Воззвание крестьянской секции всероссийского цик ко всему трудовому крестьянству

Небывало тяжелое время переживает русская революция.

Окруженная железным кольцом германского торжествующего империализма, задыхается Советская Россия.

Великие завоевания революции находятся в смертельной опасности.

Благодаря Брестскому миру и поистине правительственной партии большевиков, поддерживающих этот грабительский мир, трудовое крестьянство оказалось накануне возвращения всего в крепостное состояние, накануне нашего хозяйственного и политического порабощения германским империализмом.

При сохранении Брестского мира фактически отменяем «закон о социализации земли», так как громадное количество десятин земли оказалось фиктивно перепроданным помещикам немцам, которые требуют за возвращение земли крестьянам многомиллиардную сумму денег в качестве выкупа.

Наши природные богатства, ценою кровавых жертв отвоеванные у буржуазии, почти целиком переходят в германское владение.

Русский народ превращается в народ‑нищий, народ‑раб.

В самой Москве представители германской буржуазии обосновали свой контрреволюционный штаб во главе с графом Мирбахом.

Этот штаб германской буржуазии поставил своею гнусною целью удушение рабоче‑крестьянской революции при помощи петли Брестского мира.

Наглые ноты торжествующей германской буржуазии, предъявленные графом Мирбахом, содержат в себе категорический приказ об ограблении трудящихся, о превращении их из свободных граждан в толпу рабов.

Пылающая огнем восстания, завоеванная, но не побежденная Украина, истекающая кровью лучших своих сынов, зовет нас на борьбу за свержение самодержавного ига.

Германский империализм решил во что бы то ни стало воспользоваться своим временным превосходством и отнять у крестьян богатый урожай, который ожидается в текущем году.

Оно поможет германским насильникам собраться с силами и укрепиться для новой борьбы.

Партия крестьянства, партия левых социалистов‑революционеров решила открыто выступить на защиту угнетаемых крестьян.

Партия левых социалистов‑революционеров применила акт террора по отношению к представителю германских насильников, как делала это и раньше по отношению к отечественным насильникам.

Граф Мирбах был по поручению Центрального Комитета убит.

Представители Коммунистической партии, не смогшие еще и до сих пор сбросить с себя давление тяжелой руки германского империализма, уничтожения себя перед его призрачной силой, дабы покарать защитницу прав трудового народа – партию левых эсеров, не остановились перед нарушением революционных завоеваний. Они нарушили Конституцию Советской Республики и осмелились арестовать часть 5‑го Всероссийского съезда, представлявшую от себя делегатов трудового народа – представителей высшей власти в республике.

Их в количестве 450 человек уже второй день держат в тесном помещении, на полу, без единого стула, в грязи, при отсутствии всякого удобства, при отсутствии достаточного количества пищи.

Представителей народа как арестантов держали окруженными латышской стражей, грозящей насилием за каждый неверный шаг.

Крестьянская секция заявляет всему трудовому крестьянству – революция в опасности.

Трудовое крестьянство должно встать на защиту своих прав от нарушения германской, английской и французской буржуазии, ныне собирающейся напасть на трудовую Россию, и защищать своих представителей от насилий и оскорблений со стороны представителей правительственной партии.

Крестьянская секция ВЦИК.

7 июля 1918 года

НА УЛИЦАХ МОСКВЫ 6–8 ИЮЛЯ

Секретаря

Организационного Отдела

Московского Окружною

Комиссариата по военным делам

Сигизмунда РУТКОВСКОГО.

«июля 1918 г

ВОЕННОМУ КОМИССАРУ ТОВ. МУРАЛОВУ

№ Р А ПО Р Т

г. Москва

Доношу, что 7 сего июля, около 9‑ти часов утра, выходя из юму и не зная о том, что в городе произошел случай восстания группы, именующей себя левыми эсерами, и узнав лишь о происшедшем из рассказов лиц, стоящих у выхода на улицу, о том, что «в городе произошли якобы эксцессы» и что якобы в городе захвачена власть этой группой и идет гражданская война, я тотчас же отправился в город с намерением узнать о происшедшем, направляясь прямо в штаб.

Выйдя на угол Покровки и Земляного вала,[149]я увидел, что трамваи ходят только до Земляного вала (со стороны Лефортова); тогда я отправился пешком но Покровке, по направлению к Покровским воротам; не доходя Лялина переулка, встретил вооруженных солдат и матросов, шедших цепью по обеим сторонам улицы, предводительствуемых каким‑то вооруженным штатским. Будучи вполне уверенным, что это патруль советских войск, я обратился к ним с вопросом: «Можно ли мне пройти в штаб?» Тогда один из матросов задал мне вопрос: «Какой штаб?» и большевик ли я, о чем спрашивал меня и другой матрос, бывший с ними. Ответив утвердительно, первый велел меня обыскать и предъявить ему документы, а также спросил, нет ли у меня оружия. Предъявив ему удостоверение, выданное мне комиссариатом, а также разрешение на ношение оружия от 8 июня с. г. за № ….. заявил ему, что оружия при мне нет, но что таковое имеется у меня дома. После чего задержавшая меня группа названных вооруженных лиц объявила меня арестованным и велела указать им мою квартиру. Подчиняясь их требованию, я под охраной четырех из них, в том числе одного матроса, последовал на свою квартиру. Подойдя к дому, двое из вооруженных солдат остановились у парадного улицы, а матрос с одним солдатом взял револьвер на изготовку, вошел в мою квартиру, где я и отдал имеющийся у меня револьвер системы Кольта за №…; обыска в квартире они не производили. Когда же я спросил у них мандат на право отбирания оружия или указания их фамилии, то матрос ответил: «Там узнаешь» и спросил, для какой надобности у меня оружие. Я ответил ему, что, раз мне разрешено, значит, оно мне необходимо, тем более что я имею иногда казенные деньги; тогда последний вложил мне в карман брюк левую руку, держа правой угрожающе револьвер, вынул находящийся у меня кошелек с деньгами в сумме около 5 200 рублей только казенных и около 400 собственных, спрятал его в свой карман, велел мне следовать с ними (вся эта сцена произошла на глазах моей жены и ребенка).

Выйдя на улицу, названные лица повели меня по направлению к Покровским казармам. На углу Введенского[150]и Лялина переулков двое из солдат, стояв ших ранее у входа в дом моей квартиры, остановились около стоявшего на углу этих переулков патруля, а матрос с другим солдатом повели меня дальше, и только в конце Введенского переулка, выходя на Покровку, матрос задал мне вопрос о том, знаю ли я, куда меня ведут; ответив ему отрицательно, он сказал, что ведут меня «в штаб левых эсеров», и тогда лишь я понял, в чем дело; последнее заявление матроса подтвердил и сопровождавший меня солдат, причем матрос предупредил меня вскользь, что оттуда уже никто не возвращается. На что я им ответил: «Что же я такое сделал?»; ведь его предупреждение о том, что оттуда никто не возвращается, равно предупреждению о предстоящей мне смерти, и я вступил с ними в пререкание, доказывая им всю неосновательность их поступка ко мне. Дойдя до Покровских ворот, матрос остановился и, вынув из моего револьвера 9 патронов, оставив 10‑й в нем, предложил мне отправиться вперед, говоря: «Ну, иди к товарищу Муралову, ну, пройди шага четыре», толкал меня в плечо. Угадывая цель матроса, я, не отходя от него все время, доказывал ему, что он поступает несправедливо и нечестно, что, обезоружив меня и забрав все до копейки деньги, издевается надо мной. После чего матрос, оторвав от моего удостоверения о личности разрешение на право ношения оружия, отошел от меня на мостовую, подошел к группе вооруженных лиц и от них направился с несколькими другими в чайную, находящуюся у Покровских ворот. Стоявшая на улице вблизи нас группа прохожих лиц, не принимая никакого участия в моем положении, после ухода лишь только рассказала мне, что данный район находится во власти восставших левоэсеровских банд. Пытаясь дать знать о случившемся по телефону в комиссариат, я выяснил, что телефон не действует; тогда я немедленно, возвратясь домой и успокоив свою семью, отправился в комиссариат, где и заявил о случившемся заведующему организационным отделом товарищу Алексееву и помощнику управляющего делами комиссариата товарищу Добровольскому.

Донося о вышеизложенном на зависящее распоряжение об обнаружении грабителей, также прошу о разрешении мне посетить места заключения задержанных лиц, принимавших участие в восстании, для опознания бандитов, ограбивших меня, так как личности их мною хорошо запомнены, и опознать я их могу в любое время.

Причем присовокупляю, что на фуражке матроса значилось «Бобр», худощавый брюнет, среднего роста, другой же – солдат полный, коренастый, шатен. Запомнил я лицо другого матроса, оставшегося на Покровке при первой моей встрече с ними.

Секретарь Рутковский

Заведующий

Учетным Отделом

Московского Губернского Комиссариата.

8 июля 1918 г

№ 103 ВОЕННОМУ КОМИССАРУ

г. Москва РАПОРТ

7 июля, с. г., в 3 часа ночи, я был послан в главный почтамт для подачи телеграммы в уездные военные комиссариаты; по дороге к главному почтамту я с автомобилем был задержан отрядом красноармейцев, как потом оказалось, из отряда левых эсеров Попова. Последний спросил мой мандат, сказав, что мы Советской власти не признаем, и потребовали оружие, которое при мне имелось согласно разрешению военного комиссариата: револьвер системы Кольта за № 71 579 и десять патронов; все это они от меня отобрали и повезли в штаб отряда Попова в Покровские казармы. Там от меня отобрали все документы и деньги, данные мне на телеграммы управляющим делами тов. Стира, 1000 рублей и своих 5 рублей 30 копеек, кошелек и все бумаги. За телеграмму меня выругали. Автомобиль тоже арестовали, и в получении денег комендант Попов выдал мне расписку за подписью Гончарука‑матроса, после всего этого меня арестовали и посадили в комнату, где уже было несколько арестованных. Когда начался бой и с нашей стороны был открыт артиллерийский огонь, то вся эта свора разбежалась, побросав пулеметы и ружья. Мы, арестованные, увидели в этом свое спасение. Я увидел коменданта отряда Попова, спросил деньги и документы, но последний отделался молчанием. Во время боя мы старались среди караульных дать разъяснение данного момента, с которым последние согласились. Когда свора стала разбегаться, мы им громко крикнули: «Трусы, что вы наделали!» Раньше этого, когда мы громко рассуждали, один из командного состава отряда Попова пришел и сказал: «Довольно вам, митинговщики, митинговать» и пригрозил расстрелом. Все мы помещались в комнате при отхожем месте. Пищу нам дали утром, чай без сахара, банку консервов на двоих, по куску хлеба. Когда прибыли латышские стрелки, мы сразу почувствовали себя на свободе; я пошел туда, где отобрали деньги и документы; денег не нашел, из документов не нашел телеграммы, билет на 4‑й день съезда,[151]мандат и некоторые мои бумажки частного характера; только нашел на полу удостоверение личности и партийный билет.

Приложение: расписка Гончарука.

Заведующий учетным отделом С. Шимановский

С подлинным верно:

Управляющий делами комиссариата (подпись).

Печать.

НА ТЕЛЕГРАФЕ

1 [ПОКАЗАНИЯ ТИМАКОВА]

6 июля, в 8 часов вечера, я получил приказание от тов. Подбельского прекратить передачу всех телеграмм во все города Российской Федеративной Советской Республики, за исключением телеграмм за подписью тов. Ленина, Троцкого и тов. Свердлова, что я сейчас же привел в исполнение. Потом пошел на Загородную телефонную станцию и велел сейчас же прекратить все переговоры со всеми городами, с которыми мы имеем телефонную связь, сказав, что если будут просить тов. Ленин, Троцкий или тов. Свердлов, то вы скажите, чтобы они звонили ко мне по телефону, а я уже вам буду говорить, что можно соединить или нельзя; я это сделал потому, что тов. Подбельский дал мне пароль и сказал, что если будут просить дать какой‑нибудь город и скажут пароль, то можно предоставить. Тов. Подбельский спросил, сколько у меня находится солдат в карауле; я ему сказал, что 20 человек и что я затребовал еще 15 человек. Тов. Подбельский сказал, что этого мало, я сейчас сделаю распоряжение, чтобы вам прислали еще 40 человек. Спустя полчаса после этого распоряжения я вышел на парадный подъезд посмотреть, не идут ли солдаты, которых обещал прислать тов. Подбельский; когда я вышел к подъезду, то увидел, что около телеграфа разъезжают верхом на лошадях вооруженные матросы. Я постоял, посмотрел и только хотел идти, вдруг вижу: идут солдаты и прямо направились к телеграфу. Я решил подождать их и спросить, что им нужно; они как только подошли, то я сейчас же спросил, что нужно, куда посланы, кем и сколько человек. Их караульный начальник сейчас же ответил, что они присланы по просьбе комиссара для охраны телеграфа и что их 40 человек. Я предполагал, что это пришли по распоряжению тов. Подбельского, тогда я им сказал: «Идем, вы мне нужны для охраны». Отвел их в караульное помещение, сам пошел в аппаратную; только подхожу к своему столу, вдруг слышу – звонит телефон; я подошел и вдруг слышу тов. Подбельский мне говорит, что мне передали, что телеграф занят отрядом Попова в составе 40 человек. Я ему ответил, что пришли солдаты в составе 40 человек, но только они сказали, что они присланы по распоряжению комиссара для охраны телеграфа; тогда тов. Подбельский сказал: «Узнайте, откуда они присланы, и позвоните мне по телефону»; я сказал: «Хорошо, сейчас узнаю». Когда я спросил: «Откуда вас прислали», они сказали, что из отряда Попова; я еще раз спросил: «А для чего вас прислали?» Они ответили, что для охраны телеграфа. Я пошел сейчас же в аппаратную, чтобы позвонить тов. Подбельскому. Когда я вошел в аппаратную, то увидел: у моего стола стояли тов. Маслов и тов. Ефретов, которым я сейчас же объяснил неприятную историю и стал звонить по телефону тов. Подбельскому. Когда я ему сказал, что верно, что 40 человек пришло поповцев, он сказал, что вы их посадите в отдельную комнату, а я сейчас пришлю вам солдат, при помощи которых вы их разоружите и арестуете; я сказал, что хорошо, жду помощи. Прошло не более как полчаса, как вдруг входят несколько солдат и матросов вооруженных, во главе которых был Прошьян, подходят ко мне и говорят: «Вы комиссар?» Я говорю: «Да, а что нужно?» Он говорит: «Соберите людей, я им объясню события сегодняшнего дня». В это время тов. Маслов и тов. Ефретов говорят мне: «Товарищ Тимаков, не собирайте». Я, конечно, не стал собирать, а стал говорить дежурным чинам, чтобы они сели на места и ждали бы от меня распоряжения. В это время, пока я усаживал телеграфистов, левые социалисты‑революционеры арестовали тов. Маслова и тов. Ефретова, а также хотели арестовать и меня, но я был в это время в другой комнате. Прошьян собрал всех телеграфистов и сказал, что Центральный Комитет левых социалистов‑революционеров решил убить графа Мирбаха и сегодня привел это в исполнение, граф Мирбах убит левыми эсерами. И после этого ушел, оставив Лихобадина, которому передал заранее составленные телеграммы для передачи во все города. Когда остался Лихобадин, то ему стали говорить, что комиссар в аппаратной и будет мешать работе, так как он самый ярый большевик, его надо арестовать. Тогда Лихобадин подходит ко мне и говорит, что это комиссар; ему ответили, что да, это комиссар; он подошел ближе ко мне и сказал: «Товарищ, вы должны удалиться с телеграфа, так как вы большевик‑коммунист, будете мешать нашей работе, мы вам не доверяем, и я прошу сейчас же вас удалиться, а если вы не уйдете, то я вас арестую и препровожу туда, где находятся все наши арестованные». И после этого он взял меня за руку и проводил вниз, где я взял свою шапку и должен был удалиться. Когда я вышел с телеграфа, то два вооруженных солдата подошли ко мне и спросили: «Оружие есть?» Я ответил, что нет; тогда они спросили: «Покажите ваши документы, кто вы такой?» Документов у меня с собой не было, так как я, предвидя всю эту историю и боясь, что по моим документам они могут сделать какую‑либо подлость, я их передал в телеграфе курьеру, а пароль разорвал. Когда я им сказал, что у меня документов нет, то они ответили мне, что «мы вас не пустим до выяснения вашей личности, кто вы такой есть», и попросили на Чистопрудный бульвар, где стоял их небольшой вооруженный отряд; и здесь мне пришлось пробыть под их арестом до прихода советских войск. Как только стали подходить советские войска, они стали отходить по направлению к Покровке, а также велели и мне следовать за ними. Я, дойдя до Покровки и видя, что они стали расходиться в паническом страхе от преследующего их оружейного и пулеметного и артиллерийского огня, повернул влево по Покровке и ушел.

Часов в десять утра я подошел к телеграфу, где стояли латышские стрелки; я объяснил караульному начальнику, что я комиссар телеграфа, тогда он потребовал от меня документы, но документов я при себе не имел. Он сказал мне, что пропустить в телеграф без документов не может. Во время моего разговора с караульным начальником вышел механик Галкин, которого я спросил, есть ли дежурный комиссар, который должен сменить меня; он мне ответил, что все в порядке и комиссар сидит на своем месте. Я этим успокоился и пошел домой.

Комиссар телеграфа (подпись неразборчива). [Тимаков]

Москва июля 19 дня 1918 г.

Наши рекомендации