Освобождение Праги. Трагедия 1-й дивизии РОА

Находясь летом 1945 года в лагере Кемптен, генерал Науменко собрал свидетельства об освобождении Праги 1-й дивизией РОА под командованием генерала Буняченко, событиях, предшествующих пражским, интернировании дивизии американцами с последующей выдачей советам, а также свидетельства очевидцев о майском восстании в чешской столице и вступлении туда Красной Армии.

Некоторые разночтения в датах и количественном составе воинских частей оставлены так, как они были записаны со слов рассказчиков.

Офицер разведки 1-й дивизии лейтенант Александр Иванович Конаш разделил до конца судьбу своей дивизии. Вот, что он рассказал о ее трагедии.

<…> 8 марта дивизия выступила из Мезингена на Штетин. Немцы предлагали перевезти ее по железной дороге, но, ввиду того, что для этого надо было до 40 поездов, а перевозка должна совершиться по единственной железнодорожной линии, это заняло бы очень большое время. Начальник дивизии генерал Буняченко, опасаясь, что при таком положении его части будут разбросаны по немецким частям, отказался от перевозки и повел дивизию пешком.

Затем, частично, после прохода Нюренберга, была совершена железнодорожная перевозка.

24—25 марта дивизия была сосредоточена восточнее Берлина у большой излучины Одера, где у советов был сильный тет де пон, о который разбилось несколько попыток немцев взять его. Последняя была накануне подхода дивизии РОА.

Перед этим предмостным укреплением была затоплена путем уничтожения дамбы большая площадь земли и только фланги оставались доступными для наступления.

Немецкое командование предложило Буняченко атаковать это укрепление, сказав, что его атака будет поддержана огнем тяжелого артиллерийского полка немцев и всей наличной авиацией. Наступление было назначено на 9 апреля.

Власов, прибывший 6 апреля в расположение этой дивизии, числа 7 или 8 уехал в сопровождении германского авиационного генерала Ашенбренера.

В условленный час 1-я дивизия пошла в наступление, но поддержки тяжелой артиллерии германского полка она не получила, а в момент начала атаки было получено сообщение из германского штаба, что, вследствие облачной погоды, авиация принять участие в наступлении не может.

Тем не менее, части 1-й дивизии перешли в наступление и на своем правом фланге (на южном участке) сбили, кажется, румынские части и продвинулись километра на три. Здесь они закрепились, и начальник дивизии просил германское командование подвезти артиллерийские снаряды. Но ему было в этом отказано и мотивом отказа являлось то, что завтрашняя дневная порция снарядов была выдана.

Тогда Буняченко сказал, что дальнейшее наступление прекращает и предлагает немцам к известному часу прислать смену для занятия захваченного сегодня рубежа.

Немцы смену прислали, и 1-я дивизия отошла в прежнее место своего расположения в районе большой излучины.

Числа 13–14 апреля было получено приказание германского командования 1-й дивизии передвинуться к Губену, что юго-восточнее Котбуса, и занять на Одере передовую линию на участке примерно 30 километров, сменив там германские части.

Познакомившись с обстановкой, начальник дивизии узнал, что этот участок очень уязвим, что Одер здесь во многих местах проходим, что красные уже навели там мосты даже для танков.

Учитывая то обстоятельство, что германское командование не поддержало его наступление на предмостное укрепление, отказ в артиллерийских снарядах и то, что за время стояния в районе излучины Одера в расположение дивизии прибывали отдельные роты и даже батальон русских солдат, бывших ранее при германских частях, которых они обезоружили и направляли в лагеря военнопленных, начальник 1-й дивизии заключил, что германское командование намеревается ликвидировать русские части. А потому он принял решение не идти в район Губена, а направиться на юг, в район Праги, куда по его данным подходила 2-я дивизия и куда двигались казаки фон Паннвица. Тогда составилась бы большая группа, которая могла предпринять крупные операции.

Сообщив, что он выполняет приказание, начальник дивизии выступил в указанном ему направлении, но в ночь с 17 на 18 апреля свернул на Дрезден.

Германское командование в течение всего следующего дня не знало, где находится дивизия, и лишь через день его самолеты обнаружили направление ее движения и дальше следили за ней.

В последующие дни спускалось несколько офицеров, присланных германским командованием для выяснения, что предполагает предпринять Буняченко. Он отвечал, что идет на соединение со 2-й дивизией и казаками, после чего готов принять участие в боевых действиях.

Перед городом Баденбахом, на мосту через реку Эльбу, немцы пытались остановить дивизию, выставив по ту сторону танки и артиллерию, но Буняченко приказал своим танкам ночью, под лучами прожекторов, перейти мост, что и было сделано. Немцы расступились, и дивизия прошла.

В районе южнее Дрездена было тяжелое положение, когда примерно на расстоянии 30 километров друг от друга двигались с запада американцы, а с северо-востока красные. Ночным переходом дивизия Буняченко вышла из этого мешка.

После пяти дней отдыха, в конце апреля, 1-я дивизия получила новое приказание германского командования — двигаться на Брюн на соединение со 2-й дивизией РОА. Но уже тогда германскому командованию было известно, что Брюн занят красными войсками, а 2-я дивизия не существует.

Осведомившись через свою разведку об этом, Буняченко повел свою дивизию в направлении на Прагу и в первых числах мая был в 60 километрах от нее.

Сюда к нему приезжали неоднократно представители чешского национального комитета с просьбой поддержать готовящееся восстание. Буняченко ответил, что помогать не будет, но не будет помогать и немцам в их борьбе с повстанцами. Если же немцы будут бесчинствовать, то он выступит против них.

Затем он двинулся дальше, мимо Праги, и остановился в районе местечка Литен (южнее Праги).

5 мая началось восстание в Праге, но через два дня немцы его стали подавлять, жестоко расправляясь с городом и населением.

К этому времени Власов опять прибыл к дивизии Буняченко. Немцы уже не выдавали довольствия и снабжения ее частям. Из Праги неслись вопли отчаяния и просьбы к Власову о помощи.

7 мая последовал приказ начальника 1-й дивизии РОА, в котором он говорил о предательстве германского командования в отношении русских частей и о том, что с 17 часов он вступает в боевые действия против германских частей, подавляющих восстание в Праге.

Через сутки был отдан приказ о выступлении на Прагу. Она была окружена с востока, юга и запада. Воодушевление солдат РОА велико. Быстро наступая, они очищают почти всю Прагу. Взято и передано чехам до 12 тысяч пленных солдат СС.

Население Праги с энтузиазмом приветствует солдат РОА и Власова. Повсеместно его портреты, на улицах столы с едой и питьем, солдат и офицеров засыпают цветами, мужчины и женщины помогают застревавшим в воронках и среди разрушений орудиям и повозкам.

Но вот получены сведения о приближении к Праге красных войск и Буняченко отдает приказ об отходе своей дивизии на Литен.

Власов, присутствующий при этих действиях 1-й дивизии, которыми руководил ее начальник, с отходом дивизии выехал в Пильзен к американскому командованию для переговоров об интернировании дивизии.

По распоряжению американского командования она переходит в город Бероун, где и сложила оружие. 13 мая должно было определить, кто из чинов дивизии куда хочет идти. Должны были быть с одной стороны советский флаг, к коему собираются желающие перейти к красным, с другой — Андреевский, обозначающий место сбора не желающих возвращаться под власть советов.

Настроение определенно против сдачи. Но вот прошло назначенное для этого время, все ждут с волнением и вдруг, совершенно неожиданно, в 10 часов утра получено распоряжение начальника дивизии, тем, кто не желает сдаваться, разбиться на маленькие группы по три человека и с ручным оружием расходиться по лесам.

Началась паника, разбиваясь на группы, солдаты и офицеры направились на юг, но верстах в шести от места, откуда они ушли, их встретили американские танки и было приказано всем повернуть обратно.

Такое распоряжение было вызвано требованием красного командования, которое, опираясь на ранее составленные условия, потребовало выдачи всех чинов, которые находились в советской зоне. После этого началась еще большая паника. Только небольшому числу людей удалось пройти через американское танковое оцепление.

А в это время среди толп солдат дивизии появились легковые автомобили красных, и с них красные офицеры начали успокаивать власовских солдат, говоря, чтобы они не верили немцам, что им советская власть все простила, что нет смысла им идти на неизвестность, когда дома их ждут Родина и их семьи.

«Братцы! Куда вы уходите? Ведь дома ждут вас ваши дети и жены, спокойная жизнь и заслуженный отдых» — ласково говорили они и это повлияло на некоторых. Они стали стягиваться к назначенному пункту, за ними потянулись остальные, и в результате больше 95 процентов офицеров и солдат решили остаться. И лишь несколько сот человек, одиночным порядком и небольшими группами, смогли проникнуть за американское оцепление.

Сам Конаш решил уйти, но предварительно побывать у красных, чтобы увидеть самому, что там происходит. Со своей подводой и одним солдатом, сняв офицерские знаки, он в числе последних подошел к сборному пункту. Там не было никакой стражи или охраны. Конаш говорил, что сердце его разрывалось от тоски, когда он видел горы оружия и танки, отобранные американцами от частей дивизии.

Здесь он имел характерный разговор с одним советским фельдфебелем (старшиной).

Он, со своей повозкой и солдатом, сидел в стороне от остальных. На повозке было несколько банок бензина. В это время у проезжающего мотоциклиста-фельдфебеля что-то случилось с мотоциклом, он остановился и очень вежливо, именуя его старшим лейтенантом, хотя знаков чина на нем не было, спросил, не может ли тот дать ему немного бензина. Конаш его снабдил таковым и предложил папиросы. Тот стеснялся брать, говоря, что не хочет его обижать.

Затем они сели и разговорились. Конаш сказал ему, что они встретились случайно, через несколько минут разойдутся и едва ли когда увидятся. Поэтому он обращается к нему и просит его по-человечески, отбросив то, что они враги, сказать, что, по его мнению, ожидает сдавшихся.

После некоторого раздумья фельдфебель сказал, что, конечно, нельзя и думать, что советская власть простит власовцам. Что, несомненно, все видные деятели и командный состав будут уничтожены, а остальные до конца дней своих будут пропадать в ссылках и концлагерях.

На этом они распрощались. Конаш поблагодарил его и решил немедля уходить. Ночью, бросив свои вещи, он ползком прошел между американскими танками и ушел дальше на юг, перешел границу Чехии и Судет, затем судетско-баварскую и вышел через Ландсгут на Мюнхен, откуда направился в Мюнзинген к семье. Семья его ушла с частями 2-й дивизии, и в поисках ее он пришел в Кемптен.

1-я дивизия закончила свое существование в деревне Бекендорф. Сдалось не менее 25 тысяч человек.

Лейтенант Конаш рассказывает о довольно любопытном факте, который передает со слов присутствовавшего при этом капитана Гжицкого (1-я дивизия РОА).

<…> 13 мая, после того как была обезоружена 1-я дивизия, но еще не передана большевикам, в деревню Бжезницы (Бекендорф), где помещался начальник дивизии генерал Буняченко со штабом, приехал командир 4-й красной танковой армии генерал-лейтенант Исаев и просил доложить о нем. Когда его принял Буняченко, он ему представился, а потом сказал: «Ну, что там, давайте по-русски обнимемся», и они расцеловались.

Потом Исаев поблагодарил Буняченко за освобождение Праги от СС и сказал, что просит от имени ВЦИКа, чтобы он сберег свою дивизию, что она реабилитирована, но для закрепления этого ее предполагается послать на Балканы, в Хорватию, для ликвидации частей СС (там находилась и дивизия Паннвица).

Что было дальше, Гжицкий не знает, так как Буняченко, стоявший во время разговора с Исаевым опершись левой рукой на стол, у себя за спиной показал правой рукой, что все присутствовавшие (их было четыре человека) могут выйти, что ими и было сделано.

О чем говорили дальше, не известно, но в тот же день Буняченко отдал приказ о том, что, кто не хочет попасть в руки большевиков, должен распылиться на маленькие группы и уходить в леса.

Как известно, этого не допустили американцы, выставив танковое оцепление и не пропуская власовцев на юг, но, все же, тысяч до шести их ушло. Ушел и Буняченко.

… Конаш подтверждает совершенно определенно, что [дивизией] Буняченко от СС была освобождена вся Прага, за исключением Старого Места и Града.

Майор РОА Александр Михайлович Перфильев, забайкальский казак, приехал в Кемптен из лагеря Неккаргартаг, близ Хайльброна. В поисках своего сына он пробирался в расположение уцелевших казаков бывшего Казачьего Стана в Северной Италии.

<…> В Прагу он попал 25 апреля. 2 мая немецкое командование, ввиду ожидаемых событий в городе, предложило всем военнослужащим перейти из гостиниц в казармы. Перфильев перешел из гостиницы на частную квартиру.

4 мая. В Праге усиленная охрана немцев около военных объектов. На площадях дежурят танки.

5 мая. Начались чешские национальные манифестации в связи с предложением союзников немцам капитулировать. Тех русских, которые этому сочувствовали, чехи приветствовали очень сердечно. В городе замечалось усиление деятельности коммунистов. Впервые распространился слух, что власовские части в предместьи Праги и готовы помочь повстанцам. Немцы готовы к восстанию и гестапо спокойно выжидало.

Перед обедом в центре города началась стрельба, появились танки. Вооруженные чешские партизаны, как националисты, так и коммунисты, стали нападать на здания, занятые немецкими войсками.

Перфильев с трудом добрался из комендатуры на свою квартиру на окраине Винограды. Там снял форму и уничтожил военные документы. Из квартиры нельзя было выйти, — всех арестовывали.

6 мая в 10 часов утра явились вооруженные люди и арестовали всех бывших на квартире — Перфильева и четырех латышских офицеров, совершенно безосновательно предъявив им обвинение в принадлежности к войскам СС. Отвели в помещение криминальной полиции, где содержали, как арестованных, до утра.

7 мая большую группу арестованных перевели в пустое помещение кинематографа около Вацлавского наместья, причем по пути всю группу четыре раза ставили в две шеренги к стенке лицом с поднятыми руками и якобы собирались расстреливать. В кинематографе издевались над женщинами и стариками, их избирали. Производившие допрос были пьяными и продолжали пить водку и во время допроса.

Перфильеву удалось выбраться из этого помещения только после того, как он заявил о своей принадлежности к РОА, и когда это было подтверждено одним из офицеров штаба РОА, вызванного в помещение кинематографа. Его и одного латыша вывезли на окраину города, где были расположены части 1-го полка 1-й дивизии [РОА]. Затем удалось вызволить и остальных трех латышей.

В ту же ночь 1 — й и 2-й полки 1 — й дивизии РОА перешли на другую окраину города и приняли участие в боях против частей СС, уходивших из Праги. В ночь на 8 мая, ввиду подхода красных частей, 1-й бригаде было приказано идти в направлении на Пильзен.

8 мая. Движение на Пильзен, причем части СС, находившиеся с флангов дороги на холмах, обстреливали власовцев из пулеметов и артиллерии. Им приходилось время от времени отстреливаться из орудий и пулеметов. Так шли целый день до города Бероуна. Там стали биваком и переночевали.

10 мая пришел приказ штаба дивизии сдать оружие американцам. Его сдали, оставив только на 10 человек винтовку и офицерам револьверы. Сдача оружия произошла за Бероуном.

11 мая пошли дальше обезоруженные и заночевали в нейтральной зоне в лесу. Было известно, что следом идет и стремится [их] окружить Красная Армия. В частях начались волнения. Многие стали уходить одиночками.

12 мая на рассвете части двинулись дальше в направлении расположения американских войск. Когда после полудня была достигнута американская зона, выяснилось, что американское командование не пропускает власовцев на свою территорию.

Перфильев свернул в сторону, проник через американскую зону и добился у чешских властей пропуск на Пильзен.

Русский инженер из Праги, который просил даже в дневнике не называть его фамилию, 12 июля 1945 года привел генералу Науменко выдержки из записок своей жены-чешки, оставшейся в Праге. Он сказал, что его жена, как и большинство чехов, отождествляла понятие русский и большевик, считала рассказы эмигрантов об ужасах, творимых последними, вымыслом.

<…> 4 мая. В городе [Праге] большие приготовления к встрече освободителей (американцев и англичан).

5 мая. (Супруга инженера выехала из Праги в загородный домик.) Из радио узнала о восстании чехов в Праге. Общее мнение, что Прага «загорелась» своевременно, так как союзники — англичане и американцы недалеко. Радио из Праги настойчиво взывает о помощи. Оно сообщает о зверствах СС-цев, употребляющих огнеметы и производящих массовые расстрелы жителей Праги.

Власовцы обезоружили 10 тысяч солдат СС. Эта весть страшно поразила нас. Мы считали, что Власов с немцами. (Здесь в дате ошибка. По всем данным, власовцы не могли быть в Праге раньше 7 мая.)

6 мая. Дачники приготовляются к встрече освободителей (американцев и англичан). Слышна канонада из Праги и с Сазавского полуострова (Сазавский полуостров — это местность, образуемая реками Сазава и Млдава, шириной от 5 до 50 километров и длиной 50–60. Его еще шесть лет назад заняли СС-цы, устроили там аэродром, полигон и прочее. Местные жители частично выселены, зона эта запретная).

На нем опустились советские парашютисты и на него проникли партизаны.

7 мая. Канонада прекратилась. Слышны отдельные выстрелы. Прага просит помощи союзников. Немецкое радио требует сдачи оружия. Стало известно, что русские войска в Ольмюце, а американцы под Прагой. Все удивляются, почему они не входят в город.

8 мая. В Праге жестокие, кровавые бои…

9 мая. Советские войска в Праге. Над замком красный флаг. Встречаются русские и чешские генералы. По радио бесконечные грустные русские мелодии, которые звучат в ушах, как погребальное пение, вызывающее слезы радости.

10 мая. Все поражены, как неожиданно не стало немецкой армии.

11 мая. Утром с полуострова появился первый танк. За ним другие. Дачники скопляются на берегу реки, желая говорить с «братом-славянином». Но те просят водки и женщин — это главное, о чем говорят они. Крестьяне в изобилии раздают продукты, шлют их и в Прагу.

Из Праги приезжают первые чешские повстанцы, но большой радости населению они не доставляют, ни своим видом, ни своими речами. Они произносят пламенные слова, настроены большевистски и коммунистически. Эти речи заставляют население притихнуть и призадуматься. Они с тревогой задают вопрос, все ли в Праге так настроены.

12 мая. Возвращение в Прагу. По дороге встречается масса красноармейцев. В Праге большое веселье. Масса танков. Пыль, пыль и пыль…

13 мая. Ратхаус (здание ратуши) и много старинных домов в развалинах. Кажется, что радость пражан сдержана. «Братья-славяне» совершенно иные, чем представляли пражане. Их вид, привычки, обычаи так незнакомы для нас, что многие пражане повесили нос на квинту.

Незваные посещения в домах каждую минуту. Множатся жалобы, что многие вещи уносятся ими «на память». Карманные часы, драгоценности в большом числе незаметно остаются в карманах посетителей.

Осторожные пражане перестают уже предлагать спиртные напитки и запирают свои дома на семь замков. Счастье для Праги, что германцы почти все выпили, а то «братья-славяне» могли бы допиться до того, что с ними невозможно было бы справиться.

А ведь говорят, что пришли элитные, гвардейские части, а что же будет, когда придут остальные — это у нас только на горизонте.

14 мая. Начинаем разбирать баррикады. Страшно смотреть на залитые кровью камни. Но вскоре нас на работах заменяют пленные и арестованные немцы… Много веселых сцен и издевательств. Если бы обстановка переменилась в пользу немцев, то чехи были бы сметены ими с лица земли.

Нами пережита перспектива немецкая, она характеризуется террором, но русская более брутальна.

17 мая. Вид пражан был бы больше самоудовлетворен, если бы они не видели «братьев-славян». Они были бы рады их не видеть. Все наши «салонные» коммунисты до мозга костей вылечены, отрезвели, но и мелкий народ тоже разочарован и в будущее смотрит с недоверием.

24 мая. После долгого поста решаемся идти на концерт, данный украинской труппой. Хорошие силы. Характер концерта пропагандный. Люди примитивны, совершенно не похожи на старых царских артистов. Слова вежливости отсутствуют…

26 мая. (В провинции). Наш домик стоял много лет, и никто в нем ничего не тронул. За двадцать прошедших дней, стоящие здесь войска наших «братьев» разграбили его дотла. Картина грустная. Жизнь идет под девизом, «что твое, то мое…»

5 июня. Больно смотреть на опустошения, производимые русскими солдатами. Крестьяне, прежде их встречавшие, теперь отворачиваются и прячутся. Но, слава Богу, количество советских войск уменьшается. Все спрашивают Бога, когда же начнется хорошая жизнь.

«Архиепископ» Николай — посланник Папы Римского

7 февраля 1946 года в лагерь Мемминген прибыл о. Николай, «архиепископ» Папы Римского, посланный им «для защиты интересов гонимых русских» (под русскими подразумевались все выходцы из России). Чтобы выяснить цели, преследуемые «папской защитой», возможности самого о. Николая в заступничестве перед американским командованием о людях, насильственно отправляемых в СССР, и получить от него известия о казаках, оставшихся в Италии, генерал Науменко встретился с «архиепископом».

<…> Мы встретились, как старые знакомые (он из донских казаков). Я подошел к нему под благословление, и мы трижды облобызались.

Разговор состоял, главным образом, из моих вопросов и ответов о. Николая. Он рассказал, что когда прибыл в Германию, то видел, что дело близится к краху, поэтому держался в стороне. Сказал, что теперь, когда за гонимых русских людей заступиться некому, решил это сделать.

Он поехал в Рим, там пробыл два месяца и получил от Папы Пия документ о назначении его митрополитом Германским с титулом архиепископа Ратьярского. На мой вопрос, что значит этот титул, он объяснил, что все епископы, подчиненные Папе, имеют титул по какой-либо части Святой земли. Получил его и он, но что это за часть Святой земли, он мне объяснить не мог.

Таким образом, он вошел в подчинение Римского Папы и получил от него задачу защищать интересы русских, как православных, так и католиков. Во исполнение этого поручения, о. Николай и был 31 января у командующего 3-й американской армией генерала Трускота. Тот принял его очень хорошо, сказал, что он всемерно сочувствует нам, но что у него имеются распоряжения своего правительства, которые он обязан выполнять. Разговор шел о случае в Дахау и о предотвращении таких возможностей в будущем. Генерал Трус-кот обещал, по-возможности, задержать дальнейшие действия по отправке людей в Совдепию, но рекомендовал предпринять надлежащие шаги для пересмотра американским правительством вопроса насильственной отправки людей в триэсерию.

Таким образом, о. Николай считает, что частично им задача выполнена. На вопрос, каков дан срок или обещание Трускота приостановить акции вывоза (у меня были сведения, что на шесть недель), «архиепископ» ответил, что срок им не указан.

Выслушав все это, я подвел итог, что о. Николаю дано право защиты интересов русских перед американскими, английскими и французскими властями и спросил, а какие за это им (Николаем) приняты на себя обязательства. Он на этот вопрос ответил нерешительно и неопределенно, сказав, что фактически никаких обязательств он на себя не взял, что у Папы несколько изменилось отношение к инаковерующим, что он просто хочет помочь православным, не требуя за это ничего.

Я спросил, каковы будут взаимоотношения с Папой тех православных людей, которые будут через него (Николая) искать защиты Папы. Он ответил, что от них ничего не требуется. Тут вмешался в разговор его секретарь (господин Ващенко Б. С, бывший кавалерийский офицер) и сказал, что он себя называет «римо-католиком православного обряда». Ответ этот ясно показал, каковы обязательства тех, кто войдет под защиту Папы.

Затем я спросил «архиепископа», что должен сделать всякий желающий иметь папскую защиту. Он ответил, что надо обратиться к нему (Николаю) с просьбой об этом и больше ничего. Так как я знал, что дана форма письменного обращения, то спросил, надо ли подавать письменное заявление и по какой форме. На это о. Николай несколько задержался с ответом, а его секретарь сказал, что имеется определенной формы прошение, которое и надо подписать. Тогда «архиепископ» взял свой портфель и вынул из него папку, из которой извлек формуляр прошения. Я его списал полностью. Он гласит:

«Прошение. Прилагаясь к исповеданию православной Вселенской веры, сыновне прошу принять меня в каноническое общение с Вами, Ваше Высокопреосвященство, и подведомственного Вашему Высокопреосвященству духовенства, а равно и под духовную опеку Святейшего Престола, Пия Папы Римского. Дата. Подпись».

Эта форма прошения также указывает на цели, преследуемые Папой. О том, был ли он принят Папой, я не счел удобным задавать ему вопрос.

Далее я спросил, что ему известно о казаках в Италии. Он ответил, что по его сведениям, есть какие-то казаки на севере Италии в районе Венеции, но сколько их, что это за казаки и откуда они взялись, он не знает. Его секретарь сказал, что есть казаки в «каблуке» Италии, то есть в юго-восточной оконечности Апенинского полуострова. На мой вопрос, как их надо исчислять, тысячами или сотнями, он ответил, что сотнями. Он же сказал, что по его сведениям, казаки и их семейства, собранные англичанами при их движении на север Италии и свезенные в лагерь под Римом, в совдепию не вывезены.

Прощаясь, я просил о. Николая при его поездке, предстоящей, по его словам, в ближайшее время в Италию, по возможности выяснить, есть ли там казаки, сколько и кто они такие. Он обещал это сделать.

Имея в виду возможность провокации в связи с моим посещением о. Николая, которое он и его окружение пожелают использовать в целях укрепления своего положения, я был в разговоре [с ним] очень осторожным и больше задавал вопросы, чем сам говорил. О наших дальнейших взаимоотношениях я ничего не сказал, лишь условившись держать с ним связь.

Тем не менее, на следующий же день при посещении Синода, я от протодьякона узнал, что вчера, то есть в день моего разговора с о. Николаем, Г., приглашая его служить с «архиепископом», рассказал, что я виделся с ним и, прощаясь, сказал ему, что я и все казаки мои с ним.

Это обстоятельство встревожило протодьякона, и он обратился ко мне по этому поводу. Я, конечно, все разъяснил ему.