаванях Ширнесс и Нор. В конце мая восстала Североморская эскадра в Ярмуте; к началу июня корабли этой эскадры пришли в Нор и соединились с повстанцами этой гавани.

Между кораблями каждой эскадры была установлена тесная связь, команды избрали делегатов, и делегатские собрания в пери­од восстания стали фактическими хозяевами положения на флоте. Офицеры были взяты под стражу или отосланы на берег. На ко­раблях взвились красные флаги: в английском флоте это означало сигнал к бою, но в момент восстания красный флаг воспринимал­ся и как символ революции. Накануне и в ходе восстания выдви­нулись активные руководители, которые пользовались доверием матросов. Среди них наиболее известен бывший школьный учитель Ричард Паркер, избранный председателем собрания делегатов мо­ряков Ширнесса и Нора. Паркер проявил себя как талантливый организатор масс и искусный тактик.

Опираясь на оставшиеся верными правительству части морской пехоты и армию, используя внутреннюю борьбу в лагере восстав­ших и примиренческое настроение среди части матросов, Питт сумел подавить восстание; Паркер и другие его руководители были казнены. Главная причина поражения восстания заключалась в от­сутствии организационной связи между матросами и другими от­рядами освободительного движения.

С начала 90-х годов массовое освободительное движение ир­ландского народа вступило в новую, более высокую фазу и стало существенной составной частью общего подъема демократических сил на БритансЕШх островах.

Однако разобщенность по религиозному признаку оставалась главным препятствием на пути к освобождению Ирландии от анг­лийского гнета. Именно поэтому наиболее сознательные из ир­ландских революционеров видели свою задачу прежде всего в объ­единении всей нации для совместной борьбы. Свою политическую организацию они так и назвали — «Объединенные ирландцы», под­разумевая под этим единство католиков и протестантов. Органи­затором и руководителем объединенных ирландцев был выдаю­щийся революционер Уолф Тон (1763—1798). Выходец из средне-буржуазной семьи, начинающий дублинский адвокат, Уолф Тон активно включился в политическую борьбу в годы французской революции. Вынашивая планы отделения от Англии и провозгла­шения Ирландской республики, Тон надеялся на прямую военную помощь со стороны Франции. В 1791 г. организации «Объединен­ных ирландцев» существовали уже во всех городах. Это была пер­вая массовая политическая партия не только в Ирландии, но и во­обще на Британских островах. Члены этой организации находи­лись под влиянием передовых демократических идей века, изучали французских просветителей, читали Пэна и Годвина.

Правительство Питта, имевшее через многочисленных шпионов подробную информацию о деятельности «Объединенных ирланд­цев» и вообще о положении в Ирландии, недолго колебалось меж­ду тактикой уступок и методом кровавого разгрома нарастающих революционных сил. В 1794 г. общество «Объединенных ирланд­цев» было запрещено, организации его разгромлены, лидеры аре­стованы либо, подобно Тону, изгнаны из страны. Немало умерен­ных участников движения теперь отшатнулись от него, но обще­ство в целом сохранилось и превратилось в нелегальное. В низовых ячейках все большую роль начали играть рабочие, ре­месленники, революционно настроенные интеллигенты.

Теперь уже «Объединенные ирландцы» стали готовиться к во­оруженному восстанию. В одних только воепных отрядах состоя­ло около 300 тыс. человек. Для руководства восстанием была соз­дана директория из трех человек. Главным военным руководите­лем стал друг Уолфа Тона пламенный и самоотверженный революционер Эдуард Фицджеральд.

«Объединенные ирландцы» поддерживали тесные связи с анг­лийскими демократическими обществами, которые весьма сочув­ственно относились к освободительной борьбе ирландского наро­да. Однако отрицательное отношение руководителей корреспон­дентских обществ к насильственным мерам вскоре показало ирландским революционерам, что они не могут рассчитывать на непосредственную поддержку восстания из Англии,