IV. ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ И СОЗЕРЦАНИЕ — РИТУАЛЬНАЯ ЙОГА РИГВЕДЫ

Сколь бы интересны не были сами материальные свидетельства индо-сарасватской цивилизации, одного этого недостаточно для окончательного доказательства существования некой формы йоги в тот ранний период. Однако положение существенно меняется, если мы взглянем на артефакты совместно со свидетельствами в гимнах Ригведы. Открывающаяся при этом картина говорит о высокообрядовой культуре, содержащей многие протойогические представления и практики.

Известный индийский ученый Сурендранатх верно определил ведийскую религию как «жертвенный мистицизм» [174]. Ибо жертва (яджня) является средостением религиозных верований и практик индо-сарасватской цивилизации. Различают два вида жертвенного обряда: грихъя, или домашние жертвоприношения, и шраута или общественные жертвоприношения. Первый — личное церемониальное действие, в котором участвует один домохозяин и разводится лишь один огонь. Последний требовал участия многочисленных жрецов, трех огней при большом стечении безмолвных участников. Он растягивался на несколько дней, а порой на недели и месяцы. По особым случаям все селение ли племя собирались для участия з широкомасштабных жертвоприношениях наподобие знаменитого агни-штома (жертвоприношение огню; доел.: «восхваление огня») и ашва-медха (жертвоприношение коня), которые проводились достаточно редко и для обеспечения дальнейшего правления великого царя и процветания племени ли государства.

Каждый «дваждырожденный» (двиджа) домохозяин — чья семья принадлежала к сословию брахманов, воинов или земледельцев/торговцев — был обязан проводить жертвоприношение огню (хома) ежедневно на восходе и закате солнца. Эта относительно простая жертва приносилась мужем и женой в присутствии всего семейства живущих здесь учеников. Основное приношение состояло из молока, смешанного с водой, которое и возливалось на огонь. Сама церемония сопровождалась молитвами.

Внутренний смысл жертв всегда состоял в том, чтобы возродить всеобщий порядок (рита ) внутри тела жертвующего жреца, покровителя жертвы и зрителей. Внешне жертвоприношением стремились снискать милость конкретного божества. В своей основе божества были мужского пола — Индра, Агни, Сома, Рудра и Савитри, но немногие ведийские гимны были обращены и к богиням, особенно таким, как Вач (Речь), Уша, или Ушас (Заря), Сарасвати (одноименная река и ее космическая наперсница) и Притхиви (Земля).

Как уже отмечалось, ведийский народ, похоже, не имел храмов, и общественные жертвоприношения осуществлялись на улице. Его религиозность отличалась огромной непосредственностью и живостью, и в своих молитвах люди просили долгой, здоровой и удачной жизни в согласии с космическим порядком. Как видно из ведийских гимнов, однако, были и те, кого отличала мистическая склонность, жаждавшие единения со своим любимым богом или богиней, или даже слияния с конечным Сущим (cam), у которого нет имени и поэтому оно описывалось — поскольку не было ограничено какой бы то ни было конечной формой — как Несущее (асат), соответствуя позднейшему представлению о Пустоте (шунья).

Духовными героями ведийского народа были не жрецы, хотя и они высоко почитались, а мудрецы или провидцы (риши), которые «провидели» истину, которые воспринимали внутренним оком скрытую реальность за туманным пологом проявленного существования. Многие из них принадлежали к жреческому классу, но некоторые были выходцами из трех других общественных сословий. Это были просветленные мудрецы, чья мудрость излилась ритмической поэзией и на глубоко символическом языке: в поразительных гимнах Вед. Эти провидцы, кого также именовали поэтами (кави ), открыли обычному, непросветленному человеку сияющую Реальность, скрывающуюся за всяким духовным мраком. Они также показали путь, ведущий к этой извечной Реальности, которая единственна (эка) и нерожденна (аджа ), но носит много имен. Ведийские провидцы обретали свои священные видения посредством собственной напряженной внутренней работы — присущей им крайности аскезы и глубокой тяги к духовному просветлению. Они считали себя «детьми неба» (Ригведа 9.38.5) и свои помыслы устремляли к достижению «солнечного света», иначе конечного Света-Сущего (Ригведа 10.36.3).

Те, что были безгрешны или безвинны, могли надеяться на счастливое существование в потусторонней жизни. Грешники же, как считалось, будут низвергнуты в пучину ада, хотя ригведские гимны не слишком подробно останавливаются на такой несчастной доле. Как заметила британская исследовательница Жанин Миллер, ведийские провидцы предпочитали оптимистически смотреть на мир. Она также добавляет:

Прослеживаются два взгляда: жажда земной жизни и при этом нежелание смерти — даже если физическая жизнь и бессмертие в общем-то несовместимы. Достижение последнего в конечном счете является устремлением каждого смертного. Между тем обычный человек был доволен полноценной жизнью в сто лет — об этой милости найдется множество молитв, отсюда и формируется следующая установка: сначала наслаждение земной жизнью, затем небесная награда [175]. 1028 гимнов Ригведы, состоящие в сумме из 10 600 стихов, содержат многочисленные места, которые особо важны при изучении ведийской протойоги [176]. В частности, следующие гимны привлекают пристальное внимание специалистов по йоге:

1.164: (=Атхарваведа 9.9-10): этот гимн, состоящий из пятидесяти двух стихов, — собрание глубоких таинственных загадок. Шестой стих, например, вопрошает относительно природы Одного, которое нерождено и тем не менее оказывается причиной проявленной вселенной. Стихи 20–22 рассказывают о двух птицах, сидящих на одном дереве. Одна ест его сладкую ягоду, тогда как другая наблюдает, не вкушая. Дерево можно рассматривать как символ мира. Непросветленное существо пожирает древесный плод, побуждаемое эго(ис)тичными желаниями. Просветленное существо, иначе мудрец, воздерживается и просто бесстрастно наблюдает. Дерево можно также принять за символ древа познания, чей плод вкушает мудрец, но только тот, кто не прошел посвящения. Более строгое ведантское толкование таково: взирающая птица есть невовлеченное Я, что вне мира природы; другая является воплощенным существом, втянутым в обусловленное существование. В стихе 46 мы находим поразительное и часто цитируемое высказывание о том, что одно безымянное

Сущее по-разному называется мудрецами.

Автор, или «провидец», этого особого ригведского гимна известен под именем Диргхатамас («Долгий мрак»). Он, безусловно, был одним из глубочайших мыслителей, или прорицателей, того раннего периода. Индийский ученый Васудэва А. Агравала, подробно исследовав этот гимн, именуемый асья-вамия-сукта, замечает:

Диргхатамас является воплощением всякого представителя философии и науки, чей понимающий взор устремлен на видимый мир. Его зрение сосредоточено на невидимом источнике, Первопричине, которая была когда-то Тайной, Тайной остается и ныне. Диргхатамас первый из тех, кто вопрошает: «Где Учитель, знающий ответ? Где ученик, приходящий к Учителю за откровением?»… Он быстро выхватывает образы самого Космоса, указуя многие символы, что несут в себе его тайну. Провидец, кажется, уверен, что Божественная слава, пусть даже настоящая Тайна, присутствует в каждой явленной форме и доступна пониманию [177].

3.31: Это обращение к богу Индре, приводимое ниже, содержит многие ключевые элемент ы ведийской метафизики.

3.38: Этот гимн, приводимый ниже, позволяет нам увидеть священную задачу сотворения основывающихся на видении молитвенных гимнов, которая была составной частью ведийской йоги риши.

3.57: Этот гимн, приведенный ниже, возносится во славу «Коровы», которая дает обильную духовную пищу и богам, и людям.

4.58: Этот гимн повествует об эзотерической символике гхи (гхрита ) в жертвоприношении огню. Гхи, как сказано в пятом стихе, течет из сердца-океана. Его таинственное имя описывается как «язык богов», «пуп бессмертия». Сома величается (стих 2) «четырехрогим быком» с тремя ногами, двумя головами и семью руками. «Все мироздание», утверждает стих 11, «на тебя как на основу (дхаман) опирается/в океане-сердце, в силе жизни».

5.81: Этот гимн, приведенный ниже, вводит Солярную йогу[178], центральную в духовности ведийской цивилизации.

6.1: Ведийская духовность немыслима без бога Агни, являющегося тонкой субстанцией, скрывающейся за священным огнем, который возносит приношения к божественным мирам. Глубокая символика гимна связана с Агни и ритуалом огня.

6.9: Это прекрасное воззвание к богу Агни в образе Вайшванары, говорит о нем как о «свете бессмертном среди смертных», «более быстром, нежели мысль» и «заложенном в сердце».

8.48: Посвященный Соме, богу напитка бессмертия, этот гимн позволяет понять многое в ведийской духовности. Перевод помещен в следующий ниже раздел первоисточников.

10.61: Состоящий из двадцати семи стихов, этот относительно длиный гимн полон ведийского символизма, связанного с тайной солнца. Он был написан Набханедиштхой, чье имя означает «Самый близкий к пупу», где пуп является эзотерическим обозначением солнца, как видно из стиха 18. Согласно легенде, изложенной в Айтарея-брахмане (5.14), этот гимн и гимн 10.62 (также сочиненный Набханедиштхой) помог Ангирасам вознестись на небо. В стихе 19 великий провидец утверждает свою тождественность с солнцем, исступленно восклицая: «Вот я весь,/дваждырожденный, перворожденный [космического] закона».

10.72: Это другой космогонический гимн, обращенный к загадке происхождения вселенной. В третьем и четвертом стихах упоминается слово уттанапад, «чьи ноги простерты кверху», которым именуют богиню Адити («Бесконечность»), давшую начало миру. Это особое выражение приводит на ум позу уттана-чарана, упоминаемую в Смрити (3.198) Яджнявалкьи, произведении по этике и правоведению, которое обычно относят к первым векам н. э., но которое, безусловно, содержит материал значительно более раннего происхождения. Поза выполняется при поднятых ногах, как в случае стойки на плечах.

10.90: Изо всех космогонических гимнов, которые важны для изучения архаичной йоги в той мере, в какой они описывают не только развитие космоса, но также становление человеческой психики, пуруша-сукта, или «Гимн Человека», — один из наиболее удивительных. В начальном стихе говорится, что первочеловек (пуру ша ) со вссх сторон покрыв землю, возвышался над ней еще на десять пальцев. Это может означать, что Творец превосходит свое творение, что проявленный мир происходит из запредельной Реальности, но не ограничивает ее. Более детальная версия этого гимна находится в Атхарваведе (15.6).

10.121: Провидец этого гимна зрит вселенную, словно появляющуюся из Золотого Зародыша (хиранья-гарбха). Великое единственное Сущее, чье «отражение — бессмертие», объявляется господином творения, который поддержал землю и небо. Девять стихов гимна из десяти заканчиваются повтором «Какого бога мы почтили жертвенным возлиянием?»

10.129: Известный как насадия-сукта, или «Гимн Творения», этот космогонический гимн предвосхищает позднейшие метафизические построения школы мысли санкхья, которая была тесно связана с йогой. Перевод дается ниже.

10.136: Он известен как кеши-сукта, иначе «Гимн косматого», перевод которого также представлен ниже. Кешин — это особый тип неведийского аскета, в котором некоторые ученые видят предтечу позднейших йогинов. Согласно санскритским комментаторам каждый стих гимна был сочинен различными мудрецами: Джути, Ватаджути, Випраджути, Вришанакой, Карикратой, Эташей и Ришьяшрингой.

10.177: Этот короткий гимн, переведенный ниже, позволяет взглянуть на ведийскую духовную практику провидческой, экстатической интуиции (манаша).

По мере улучшения понимания загадочной поэзии риши мы все больше постигаем всю сложность их духовной культуры. Небольшая подборка ригведских гимнов в Первоисточнике 5 дает лишь начальное представление о ведийской духовности и ее протойоге. Дальнейшие сведения можно почерпнуть в некоторых книгах Шри Ауробиндо, а из недавних — в сочинениях Дэвида Фроли [179].

Миллер исследовала Ригведу с точки зрения духовной практики и пришла к выводу, что дисциплина медитации (дхьяна ) как основа йоги относится к ригведскому периоду. Она замечает:

Ведийские певцы были провидцами, которые зрели Веду и пели то, что зрели. У них видение и звук, прозрение и пение тесно переплетены, и эта связь двух функций восприятия образует основу ведийской молитвы [180].

Ведийский санскрит располагает двумя словами для обозначения молитвенного созерцания — брахман и дхи. Первое производится от глагольного корня брих, означающего «расти», или «расширяться», тогда как последнее означает напряженную мысль, вдохновенное умозрение, или созерцательное видение. Миллер так описывает брахманскую медитацию:

Она сама суть ведийского брахмана — ведийская магия: вопрошание и вызывание богов, активное участие посредством мыслительной энергии и духовного прозрения в божественном процессе, а не просто безучастное приятие внешних воздействий; добровольное взятие пробы глубин души и соответствующее словесное выражение этого; сами слова, в которые заклинание [молитвенное], мыслью схваченное, наконец изливается, являются лишь формой, в которую облекается вдохновение-видение-действие [181].

Согласно мнению Миллер, созерцательная практика в ведийские времена отражает три различные, но переплетающиеся стороны, которые она именует соответственно «мантрической медитацией», «визуальной медитацией» и «погружением в ум и сердце». Под «мантрической медитацией» она подразумевает мысленное углубление посредством источника звука, или священного слова (мантра). Визуальная медитация, опять же, заключена в понятии дхи (в последующем дхьяна), в котором видится конкретное божество. Наконец, погружение в ум и сердце является высшей ступенью созерцания, когда провидец па основе того, что Миллер именует «семенем-мыслью», разведывает великие психические и космические тайны, что приводило к созданию выдающихся космогонических гимнов наподобие «Гимна Творения» (Ригведа 10.129).

Медитация в случае успеха ведет к просветлению, открытию «безопасного Света» (Ригведа 6.47.8). Поэтому в одном из ригведских гимнов (5.40.6) и говорится, что мудрец Атри «нашел солнце, скрытое незаконным мраком» с помощью четвертого заклинания, которое можно приравнять к экстазу (самадхи). Миллер видит в этом «кульминацию ведийского поиска истины» [182]. Она допускает, что полный смысл этой четвертой ступени не раскрывается в самой Ригведе, и связывает ее с позднейшим ключевым учением веданты, особенно как оно представлено в Мандукья-упанишаде, где ведется речь об Абсолюте как Четвертом (турия).

Точные и проницательные изыскания Миллер позволили открыть совершенно неожиданные глубины духовной практики среди ведийского населения и своеобразный мир символов и представлений, свойственных людям, которых наряду с земными радостями также привлекали самонаблюдение и созерцание. Недавний труд Дэвида Фроли некоторым образом дополняет исследования Миллер и в той же мере помогает увидеть глубоко духовное содержание Вед [183].

Гимны выражают глубокую духовность ведийских ариев. Создание гимна требует узрения его в состоянии созерцания. Прорицатель был известен как риши , или провидец, благодаря своему священному видению. Совершая предписанные жертвоприношения, «скованный умом» (мано-юджа) провидец «устремляет» свое видение (дхи ) к Божественному. Фроли говорит о ведийских провидцах, что они «были воплощением любви к истине, свободного и открытого творчества, великой жажды жизни и сознания» [184]. Он самозабвенно продолжает:

Своей осанкой они походили на величественные горы: в движении уподоблялись великим стремнинам. Их сила восприятия проникала через все миры космического бытия. Их творческая сила проявлялась во многих мирах.

Вместе с тем они были смиренны и услужливы как корова, беспристрастно благими как солнце… Они были нашими духовными отцами, созидателями цивилизации, и покуда цивилизация отстаивала их внутренние духовные ценности, на земле царило истинное согласие [185].

Протойога риши содержит многие элементы, свойственные позднейшей йоге: концентрация, внимательность, аскетизм, управление дыханием в связи с твержением священных гимнов во время обрядов — мучительно точное твержение (предвосхищающее позднейшую мантра-йогу), ревностное взывание к богам (нашедшее полное выражение в средневековой бхакти-йоге), видения, представление о самопожертвовании (или отречении от эго), более продолжительное соприкосновение с Реальностью, нежели с эго(ис)тичной личностью и непрестанное обогащение обычной жизни подобным соприкосновением (предвестник позднейшей сахаджа-йоги).

Поскольку Веды создавались провидцами необычайной духовной силы, они нечто большее, чем просто поэзия и исторический документ. Это священные тексты, свидетели духовного потенциала человеческого рода, и поэтому мы должны воспринимать их соответствующим образом. Миллер, Фроли. а также Шри Ауробиндо, который сам был замечательным поэтом-провидцем современной Индии, последовательно защищают духовное толкование ведийских гимнов. Ауробиндо писал:

Веда обладает высокодуховной материей Упанишад, но лишена их языкового выражения; это вдохновленное знание, все еще недостаточно оснащенное отвлеченными и философскими понятиями. Мы видим язык поэтов и просветленных, для которых весь их опыт действителен, жив, осязаем, даже конкретен, и отличается от опыта мыслителей и систематизаторов, для которых реалии ума и души становятся отвлеченными понятиями… Здесь перед нами древняя психологическая наука и искусство духовной жизни, философским плодом чего и явились Упанишады [186].

Внушают трепет провидцы. Выказывайте почтение им! Что за видение у них и что за истина в их умах!

Атхарваведа 2.35.4

Ауробиндо по возможности дает символическое толкование Вед, и всякое непредвзятое чтение этих священных текстов подтвердит его правоту. Поэтому он настаивал, что посюстороннее звучание многих ведийских гимнов, которые просят у богов долголетия, здоровья и достатка, не следует воспринимать как просто материальные запросы. Напротив, мы должны понимать их в переносном смысле. Подход Ауробиндо к толкованию Вед оказывается более верным, нежели буквальное прочтение, предпочитаемое многими учеными, которые видят в Ведах едва ли не примитивную поэзию. Однако мы можем легко оценить духовную мудрость, возвышенный идеализм и общую метафизическую направленность ведийских риши, не отрицая при этом того, что они также вымаливали вещи этого мира. Не все в Ведах обязательно написано в зашифрованном виде, хотя, как представляется, в значительной степени это так и есть. В отношении последнего Субхаш Как показал, что гимны Ригведы построены в соответствии с астрономическим кодом, что показывает огромную значимость астрономии в ритуальной жизни ведийских ариев [187]. Этот код также определял строение пяти разновидностей алтарей для огня. Поэтому мы можем начать сознавать, что ведийское мировосприятие целиком основывалось на обширных микро- и макро-космических соответствиях.

О провидцах

И исступленных

Древние брахманы, подобно своим современным индуистским собратьям, представляли консервативное крыло ведийской религии. Риши же, напротив, олицетворяли творческую силу, что постоянно питала ведийскую обрядность живительной влагой их личных видений божеств и их познания конечного Сущего. Позднее, когда ослабело влияние провидческой культуры, риши занялись проверкой своих видений в словесных схватках друг с другом, и брахманская обрядность быстро закоснела под мощным прессом жреческого консерватизма [188]. Жертвоприношения стали важнее видений и высших духовных постижений. Смысл ведийских гимнов был утрачен до такой степени, что Каутса, древний приверженец обрядности, был вправе сказать, что «мантры бессмысленны». Под мантрами он подразумевал священные гимны, которые, по его мнению, содержали много бессвязных выражений. Таким отношением он предвосхитил позицию немалого числа современных ученых, которые не в состоянии воспринять духовный смысл, скрывающийся за словарными определениями слов ведийского санскрита.

Как бы то ни было, но на примере Упанишад мы видим, что мистический эзотеризм продолжал пробиваться то здесь, то там сквозь препоны жреческой ортодоксии. Даже во времена риши находились те, кто, подобно муни, был занят духовными поисками на окраинах ведийского общества. Муни были исступленными, которые оставались близки шаманскому наследию. В «Гимне Косматого» (Ригведа 10.136), приведенном ниже, муни, как сказано, оседлали ветер и готовы на благое деяние; и то и другое — обычные шаманские сюжеты. Во времена Упанишад традиция мудрости с ее уклоном к экстатическому самопреодолению и Самопознанию часто передавалась не через брахманов, а представителями воинского сословия — правителями наподобие Аджаташатру, Уд-далаки и сына последнего Шветакету. Не следует забывать к тому же, что Бхагавадгита, именуемая эзотерическим учением (упанишад) в заключение к ее восемнадцати главам, была передана Господом Кришной царевичу Арджуне, сыну царя Панду. Разумеется, были также и великие брахманы на заре упанишадской эпохи — первый среди которых великий мудрец Яджнявалкья, также учившие тайнам внутреннего жертвоприношения.

Первоисточники 5 РИГВЕДА(ИЗБРАННОЕ)

Язык Ригведы является мантрическим, поэтическим и зачастую иносказательным и эзотерическим. Без учета этого невозможно надеяться ухватить смысл ведийских гимнов. Переводы малой толики из 1028 гимнов Ригведы сделаны с учетом того обстоятельства, что певцы-провидцы были не просто «несмышлеными», но искусными сочинителями, которые к тому же глубоко владели искусством экстатического самопреодоления посредством ритуала, молитвы и звука.

Выбор на этих отдельных произведениях из наиболее старой части ведийского свода был остановлен ввиду их особой связи с ведийской протойогой. Они дают нам общее представление о ведийском подходе к сакральному. Они также показывают, что риши разработали сложную духовную метафизику, предвосхищающую учения Упанишад, Бхагавадгиты и других санскритских трудов, основополагающих для веданты и ведантской йоги.

Ведийские гимны изобилуют символикой и мифологией, которые были орудиями для выражения риши более глубоких духовных истин, хотя мы не нестолько хорошо знакомы с ведийским миросозерцанием, чтобы полностью «раскрыть» глубокую символику и иносказательный язык гимнов. Наконец, даже вооруженный научными пояснениями современный исследователь Вед должен опираться на собственную интуицию в попытках понять гимны.

3.31

К богу Индре, средоточию ведийской духовности, часто обращаются в Ригведе. Обычно толкуемый как громовержец, Индра предстает воистину многоликим богом, которого связывают с множеством явлений — от грома, молнии и доходя до неба, огня и солнца, а также и времен года. В этом гимне Индра проявляется как божественный посредник, который умерщвляет Вритру, демона тьмы, и освобождает плененных коров. Для ведийского народа слово го означало большой круг понятий помимо «коровы», включая «животворные воды», «световые лучи» и «священную речь». Настоящий гимн можно прочитать по-разному, и все эти различные значения мог иметь в виду риши, когда сочинял гимн. Здесь явно идет сопоставление переживания восприятия света, занимающегося на заре, и свет в момент духовного просветления. К обоим событиям обращен жертвенный ритуал, прославляющий Индру, разру шителя мрака. Мы опять здесь встречаем косвенное указание на Солярную йогу — йогу настройки на излучение великого небесного существа, известного древним как Сурья.

Шри Ауробиндо понимал Индру как символ очищенного и поэтому освященного человеческого ума, который может избавить нас от каббалы (то есть неведения) и излить на нас благословенный божественный Свет. Когда мы таким образом освобождаемся от эго(ис)тичных ограничений, мы способны испытать великие духовные прозрения, которые преобразуются во вдохновенную речь.

Повелевая, возница [жертвы] отправился к внучке

[со стороны] дочери, [Он,] знаток, почитающий соблюдение закона, Когда отец, стараясь излить [семя] дочери

[то есть жертвенная ложка], Кинулся со [своим] могучим духом. (1)

Родной сын не оставил сестре наследства

[то есть жертвенное масло], Он сделал [ее] чрево [то есть содержимое жертвенной ложки]

кладовой захватчика. Когда матери [то есть щепки для растопки]

порождают возницу [жертвы], Один из двоих благодетелей — деятель [то есть жрец], другой

[то есть жертвователь] — извлекающий выгоды. (2)

Агни был рожден как [бог,] трепещущий языком, Чтобы почтить сыновей [то есть жрецов семьи Ангирасов] великого алого [то есть неба на заре].

Велик зародыш, велико рождение среди них, Велико взращивание обладателя [то есть Индры] буланых коней жертвами. (3)

Победоносные примкнули к борющемуся, Они отыскали во мраке великое светило. Узнавая его, утренние зори вышли [ему] навстречу. Индра стал единственным господином коров. (4)

Мудрые [то есть жреческие мудрецы] пробились

к находящимся в твердыне [коровам]. Семеро вдохновенных, с мыслью, устремленной вперед,

погоняли [коров]. Они находили любой путь закона. Понимающий же вошел в них с поклонением. (5)

Когда Сарама [то есть конь Индры] нашла пролом в скале, Она сделала великое древнее защищенное место

направленным на одну цель. Прекрасноногая повела главу коров. Знающая, она первой отправилась на зов. (6)

И пошел самый вдохновенный [то есть Индра?],

настраиваясь как друг. Скала сделала [свой] плод [то есть коров] зрелым

для совершающего благое деяние. Юный муж добился [своей цели] вместе с юношами,

настраиваясь воинственно, Тут сразу же возник воспевающий Ангирас. (7)

Образец для каждого существа, находящийся впереди [всех], Он знает все поколения, он убивает Шушну

[то есть демона засухи]. Пролагатель пути неба, жаждущий захватить [коров], распевая

[шел] впереди для нас. Друг избавил друзей от поношения. (8)

С душой, жаждущей захватить коров, они уселись под песнопения, Создавая себе путь к бессмертию. Это самое сиденье и сейчас часто [бывает] у них — Закон, с помощью которого [долгие] месяцы они хотели добыть [коров]. (9)

Оглядывая [коров], они обрадовались [своей] собственности,

Доя молоко древнего семени.

Их рев раскалил обе половины вселенной,

[Когда] они распределились среди молодняка,

[распределили] мужей среди коров. (10)

Этот убийца Вритры, этот самый Индра выпустил

с помощью песнопений Коров [утренние зори] вместе с молодняком,

вместе с жертвенными возлияниями. Широко шагающая домашняя корова, несущая для него [Молоко,] полное жира, доится медовой сладостью. (11)

Ему, отцу, они приготовили сиденье:

Ведь они, благодетели, обнаружили великое блистающее [сиденье]. Они укрепили креплением обеих родительниц

[то есть неба и земли], Сидя, они воздвигли кверху неукротимого. (12)

Когда великая Дхишана [то есть небосвод?],

чтобы столкнуть [Вритру], поставила [Того,] кто вырос за один день, распространился среди двух миров, На ком сходятся безупречные песни, Все силы были предоставлены Индре. (13)

Я хочу твоей великой дружбы, [твоих] услуг. Многие упряжки движутся к убийце Вритры. Велико восхваление. Мы достигли поддержки покровителя. Будь же по-настоящему нашим хранителем, о щедрый! (14)

Добывший огромную местность, много золота,

Он еще пригнал для друзей движимое имущество.

Индра вместе с мужами породил, сверкая,

Одновременно солнце, утреннюю зарю, свободный путь, огонь. (15)

И растекающиеся воды этот друг дома

Направил к одной цели, переливающиеся всеми цветами,

Сладкие, очищаемые духовными цедилками.

Мчась дни и ночи, они [всё] приводят в движение. (16)

Две кладовые добра; черная [ночь и утренняя заря] следуют [за тобой]. Благодаря щедрости солнца, обе достойные жертв, В то время как друзья твои, о Индра, мощные, рвущиеся вперед, О[кружают] [твое] величие, чтобы привлечь к себе. (17)

О убийца Вритры, будь господином прекрасных даров, [Будь] весь век быком — оплодотворителем хвалебных песен! Приди к нам с добрыми дружескими услугами, Великий, с великими поддержками спешащий! (18)

Подобно Ангирасам, почитая его с поклонением, Я делаю для древнего давно рожденную [песню] новой. Преодолей многие безбожные обманы И дай нам, о щедрый, захватить солнце! (19)

Простершиеся туманы стали прозрачными: Благополучно переправь нас на ту сторону их! О Индра, ты, колесничий, сохрани нас от повреждения! Как можно скорей сделай нас захватчиками коров! (20)

Убийца Вритры как господин коров указал коров. Он вытеснил черных [то есть темные силы] с помощью алых существ. Указуя прекрасные дары согласно закону, Он открыл все свои врата. (21)

Мы хотим призывать на счастье щедрого Индру, Самого мужественного, для захвата добычи в этой битве, [Бога,] слышащего [нас], грозного — для поддержки в сражениях, Убивающего врагов [то есть злые силы], завоевывающего

награды [то есть духовные сокровища]! (22)

3.38

Как плотник, я задумал поэтическое произведение, Как скакун, приносящий награды, хорошо выезженный,

берущий разбег. Касаясь [вещей] излюбленных, отдаленных [189], Хочу, чтобы поэты (кави) [их] увидели, я мудрый. (1)

Спроси же о могучих родах поэтов:

Поддерживая мысль, прекрасно действуя, они вытесали небо.

А эти твои указания, усиливающиеся,

Желанные мыслью, вот они двинулись, как положено. (2)

Оставляя здесь совсем в стороне тайные вещи, Они помазали на власть оба мира [то есть небо и землю]. Они измерили мерами, удержали в повиновении оба широких [мира].

Они разъяли оба великих слившихся [мира] для удовлетворения (дхур ) [людей]. (3)

Все окружили его [то есть бога Индру],

восходящего [на колесницу]. Облачаясь в великолепие, он странствует,

обладая собственным блеском. Вот великое имя быка (вриша; иначе,

излиятеля [бесчисленных благ]) Асуры: Имея все облики, он достиг бессмертных [сущностей]. (4)

Он первым стал рожать, [этот] бык, [что] старше [других]. Много есть этих его богатств.

О двое отпрысков неба, два царя, силой молитв (дхи) Во время обряда от века вы пользуетесь властью. (5)

Три [сиденья, (то есть места жертвоприношений)], о двое царей,

во время жертвенной раздачи, многие — Все сиденья вы окружаете.

Я видел там, мыслью отправившись в путешествие,

Самих гандхарвов с волосами-ветром в [вашем] услужении. (6)

Вот оно [творение] этого быка [и] коровы [одновременно]. Именами они измерили особенность, присущую корове. Примеряя то одно, то другое качество Асуры, [Эти] кудесники (майин), меряя, придали ему облик (рупа) [190]. (7)

Вот оно [творение] этого Савитара — никто мне [не разъяснит его]. Золотистый образ, который он воздвиг.

С помощью прекрасной молитвы [он] по[родил] оба мира [то

есть небо и землю], всё побуждающие к жизни. Он укрыл существа, как женщина [- детей]. (8)

Вы оба [то есть Маруты] приводите к цели [творение]

древнего, великого. Пусть окружите вы нас как божественное счастье! Все видят разнообразные творения

[Этого] обладателя языков-защитников, пребывающего [с нами] волшебного. (9)

Мы хотим призвать на счастье щедрого Индру, Самого мужественного, для захвата добычи в этой битве, [Бога,] слышащего [нас], грозного — для поддержки в сражениях, Убивающего врагов [то есть злые силы], завоевывающего

награды [то есть духовные сокровища]! (10)

3.57

Этот гимн повествует об открытии риши Коровы, космического женского начала, которое является обладателем силы, схожей с Шакти позднейшего индуизма. Подобно матери эта великая сила во вселенной дает пищу духовному страннику. Она питает даже богов, сынов бессмертия, в чью обитель стремится риши. Посредством Агни, бога священного огня, духовная тяга певца-провидца укрепляется, дабы достичь желанного небесного видения.

Кто способен различать, нашел мою молитву (маниша) — Дойную корову (дхену), пасущуюся сама по себе, без пастуха, [Ту,] что сразу же дала надоить обильный поток [стихов]. Поэтому Индра, Агни [и другие боги] — ее поклонники. (1)

Индра, Пушан, два [бога-]быка с умелыми руками [и другие боги] Очень довольные, непрерывно доили [ее], словно [вымя] неба. Поскольку ей радовались все боги,

Я хотел бы приобрести здесь, о Васу, вашу милость (сумнам)! (2)

Кровные [сестры], которые ищут силу (шакти)быка (вриша), Узнают в нем зародыша (гарбха| поклоняясь [ему]. Дойные коровы мыча быстро направляются К сыну [то есть Сома?], несущему [свои] красоты (вапумши,). (3)

Я обращаюсь к двум половинам вселенной, хорошо установленным, С поэтическим произведением (маниша, досл, молитва), запрягши давильные камни при обряде. Эти твои [языки пламени], несущие человеку

многие избранные дары, Вздымаются, приятные на вид, достойные жертв. (4)

Язык твой, что сладостен и очень мудр, О Агни, простираясь далеко, звучит среди богов, — С его помощью всех достойных жертв

Усади здесь [нам] на помощь и напои медовыми струями! (5)

Твоя заботливость (прамати), которая, о Агни, бьет ключом, Словно неиссякающий поток с горы, о бог, яркая [заботливость] — Дай нам [ее], о Джатаведас, О Васу, в виде милости (сумати; досл, разум),

распространяющейся на всех людей! (6)

5.81

Солнце как видимое проявление запредельного Света, является центральным образом ведийской протойоги. Этот гимн открывает некоторые элементы Солярной йоги риши. Духовное познание есть буквальное просветление, иначе (пр)освещение внутреннего мира сознания непроявленным Светом, являющимся высшим Сущим.

Они запрягают дух, а также запрягают поэтические мысли (дхи), Вдохновенные (випра), у вдохновенного высокого прозорливца. Он один распределил себе жертвы,

зная правила [жертвоприношений]. Велика полная хвала бога Савитара. (1)

Поэт (кави) облекается во все формы. Он вызвал к жизни благо для двуногого и четвероногого. Он сделал видным небосвод, Савитар превосходный. Он направляет (раджати) [свой путь] вслед за выходом Ушас [то есть зари]. (2)

Вслед за кем всегда выезжали и другие Боги, [преклоняясь перед] величием бога,

[вызванным его] силой (оджас), Кто измерил земные просторы, тот Эташа [то есть конь солнца], Бог Савитар со [своим] великолепием. (3)

И ты движешься, о Савитар, по трем светлым пространствам, И ты живешь вместе с лучами солнца, И ночь ты окружаешь с обеих сторон, И ты являешься Митрой, о бог, по [своим] особенностям (дхарма;. (4)

И ты правишь силой вызывать к жизни — ты один, И ты являешься Пушаном, о бог, благодаря [своим] выездам, И ты царствуешь (раджаси; над этим всем мирозданием, Шьявашва тебе, о Савитар, поднес хвалебную песнь. (5)

8.48

Ведийская жертвенная обрядность немыслима без таинственного напитка сомы, прославляемого в этом гимне. Отжатый и процеженный сок сома, смешанный с молоком и водой, является единственным наиболее важным возлиянием в особых общественных (шраута ) жертвоприношениях. К этому божественному напитку здесь взывают как к Царю Соме, стражу тела, который дарует бессмертие своим ревнителям в обществе богов. К нему обращаются также как к Капле (инду ), которая напоминает одну из «капель семени» (бинду) позднейшей тантра-йоги.

Я приобщился к сладостному напитку жизни, мудрый, [К тому,] кто доброжелателен, кто лучше всех находит

широкий выход, К кому все боги и смертные Сходятся вместе, называя [его] медом. (1)

Когда ты проник внутрь, ты становишься безграничностью (адити;, Тем, кто отводит божественную немилость. О сок (инду; сомы, радуясь дружбе Индры, Пусть последуешь ты за богатствами, как послушная [лошадь] — за дышлом. (2)

Мы выпили сому, мы стали бессмертными,

Мы пришли к свету, мы нашли богов.

Что может нам сделать теперь недоброжелательность

И что — злоба смертного, о бессмертный? (3)

Будь на благо нашему сердцу, когда ты выпит, о сок (инду; сомы, Милостивый, о сома, как отец — к сыну, Внимательный, как друг по отношению к другу, о ты,

чья хвала широко [раздается]! Продли нам срок жизни, о сома, чтобы мы жили! (4)

Выпиты эти славные [соки сомы,] уносящие вширь: Как ремни — колесницу, вы связали меня в суставах. Да предохранят меня эти соки сомы [от того,] чтоб не поскользнулась нога, И да удержат они меня от перелома! (5)

Как огонь, добытый трением, зажги меня! Дай [нам] озарение! Сделай нас лучше!

Да, это ведь только в опьянении тобой, о сома, я кажусь себе Будто бы богатым. Иди вперед к процветанию! (6)

Ревностным духом мы хотим приобщиться К твоему выжатому [соку], как [сын] — к отчему богатству. О сома-царь, продли нам сроки жизни, Как солнце — вешние дни! (7)

О сома-царь, помилуй нас на счастье!

Тебе мы посвятили себя, знай это!

Играет сила действия и страсть, о сок (инду) сомы.

Не выдай нас на потеху врагу! (8)

Ведь так как ты, сома, защитник нашего тела,

Ты осел в каждом члене [его], о [ты] со взглядом героя.

Если мы нарушим твои обеты,

Прости нас как добрый друг, о бог, ради [всего] лучшего! (9)

Я хочу соединиться с мягкосердечным другом, Который, когда выпит, пусть не причинит мне вреда,

о правящий булаными конями. Этот сома, который вложен в нас, —

Ради него я иду к Индре, чтобы продлить срок жизни. (10)

Вот исчезли недомогания, болезни.

В бегство обратились силы тьмы: они испугались.

В нас поднялся сома крепчающий.

Мы пришли [туда], где продлевают срок жизни. (11)

О отцы, [тот] сок сомы, который выпит сердцем, Бессмертный вошел в смертных.

Этого сому мы хотим почтить жертвенным возлиянием. Да будем мы в его милости и благоволении! (12)

Ты, сома, находясь в согласии с отцами, Простерся вдоль неба и земли. Это тебя мы хотим почтить жертвенным возлиянием. Да будем мы повелителями богатств! (13)

О защитники-боги, заступитесь за нас!

Да не овладеет нами ни сон, ни праздная речь!

Мы, всегда милые для сомы,

Хотим провозгласить жертвенную раздачу,

[чтобы иметь] прекрасных мужей! (14)

Ты нам, сома, повсюду [будь] наделителем жизненной силы!

Ты войди [в нас], создавая солнечный свет, о [бог] со взглядом героя!

Ты нас, сок сомы, единодушный со [своими] помощниками,

Защити сзади или также и спереди! (15)

10.129

«Гимн Творения» часто прославляется как один из немногих по-настоящему философских гимнов Ригведы, но, хотя он и отражает с особой силой космогонические взгляды, в этом он не одинок. Наоборот, коль скоро мы отвергли предвзятое мнение, что ведийские гимны представляют собой в основном «примитивную поэзию», мы в состоянии разглядеть глубокий философский пафос, пронизывающий весь ведийский корпус. Однако мы не можем не признать, что ведийская философия многолика и вплетена в саму ткань ведийской духовности. Поэтому даже этот гимн необходимо воспринимать как объяснение происхождения не только внешней вселенной, но также и нашего внутреннего мира. Ведийская космогония оказывается психокосмогонией — свойство, которое передалось и последующим философским традициям йоги, санкхьи и веданты, которые (собственными присущими только им путями) определяют трансцендентальную Основу, из которой произрастает как множественность объективных реальностей, так и многосложные умы, их воспринимающие.

Не было не-сущего, и не было сущего тогда.

Не было ни воздуха, ни небосвода (вйоман) за его пределами.

Что двигалось туда-сюда? Где? Под чьей защитой?

Что за вода была бездонная, глубокая? (1)

Не было ни смерти, ни бессмертия тогда.

Не было ни признака дня [или] ночи.

Дышало, не колебля воздуха, по своему закону Нечто Одно,

И не было ничего другого, кроме него. (2)

Мрак был сокрыт мраком в начале,

Неразличимая пучина — все это.

То жизнедеятельное, что было заключено в пустоту,

Оно Одно было порождено силой жара (тапас)! (3)

В начале на него нашло желание,

Что было первым семенем мысли.

Происхождение сущего в не-сущем открыли

Мудрецы размышлением, ища в сердце [своем]. (4)

Поперек был протянут их шнур. Был ли низ? Был ли верх?

Оплодотворители были. Силы увеличения были.

Порыв внизу. Удовлетворение наверху. (5)

Кто воистину знает, кто здесь провозгласит,

Откуда родилось, откуда это творение?

Далее боги [появились] посредством сотворения этого [мира].

Так кто же знает, откуда он возник? (6)

Откуда это творение возникло,

Было ли оно создано или же нет -

Кто надзирает за этим [миром] на высшем небе,

Только он знает или же не знает. (7)

10.136

«Гимн косматого» (кеши-сукта) позволяет нам взглянуть на шаманский транс в ведийскую эпоху. Кешин, который, как указывает само его имя, носил длинные волосы, впадал в исступление при своем видении и сопричастности истинам, которые были сокрыты от обычного смертного. Он столь же сострадателен, сколь и безумно опьянен богом или «одержим богом» (дэва-ишита, пишется дэвешита [191]).

Слово кешин также применяется в отношении солнца, чьи длинные «волосы» — сияющие лучи, идущие сквозь пространство к земле. Косматый мудрец по своей природе подобен солнцу, и возможно, его излучающая аура слепила тех, кто в состоянии был ее видеть.

В гимне есть несколько темных выражений и утверждений. В своем толковании я следовал главным образом указаниям Жанин Миллер, хотя в немногих случаях я выдвигаю свои собственные отличные взгляды и понимание. «Коричневые грязные одежды», в которые облачается кешин, можно было бы соотнести с индуистской практикой умащивать сандаловым маслом некоторые части тела, особенно лоб. Полагают, что в этом заключалось нечто большее, чем просто символическое или ритуальное значение.

Выражение «опоясанный ветром» обычно истолковывается как «обнаженный». Но это также может иметь более глубокое символическое значение. Как явствует из других стихов гимна, кешин тесно связан с Ваю, богом ветра, или жизненной силой. Если мы прочтем гимн с йогической точки зрения, мы легко сможем извлечь из этой фразы иной смысл: что кешин вооружил себя дыханием, то есть упражнялся в управлении дыханием. Это объясняло бы и восклицание первого лица «мы оседлали ветры». В таком случае, как раз посредством регулирования дыхания кешин вступает в иное состояние сознания (и соответствующую ему реальность).

Неясно, что подразумевается под «дурно сгибающейся» (кунамнама) в заключительной строфе (единственное место, где отмечается это слово). Миллер предполагает, что это может быть «грубый аспект» человеческого тела-ума, то есть материальная оболочка, которая противится психо-д, ховному преображению. Бог Ваю, обладатель жизненной силы (прана), согласно тексту, «сбивал напиток» для кешина, а «дурно сгибающаяся

выдавливала». Возможно, мы даже видим здесь раннюю ссылку на дремлющую психодуховную силу человеческого тела, которая позже станет известна как кундалини-шакти.

Не следует забывать, что через три тысячи лет богиня Кубджика стала предметом поклонения в некоторых школах тантризма. По преданию, она обитала со своим божественным супругом на вершине священной горы Кайласа в Гималаях. Согласно этой тантрической традиции, Кубджика тесно связана с кундалини, которая является ее плотью. Слог ку в имени Кубджика, как считается, представляет стихию земли, которую традиционно помещают в самый нижний психоэнергетический центр, муладхара-чакру, что в основании позвоночного столба. Но это также местонахождение свернутой змеиной силы, иначе кундалини-шакти.

Санкритское слово кубджа дословно означает «скрюченный, горбатый». Похоже, такое же значение и у ведийского слова кунамнама. Богиня Кубджика, известная также как Вакрешвари («горбатая повелительница»), порой изображается в виде старухи, в окружении к тому же двух персонажей — девочки и молодицы [192]. Возможно, что здесь перед нами эзотерическая традиция, связанная с сокрытой духовной силой, свернутой внутри человеческого тела, и уходящая своими корнями к ведийской эпохе?

Косматый [несет/выдерживает] огонь,

косматый [несет/выдерживает] яд, Косматый несет/выдерживает две половины вселенной

[психическое и физическое]. Косматый [делает, чтоб] мир увидел солнце. Косматый зовется этим светилом. (1)

Аскеты (щш), подпоясанные ветром, Одеваются в коричневые грязные одежды (мала). Они следуют порыву ветра, Когда боги вошли [в них]. (2)

«Возбужденные состоянием аскета (мауна,), Мы оседлали ветры. Только тела наши вы, Смертные, видите перед собою». (3)

Он летит по воздуху (антарикша), Г лядя вниз на все формы. Аскет каждому богу добрый Друг, готовый на благое деяние. (4)

Конь Ваты, друг Ваю,

Вот аскет, подстегнутый богами.

Он живет возле двух морей:

Которое восточное и [которое] западное. (5)

Странствуя тропой Апсарас [то есть женских духов], Гандхарвов [то есть мужских духов], диких зверей, Аскет понимает [их] волю: Он их милый, самый привлекательный друг. (6)

Ваю для него сбивал [напиток],

Кунамнама [доел, дурно сгибающаяся; по-видимому, имя демонши] выдавливала,

Когда косматый из сосуда с ядом Пил вместе с Рудрой. (7)

10.177

Патангу [193], окрашенного колдовскою силою (майя) Асуры, Сердцем (хрид) [и] мыслью (манас) видят прозорливцы. В глубине океана разглядывают [его] поэты (кави). Устроители обряда ищут след лучей. (1)

В мысли Патанга несет речь (вач). Ее провозгласил Гандхарва в утробе. Это сверкающее (сварья) небесное познание (маниша) Мудрецы хранят в обители Спада) истины (рита). (2)

Я видел пастуха, без отдыха Бродящего по дорогам туда и сюда.

Скрываясь [в водах], текущих вместе и в разные стороны, Он шевелится во всех существах [194]. (3)

Наши рекомендации