Часть 1. глава 1. начало. 4 страница

- Это было бы круто! – Подтверждает некто с плоским бабьим лицом, ковыряющий вилкой торт «Наполеон».

- Как Бог даст. – Неопределенно замечает Никишин, отворачиваясь к девице с раскосыми глазами, сидящей рядом, и по-купечески поглаживая бороду. Я так понимаю – огненное православие представлено его бородачами.

- Эти террористы – наверняка, чеченцы, они только маскируются, чтобы на русских стрелки перевести. Но ведь молодцы! Надо бы с ними на контакт выйти. Победим демократов, напишем совместно православно-мусульманский шариат и тем, кто против нас – хреново будет. – Продолжает племянник, шмыгая утиным носом.

- А ты в курсе, сколько в России, да и во всей Европе муслимов? Думаешь, для них горстка русских будет иметь значение после победы? Они сделают Россию мусульманским государством. – Замечаю я.

- Что же мы свои интересы не защитим? – Говорит Игорь.

- Мы гордо погибнем в бою с чурками, которых уже сейчас в тысячи раз больше нас. Кстати, на своей территории они неверным запретят ношение оружия.

Племянник хмурится:

- Христиане для мусульман – люди Писания. Гейдар Джемаль так говорит.

Я этого московского исламиста читал и не могу не возразить младшему Никишину, который ни фига не читает, только по мероприятиям, где подносят, болтается.

- Джемаль - хитрец, когда ему выгодно, где-нибудь на патриотическом мероприятии он говорит, что выступает за сильную Россию. Но вы зайдите на его сайт «Контрудар», где он беседует с молодыми мусульманами. Там безоговорочная поддержка чеченских моджахедов. В итоге мы понимаем, какая сильная Россия нужна Джемалю – Россия, принявшая ислам. Он в этом случае даже обещает оставшимся христианам покровительство. Вы знаете, в чём оно заключается? Когда арабы захватывали земли иноверцев, тем, кто ислам не принимал, они назначали грабительский налог, джизью, который оставлял людей в нищете. Этот налог был одним из способов загнать язычников в ислам.

- Их цель – мир, свободный от глобализации. В каждой стране будет своя национальная власть...

- Их цель – всемирный Халифат, та же глобализация, только по-мусульмански.
Снимут с ваших храмов кресты, запретят звонить в колокола и будут по всей Москве муэдзины с минаретов выть. Нет национализма в исламе.

- Хватить дикарями их изображать. У мусульман богатая культура, вон, те же арабы. Алгебра там, астрономия... – Напрягает извилину оппонент.

- Алгебре они лишь название дали. Основы алгебры и астрономии заложили древние греки, арабы только сделали туда свой вклад, но расцвет эти науки получили опять же в европейском мире... Что ещё принесли миру арабы? Стихи Омара Хайяма, который, кстати, в своей поэзии исламу противостоял, у него и богоборческие мотивы и насмешка над муллами, он пишет, как зашел в мечеть только для того, чтобы спереть коврик... Ты Ориану Фаллачи прочти, там всё о исламистах.

- Не надо преувеличивать.

- Культура? В Сети посмотри, как дети-кавказцы русской учительнице кричат «Отсоси, сука!» и на мобильник своё хамство снимают.

- Русские всегда с мусульманами могли договориться.

- В Крыму с ними договорись, где русских камнями закидывают. В Чечне с ними договорись, где русским солдатам головы бензопилой отрезают. В наших бывших республиках, где русских с работы выгоняют, из квартир выселяют... Там, где мусульман большинство, они с иноверцами не церемонятся. Если взять африканские страны, где мусульмане правят, то они и своих соплеменников-христиан гнобят. За хранение Библии в Эритрее сажали до недавних пор.

- Начитался, блин. Сейчас даже официальная позиция европейских стран – союз с арабами.

- С каких это пор мы официальную позицию признаём? И с каких пор она такова? С тех пор, как кризец пришел, и европейская элита поняла, что поскольку у арабов – нефть, надо им задницы лизать. Могущество мусульманского мира обеспечено тем, что они сидят на нефтяном болоте. И их количеством. Всё.

- Но как они жидов долбят кассамами в Палестине! – Восхищенно говорит плосколицый, отрываясь от торта.

...Где бы ни собралась компания русских патриотов, они непременно вспомнят о главном объекте ненависти. Есть какое-то противоестественное удовольствие - в тысячный раз глумиться и повторять, повторять почти любовно - жид! Ритуальное унижение извечного врага радует сердца добрых христиан и оживляет беседу...

- У арабов десятки стран, а они евреев лишают возможности жить на родине. – Бросаю я рискованную реплику.

- Это не их родина, они – оккупанты!

- Ну да, евреи на землю с Луны прилетели... Каждый народ имеет право на своё государство. Вы же хотите видеть Россию без евреев, ну и куда им податься?

- Мы весь мир хотим видеть без евреев! Мы, истинные арийцы. – Племянник Никишина отворачивается от меня, презренного шабес-гоя, демонстрируя свой «арийский» профиль с утиным носом и отвисшим подбородком. Браво! Если только не знать, что у Никишина в роду были турки. И у каждого второго здесь среди предков наверняка - татарин...

- Тимур, ну ты жжёшь... Нам, что, как Дима Румянцев сказать, что расовая теория устарела и закорешиться с Авромом из «Бейд Арцейну», потому что, мол, ислам – главная угроза европейской цивилизации? – Косится на меня Игорь.

- Ну, Румянцев только осмелился озвучить то, о чём думают всё больше националистов. – Пожимаю плечами я.

- Так ведь муслимов к нам жиды запустили. – Сразу соображает племянник.

- Да, да, как же я забыл – главный постулат национализма – во всём виноват жид. Даже в том, что сегодня погода плохая. Я серьёзно. Один мой знакомый считает, что в США научились управлять климатом на планете. А США – это же евреи...

- Да ты, Тимур, сам еврей, наверное. – С подозрением говорит мне племянник Никишина, оторвавшись от рюмашки. – Недаром тебя везде публикуют. Я-то статью в «Наш современник» понёс, а её не приняли... И имя у тебя не русское!

- Это у тебя имя еврейское – Иван. Конкретно из Библии. А у меня предки – донские казаки.

- Хватит, хватит. Все здесь русские, православные, - говорит Никишин, звеня медалями. – Давайте выпьем за возрождение русского казачества.

- Предками донцов были хазары! – Вдогонку говорит племянник. Но тост отвлекает его от самой интересной темы. Он встаёт и басит: «Выпьем за родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальём», поднимая рюмку в холеной руке с грязными ногтями...

Ему начинают подпевать и сидящий в уголке пухлый смуглый тип, напоминающий индуса-дравида, и плосколицый крепыш, и грудастая бабища с раскосыми глазами, громоздкая как лошадь, и, конечно, все кудлатые бородачи в черной форме, увешанной побрякушками...

- Ни с кем мы не будем объединяться. Самоубийство по православным канонам – смертный грех. – Резюмирует Никишин. – Пусть себе взрываются, а мы посмотрим. Но вот если действительно народ восстанет, мы эту волну протеста оседлаем. Мне старец в Лавре сказал, что явится знак свыше воинам Христовым и быть нам орудием Небес. Нужно только ждать. Бог пошлёт и войну, и одоление на супротивных. Будем молиться об этом, братья и сестры...

Всё идёт своим чередом. И рыжеусый племянник, наконец, засыпает, уронив буйну голову на плечо Мёртвого Анархиста с посиневшим лицом, уткнувшегося в потрёпанную брошюру. Наш интеллектуал отыскал что-то в библиотеке Никишина. Немецкую книгу «Будущая война», изданную в 1937 году в Германии. Ну, как не узнать, какой немцы эту войну видели...

Воины Христовы постепенно разбредаются.

В соседнем кабинете пара мужиков лет под сорок играют в какую-то стрелялку. Оттуда доносится истерический вскрик: «Вертолет, вертолет сажай на крышу!»
От крика племянник просыпается, бодро выпрямляется и громко заводит любимую песню с середины: «Выпьем за армию нашу могучую, выпьем за доблестный флот!» Он поёт, набычив голову, прижав отвисший колючий подбородок к груди, чтобы голос звучал грубее...

* * *

Мы в посёлке в Смоленской области. Акаёмов говорит, что в этом небольшом домике на окраине поселка жил его родственник. Отдаёт мне ключ.
Выпал первый снег.

- Тут вы перекантоваться перед броском на объект. Какой – объясню.

- А где будешь ты?

- Посмотрим...

Во дворе стояли кусты рябины, снег лежал на черных гроздьях.
Мы сорвали несколько, сочные, сладкие ягоды. Безлюдно. Красиво. Безмятежно. Глубокое яркое небо. Белый диск солнца.

- Симпатичная у тебя девушка, - заметил Акаёмов.

- Кто? Настя? Таких много…

- Понимаю.

- Просто не нашёл то, что именно для меня.

- Что-то особенное?

- Иногда я думаю: Боже, позволь мне найти в мире – в этой мусорной куче, которую ты сотворил за шесть дней, жемчужину, ради которой сказал: «Да будет свет». У неё должны быть синие глаза, тёмные локоны до плеч, и ещё она должна быть нерусской, ну не люблю я бесцветных русских баб.

- Тогда я тебе тоже скажу, Тимур. У моей женщины должен быть сильный характер, который я буду иметь удовольствие ломать, это должна быть опасная холодная сука, и не дура. Зацепила вроде одна… коллега, но эта ценит только власть, карьеру делает, а мужики для неё конкуренты. Каждый диалог превращает в дуэль. – Он отвернулся, прищурившись.

- Она не знает?

- Ей наплевать. Она даже замужем не была, хотя ей за сорок, есть взрослая дочь. И, ты будешь смеяться, внучка в прошлом году родилась.

- Почему буду смеяться?

- Ну мне же двадцать девять, а ей сорок два.

- Трудно понять, конечно. Но ты говоришь, она какая-то особенная.

- Мне кажется, я погибну из-за неё, предполагаю, что это с её подачи за мной начали слежку…. – быстро сказал он. – Но знаешь, - Павел по-мальчишески улыбнулся, - это меня ещё больше заводит!

Я слепил снежок и бросил в него, несколько минут мы вели перестрелку, наконец, он вытер мокрое, румяное лицо и сказал:

- Вернёмся к делу. Приедем сюда пострелять на днях. Всё ещё думаешь - подставляю вас? Меня убьют первым, увидишь. Но своё дело я сделаю. Ведь кто-то должен...

Я рассказываю Акаёмову о том, что мне позвонили два каких-то незнакомых типа, представившись его людьми. Он ввёл их в курс дела? Насколько много им известно?

- Как я подбирал бойцов для твоей бригады? Нескольких нашёл на форумах националистов, поговорили. Не много времени ушло на каждого. Потом я дал ребятам твои координаты. характер любого кшатрия включены желание победить, но глубже него таится желание смерти. Оно делает этих людей сильнее прочих. У остальных же сильно самосохранение. По большей части мир состоит из шудр, жалких работяг, клепающих детей и мастерящих что-то на заводах и полях.

- Получается, что мы – кшатрии - желаем воевать и умирать во имя спокойствия усреднённого большинства?

- Так и есть. Наш рок.

- У меня презрение к массам, но это мой народ. Я презираю его, но готов умереть за него – пусть он слаб, глуп, труслив. Ведь это мой народ! Те, кто сделал его униженным и слабым – должны сдохнуть!

- Кшатриям не нужно жить долго, сам склад их характера не приспособлен к мирному существованию, для него нет места в безмятежном мире. Не дай ему возможности воевать, и он станет бандитом, писателем, книги которого вызовут мятежи или просто самоубийцей. Возможно, в излишне спокойные исторические периоды для кшатриев нужно создавать искусственные «горячие точки», где они сбрасывали бы энергию, убивая друг друга во имя… можно придумать нечто великое.

- Ты тоже ведь относишь себя к кшатриям?

Он неопределенно пожал плечами.

- Вот что мне нравится: «Как тебя в беде такое смятенье постигло? Оно для арийца позорно. Если ты правого боя не примешь, то согрешишь, изменив своим долгу и чести», это из «Махабхараты». Бог обращается к герою, когда тот колеблется перед сраженьем, жалея врагов.

- Подростком я хотел стать членом тоталитарной секты.

- Ну и будет у тебя секта. Ведь национал-социализм это в некотором роде религия.

Пока я живу на даче Акаёмова, мы с ним много разъезжаем по округе.

- Присматривайся, запоминай, в этом районе вы будете действовать.

Недалеко от дачного посёлка райцентр. Здесь очень чистый воздух. Но природа мне не нравится. Много лесов. А я степняк, люблю простор. И страсть к размаху, к открытому пространству ношу в душе. Говорят, что у меня скифские глаза, не узкие, а немного удлиненные миндалевидные. Был период, когда я увлекался генеалогией, даже в архивы писал. Знаю, что предки моей матери приехали в Казахстан из России, и наше родовое село стоит на земле бывшей Области Войска Донского. Донским казакам дали наделы в тех краях за службу на южных рубежах около 1719 года. Однажды весной отпросился на работе, отправился в село, где из рода в род жили предки. Смотрел на причудливо разбросанные улицы бывшего казачьего хутора. На мелкую глубокую речку между глинистых обрывов и холмов, на высокие холмы за ней и пышную зелень яблоневых садов. Советская власть загнала моих предков в ссылку, отомстила за бунтарство и вольнолюбие, за то, что были в бандах после революции. Я вырос на чужой земле, где для меня ничего не было предназначено. Не тогда ли в душе пустило корни желание отомстить за это?..

Через неделю я с Акаёмовым вернулся в Москву.

* * *

Включаю сборник блатных песен:

Ударные: бац, бац, бац, - ритм, а потом вступает гитара, скрежещущий звук. Я ору раздельно, повторяя за певцом:

- Передо мной стоит стена, А за стеной стоит она – воля несравненная моя,
Надоело ждать, но нельзя бежать – автоматы смотрят на меня!
На до ело ждать, но нельзя бе жать – а вто ма ты смотрят на меня!

Я хотел убежать от однообразия как из тюрьмы, но до последнего времени не знал, как это сделать. Чтобы жить, ты обязан иметь мужество - иметь и иметь, ведь если прислушаешься к нему с уважением, то придётся признать бессмысленность существования. Каждый день был похож на предыдущий.
Но тут появился Акаёмов. И подарил шанс на подлинную войну за свои идеалы. Оказалось, именно его слов мне не хватало, чтобы я увидел в чистом поле неприкаянности прямую дорогу к достойной цели. Наверное, в крови заговорила память предков-казаков, которые из рода в род воевали за родину. Я ведь не из племени паршивой столичной интеллигенции, очкастых гнилушек, шипевших на кухне о свободе слова.

Акаёмов своими словами о прирожденном камикадзе поднял меня так высоко, что я испугался вернуться к своему однообразному существованию в листовочно-митинговой оппозиции.

Акаёмов часто улыбается. Но теперь я понимаю, что это маска, просто автоматически растягиваются губы, щурятся ласково глаза, а в это время мозг работает как компьютер.

Он может вежливо кивать, мягко улыбаться, а через минуту убить. Так мне кажется.

- Павел Анатольевич, правда, что всё в оппозиции зависит от спецслужб?

- Каждая организация под контролем. В офисе любой из них есть человек, наблюдающий процесс деятельности. Зачастую и сама организация создана с подачи спецслужб, чтобы оппозицию контролировать. Например, НБП у нас даже поддерживали вначале, но затем люди, которым эта идея была интересна, разочаровались в нём, и Лимонова кинули, поэтому и бросается сейчас в разные дурацкие акции, то к либералам, то к левым, хочет показать, что может создать проблемы государству. Пальцы веером делает, чтобы Контора заметила, раскаялась в том, что сдала… Только он уже отработанный материал, выше головы не прыгнет. Сейчас в оппозиции есть перспективная молодёжь. На всех интересных людей заведены досье. Мы не репрессируем, в большинстве случаев просто наблюдаем. Народ в России терпеливый, пока раскачается, пока начнёт бунтовать, может столетие пройти. А тогда, может быть, и с точки зрения кураторов пора настанет правительство сменить. Почему иногда побеждает диктатура? – Рассуждает Акаёмов. - Народ ждёт того, кто придёт и скажет: я готов решать твои проблемы, избавлю от сомнений. Отвечу один за всех. Боишься голода, катаклизмов, будущего? Не волнуйся – я отвечаю за твою судьбу. Бойся только меня. Но я буду справедлив.

Часть 2. Глава 2.

Игорь зашел с пакетом пива. На переносице кровоподтёк, синяки расползлись под глаза. Но настроений отличное:

- Вчера оторвались с ребятами. Пару черных отпиздили, деньги взяли.

- Считаешь правильным воровство идеологией прикрывать?

- Это не воровство! – Взвивается Игорь. – Это восстановление справедливости! Они наш народ грабят. Мы их возле рынка ловим. На этот рынок вообще русских торговать не пускают... Знаешь, к нам на днях дядька с Воронежа приехал, мамин брат. Они с сыном картошку привезли. Хотели быстро продать, а тут эти черные подваливают и начинают наезжать, мол, продавай нам и уматывай, а цену бросовую предлагают. Ну, дядя и продал, куда деваться? Обидно. А что поделаешь – если я с друзьями подойду туда разбираться, нас сразу арестуют.

Я представил бригаду скинов, пытающихся мирно договориться с администрацией рынка о дядюшке из Воронежа и невесело ухмыльнулся. Районная милиция куплена. У русских денег не хватит перекупить.

- Ты всё-таки завязывай с таким «заработком», Зимин...

- Считаешь меня бездельником?

Игорь вспыльчив. Он часто устраивается на работу, но первое же замечание начальства выводит его из себя.

- Не могу я у него работать, Тимур. Это же жид! Он, наверное, через милицию пробил, кто я, и теперь куражится.

- Да ладно тебе... Работ десять поменял и везде, по твоим словам, начальники жидами оказывались...

- А думаешь, много русских руководителей? Везде эти. Видеть их не могу. Всех надо быстро, быстро, за одну ночь уничтожить. И всё будет о кей. Если этих падл просто выгнать за границу, они всё равно со временем вернутся. – Заявляет Игорь.

- Если честно, я с евреями вообще никогда не сталкивался.

- Ты просто их не умеешь их отличать! Я тебя научу. – Покровительственно говорит он. – Например, у них мочки ушей вросшие или совсем маленькие.

- Если уши такие, значит, - точно еврей? – Ухмыляюсь я. Но соратник абсолютно серьёзен, для него этот народ воплощение всего самого мерзкого, подлого, сорняк, который надо вырвать с корнем.

- Нужно сочетание нескольких признаков. - Дай руку, - он хватает мою руку и рассматривает. – Не... у тебя все нормально... У них форма руки другая. – Он проводит ликбез, который, наверное, проводили для эсесовцев, чтобы знали, кого гнать на расстрел. - ... И ещё, даже когда они улыбаются, у них глаза остаются недобрыми, тоскливый взгляд... – Подчеркивает соратник.

Урок Игоря не пошёл впрок, я так и не научился отличать их. А проклятия правой прессы в адрес этих «исчадий ада» постепенно достигли обратного эффекта. Их история и религия стали вызывать у меня азартный интерес.

Подростки-двоечники из спальных районов – вот как выгодно прессе называть неофашистов. Враньё! Наши читают много, но большинство - только не те книги, которые могут нанести удар по их взглядам. В неграмотности нацистов обвиняют, чтобы подчеркнуть маргинальность нашей идеологии. Если неграмотные, если дикари и варвары – то как будто легче призывать власти сажать и изолировать таких. Так захватившие Америку европейцы заявляли, что индейцы – животные, значит, можно с ними делать что угодно… Но варвар может быть и оснащён современным оружием. Варварство – это не уровень образованности, а восприятие мира, желание героизировать свою жизнь, вступить в вечную войну между добром и злом. Хотя каждый расшифровывает эти понятия по-своему. А ещё варвары ни в чём не сомневаются...

Я недавно наткнулся в Сети на литературу по иудаизму и там обнаружил странную идею, что антисемитизм – это миссия, возложенная на часть человечества, с помощью которой бог возвращает евреев на путь истинный. Прикололо. И затянул меня интерес к иудаизму, который русскому фашисту ну совершенно ни к чему. Потому что чем больше узнаю эту религию не по нашей прессе с материалами упертых православных, а по трудам серьёзных авторов, тем более глубокой и интересной кажется её философия. Но мне даже обсудить это не с кем, ведь у уважаемых соратников глаза на лоб полезут, узнай они о моём новом увлечении. Им проще, они о евреях читают только своих идеологов. Знают десяток цитат из «Шульхан Арух», типа «лучшего из гоев – убей», хотя в этой книженции девятьсот страниц, труды Иосифа Волоцкого да пресловутые «Сионские протоколы»… А я выбит из колеи томами наших и их философов. Но не в силах был отказаться от самоопределения «фашист». Любил это жуткое для демократической прессы слово. Наверное, из чувства вызова!

Канонического образа русского фашиста не существует. Настоящим фашистом может считать себя и православный хоругвеносец, грезящий о монархии в стиле времен Ивана Грозного. И скинхед, верящий в Одина, представляющий Россию Четвертым рейхом. И даже нацбол или евразиец с ассорти из лимоновских и дугинских изречений в голове. В России всегда и во всём - цветущее многообразие, подстать просторам и широте народной души. И всё-таки русский фашизм или национал-социализм реален, мы не боимся этого определения.

Почему даже тем из националистов, кто говорит «мы не фашисты», льстит то, что их называют фашистами? Главная приманка – то, что это слово более всего ненавистно сегодняшним власть имущим. «Я – фашист» - это признание – вызов, перчатка, брошенная в лицо врагу, то, что человек соглашается: да, я из тех, кто готов уничтожать беспощадно, умереть готов в бою с вами. Ничего вашего не приемлю и пощады не жду.

В чём главный соблазн фашизма? Фашизм говорит: ты не такой как все, ты особенный, почти монумент, ты двигаешь звёзды и делаешь историю, а в твоей крови заключена божественная сила предков, которые создали великую страну.
Но тот, кто кичится этим определением, должен осознать, что главное право, которое предоставляет своим адептам фашизм – это право погибнуть за свой народ, погибнуть непонятым, оплеванным продажной прессой и обманутыми соплеменниками... А ещё я хочу быть справедливым и быть уверенным в том, что моя война необходима и неизбежна для выживания нации. И мог бы бросить в лицо оппонентам: докажите же мне, что вы - правы, а я – только камикадзе своих иллюзий! Но у вас нет доказательств, есть только статьи Уголовного кодекса… А у меня достаточно ли доказательств того, что я прав?..

* * *

- Послушай, Зимин, я вот о чём задумался: насколько мы справедливы по отношению к евреям? Мой антисемитизм был «книжным», те немногие евреи, которых я встречал, были далеки от демонического образа, нарисованного в националистической литературе. Так почему для меня этот народ должны олицетворять мерзавцы-олигархи, а не нормальный человек, талантливый писатель или режиссер, да хотя бы и обычный учитель или инженер? Представь конкретного человека, например, простую студентку, которая просто учиться, любит те же книги, что и я, и настолько же зависит от причуд Кремля, как она должна относиться к антисемитам? Эта девчонка видит в Интернете сайты, где мы оскорбляем её народ, где призываем уничтожать его…

- Она отучится, и не пойдёт вкалывать на фабрику.

- Да ведь и я не пошёл туда. И ты, Игорь.

- Тимур, а ты подумай, что кто-то из её предков в кожанках уничтожал русских при Сталине.

- Почему кто-то должен отвечать за своих предков? Твои были коммунистами!

Он на миг растерялся.

- А если бы ты встретил идеальную девушку, такую, о какой мечтал, полюбил. А она оказалась еврейкой? Или какой-нибудь чурбанской национальности?

- Попользовался бы и бросил. Тебя никогда так не колбасило, что за чертовщина с тобой творится? Совсем не в ту степь зашёл.

- Для меня это тоже было аксиомой – «собрать и сжечь», но считаю, нужна уверенность в том, что поступаем справедливо. Я занимаюсь идеологией и отвечаю за свои слова, за то, куда призываю идти нашу молодёжь. Мне верят.

- Мы должны стать ещё безжалостней, ещё решительней. Посмотри, они везде: на экране, во власти. Вся страна в развалинах.

- Но в провинции, куда ни посмотри, у руля только русские. Я был в гостях у родственников – там одна еврейская семья на район, и те – учителя.

- Допускаю, - неохотно сказал Игорь.

- Но в том районе – хаос и разруха. Номенклатура наживается за счёт спивающихся крестьян. Что же мы за нация, которая сваливает вину за свои проблемы на кучку представителей другой? Значит мы – русские – такие безвольные, что нами управляют несколько жидов, (тьфу, я же решил теперь так их не называть)? Я не могу согласиться с подобной оценкой своего народа.

- У тебя нет стержня, я тебе это не раз говорил. Для меня – главное в жизни православие, оно помогает мне не сомневаться в избранном пути. – Говорит Игорь.

- Я думаю, у большинства евреев ненависть к ним других наций вызывает недоумение.

- Вот ты у меня сейчас недоумение вызываешь! – Возмущается Игорь. – Я раздумываю только над двумя вариантами: в урановые рудники их загнать или из России вышвырнуть.

- Я хочу быть уверенным в том, что мы – фашисты – правы.

- Идёт война, последний её период, а ты сомневаешься. Они распяли моего Бога! – Игорю кажется, что он подвел черту.

- Всё понятно! Это твой последний и главный аргумент? А как же «возлюби своего врага».

- Прощай своих врагов, но ненавидь врагов своего Бога. – У Игоря Апокалипсис на носу.

- Религии только разобщают людей. Коммунисты были правы, когда пропагандировали атеизм.

* * *

Герман пригласил меня на какой-то языческий праздник. Он планировал там раскреститься и принять славянское имя.

- Зачем тебе это?

- Хочу поменять свою судьбу. Разве русскому человеку поможет бог чужого народа?

Мне некоторое время импонировало язычество. Но после того, как понял, что его сторонники ударились в сепаратизм, призывая к созданию Русской Республики, я понял, что такая религия антиимперская по определению. И это мне не нравилось. Отбросить все автономии, отказаться от завоеваний предков, отгородиться от остального мира частоколом и, запершись в хате под соломенной крышей, дуть медовуху из резного ковша – было слабостью. Неужели они думали, что тогда враги оставят русских в покое?..

Но религии я считал двигателем истории и очень ими интересовался. Смотрел с практической точки зрения – какую пользу приносят своим адептам, к чему призывают, какие черты характера культивируют...

Мы приехали в Подмосковье. Почему надо было переться в такую даль – я не понял. Возможно, из опаски, что мероприятию помешает милиция. Прошли через поселок к каналу. На окраине леса под осенними деревьями лежали несколько толстых брёвен. Горели костры, которые, впрочем, больше дымили. Несколько ребят рубились на мечах. Они стащили куртки, надели поверх маек, а кто и поверх свитеров, вышитые рубахи.

Некоторые были в шлемах, кольчугах, но в джинсах и берцах. Заметив нас, некоторые из собравшихся, выбрасывая руку в приветствии – от сердца к солнцу – стали кричать:

- Слава Руси!

- Слава Руси! – Отвечали мы.

Несколько девушек красовались в сарафанах, старинная одежда им вообще идёт. Становятся похожими на героинь исторических фильмов.

- А где Лют? – Стал спрашивать Анархист у окружающих.

Кто-то показал ему на высокого плечистого парня с длинной рыжеватой бородой. Голова у парня была наголо обрита. Парень был в длинной белой хламиде и красном плаще, почему-то напомнившем мне о шторах в общежитии – шторы были из такой же материи.

Мы присоединились к сидевшим на бревне ребятам, и Анархист вытащил из сумки двухлитровую бутылку с медовухой. За медовухой он специально ездил в Коломенское.

- Рано пить начинаете, – остановили нас. Мы спрятали бутылку.

- А говорят, что нужно после раскрещивания своих крёстных в жертву принести. – Сказал сидевший рядом с нами коренастый парень с мечом в руке, видимо, продолжая разговор.

- Ты, что, провокатор? Такое ляпнул... – осуждающе произнёсла пухленькая девушка с длинной светлой косой, стоявшая напротив него.

- Сама ляпнула, Слава. Я пять лет в общине. Так наш волхв говорил.

- Он бывший сатанист.

- Тем лучше.

Герман отошел в сторону.

Лицо у Германа было бледным. Он вытащил из ворота красной майки с портретом Гитлера серебряный крест на черном шнурке, на таких шнурках носят медальоны с названием рок-группы....

- Здравствуйте. Это я вам звонил. Хочу раскреститься. – Обратился Герман к волхву.

- Тут ещё такие есть. Сниму с тебя первого мерзость иудейскую. – Ободряюще сказал волхв.

- Зажигайте огонь! – Крикнул двум парням с факелами.
На поляне была вырыта канавка, наполненная соляркой, она представляла собой круг. Парни пошли вдоль канавки, поджигая горючую жидкость...

- Родители славянской национальности? – Официально спросил Волхв у Анархиста.

- Конечно! – Как-то всполошенно ответил Анархист. – Вы уже спрашивали.

- Имя себе придумал?

Герка тихо сообщил волхву своё новое славянское имя.

- Вставай в круг. – Скомандовал тот.

Все участники действа умолкли. Волхв строго произнёс:

- Трижды слава Роду могучему, что на свет мы родились руссами.
За кровь чистую безупречную поклон низкий отцу и матери.

- Слава! Слава! Слава! – Хором ответили окружающие.

Волхв положил широкую ладонь на кудрявую голову Анархиста:

- Отрекаешься ли от Иешуа и Иеговы?

- Отрекаюсь. – Пискнул Анархист и закашлялся.

- Громче! – Донеслось из задних рядов. - Не слышно!