Глава 8. О внесудебных органах и других преступлениях большевиков

В числе непреложных доказательств преступлений советского периода обычно приводят широкое использование в первой половине XX века чрезвычайных мер и внесудебных органов. Отвлечёмся на время от истории формирования образа сталинских репрессий и рассмотрим подробнее этот важный для темы книги вопрос.

Претензии исследователей, стоящих на антисоветских позициях, опираются, как правило, на две укоренившиеся в конце XX века либеральные идеологемы — о неприкосновенности частной собственности и о примате права. Соответственно, любые действия, ведущие к изъятию собственности или внесудебному разбирательству (лишённому состязательности и права на защиту), объявляются неправовыми, а следовательно, преступными.

Сегодня мы знаем, что эти идеологемы не абсолютны, рынок в период кризисов легко переходит к планированию, игнорируя как примат права, так и частную собственность в тех объёмах, насколько велика глубина кризиса.

В обществах же, не знавших идеологии либерализма (не стоит забывать, что эта идеология — порождение Европы последних веков), изложенные выше идеи и вовсе способны вызвать лишь недоумение.

Широко известные нам из истории земские суды, суды офицерской чести, товарищеские суды являются типичными внесудебными органами, и разница между ними, с точки зрения современного права, лишь в уровне санкций, которые они вольны применять. Если один неправовым образом (не с точки зрения кодифицированных правил — законов, а с точки зрения справедливости) решал имущественные вопросы, то другие при особых обстоятельствах — вопросы жизни и смерти.

Рассматривая под призмой либерализма преступления большевиков, авторы старательно делают вид, что чрезвычайные меры были большевиками изобретены и реализованы как метод изощрённого преступления против народа. Ярчайшим примером является продразвёрстка, предшественник раскулачивания и коллективизации — чрезвычайная мера, введённая для обеспечения города и фронта продовольствием в период Гражданской войны.

При этом традиционно забывают, что история продразверстки шире большевистского периода, впервые она была введена ещё в 1916 году для снабжения фронта Первой мировой по постановлению министра земледелия царского правительства Александра Риттиха.

И в этом случае переход к прямому изъятию продовольствия не был уникальным, он наследовал политике предыдущих лет «не доедим, но вывезем», обеспечивавшей хлебный экспорт царской России. У России того времени не было нефти и газа, основной статьей экспорта был хлеб, и в этом отношении большевики, уже гораздо позже, при Сталине, отличались от царского правительства только тем, что централизованно закупали на полученные деньги станки и технологии, позволившие провести индустриализацию и выиграть Великую Отечественную войну.

Кстати, после Октябрьской революции 1917 года практика продразверстки была прекращена, и вновь возобновлена в отдельных губерниях лишь в конце 1918 года, а на территории Советской России — в январе 1919 года. Просуществовала она при большевиках до 1922 года, когда, в связи с окончанием Гражданской войны, была заменена на продналог, что ознаменовало начало НЭПа.

Аналогично выглядит ситуация с внесудебными репрессивными органами. Чрезвычайная комиссия (ЧК, ВЧК), созданная в 1917 году как специальный орган по борьбе с контрреволюцией и саботажем, первоначально имела полномочия лишь на предание саботажников и контрреволюционеров суду Военно-революционного трибунала. Но уже в 1918 году, с началом Гражданской войны и общим обострением ситуации, ВЧК была наделена внесудебными функциями: получила право непосредственно расстреливать шпионов, диверсантов и других активных врагов революции.

Такое положение, впрочем, просуществовало лишь один год. Уже в 1919-м постановлением ВЦИК внесудебные полномочия ВЧК были отменены, а рассмотрение всех дел ВЧК было передано трибуналам. За чекистами оставалось лишь право на применение наказания в областях, объявленных на военном положении, и только за преступления, особо оговорённые в постановлении о военном положении.

Конечно, в условиях военного времени и послереволюционной разрухи это не могло предотвратить всех злоупотреблений, но налицо стремление большевиков максимально снизить число эксцессов и чётко регламентировать действия главной спецслужбы.

Но и сама ВЧК просуществовала лишь до 1922 года, то есть 5 лет, из которых только год была наделена широкими внесудебными полномочиями. С окончанием Гражданской войны необходимость в чрезвычайном органе отпала. 9-й Всероссийский съезд Советов, отметив заслуги органов ВЧК в деле охраны и укрепления завоеваний революции, принял решение о сужении компетенции органов ВЧК и её реорганизации в Государственное политическое управление (ГПУ). Новая структура была лишена судебных функций, её полномочия строго ограничивались: она имела право лишь на розыск, дознание, предварительное следствие. Задержание подследственных на срок свыше двух месяцев не допускалось.

Большевики активно строили мирную жизнь, руководствуясь подчас совершенно идеалистическими принципами. Для того чтобы страна зажила мирной жизнью, недостаточно большого желания и либерализации законодательства. Последнее, напротив, существенно вредит в ситуации, когда в стране существует политическая и общественная нестабильность.

В условиях разгула преступности, несовершенства правоохранительных органов и судебной системы уже в конце 1922 года ГПУ были вновь предоставлены внесудебные полномочия. Их осуществление возлагалось не на всю организацию, а на отдельный орган — Особое совещание при ОГПУ, в задачу которого входило рассмотрение дел по государственным преступлениям. Позже внесудебные полномочия были предоставлены также Судебной коллегии ОГПУ и межведомственным органам, так называемым «тройкам».

В 1934 году Сталин упразднил все внесудебные органы ОГПУ — Судебную коллегию, Особое совещание при ОГПУ и «тройки». Их функции были централизованы и отходили к только что созданному Особому совещанию при НКВД СССР, в задачи которого входило рассмотрение дел о государственных преступлениях.

Попытка возродить внесудебные органы прошлых лет — «тройки» (глава НКВД области, секретарь обкома и прокурор области), «двойки» (глава НКВД и прокурор) была предпринята в августе 1937 года, но уже 17 ноября 1938 года постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) они были вновь упразднены.

Таким образом, широко известные по беллетристике и публицистике «тройки», ответственные якобы за большинство несправедливых приговоров периода сталинских репрессий, просуществовали чуть более года (точнее, 14 месяцев). Они были структурами краевого или областного масштаба и физически не могли нести ответственность за массовые репрессии этого периода. Их негативный образ, скорее всего, напрямую связан с докладом Хрущева на XX съезде КПСС и его трактовкой «Большого террора» 1937 года, когда под волну репрессий попало значительное число руководящих кадров партии. Ниже этот вопрос мы рассмотрим подробнее.

Основным внесудебным органом, действовавшим весь период репрессий (вплоть до 1953 года), было Особое совещание при НКВД СССР (впоследствии при МГБ СССР) — ОСО. В его полномочия входило рассмотрение уголовных дел и вынесение приговоров по контрреволюционным преступлениям в рамках существующего Уголовного кодекса. Выносить приговоры о высшей мере наказания ОСО права не имело, за исключением периода ВОВ 1941–1945 годов.

Интересно, что и ОСО (как и его предшественники «тройки») не является исключительным изобретением большевиков. Их история прослеживается со времён Петра I, когда были созданы наделённые внесудебными полномочиями «Особые комиссии по расследованию», состоящие из трёх офицеров гвардии. В XIX веке при Министерстве внутренних дел царской России действовало Особое совещание, в полномочия которого входило рассмотрение дел по положению о государственной охране. Дела революционеров, будущих руководителей Советского государства, также рассматривало царское ОСО.

Как мы видим, ничего специфически нового большевики не изобретали, предпочтя подстраивать под свои нужды исторически сложившиеся в России институты. Осуждение Советской России за практику применения чрезвычайных и внесудебных органов, по сути, равносильно осуждению всей российской истории, в ходе которой они также активно применялись. Забывчивость современных авторов, которые предпочитают не вспоминать исторические корни этих явлений, выдают в них идеологическую заданность, нацеленную на очернение советского периода.

Ещё одно важное замечание, касающееся применения внесудебных органов. Мало кто ставит под сомнение право царского ОСО выносить приговоры российским революционерам XIX — начала XX веков. Однако в случае с аналогичными органами Советской России все приговоры ОСО априори считаются политическими и отметаются как сфабрикованные.


Глава 9. Депортация народов

Как правило, сторонники примата права не способны рассуждать вне правовых понятий: «Закон не прав, но это закон». В этих критериях все остальные аргументы априори ставятся ниже требований закона.

Рассмотрим с этой точки зрения депортацию народов на примере депортации чеченцев, ингушей и крымских татар в 1944 году.

Документально подтверждено, что в период Великой Отечественной войны Чечено-Ингушскую АССР охватил массовый бандитизм, значительная часть мужского населения встала на сторону врага либо ушла в горы с оружием в руках. Не менее утешительно выглядит и ситуация с крымскими татарами. Это больные страницы истории, но их приходится ворошить.

Государственный комитет обороны докладывал Сталину 10 мая 1944 года:[30]

«…товарищу СТАЛИНУ И. В.

Органами НКВД и НКГБ проводится в Крыму работа по выявлению и изъятию агентуры противника, изменников Родине, пособников немецко-фашистских оккупантов и другого антисоветского элемента. […]

Следственным и агентурным путём, а также заявлениями местных жителей установлено, что значительная часть татарского населения Крыма активно сотрудничала с немецко-фашистскими оккупантами и вела борьбу против Советской власти. Из частей Красной Армии в 1941 году дезертировало свыше 20 тысяч татар, которые изменили Родине, перешли на службу к немцам и с оружием в руках боролись против Красной Армии. […]

„Татарские национальные комитеты“ широко содействовали немцам в организации и сколачивании из числа дезертиров и татарской молодёжи татарских воинских частей карательных и полицейских отрядов для действий против частей Красной Армии и советских партизан. В качестве карателей и полицейских татары отличались особой жестокостью. […]

„Татарские национальные комитеты“ принимали активное участие вместе с немецкой полицией в организации угона в Германию свыше 50 тысяч советских граждан…»

Не думаю, что кто-либо из молодого поколения может полностью представить себе, что скрыто за строками этого документа, что чувствовали люди, читая: «В качестве карателей … отличались особой жестокостью» или «принимали активное участие вместе с немецкой полицией в организации угона в Германию».

В условиях Великой Отечественной войны и действующих на тот момент законов военного времени кара за подобные преступления была одна: расстрел. И следует отметить, что подавляющее большинство населения СССР, испытавшее на себе ужасы фашизма, поддержало бы это решение. В том, что у Сталина была возможность осуществить «правовое решение вопроса», сомневаться не приходится — в 1944 году в воюющей стране нашлись силы и средства для переселения целых народов за тысячи километров.

19 мая 1944 года ГКО докладывает Сталину:[31]

«Сегодня, 20 мая, закончена операция по выселению крымских татар.

Выселено и погружено в эшелоны 180.014 человек. Эшелоны отправлены к местам нового расселения — в Узбекскую ССР.

Во время операции по выселению изъято оружия: миномётов — 49, пулемётов — 622, автоматов — 724, винтовок — 9.888 и боепатронов — 326.887.

Происшествий во время операции не было».

Итак, правовое решение вопроса означало бы расстрел большей части мужского населения крымских татар, как и чеченского и ингушского народов. То есть геноцид. Не знаю, отдают ли себе в этом отчёт сторонники примата права, но любое другое решение являлось бы неправовым. И в ряде серьёзных публикаций можно встретить утверждения, что сами народы прекрасно понимали нависшую над ними угрозу: женщины плакали, узнав, что их только выселяют, а окружившие селения войска НКВД не поведут немедленно их мужей на расстрел.

И. В. Сталин недаром занимал до 1922 года пост паркома по делам национальностей. Как бы это ни прозвучало, он умел карать как отдельных людей, так и целые народы. Можно сказать, что в выборе между законностью и гуманизмом Сталин предпочёл гуманизм, но думается, что подобный выбор перед ним просто не стоял. Он не был воспитан в либеральной традиции и выбора «народ или закон (геноцид)» не делал. Оторвав народ от почвы, от корней, переместив в иную культуру, он достаточно его наказал, и в этом Сталин, надо полагать, прекрасно отдавал себе отчёт.

Предвоенные депортации из стран Прибалтики не шли пи в какое сравнение с депортациями народов Крыма и Северного Кавказа, но и их последствия подмечены достаточно точно. Историк Александр Дюков в основанной на материалах Нюрнбергского процесса книге «За что сражались советские люди»[32]отмечает:

«За одну ночь в Каунасе озверевшими националистами было убито более полутора тысяч человек… В Риге к началу июня были, как говорилось в докладе шефа полиции безопасности и СД, „разрушены все синагоги, расстреляно порядка 400 евреев“. То, что на территории Латвии в уничтожении евреев на первых порах удалось достичь лишь весьма скромных успехов, бригаденфюрер Штальэккер объяснял весьма доходчиво:

„В основном это объяснялось тем, что национальное руководство было угнано Советами. Однако путём оказания влияния на латышскую вспомогательную полицию удалось организовать еврейский погром“».

«Латыши, в том числе и находящиеся на руководящих постах, держали себя по отношению к евреям совершенно пассивно и не отваживались против них выступить, — значится в ещё одном документе СД, приводимом Дюковым. — Значительно ослабляет активность латышского населения то обстоятельство, что за две недели до возникновения войны русские вывезли около 500 латышских семей, которые можно считать относящимися к интеллигенции, в глубь страны».

Тут сложно давать оценки преступной политике Сталина.


Наши рекомендации