Еще одна королевская свадьба 20 страница
Вернувшись, она ответила на все пункты моей забавной анкеты и положила ее на табурет на верху лестницы, чтобы я сразу же увидел ее, когда приду во дворец. Вопросы я написал черной ручкой, а принцесса написала ответы зеленой.
Ваше К.В.,
У вас был ужин на двоих при свечах? Верно!
На столе были розы? Верно!
Он весь вечер нес всякую ерунду? Он как воды в рот набрал.
И настоял на том, чтобы вы выпили бокал шампанского? Два бокала.
ЗНАЧИТ, Я БЫЛ ПРАВ!
В то утро мы много смеялись. Я подал ей завтрак, придвинул стул к столу, сел и сказал:
— Ну, давайте, рассказывайте.
Именно это сказал мне один репортер из газеты, который откуда-то узнал номер телефона у меня в буфетной. Он позвонил, чтобы узнать у меня, правда ли, что мне предлагали стать дворецким у известного актера Мэла Гибсона в Америке. К 1996 году журналистов заинтересовали наши с принцессой отношения. Сначала об этом написала «Ньюс оф зе Уорлд» в статье под заголовком «Леди Ди доверяет только дворецкому». Это было в номере от 14 января. Потом в «Дейли Миррор» мне уделили целую страницу. Заголовок гласил: «Неужели это единственный человек, которому доверяет Диана?» В статье рассказывалось о том, что она просила меня «отправлять и получать ее письма по факсу» и «быть ее посредником» даже тогда, когда уезжала куда-то. Но сейчас меня поставил в затруднительное положение человек, которого я даже не знал.
На самом деле одно американское агентство действительно предложило мне поработать у Мэла Гибсона, но, конечно, я не собирался рассказывать об этом настойчивому репортеру. Мы разговаривали десять минут. Он пытался добиться от меня правды, а я сказал: «Мне очень нравится работать у принцессы».
Репортер гнул свое: «Но вы же не станете отрицать, что Мэл Гибсон предлагал вам стать его дворецким?».
«Мне нравится работать у принцессы», — повторил я. Я занервничал, потому что не говорил принцессе про Мэла Гибсона, — не хотел, чтобы она сердилась. И вот теперь статьи в газетах могут навлечь на меня неприятности, подумал я. Я поднялся к принцессе и рассказал ей о звонке. Она пришла в ярость. «Я этого не потерплю! Я не позволю им звонить тебе!» — воскликнула Диана, быстро спустилась по лестнице, вышла через черный ход, вошла в соседнее здание и заставила Каролайн Макмиллан перезвонить этому репортеру и сказать, что он перешел все границы дозволенного, попросить его в дальнейшем воздержаться от звонков ее служащим, а также повторить, что ее дворецкий никуда не собирается от нее уходить. На следующее утро я ужасно боялся открывать газеты. Мне было очень неловко читать заголовок на весь разворот: «Я предан леди Ди». В статье рассказывалось о том, как я обидел Мэла Гибсона, решив остаться у принцессы. Изначально неприятная ситуация, в которую я попал, сейчас предстала совсем в другом, более выгодном свете, и Диана целый день подшучивала надо мной. Я думал, что гроза прошла, но это оказалось не так. Как-то раз в Кенсингтонский дворец приехала известная американская ведущая ток-шоу Опра Уинфри. Принцесса очень нервничала перед ее приездом, говорила: «Она — большая знаменитость». Правда, принцессе даже в голову не приходило, что, может быть, Опра тоже нервничала.
Я провел Опру в гостиную и предложил ей чего-нибудь выпить. Она попросила воды. После этого я отправился в другую гостиную, где меня ждала принцесса.
— Какая она? — прошептала Диана.
— Она замечает каждую мелочь, ничто не ускользает от ее внимания. Она очень умна и носит сережки с огромными бриллиантами!
Это заинтриговало принцессу.
Она, как обычно, уверенно вошла в комнату.
— Простите, что заставила вас ждать, — сказала она, подходя к Опре, чтобы поздороваться с известной телезвездой.
Я подал обед в столовой и вскоре стал третьим участником в завязавшемся разговоре. Речь зашла об Америке.
— Нам нравится Америка, правда, Пол? — сказала принцесса. — Пол каждый год проводит там отпуск.
Опра тут же спросила:
— А вы никогда не хотели переехать в Штаты?
— Я бы хотела, чтобы мои дети съездили в Америку, это было бы чудесно, — дипломатично ответила принцесса, не упомянув о том, что сама подумывала о переезде в Австралию.
Тут вступил я:
— Я бы с удовольствием собрал чемоданы и уехал в Америку хоть завтра.
Я посмотрел на принцессу и подмигнул ей. Опра отреагировала мгновенно:
— Что ж, дворецкому мы можем помочь. Может, поедете в Чикаго и станете работать у меня?
Принцесса резко выпрямилась.
— Послушайте, Опра, — сказала она, смеясь, — он мой дворецкий и он останется здесь.
Пока мы пили кофе, между Опрой и принцессой шла шутливая борьба за меня: Опра постоянно возвращалась к этой теме, немало смущая меня.
После обеда мы с принцессой проводили ее до входной двери, за которой ее уже ждала машина. Сев в салон, Опра опустила стекло, высунулась из окна и сказала:
— Это твой последний шанс, Пол.
Принцесса, которая стояла рядом со мной на пороге, обняла меня за плечи и воскликнула:
— Эй, он мой парень — и останется здесь, со мной! Все засмеялись, и мы с принцессой помахали ей на прощанье рукой.
Кажется, я все время был с принцессой — утром, днем, вечером.
— Садись, Пол, надо кое-куда съездить, — сказала однажды принцесса летним вечером, после ужина.
Мы забрались в ее БМВ. Она поехала по узким улочкам Бейсуотера и Квинсвея, к Паддингтон Грин, который находился возле вокзала. Направо. Налево. Направо. Налево. Переулок за переулком. Она знала все короткие пути.
— Вам и карта не нужна! — пошутил я.
— Да уж. Я дам фору любому лондонскому таксисту, — улыбнулась она.
Козырек бейсболки бросал густую тень на ее лицо.
Мы остановились на углу. Принцесса не стала выключать двигатель. Она опустила стекло с той стороны, где сидел я. На углу болтали друг с другом две девушки в коротких юбках, сильно накрашенные. Когда наш БМВ остановился, они замолчали, посмотрели на меня и, пошатываясь на своих высоких каблуках, пошли к нам. Ночные бабочки вышли на работу.
Та, что покрупнее, смотрела мне прямо в глаза, мне стало неловко, и я заерзал на сиденье. Девушка положила руки на крышу машины, наклонилась и сунула голову в окно.
— Привет, принцесса Ди. Как дела? — спросила она поверх меня.
Я повернул голову к Диане, а она уже нагнулась ко мне.
— Все в порядке… (имя девушки). Ну как работается?
Вторая, более хрупкая, тоже нагнулась и вступила в разговор.
— Плохо. Никого нет. Но мы еще немного постоим — работать-то надо, принцесса, — сказала она.
Господи помилуй, подумал я. Так принцесса знакома с ними!
— А это еще кто? — спросила одна из девушек, смотря на некоего субъекта, который нервно ерзал на сиденье и ничего не говорил.
— Это Пол, — представила меня принцесса.
Мы пожали друг другу руки. Все было очень вежливо. Потом принцесса сунула руку в карман и вытащила две банкноты по 50 фунтов.
— Идите лучше домой, проведите вечер с детьми, они ведь ждут маму, — сказала она, сунув каждой в руку по банкноте.
Принцесса спросила, как поживают их дети. Одного раньше мучил кашель. Ему уже лучше?
После этого та, что в теле, постучала ладонью по крыше машины, и вскоре «девочки» скрылись из виду, их приманили два красных стоп-сигнала — неподалеку остановилась какая-то машина. А принцесса только что дала им 100 фунтов! Бесполезная трата, подумал я.
— Вы с ума сошли! Ваше Королевское Высочество, вам не следует сюда приезжать! — воскликнул я.
Я уже представил себе газетные заголовки: «Леди Ди с дворецким снимают проституток».
— Эх, Пол, — сказала принцесса, когда машина тронулась, — перестань возмущаться. Этим девушкам нужна помощь, именно этим я и занимаюсь — помогаю им.
Конечно, принцессу можно было обвинить в наивности, но, вообще-то, она была права. Если бы принцесса однажды увидела лавину, думаю, она бы обязательно попыталась ее остановить. Она хотела помочь всем, кому плохо. Больным. Бедным. Бездомным. Голодающим. Зараженным ВИЧ. Немощным. Проституткам. Наркоманам. Алкоголикам. Если бы это зависело только от нее, принцесса занималась бы только милосердием. Сколько раз я слышал от нее: «Кажется, я могу помочь…» или «Я отправлюсь туда, где люди страдают». Ей хотелось помочь страждущим во всем мире. Эта была одна грандиозная миссия милосердия, Невыполнимая Миссия.
Мы несколько раз приезжали к Паддингтону — летом и зимой 1996 года. В ноябре мы как-то остановились на той же улице. У одной из проституток было двое детей, она и пошла на панель, чтобы прокормить их, но у нее не хватало денег даже на то, чтобы купить себе теплое пальто.
Вернувшись в этот район, принцесса дала ей 100 фунтов. «Купи себе пальто, и чтобы в следующий раз, когда я сюда приеду, ты была уже в нем», — заботливо сказала она. Когда мы через пару недель снова увидели эту женщину, она была уже в толстой черной куртке до пояса.
В гардеробе у принцессы висела шуба до пола. Диане ее кто-то подарил. Она с благодарностью приняла подарок, но она не любила наряжаться в меха. Однажды я увидел, как она уходит из Кенсингтонского дворца с этой шубой подмышкой. А вернулась уже без нее. Она рассказала, что ехала по улице и, увидев контейнер для мусора, остановилась, опустила стекло и бросила в него шубу. «Кто знает, может, какой-нибудь бродяга подберет ее, и ему будет тепло», — сказала она.
Я привык ездить на БМВ, иногда на водительском сиденье, а иногда — на пассажирском. Чаще всего мы выезжали после полуночи, и на то были веские причины: во-первых, на улицах Лондона в это время было мало машин и людей, а во-вторых, принцесса знала, что, даже если за нами следят фоторепортеры, им все равно не удастся сделать снимки с приближением в такой темноте.
Иногда я целый час слушал радио в машине, ожидая принцессу в переулке рядом с Королевской Бромптонской Больницей в Челси. Принцесса выходила из машины со стопкой журналов, видеофильмов и компакт-дисков для пациентов, которым пересадили сердце или легкие, и тех, кто страдал кистозным фиброзом. Она и раньше сюда приезжала, хотя критики и говорят, что Диана стала делать это для того, чтобы поднять свой рейтинг в глазах общественности. На самом деле принцесса делала это потому, что ей было жаль этих людей и она искренне хотела им помочь Она поступала так же, как в 1991 году, когда умирал Адриан Уорд-Джексон, или когда в 1992 году я лежал в больнице в Суиндоне. Она знала, что некоторым людям ее визиты помогут больше, чем лекарства, а это было для нее самым главным.
Иногда мне было не так уж и скучно ждать в машине. Однажды она обедала со своим другом лордом Аттенборо в «Тант Клэр» в Челси, и я приехал за ней в полтретьего. К счастью, перед рестораном была стоянка, так что, сидя в машине, я видел принцессу, которая сидела ко мне лицом, и лорда Аттенборо, который сидел ко мне спиной. Принцесса заметила, что я уже приехал.
В машине звучала песня из «Аладдина». Друзья нашей семьи Чак Уэб и Рон Рафф, которые жили во Флориде, регулярно присылали принцессе компакт-диски с песнями и мелодиями из недавно вышедших диснеевских мультфильмов: «Король-лев», «Покахонтас», «Красавица и чудовище», «История игрушек». Я давно собирал разные мультфильмы, и все, что связано с анимационным искусством, и даже ездил в Нью-Йорк на ежегодную ярмарку мультипликационной продукции, чтобы купить «кадры» — листы из целлулоида с рисунками, которые использовались в производстве известных мультфильмов. У принцессы тоже были такие листы, например из фильма «Кто подставил кролика Роджера?» — ей подарили их на королевской премьере на Лестер-сквер в Лондоне. Она покупала много мультфильмов Уильяму и Гарри и часто слушала песни и мелодии из мультфильмов, когда была за рулем. Больше всего ей нравились песни из «Красавицы и чудовища» и «Аладдина». Однажды одна песня из «Аладдина» — «Целый новый мир», которую она могла слушать много раз подряд> стала поводом для шуток. Принцесса знала слова этой песни наизусть и часто пела ее вслух, когда ехала одна или со мной. Именно эта песня играла в машине, когда Диана и лорд Аттенборо заканчивали обедать. Я начал повторять слова песни вслух и ожесточенно жестикулировать. Увидев это, принцесса рассмеялась, и лорд Аттенборо, должно быть, подумал, что она смеется его шутке. По пути домой мы с принцессой хором пели эту песню. Конечно, это не Рахманинов, но все же я на всю жизнь запомнил тот день.
К ноябрю 1996 года, после того как принцесса побывала в Сиднее, чтобы помочь собрать 1 миллион долларов для Фонда Виктора Чана по борьбе с раком, она решила не переезжать в Австралию. Австралийцы прониклись к ней большой любовью, но, к сожалению, ей самой Австралия не понравилась. Жизнь там показалась ей слишком простой и неинтересной по сравнению с Лондоном, Нью-Йорком и Вашингтоном. Диана сказала, что будет себя чувствовать там оторванной от мира и одинокой. Она начала думать о том, не перебраться ли в Южную Африку.
Рождество 1996 года стало последним для Дианы. Она провела его на другом конце света. Журналисты были уверены, что она едет в Австралию, чтобы отпраздновать Рождество со своим другом, и мне нужно было сделать все возможное, чтобы не разочаровать их. Поэтому я забронировал два места на рейс компании «Квантас» в Сидней, зная, что журналисты обязательно заглянут в список пассажиров. Когда представители прессы толпились у стойки авиакомпании «Квантас» в Хитроу, принцесса отправилась на другой конец света — на маленький остров Барбуда, недалеко от Антигуа, вместе со своей ассистенткой Викторией Мендхем. Наш план сработал, но только на пару дней.
Уильям и Гарри заглянули в рождественские чулки в воскресенье, накануне Рождества. Уильям порадовался новой стереосистеме, а Гарри тут же бросился подключать к телевизору игровую приставку «Плей Стейшн-2».
На Рождество в Старых конюшнях постоянно звонил телефон. Мария настояла, чтобы я не брал трубку. Мы оба знали, что это звонит принцесса, но на этот раз я послушался жену и провел праздники в теплом кругу семьи.
На второй день Рождества я взял трубку. Принцесса стала звонить каждый день, она не могла дождаться, когда вернется во дворец, — Диана хотела быть дома на Новый год. В отличие от нее, Гарри совсем не хотелось возвращаться — он уехал вместе с отцом в Клостерс, в Швейцарию, и катался там на лыжах, что ему ужасно понравилось, несмотря на постоянное внимание со стороны прессы, хотя потом он и рассказывал матери, что присутствие журналистов его раздражало. Уильям отказался ехать с ним: ему исполнилось четырнадцать лет и он уже устал быть в центре внимания СМИ. Мне нельзя было отказаться от следующей поездки в Анголу. Я всегда был рядом с принцессой во всех ее благотворительных миссиях, и на этот раз я тоже буду рядом с ней.
Глава двенадцатая
ПЛЕЧОМ К ПЛЕЧУ
Со слепящего африканского солнца я вошел следом за принцессой в полумрак деревенской больницы. Впрочем, это трудно было назвать больницей, потому что вся она состояла из одной комнаты с голыми оштукатуренными стенами, в которой стояли шесть железных кроватей. Мы подошли к кровати маленькой девочки. За нашими спинами толпилась съемочная группа. Девочка, до самой шеи накрытая тонкой белой простыней, смотрела на нас своими огромными глазами.
Медсестра откинула простыню, и мы увидели самое ужасное зрелище, какое только можно себе представить. Живота не было — вместо него месиво из внутренностей. Девочка пошла за водой и наступила на одну из десяти миллионов мин, зарытых под землей в Анголе.
Огромные детские глаза и вывороченные внутренности — это просто не укладывалось в голове. Честно говоря, зрелище было отталкивающее. Но принцесса считала, что не имеет права испытывать отвращение к страждущим. Она старалась смотреть только в глаза девочки. Девочка не должна думать, что людям неприятно на нее смотреть, даже если теперь ей никто не может помочь — так считала принцесса Она взяла девочку за руку и закусила губу, чтобы не расплакаться. Затем она опять натянула девочке простыню до самой шеи и, повернувшись к журналистам, попросила: «Не надо больше снимать, пожалуйста». Лампочки на камерах погасли.
Это было 15 января 1997 года. В этот же день была сделана известная фотография, на которой принцесса идет через минное поле по дорожке, расчищенной от мин силами фонда ХАЛО. На ней белая рубашка, бежевый комбинезон, бронежилет и шлем. Этот снимок позволил британским циникам заявить, что принцесса «делает вид», что занимается политикой. Она присоединилась к кампании, требующей запрещения использования мин для того, чтобы привлечь внимание мировой общественности к забытым жертвам войны — мирным жителям, которые умирают всего лишь потому, что сделали один неверный шаг в своей собственной деревне. Они взрываются на минах, о которых забыла мировая общественность, как забыла и о том, что Британия, Канада и США все еще не присоединились к международному соглашению о запрете противопехотных мин.
Циники с Флит-стрит обвиняли принцессу в том, что она, чтобы привлечь к себе внимание, всего лишь позировала перед объективами фото- и телекамер, на этот раз — на минном поле. Но они не видели глаз той девочки на больничной койке, потому что принцесса не захотела, чтобы они их увидели. Это был один из тысячи случаев, которому я стал свидетелем за время службы у принцессы, когда она — вне телекамер, не привлекая к себе внимания — сделала доброе дело для тех, кого она называла «настоящими людьми». Да, ее посещение африканской больницы не вернуло жизнь той девочке, но оно принесло надежду тем, о ком сильные мира сего совершенно забыли. Она привлекла внимание Красного Креста к скрытой трагедии. Те, кто считает, что деятельность принцессы была безрезультатной, пусть прочитают статью Кристины Лэмб в «Санди Тайме». В тот день Кристина разговаривала с девочкой после нашего ухода.
Циничная по натуре и не раз видевшая картины войны журналистка попыталась объяснить девочке, кто к ней сейчас приходил.
— Она принцесса из Англии, — объясняла ей миссис Лэмб.
— Значит, она ангел? — спросила девочка. В тот же вечер она умерла.
А в это время принцесса отвечала на вопросы журналистов и высказала им свою версию на тему того, кто она такая. Когда ее спросили, что она скажет по поводу обвинений в бесполезности ее действий, она ответила: «Я филантроп. Всегда им была и всегда буду».
Со времен поездки в Египет в 1992 году я больше не ездил с принцессой за границу, но тут она позвала меня сопровождать ее в четырехдневной поездке в Анголу, с 12 по 17 января. Предложение стало для меня полной неожиданностью. К тому же она сказала: «Поедем только мы с тобой и представители Красного Креста». На самом деле с нами отправились еще два полицейских. Правительство настаивало на том, чтобы у принцессы в ее поездках была охрана. Я не мог понять, какой от меня может быть толк.
— Ты всюду будешь меня сопровождать. Ты станешь моим секретарем, моим помощником, моей фрейлиной и моей камеристкой в одном лице! — пошутила она.
Так и получилось, что я просыпался, гладил ее одежду, а затем целый день сопровождал ее во всех делах. Это вызвало у прессы массу вопросов относительно причин, по которым дворецкий всюду как тень следует за принцессой. И среди королевских слуг появилось множество недовольных.
Принцесса восстановила свои связи с Красным Крестом (прежде она считалась покровителем этой организации но потом отказалась от этого почетного звания). Она поговорила с Майком Уитлемом, тогдашним гендиректором Красного Креста, и он рассказал ей о кампании против использования мин. Он прислал ей литературу по этому вопросу и видеозаписи. Просмотрев и то и другое, принцесса решила: надо что-то делать. В Анголе на минах погибал каждый четвертый житель этой страны с населением в 12 миллионов, и именно отсюда принцесса решила начать свою собственную кампанию. Майк Уитлем ей во всем помогал.
Вооружившись планом будущей поездки, я отправился с принцессой за покупками. Сначала мы зашли в «Ральф Лоран» на Бонд-стрит, где принцесса выбрала себе рубашки, комбинезоны и бриджи (она купила и мне несколько новых рубашек). Потом мы отправились за джинсами от Армани, и в «Тодз» за кожаными туфлями на плоской подошве. Всю эту одежду предстояло упаковать вместе с платьями и юбками для посольства (уже был назначен прием, во время которого принцесса встретится с Аной Паулой дос Сантос). Еще я зашел в «Бутс» [28] за самыми необходимыми лекарствами и витаминами.
Бил Дидс — один из ветеранов «Дейли Телеграф» — должен был отправиться в Анголу вместе с группой журналистов, но принцесса настояла на том, чтобы он полетел в Луанду и обратно вместе с нами. Она говорила, что этот человек, активно участвовавший в Кампании против мин еще с 1990 года, сильно на нее повлиял. Дидс часто бывал и в Кенсингтонском дворце, где принцесса неизменно встречала его любимой шуткой по поводу сложности кроссворда в «Дейли Телеграф». «Мой дворецкий считает, что с вашей стороны это просто нечестно», — говорила она, кокетливо подчеркивая, будто бы это не она, а ее дворецкий не в состоянии разгадать их кроссворд.
Когда мы летели в Луанду, принцесса непрерывно что-то писала, снова и снова внося изменения в свою речь, которую она произнесла на взлетной полосе небольшого аэропорта в Луанде. Она заявила о своем требовании, «чтобы раз и навсегда запретили использование противопехотных мин».
Когда мы ехали в «лендкрузере» в британское посольство по неровной дороге, принцесса, глядя в окно, только качала головой. То, что мы видели, было ужасно. Почти у всех, кого мы видели по дороге в посольство, не было одной ноги, от домов остались одни бетонные коробки, носившие следы обстрелов из минометов. Все это казалось настолько невероятным, что у меня создалось впечатление, будто я еду мимо декораций какого-то боевика.
Подлинный интерес принцессы к заботе о страдающих начался с ее поездки в Калькутту в 1992 и визита в приют матери Терезы, целью которого была помощь голодающим, больным и умирающим. Та поездка окончательно помогла ей найти свое призвание. В то время когда принцесса не находила больше поддержки в своем рассыпающемся браке, она нашла надежду и смысл существования в помощи несчастным. «Именно тогда я поняла, ради чего буду жить», — как-то сказала она мне.
Мы не раз говорили об уникальности Калькутты, а перед отъездом в Анголу принцесса подарила мне копию дневника, где записывала свои мысли и чувства во время визита в Индию. Видимо, она хотела, чтобы я понял, что для нее значит благотворительность и почему она считает эту деятельность необходимой. Еще одну копию она подарила Ооне Тоффоло, у которой проходила сеансы иглоукалывания. (Принцесса была также знакома с ее мужем Джо и не раз ездила к нему в больницу «Роял Бромптон».) Ее дневник раскрывает, как принцесса постепенно переживала в Калькутте духовное перерождение, благодаря которому у нее появились силы для ее будущих кампаний в поддержку страдающих.
Когда принцесса приехала в приют матери Терезы, сеcтры молились в часовне. Принцесса преклонила колени вместе с ними.
Она считала этих женщин святыми. Какие бы ярлыки на нее не навешивала пресса, себя принцесса святой не считала. Сестры, которых она встретила в Калькутте, были святыми. Английские принцессы — нет. Но она хотела, чтобы тепло и сострадание, которое жило в тех женщинах, проникло и в английский народ.
Ангола в 1997-м, так же как Калькутта в 1992-м, показала, как принцесса может заботиться о страждущих. Поездка в Индию стала для нее первым опытом такой заботы, на который она опиралась в своих будущих гуманитарных миссиях. Она никогда не забывала, каким важным может стать простой жест для детей, больных и умирающих.
В своем сердце она хранила один случай, который произошел во время ее посещения детского приюта матери Терезы и многому ее научил. Тогда она взяла на руки слепоглухого мальчика. Позже она писала: «Я прижала его к себе крепко-крепко, чтобы он почувствовал всю мою любовь и тепло». Она рассказывала об этом случае так горячо и с такой убежденностью, что я понял, сколько в ее сердце тепла, которое она искренне хочет отдать тому, кому оно необходимо.
В ее дневнике среди записей о Калькутте был рассказ о том, как она посетила приют для безнадежно больных. Читая ее записи, я понимал, что посещение приюта, равно как и смерть ее друга Адриана Уорд-Джексона в 1991 году, произвело на нее огромное впечатление. Я понял, откуда у нее нашлись силы, чтобы так поддержать меня после смерти моей матери. Она дала мне свои записи именно для того, чтобы я понял, что дало ей толчок к благотворительной деятельности.
В этом приюте она увидела людей — мужчин, женщин, детей — которые смело смотрели в лицо неотвратимой смерти. «Умирать с достоинством» — вот как она это называла. Эти люди были счастливы умереть в приюте матери Терезы.
Думаю, ничто так не повлияло на принцессу в ее поездках по миру, как визит в этот приют. Она обходила кровати и предлагала каждому шоколадные конфеты. Одному человеку, ослабевшему от туберкулеза, она своими руками положила в рот конфету.
Я читал, что она писала о Калькутте, и о том, как эта поездка изменила ее взгляды на жизнь… и смерть. То, что она там увидела, так тронуло ее, что она решила помогать больным и умирающим во всем мире. Для нее это стало вторым рождением. Любой, кто перечитает речи принцессы после 1992 года, поймет, что ее все больше и больше интересовали духовные вопросы. Она искренне верила в то, что смысл существования состоит в помощи страждущим. Только помогая им, она чувствовала, что живет не зря. Она считала своим долгом использовать свое положение принцессы Уэльской, чтобы облегчить жизнь тем, кто в этом нуждается.
В Анголе я снова и снова перечитывал ее записи, а она каждое утро просыпалась с мыслью о несчастных и торопилась увидеть пострадавших от мин. Только ради того, чтобы как-то исправить ситуацию.
— За работу! — объявляла она, и мы отправлялись в Хуамбо или Квито, где принцесса стремилась выполнить работу, которую вот уже пять лет считала самой необходимой в своей жизни.
В июне того же года принцесса отправилась в Нью-Йорк, чтобы встретиться в Бронксе с матерью Терезой. Британские газеты писали: «Ангелы в Бронксе».
Для меня поездка в Анголу стала апогеем моей службы. Тут воплотились мои самые смелые личные и профессиональные мечты. Принцесса неофициально превратила меня из простого дворецкого в своего помощника. Окончательно мое превращение завершилось во вторую неделю января, когда я без формы дворецкого вошел в посольство Британии в Луанде с парадного входа. Когда принцесса говорила, что я буду везде ее сопровождать, она знала, что говорит. Только я не предполагал, что мне придется идти по мраморным коридорам посольства на встречу с Аной Паулой дос Сантос и министром иностранных дел.
В 1992–1993 годах в Пакистане, Чехословакии и Египте я знал, что мое место на заднем плане. Я был сторонним наблюдателем. А в Анголе я стал участником встреч наравне с Дианой, принцессой Уэльской. Она знакомила меня со всеми, с кем знакомилась сама. Сомневаюсь, чтобы Ана Паула дос Сантос знала, что я всего лишь дворецкий. На той встрече все — и даже персонал посольства — подумали что я ее личный секретарь или придворный. Для меня это было странно, потому что я прекрасно знал свое место.
«Это должен делать личный секретарь, — думал я. — Но у нее нет личного секретаря. А это должна делать ее фрейлина, но у нее нет фрейлин». Так и получилось, что беседовать в первыми лицами в государстве о политике, о том, что необходимо запретить противопехотные мины, вместе с принцессой должен был человек, который стирал и гладил ее одежду, носил чемоданы.
Слава богу, я был неплохо подготовлен. Я привык на яхте «Британия» объявлять королеве о прибытии глав стран Содружества, и знал правила королевского этикета, знал, как себя вести, чтобы оставаться «на один шаг позади».
Когда я, естественно, волнуясь, стоял в зале посольства, я вспоминал, как в Виндзорском замке в самом начале моей службы мне не доверяли подавать мясо и овощи. И вот я стою рядом со своей хозяйкой — а потом и сажусь рядом с ней, с человеком, которому обязан таким взлетом моей карьеры. Я гордился собой. И, честно говоря, мне было даже приятно думать о том, что, увидь меня сейчас члены королевской прислуги, они бы это не одобрили. Мне становилось особенно приятно, когда я представлял, как они бы возмущались, что, мол, я «забылся» и «не знаю своего места». Именно с таким обвинением мне еще предстояло столкнуться, когда я стал работать в Мемориальном фонде принцессы Дианы.
Полагаю, посол Ее Величества Роджер Харт так и не понял, кто же я такой. Во время нашего пребывания в его резиденции он не раз видел, как я выхожу из комнаты принцессы, где мы с ней беседовали наедине. Принцесса требовала включать меня в списки приглашенных на приемы. И в итоге я сидел за одним столом с представителем Ее Величества в Анголе, его женой и принцессой и вел светскую беседу.
Но самое забавное, при воспоминании о чем принцессу охватывал приступ хохота — что когда ужин подходил к концу и она говорила, что устала и хочет пойти спать, то вместе с ней вставал и я. И мы вместе удалялись. За дверями мы начинали безудержно хохотать, вспоминая удивленные лица оставшихся за столом. Она терпеть не могла условностей, хотя и считала посла и его жену хорошими людьми.
За время нашего пребывания в Анголе был устроен только один официальный ужин. В остальных случаях я подавал еду в ее комнату. Каждый вечер принцесса надевала махровый халат поверх купальника и шла по коридорам резиденции через кухню и в сад к бассейну. Я сидел на краю, свесив ноги в воду, и отсчитывал, сколько дорожек проплывет принцесса. Она проплывала кролем двадцать раз туда и обратно, прежде чем остановиться и отдохнуть.