Syrdon — демографический код

Разделим ряд образов демографического кода по половому признаку. В мужском поле получим ряд: старик — мальчик.

В женском поле: старуха — женщина — невеста— девочка.

Легко заметить, что в ряду образов мужского пола есть зияю­щий пробел: отсутствует возрастной разряд зрелых мужчин. В отношении образа старика никакие уточнения не требуются — его можно считать базовым для всех остальных перевоплоще­ний, поскольку он чисто статистически чаще других появляет­ся в эпосе.

Совсем другое дело — образ мальчика! Для тех, кого мы на­зываем творцами эпоса, было важно обозначить одно условие: тот образ, который назван syrdon, способен обернуться маль­чиком, но до определенного возрастав. Возрастная граница, обо­значающая предел возможного оборотничества, имеет точное название — "ногхъуынтæуадзæг лæппу"²⁵⁶. Так осетины назы­вают мальчиков, достигающих половой зрелости — "обрастаю­щий-волосами мальчик". Говоря языком демографии — это мальчики в пубертатном периоде.

Таким образом, среди мужских воплощений syrdon отсутст­вует образ возраста половой зрелости, а оба представленных в этой парадигме возрастных разряда мужского пола в демогра­фическом, точнее, — детопроизводственном, смысле нейтраль­ны.

В составе образов оборотничества syrdon женского пола про­белов нет. Представлены все возрастные разряды: старуха — женщина — невеста — девочка. Следовательно, образы жен­ского пола составляют демографическое ядро всей парадиг­мы— это, пока, промежуточный вывод. Его вполне достаточно для толкования терминов syrt-nart как обозначений союзов или групп женщин и мужчин в традиционных обществах при первобытнообщинных отношениях, хорошо известных в этногра­фии. Будем считать это частью промежуточного вывода и про­должим анализ. Попытаемся выявить другие характеристики общества со столь четким раздвоением идеологии на женскую Syrdon— зооморфный код

Этот вывод подтверждается и на уровне зооморфного кода

— в составе образов оборотничества присутствуют ласка, лиса или ее атрибуты, ласточка, сука, мышь. Более того, эти образы являются своего рода информативным расширением демогра­фического кода. Дальше мы продемонстрируем это на материа­ле конкретных сюжетов, а пока рассмотрим животные лики оборотничества syrdon по отдельности.

Отметим,что сопоставляться будут два аспекта: тотемический (и вообще верования вокруг этих животных) и терминологиче­ский.

Ласка, по-осетински mystulæg, является героиней множест­ва легенд и рассказов, хорошо известных во всех уголках Осе­тии. Главная идея всех их — самоотверженность в проявлени­ях чадолюбия. Все сюжеты имеют общий стержень: если оби­деть ласку, она мстит решительно и самоотверженно. Обида — это всегда разорение гнезда и убиение детенышей. Месть ласки

— это отравление молочных продуктов, причинение бесплодия домашнему скоту и женщинам. Последствия могут быть фаталь­ными — пропадает молоко и другие продукты животноводст­ва, не рождаются дети и прекращается жизнь семьи (рода), или же семья обидчика гибнет сразу, поев отравленных лаской мо­лочных продуктов. Ласка есть воплощенная самоотвержен­ность материнского инстинкта. В присутствии женщин про­изнести о ласке что-либо оскорбительное решительно запре­щалось. Раз в год, обычно в праздник bældæræп, женщины вы­ставляли угощение "для ласки". Это всегда — три крошечных пирожка и сливки, которые несли на зеленый дерн у воды, или к входу в гнездо ласки, если оно бывало известно. Угощение так и называлось — mystulædjy hai — "доля для ласки".

С лаской связаны были также чрезвычайно показательные представления об иерархии. Ее почитали властелином мышей: mystytæn sæ paddzah — mustælæg — "царь над мышами —лас­ка . Существуют фольклорные и религиозные сюжеты, свя­занные со сферой похоронных обычаев, проясняющие возрас­тной характер этой иерархии, при этом — присущий именно женскому ряду демографического кода.

Согласно верованиям женщин, у сильно состарившейся мыши вырастали крылья и она становилась летучей. Если женщинам случалось находить мертвую мышь, они хоронили ее и в тече­ние трех дней каждое утро приходили к могилке оплакивать ее ¹⁴⁵.Ясно, что, по логике этих представлений, обычные мыши почитались "нестарыми" — в возрастной иерархии они на ниж­них ее ступенях — это молодухи. И в фольклорных сюжетах мышь помогает девушкам избежать притязаний и насилия со стороны нежелательных брачных претендентов²³⁸. Она же дает спасительный совет попавшему в пиковую ситуацию юноше, затем оказывается красавицей, и герой берет ее себе в жены. В этом ряду замещений невест на "мышей" читается и сюжет эпо­са, в котором рождается Сирдон: мышь — и мы уже угадываем, что это невеста или молодуха — беременеет от "проклятия" главного "бабника" эпоса Хамыца и рождает Сирдона. Причем проклял он "зверушку" мужским семенем ¹⁹³, что немыслимо для достоинства эротического героя эпоса, если бы Хамыц не знал за мышью "невесты", как это представлено в приводивших­ся сюжетах фольклора.

Здесь уместна реплика о том, что детородное "проклятие" Хамыца продолжает функцию "избиений" Хамыцем самого Сирдона или его суки, но только в одном случае — когда Сир­дон воплощает девушку-невесту-женщину. На ее нрав прямо указывается — она gadza — "сука, потаскуха". И остается одно: "избиения" Сирдона или суки Сирдона Хамыцем есть иноска­зание, замещающее брачную оргию.

Показательно и то, что Хамыц с ныхаса погнался за Чертом, но тот превратился в мышь¹⁰⁵ и уже мышь стала мамашей Сир­дона; ясно, что в демографическом коде она не может быть ни­кем иным, кроме как невестой, женщиной. А на уровне хтонических воплощений Сирдона им соответствует Черт. При этом самые выдающиеся женщины эпоса, Дзерасса и Сатана, характеризуются так же: ræsugъd hæjræg — "красивый черт", при­чем устами образцового супруга Урызмага²⁵⁷. Это обычный эпи­тет эпоса в адрес женщин, след его отложился в поговорках: "бог сотворил женщину быть чертом", "женщина — чертово су­щество", "женщина — это черт"²⁵¹. Связь женского начала с хтоническим уровнем воплощений очевидна: ряд Черт — Мышь — Дзерасса — Сатана выступает подтверждением этого. Одна­ко главной персоной этого ряда является Сирдон: он "свой" среди чертей ²⁵⁸, и сам — "черт"²⁵⁹. Так становится очевидно, что syrdon — это коллективный демографический портрет той половозрастной группы общества, которая выступает антаго­нистом мужей и представляет жен.

Древность таких представлений ясна — это время хтонических мифов. Бездна подземелья, где обитают Нижние Духи dælimon, находится в двенадцати днях пути вниз в подземелье, а входом туда является мышиная нора²⁷⁵. Похоже, что эти пред­ставления являются наследием эпохи арийского единства: ка­кие-то демонические существа mus — как полагают, это "мышь" — известны в иранских древностях²³⁷.

Таким образом, особое отношение к ласке и мышам в веро­ваниях женщин очевидно. И, что показательно, в них совершен­но четко обозначены возрастные градации. Отметим их: ласка как символ материнства соответствует разряду женщин, лету­чая мышь — старухи, мышь — невесты. Иерархическая особость ласки объяснима соответствием этому высокого статуса жен­щин, имеющих потомство, особенно сыновей.

Теперь можно сформулировать еще один, более важный про­межуточный вывод. Парадигма syrdon принадлежит древней де­мографической теории, созданной творцами Нартиады. От­метим и другие ее фрагменты. Их сохранилось немного, но они весьма показательны.

В ряду образов, составляющих оборотничество syrdon, осо­бое место занимает лиса. Эпос и фольклор пронизаны насквозь образом лисы, золотой или серебристо-черной, или черной, ко­торая оборачивается красивой девушкой, достающейся в жены герою. Герой, как правило, охотник²⁴⁹. Выясняется, что охота иносказательно обозначает сватовство и женитьбу. Один из центральных сюжетов эпоса связан с охотой именитых нартов на серебристо-черную или золотую лису. Урызмаг выигрывает шкуру лисы тем, что рассказывает самый интересный сон о женитьбе на красавице с войлочной волшебной плетью. Охо­та на лису и шкура, достающаяся охотнику, — это главные смы­словые элементы сюжета о женитьбе, выраженные посредст­вом зооморфного кода, предназначенного для посвященных. А мы, как посвященные в "тайну" эпоса, уже знаем, что жена Урызмага — это Сатана, и лиса здесь замещает ее в качестве брачного партнера из особого типа "снов" во время брачных "охот". Лиса по зооморфному коду — это женщина, а "охоты на лис" — брачные предприятия.

В составе образов оборотничества syrdon есть совершенно точные индикаторы этого кода. С Сирдоном в эпосе связан один постоянно действующий фактор: нарты "вечно преследуют Сирдона как лису из-за шкуры" ²⁶⁰. В другом сюжете Сирдон превращается в лисий хвост ²⁷⁶. Показательно, что на языке охотников лису называют syrdony dymæg — "хвост Сирдо­на"³³⁹— это уже как бы обратная проекция от Сирдона к лисе, "от брачной охоты" к охотничьему жаргону. Очевидно, что в эпосе вечное преследование выступает растянутым до длитель­ности самой жизни и представляет собой замещение актуаль­ности охот в смысле брачных деяний, а лисий хвост и лисья шкура — это знаковые синонимы, и как охотничья добыча иносказательно означают брачных подруг. Сюда же, к брачной лексике посвященных, относится один из эпитетов, применяе­мых к Сирдону — рувас — "лиса", и характеристика его пова­док —"лисьи".

На связь ассоциаций "лиса" — "женский пол" у осетин ука­зывалось в научной литературе³⁰¹. О тотемическом культе лисы, с особым обрядом похорон лисы, отправляющемся исключи­тельно женщинами, совершенно определенно свидетельству­ют и данные археологических материалов¹⁰². Они соответству­ют данным эпоса и фольклора: лиса является зооморфным сим­волом женского пола. В сюжетах эпоса лиса является представителем женского рода образов парадигмы syrdon — это об­раз, принятый в сюжетах брачных охот, тогда как образ ласки связан с идеей материнства и чадолюбия. В сказках лиса — это тоже устроитель брака²³⁸, она способна перевоплощаться по­добно Сирдону²³⁹, принимать вид женщины²⁴⁰. Так, черная лиса оборачивается девушкой, сбросив шкуру²⁴¹, и подобные при­меры можно продолжить.

Оборотничество syrdon заключает в себе также образ лас­точки. Ласточка — это женская птичка, которая выступает в качестве посыльной при первой женщине эпоса — Сатане. Круг на шее ласточки называют Satanaiy kъuhdaræn — "кольцо Сата­ны". Исходя из сюжетов, в которых Сирдон является глашата­ем ³²² (а глашатаи — это всегда сообразительные мальчики до женитьбы), можно утверждать, что "сирдоны-ласточки" — это мальчики и девочки. Они посыльные fidiwæg, а для женщин ими всегда выступают мальчики и девочки. В другом сюжете мало­душный Сирдон вознамерился сбежать от Батраса и для этого обернулся ласточкой²⁸⁵: трусость — это тоже "женское" и "дет­ское" качество, противное нартовским, т.е. мужским. В соста­ве образов парадигмы syrdon ласточка выступала элементом зооморфного кода, замещавшим для посвященных возрастной разряд мальчиков и девочек демографического кода.

Отсюда вытекает чрезвычайно важное следствие: наличие в парадигме syrdon мальчиков и девочек вместе с лаской, высту­пающей зооморфным символом материнства, ставит задачу выявления его главного функционального уровня — связки матери-дети. Прежде чем перейти к этому вопросу, сформу­лируем еще один промежуточный вывод: охоты на лис как брач­ные предприятия и женитьба, лисий хвост как одно из вопло­щений syrdon, которого вечно преследуют нарты как лису из-за шкуры, — все это определенно означает, что syrdon в сюже­тах охоты воплощает возрастной разряд женщин — брачных подруг нартов-охотников. Лиса зооморфного кода соответ­ствует женщине демографического кода и также объединяется собирательным именем-термином сирдон.

Syrdon как материнство

Основанием для такого сопоставления является образ ласки в парадигме syrdon, поскольку известно, что ласка является сим­волом материнства в зооморфном коде. Параллельный символ в демографическом коде обозначен способностью Сирдона обернуться женщиной: ласка и женщина равнозначно совме­щаются в парадигме syrdon и соединяются в общем признаке, на языке посвященных обозначающем возрастной разряд ма­терей. Очевидно, что сюжеты эпоса, в которых Сирдон высту­пает как родитель, должны быть рассмотрены для выявления дополнительных признаков материнства, связанного с этим образом.

При рассмотрении связки родители—дети необходимо учесть, что в самой парадигме syrdon заключены образы детей обоего пола. В демографическом коде мальчики до совершен­нолетия отнесены к syrdon наравне с девочками — ввиду ней­тральности половых различий в детском возрасте те и другие находились при матерях. Перевоплощения Сирдона в мальчи­ков и девочек обнаруживают именно такую образность языка посвященных, которая была отражением реальной зависимо­сти групп детей от групп женщин в первобытнообщинной сис­теме. Парадигма syrdon, в свою очередь, являет образ общин­ного коллектива древности, в котором к женско-детским кол­лективам общины отнесены также и старики обоего пола: пе­ревоплощения Сирдона в стариков и старух принадлежат этой же образности. Очевидно, что стержневым образом парадиг­мы, или оборотничества syrdon, является женский: перевопло­щения Сирдона в женщин составляют основу образного ряда, который мы условились рассматривать как демографический код.

В связи с этим обнаруживается, что образность языка эпоса порождена внутренней структурой бранных сюжетов, и пере­воплощения Сирдона являют присущий ей логический строй. Это означает, что парадигма syrdon, или оборотничество syrdon, есть ни что иное, как логически взаимосвязанная изнутри демографическая и этнографическая закономерность. Этот вы­вод предполагает, что остальные сюжеты, содержащие приме­ры перевоплощений, должны также рассматриваться как зако­номерности эпоса и могут использоваться для извлечения до­полнительной информации как условные коды. Рассмотрим syrdon как материнство.

В эпосе только три образа — Сирдон, Дзерасса и Сатана, при которых есть дети, но при этом Дзерасса рождает совершенно конкретных героев, и имена их названы, Сирдон и Сатана име­ют родительское отношение к массам детей. При этом материн­ство Сатаны обозначено строго, она — неродившая мать нартов, она — воспитующая мать, вскармливающая мать. И, как выясняется, статус родившей матери может быть связан толь­ко с образами женщин, в которых перевоплощается Сирдон — они есть основной символ демографического кода парадигмы syrdon, они — ее ствол, как в зооморфном — ласка с ее "ин­стинктом материнства".

Из всего ряда образов, в которые входит Сирдон, — девочка, невеста, женщина, старуха, мальчик, старик, ласка, лиса, лас­точка — пять образов точно соответствуют связке матери— дети: мальчик, девочка, женщина в демографическом, ласка и ласточка — в зооморфном коде. Связка же отцы—дети в па­радигме syrdon невозможна в принципе: Сирдон никогда не перевоплощается в зрелого мужа, воина и нарта.

Следовательно, родительская ответственность Сирдона за де­тей тоже не мужская, при том что дети есть важнейший отличи­тельный признак и главный мотив антагонизма Сирдона с нар­тами. Высшее напряжение антагонизма нартов и Сирдона насту­пает периодически, каждый раз, когда нарты — то Урызмаг, то Сослан, то Хамыц — массами убивают детей Сирдона. При этом остается нейтральным механизм кровной мести — Сирдон ни­когда не мстит, и это никогда не предполагается. Что вполне ес­тественно, учитывая слабость всех образов в арсенале оборот­ничества syrdon — старики и дети немощны, женщины тоже, да к тому же кровная месть не положена им по обычаю.

Повторяемость "убийств" детей, при том, что нарты не го­рюют, а даже забавляются этим, то пуская в них стрелы, то "вываривая" их в кипятке, заставляет видеть в "убийствах" отголо­ски обрядов инициации для девушек и юношей. Стержнем этих обрядов была ритуальная смерть-рождение, как бы инсцени­ровавшая необратимость возрастного перехода в иное качест­во: девушки делались невестами, юноши — охотниками, в пря­мом и брачном смысле, и воинами. В полном соответствии с этими перерождениями — переходом в совершеннолетие и сфе­ру нового опыта, "убийцами" выступают Урызмаг — граждан­ский вождь нартов, Сослан — военный вождь, Хамыц — сексу­альный герой. Вполне очевидно, что они обучали юношей ос­новам жизнеустройства коллектива, боевым и трудовым навы­кам, правилам межполового общения.

Обязательной деталью сюжетов "детоубийств" является ко­рова или баран, которого хитроумно и с приключениями съе­дают Сирдон и нарты. Все это определенно говорит о том, что обряды проводились как празднества, на которых и был в ходу язык посвященных, "хитроумный" для непосвященных и вклю­чавший все, что мы условно выделили как различные коды.

Сирдон-песнетворец

Все воплощения, которые присущи Сирдону в эпосе, являют собой групповой портрет наибольшей части нартовского об­щества: парадигма syrdon — это демографический ряд — маль­чики, девочки, невесты, зрелые женщины, старухи и старики. В эпосе образ старика вообще является одним из базовых, что имеет свое объяснение: старики являлись творцами кадагов о жизни нартов. Кадаги-прославления были единственной функ­цией стариков, которая сделала их нужными нартам, стремив­шимся к вечной славе. В остальных случаях старость была пре­зренна, нарты и аланы считали доживших до немощной старос­ти трусами, не удостоившимися славной смерти в бою. Началь­ным кадагом Нартовского эпоса является песнь Сирдона — веч­ный кадаг Сирдона о Нарте Уахтанаге. В нем прямо сказано, что песни слагает Сирдон ²⁶¹. Стоит Сирдону выяснить новые факты — он определяет их достоинство, нравственную и мо­ральную значимость, чтобы включить в кадаг ²⁶².

Разумеется, не все старики были способны слагать песни сла­вы. Поэтому не все удостаивались чести ходить в походы и во­очию наблюдать подвиги, которые затем воспевались веками.

Именно рапсоды, признанные нартами своими, канонизиро­вали в эпосе образ старца, слагающего кадаги и сотворившего лиру fændyr. И именно за кадаги и fændyr нарты признали Сир­дона своим: особое значение этого признания прояснится поз­же, здесь же отметим, что за сирдонами-старцами признано право быть рядом с нартами, при славе нартов, служить славе нартов. И когда в эпосе встречается не просто сирдон, но narty syrdon — по контексту это старик, становится ясно, что он из тех, которые были признаны. Как творцы. Такой образ удо­стоен чести присутствовать в среде нартов. Нартовская посло­вица гласит: "Æppætzonæg Narty Syrdon wyd" ³³⁴ — "всезнающ был (только) Нартовский Сирдон", то есть признаны только все­знающие песнетворцы kadæggænæg, а старцы, отмеченные ка­ким-нибудь другим даром божьим, оставались для нартов чле­нами оппонентной части общества, представленной парадиг­мой syrdon.

Сирдоны, слагающие кадаги, занимают в демографической панораме общества место в стороне от всех остальных сирдонов, остающихся антагонистами нартов. Они были обеспечены доступом во все разряды общества, что в условиях максималь­ной закрытости организаций типа женских и мужских союзов прошлого было чрезвычайной привилегией. Получив призна­ние, творцы кадагов сделались цензорами нравственных и мо­ральных поступков, и фактически, основными выразителями общественного мнения. Это одно из объяснений двойственно­го отношения нартов, даже виднейших героев, к сирдонам-творцам: признание сочетается с высокомерием и настороженно­стью — риск потерять репутацию не способствует душевному комфорту.

Таковы сирдоны в эпосе — острословие, ирония, юмор, пе­ние кадагов, анекдот, загадка, знание обычаев... Во всех других случаях за словом syrdon надо видеть другой образ парадигмы —не старика. По сути той функции, которую сирдоны-старики выполняли при нартах, они — летописцы, блюстители нравов и морали. Они сделали оружием слово и лиру — стать признан­ным героем можно было только став воспетым: только воспе­тое делалось престижным, осмеянное — посмешищем. Судя по всему, дилемма — лучше быть мертвым, чем смешным — про­изведена нартовскими сирдонами: они превратили смех в разя­щее оружие. Для творчества сирдонов характерны только два полюса мотивов — прославление героев битв и щедрости, и высмеивание всего остального. Альтернативой вечной славе они сделали вечное осмеяние: hudinag — "смешной" — у нартов было равнозначно позорной смерти. Столь сильное оружие песне-творцев заставляло считаться с ними, разумнее было признать их своими, что и сделали нарты в награду за фандыр.

Таким образом, привилегия песнетворцев kadæggænæg, от­личавшая их от остальных старцев, отмечена тем, что одни — просто сирдоны, другие — нартовские. В половозрастной па­радигме syrdon уже нет их образа — они выведены из нее и при­знаны своими в среде досточтимых мужей, хотя и здесь не во­шли в ядро нартов из-за старости. Являясь как бы институированной идеологической обслугой, Narty Sydron обрели инди­видуальный социальный облик и статус вне половозрастных структур, стали почитаться как авторитеты в области обыча­ев и веры: даже когда нарты построили narty styr hædzar — "большой дом нартов", они обратились к Сирдону за оценкой своей работы, что свидетельствует о санкционирующей роли творцов кадагов в этой сфере.

Общий вывод: стержнем, базовым образом парадигмы syrdon является женщина, остальные составляют зависимый ряд об­разов, а все вместе воплощают собирательный образ той части общества, которая является антагонистом нартов. Оппонен­ты-антагонисты "стояли" так: женская парадигма syrdon от­стояла от мужской nærton. Так было до появления лиры фан­дыр. Но с ее появлением один образ — образ старца kadæggænæg — выведен из женского ряда, поскольку признан нартами близким себе: вспомним, что Нарты Сирдон живет в опоре моста, между берегами. Это снова иносказание: один бе­рег nart — другой берег syrt. Меняется то, что один разряд стариков нарты признали достойными себя — прежде стариков презирали и убивали — и он стал связующим, промежуточным, как опора моста, между женской и мужской парадигмами.

Перед нами наглядные иллюстрации из демографической "теории" эпохи перемен в нартовском обществе — изменилось отношение к определенной части стариков. Изощренная образ­ность при повествовании об этих изменениях присуща эпосу оттого, что его сотворили и передали сами песнетворцы kadæggænæg, относившиеся к своей миссии и ремеслу с ответ­ственностью привилегированных профессиональных жрецов-вещунов: их установка гласит — kadædjy æcægælon nyhæstæ næ fætcy — "канон не допускает посторонних слов в кадаг"³³⁵. Дру­гими словами, язык эпоса — это язык канонических текстов, "формульный язык", в нем ничто не случайно и все образы и действия канонизированы: fætk — "закон, правило"!

Это касается и переноса акцента с базового образа женщин на прежде второстепенный, из-за иждивенчества стариков, образ старика-песнетворца. Для нартов творцы кадагов пере­стали быть антагонистами — этот второстепенный образ стал для них крайним из своих, а для женского ряда всегда был вто­ростепенным, то есть тоже крайним. И как периферийный в обеих парадигмах, он становится общим и промежуточным ме­жду ними: эти "сирдоны" жили "в опоре моста" между "берега­ми" жен-сирдонов и мужей-нартопов. Остальные образы пара­дигмы составляли, с точки зрения нартов, арсенал оборотничества, этого общего Сирдона, и в нартовских сюжетах пред­ставлены как его эпизодичные воплощения — лисы, мыши, лас­ки, мальчики, девочки, невесты, женщины, старухи и те стари­ки, которые нетворцы. Отсюда ключ к шифру языка посвящен­ных — каждый единичный представитель парадигмы представ­ляет для посвященных всю панораму образов.

Этот вывод является ключом и к прочтению того, что услов­но названо выше демографической теорией эпоса. Он позволя­ет достаточно точно определить структуру того общества, дву­мя составляющими частями которого являются демографиче­ские парадигмы syrdon и nartæ.

О сложном составе syrdon известно уже все или почти все: женщины, невесты, девочки, мальчики до совершеннолетия, ста­рухи и старики за исключением рапсодов, которых нарты при­знали своими — вот демографический срез возрастных групп общества, которые выступают антагонистами нартов. И оста­ется выяснить природу этого антагонизма: очевидно, что в де­мографическом коде nartæ не могут быть никем иным, кроме как мужчинами.

Nartæ как кодовый символ нартиады

После возраста nogquyntæwadzæg юноши переходили в раз­ряд мужчин, проходя все более сложные и ответственные ис­пытания инициации. Вторичный волосяной покров и ломка го­лоса — видимые признаки перехода в мужчины, осознанного как вхождение в наиболее престижный разряд общества, были почитаемы и с ними связывались определенные представления. О том, что nart — это возраст после nogquyntæwadzæg — "по­явления новых волос", свидетельствует пословица: "Nartæj dæhi shondzynæ, umæj dyl wældaj qwyn næ razajdzæn" — "от того, что нартом назовешься, лишний волос на тебе не вырастет"²⁵⁰. Вы­дающийся "бабник" Хамыц был сексуальным героем эпоса и имел самые выдающиеся усы — они могли отвращать враждеб­ные силы, гадов, которые угрожали попасть в уста ему вместе с коварно поданным напитком. У военного вождя Сослана была самая престижная в среде нартов шуба — она была сшита из усов, бород и скальпов побежденных им нартов. Любопытно сочетание огня с усами — огонь был мужским первоэлементом природы мифологических представлений нартов: art lædjy rihijyl sudzy —"огонь (только) на мужских усах горит"²⁵². Наряду с клятвами мечом, огнем, землей, именем отца, богом, святыми, существовала и клятва усами ^253.

Ломка голоса — еще один показатель перехода в нарты. В эпосе принято называть мужской голос густым: nærton bæzdjyn qælæs — "густой нартский голос". Нарты потрясали врагов си­лой голоса.

Таким образом, нижний порог перехода в нарты — это воз­раст появления вторичного волосяного покрова. Верхний порог выхода из него и выпадания в непрестижный разряд стари-ков-сирдонов определялся утратой половой потенции, что в условиях группового брака выражалось в неучастии в оргиастических брачных празднествах рода. Даже для таких выдаю­щихся старцев эпоса, как родоначальник нартов Уахтанаг, пер-вопредок Уаерхаег, устраиваются соответствующие испытания — струя их должна вспениться на навозе, потом они должны изнасиловать невесту — us batonyn. Неудача делала их жерт­вой насмешливых невест — этого не избежал и гражданский вождь эпоса Урызмаг. Дабы не угодить в разряд немощных ста­риков, он решается на набег за добычей, но достигает резуль­тата не мечом, а "разведданными" и советом, какое войско вы­слать на врага нартов.

Этот подвиг, известный у нартов как Uyryzmædjy fæstag fosy kond — "последний поход Урызмага за добычей" — был при­знан нартами и санкционировал идею о том, что дельный со­вет старика доказывает его полезность. Очевидно, это иллю­страция того, как постепенно цивилизуются установки древ­ности, по одной из которых немощных стариков убивали. Шан­сы сирдонов-старцев на выживание, согласно смыслу деяний, обеспечивались полезной деятельностью, но уже не связанной с войной и половой активностью. Можно заключить, что в па­радигму syrdon с этого времени не входили, помимо kadæggænæg, старики с управленческим или иным специфиче­ским опытом. И старый гражданский вождь Урызмаг остается среди нартов, сохраняя при этом уважение гораздо большее, чем старик Сирдон после изобретения лиры fændyr.

Однако надо сказать, что отношение нартов к признанным старикам все же маргинальное — мотивы неприятия определя­ются традиционным отношением силы к бессилию. И если пе­реход юношей в нарты был празднеством и отмечался специ­альным обрядом, то об обряде выведения из нартов известно только, что стариков убивали на kuvd — пирах-молениях. От­голоски того времени сохранились в поговорках: "Кто больше не может ходить в походы, того жизнь уже не годится", "было время, когда нарты стариков не почитали"²⁵⁴. Отдельную главу обычаю убиения стариков посвятил Ж.Дюмезиль ¹⁵⁴.

Специальный обряд перехода юношей в нарты назывался пærtоп guyrd — "нартовское рождение", то есть "мужское ро­ждение", которое надо отличать от "рождений сирдонов" — младенцев обоего пола, как акт социального рождения от акта рождения физического. Массовые "убийства" сыновей Сирдо-на символизировали умирание детства и рождение мужей-нар-тов. В эпосе nærton guyrd служит эпитетом к именам всех, кто являет собой достоинство и силу, что характеризует обряд как социальное рождение — переход в группы мужчин. Это нико­гда не относится к Сирдону: он остается по ту сторону "смер­ти прежнего, детского качества" — с женщинами. На этой сто­роне "смерть детства" переходит в "рождение" нового качества — мужей, это — рождение нарта — nærton guyrd. Поэтому без особого лингвистического риска можно предложить реконст­рукцию полного названия обрядов посвящения: syrton mard-nærton guyrd (смерть женских "качеств"— рождение мужских). Так называли, судя по всему, ритуал перехода в зрелые мужи, являвшийся стержнем обрядов инициации в древности.

Таким образом, демографический код nart не образует па­радигмы и состоит из одного символа, одного образа — зрелые мужи.

Столь же однозначен зооморфный код nart, в нем всего один образ — волк: родоначальник нартов Уæрхæг есть волк, Урызмаг оборачивается собакой — волкодавом, но это образы од­ной природы. И, следовательно, волк (волкодав) и полноцен­ные мужи представляют ту часть общества, которая является антагонистом другой, выраженной парадигмой syrdon, где ос­новные образы — лиса и женщина.

Столь же однозначен был бы и космологический код nart: те­пло—огонь—свет. Нарты считали, что огонь — вечный, никем не зажженный, ænæntaw ("незаброженный") источник жизни²³⁵.

Соперничество двух начал — женского и мужского — задает тон и определяет интригу внутренней жизни создателей эпоса, который, по мнению исследователей, стал складываться в эпо­ху распада родового строя. Выявленный нами демографический контекст эпоса является единственным подтверждением этого предположения — именно для родового строя присущи демо­графические группы типа syrdon и пærtоп, характерные при по­ловозрастном разделении первобытного общества.

Термины syrdon и nærton

Решающим основанием для рассмотрения syrdon-nærton в парной оппозиции являются их базовые образы в демографи­ческом коде: женское—мужское есть маркировка социальных индикаторов в мышлении и идеологии родовой эпохи. Термин syrdon В.И.Абаев делил на syrd и суффикс -on², аналогично раз­делению nart-on, но предполагал в основе syrd значение "зверь". Оправданием сопоставления являлся известный сюжет "анта­гонизма", в котором нарты охотятся на syrdtæ — "зверей" (этот сюжет рассматривается ниже). Но по результатам проведен­ного анализа syrd нужно корректировать в syrt-"женщины".

Оппозиция syrt/nart — женщин/мужчин, не допускает иной трактовки на демографическом уровне. И теперь невозможно полагать, что мужчинам nart в эпосе оппонируют только мелкие зверюшки, представленные в парадигме syrdon — мыши, ласки, лисы, при том, что у нартов с ними установлены детопроизвод-ственные связи! Это означает, что базовый образ всей парадиг­мы syrdon—женщина, в то время как ее главный "представитель" в эпосе мужей нартов — это Сирдон-Песнетворец, старик, при­знанный нартами своим.

Очевидно, что syrd по форме представляет подобие nart, ко­нечное -d есть результат озвончения показателя множествен­ного числа -t, он есть и в nart. Оппозиция syrt/nart означает просто женщины/мужчины. Исключение показателя множест­венного числа дает syr-nar, в современном осетинском они за­кономерно приняли форму syl-næl, букв, —"женщина/мужчи­на", "самка/самец". И только эти значения соответствуют ре­зультатам анализа. Соответствуют полностью! Причем даже в том смысле, что лисы, ласки и прочая живность syrd в составе женской парадигмы предполагают взаимное замещение этого термина с syrt в языке посвященных, который — нет никакого сомнения — был изобразительным средством в мужском юмо­ре нартов, охотников и воинов.

Это дает основание оперировать терминами syrt и syrton на­равне с nart и nærton. Далее syrt и syrton будут использоваться вместо syrd и syrdon как исходные в демографической схеме эпоса. И только при разборе конкретных сюжетов эпоса с уча­стием Сирдона как персонажа, термин syrdon будет условно считаться именем собственным, но — оговоримся еще раз — только как иллюстрация из сюжета, только в начале анализа, и только в качестве индикатора кода syrdon.

Прежде чем перейти к анализу основных сюжетов эпоса и их элементов, приведем еще одну показательную для всей женской парадигмы syrt и syrton иллюстрацию. Урызмаг преследует животное, то есть опять же охотится, но добыча оказывается прекрасной женщиной. При этом он идет по следу, который первоначально был заячьим, потом лисьим, затем оленьим-косульим. Особое значение зайца в верованиях женщин у древ­них предков осетин уже отмечалось ¹⁰³, о лисе сказано выше (Урызмаг добывал лису-красавицу). Теперь видно, что зоо­морфный ряд женских символов шире, и самка оленя, или ко­суля, составляют его продолжение, а поскольку женой Урызмага является первая женщина эпоса Satana, становится оче­видным, что заяц, лиса, косуля-олень с золотой поющей шку­рой — это заместители женщины из парадигмы syrdon. To есть индивидуализация образа, или вычленение персонификаций, производилась привычными средствами половозрастной идео­логии, даже если это была "первая леди" эпоса: Satana — луч­шая из сиртов, она супруга Uryzmaga — лучшего из нартов. Шкура золотой лисы и золотая поющая шкура оленя-косули выступают однозначными символами "добычи жен" в языке по­священных, на котором брачное предприятие обозначалось как "охота".

Зооморфный ряд парадигмы syrton можно дополнить обра­зами оборотничества Великой Родоначальницы нартов, Рож­дающей Матери нартов — Дзерассы. Одно из ее основных воплощений — "водная лисица" cællaq ruvas, букв. — "плескливая лиса" ³⁸. Плескливая лиса и охоты на лис²⁶³заставляют несколь­ко по-иному трактовать брачные путешествия нартов в глуби­ны водного царства: Дзерасса определенно выступает "водным" воплощением космологического Низа, а Сатана — "земным". При этом Дзерасса и Сатана соотносятся как "Рождающая Мать" и "Неродившая Мать" нартов, что трактуется функцио­нально: Вода — порождает, Земля — кормит, взращивает. В кос­мологическом коде syrdon они представляют Воду и Землю и являются оппозицией небесному Огню и Свету кода nærton.

В связи с этим необходима коррекция толкования кобанских бронзовых изображений череды бегущих волн, увенчанных на гребнях головами собаковидных существ: выясняется, что эти со