Дипломатическая переписка советского правительства
Ноты Троцкого к союзным и нейтральным державам, а также ноты союзных военных атташе генералу Духонину слишком длинны, чтобы приводить их здесь. К тому же они относятся к особой области истории Советской республики, к её внешней политике, которая не входит в задачи настоящей книги. Об этом подробно говорится в моей следующей работе: «От Корнилова до Бреста».
[11.19]
ВОЗЗВАНИЕ К ФРОНТУ ПРОТИВ ДУХОНИНА
«Борьба за мир натолкнулась на сопротивление буржуазии и контрреволюционных генералов…
По сообщению газет, в ставке бывшего главнокомандующего Духонина собираются соглашатели и агенты буржуазии: Верховский, Авксентьев, Чернов, Гоц, Церетели и др. Они будто бы собираются даже образовать новую власть против Советов.
Товарищи солдаты! Все названные выше лица уже были министрами. Они все действовали заодно с буржуазией и Керенским. Они ответственны за наступление 18 июня и за затягивание войны. Они обещали крестьянам землю, на деле арестовывали крестьянские земельные комитеты. Они ввели смертную казнь для солдат. Они подчинялись английским, американским и французским биржевикам…
За отказ повиноваться приказам Совета Народных Комиссаров генерал Духонин отставлен от должности Верховного главнокомандующего… В ответ на это он распространяет в войсках ноту от военных атташе союзных империалистических держав и пытается спровоцировать контрреволюцию…
Не подчиняйтесь Духонину! Не поддавайтесь на его провокацию! Бдительно следите за ним и за его группой контрреволюционных генералов!…».
[11.20]
ИЗ ПРИКАЗА ПО АРМИИ И ФЛОТУ № 2
«…Бывшего Верховного главнокомандующего генерала Духонина за упорное противодействие исполнению приказа о смещении и преступные действия, ведущие к новому взрыву гражданской войны, объявляю врагом народа.
Подлежат аресту все лица, поддерживающие Духонина, независимо от их общественного и партийного положения и прошлого. Производство ареста поручено будет особо уполномоченным на то лицам. Генералу Маниковскому поручаю сделать соответствующее распоряжение о перемещениях в движениях вышеуказанных лиц с соответствующим занесением указанных изменений в их послужные списки.
Верховный главнокомандующий Крыленко ».
К ГЛАВЕ XII
[12.1]
«К НАСЕЛЕНИЮ
…В ответ на многочисленные запросы крестьян разъясняется, что власть в государстве перешла отныне всецело в руки Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов. Рабочая революция, победив в Петрограде и в Москве, побеждает во всех остальных местах России. Рабочее и крестьянское правительство обеспечивает союз массы крестьян, беднейших крестьян, большинства крестьян с рабочими против помещиков, против капиталистов.
Поэтому Советы Крестьянских Депутатов, в первую голову уездные, затем губернские, являются отныне и впредь до Учредительного Собрания полномочными органами государственной власти на местах. Помещичья собственность на землю II Всероссийским Съездом Советов отменена. Указ о земле издан уже теперешним Временным рабочим и крестьянским правительством. На основании этого указа все помещичьи земли полностью и целиком поступают в руки Советов Крестьянских Депутатов. Волостные земельные комитеты должны тотчас же брать все помещичьи земли в своё распоряжение, под строжайший учёт, сохраняя полный порядок, охраняя строжайше бывшее помещичье имущество, которое отныне стало общественным достоянием и которое поэтому сам народ должен охранять.
Все распоряжения волостных земельных комитетов, принятые с согласия уездных Советов Крестьянских Депутатов во исполнение декретов революционной власти, являются совершенно законными и должны быть безусловно и немедленно проведены в жизнь.
Рабочее и крестьянское правительство, II Всероссийским Съездом Советов назначенное, названо Советом Народных Комиссаров.
Совет Народных Комиссаров призывает крестьян самих брать всю власть на местах в свои руки.
Рабочие полностью, всецело и всемерно поддержат крестьян, наладят производство машин и орудий и с своей стороны просят крестьян помочь подвозом хлеба.
Председатель Совета Народных Комиссаров
В.Ульянов (Ленин)
Петроград, 5 ноября 1917 г.».
ПОСЛЕСЛОВИЕ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Книга американского писателя-коммуниста Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир» была издана в США в 1919 г. и вышла впервые на русском языке в СССР в 1923 г. [*14] Она получила высокую оценку В.И.Ленина в его предисловии к американскому изданию. В этой книге правдиво освещается Октябрьская социалистическая революция, как народная массовая революция, ярко показывается историческое творчество народа и великая роль большевиков — выразителей воли рабочего класса, крестьянских и солдатских масс.
Великая Октябрьская революция явилась беспримерной в истории человечества революцией. Её вдохновителем, вождём и организатором была партия большевиков, её Центральный Комитет, возглавляемый Лениным.
Наша партия и её вождь Ленин с гениальной прозорливостью предугадали весь ход революции, все её вероятные зигзаги, поведение в ней революционных масс, враждебных им классов и партий. Идеями Ленина пронизана вся деятельность органов руководства восстанием — Политического бюро и Партийного центра большевистской партии, Петроградского Совета и его оперативного штаба по руководству восстанием — Военно-революционного комитета.
Идеи Ленина прокладывали себе путь в жизнь в жестокой борьбе против оппортунистов, которые не верили в силы пролетарской революции, в возможность её победы в России. Эти капитулянты либо прямо выступали против ленинского тактического плана вооружённого народного восстания, либо, на словах соглашаясь с идеей восстания, предлагали такой тактический план её осуществления, который на деле обрекал восстание на неудачу.
Все письма и статьи Ленина в канун восстания (сентябрь — октябрь), насыщенные величайшей верой в победу народных масс, верой, основанной на трезвом учёте реальной обстановки в лагере революции и в лагере её врагов, страстно бичуют и изобличают всех трусов и предателей, готовых в критический момент революции сложить оружие перед врагом.
29 сентября в статье «Кризис назрел» Ленин резко критикует позицию, занятую членами ЦК партии большевиков Зиновьевым, Каменевым, Троцким и небольшой группой их сторонников в верхах партии. Ленин резко критикует позицию Зиновьева и Каменева, которые упорно отстаивали необходимость участия большевиков в предпарламенте и, таким образом, идейно разоружали силы революции, отвлекали от подготовки восстания. Ленин разоблачает тех деятелей, и в их числе Троцкого, которые выступали «за ожидание съезда Советов, против немедленного взятия власти, против немедленного восстания», стоявшего в порядке дня в качестве неотложной практической задачи.
«Надо побороть это течение или мнение, — гневно писал Ленин. — Иначе большевики опозорили себя навеки и сошли на нет , как партия. Ибо пропускать такой момент и «ждать» съезда Советов есть полный идиотизм или полная измена … «Ждать» съезда Советов… значит пропустить недели , а недели и даже дни решают теперь всё … Не взять власти теперь, «ждать», болтать в ЦИК, ограничиться «борьбой за орган» (Совета), «борьбой за съезд» значит погубить революцию » (Соч., т. 26, стр. 60, 61).
Упорная борьба Ленина внутри ЦК против капитулянтов увенчалась полным успехом. Центральный Комитет 10 октября принял по докладу Ленина о текущем моменте написанную им резолюцию, признававшую восстание неизбежным и вполне назревшим и предлагавшую всем организациям партии руководствоваться этим в своей практической деятельности. Против этой резолюции голосовали Зиновьев и Каменев. Троцкий, оставаясь на своей прежней позиции, выступил с предложением не начинать восстания до открытия II съезда Советов, что на деле означало затянуть назревшее дело восстания и расшифровать день восстания перед врагом.
Эта позиция была, в частности, изложена Троцким на пленуме Петроградского Совета 23 октября. Джон Рид в своей книге так передаёт это выступление Троцкого. На вопрос, собираются ли большевики устроить выступление, Троцкий ответил: «Перемена власти будет осуществлена Всероссийским съездом… Мы надеемся, что Всероссийский съезд возьмёт в руки власть, опирающуюся на организованную свободу всего народа» (стр. 70 наст. изд.).
Решительно выступая против этой гибельной для революции тактики, Ленин в письме членам ЦК 24 октября, вечером, страстно убеждает во что бы то ни стало сегодня вечером, сегодня ночью арестовать правительство, взять власть тотчас. «Нельзя ждать!! Можно потерять всё!!… История не простит промедления революционерам, которые могли победить сегодня (и наверняка победят сегодня), рискуя терять много завтра, рискуя потерять всё. Взяв власть сегодня, мы берём её не против Советов, а для них… Было бы гибелью или формальностью ждать колеблющегося голосования 25 октября, народ вправе и обязан решать подобные вопросы не голосованиями, а силой; народ вправе и обязан в критические моменты революции направлять своих представителей… а не ждать их» (Соч., т. 26, стр. 203, 204).
По прибытии в Смольный в ночь с 24 на 25 октября Ленин берёт в свои руки все нити руководства восстанием. Ночью 25 октября в Смольном у Ленина побывали десятки рабочих, солдат — начальников красногвардейских отрядов и связистов, представителей районов, заводов, воинских частей. Все они получали точные указания от Ленина. Работа Военно-революционного комитета принимает исключительный размах, обретает прочную опору в широко развёрнутой Лениным революционной инициативе и самодеятельности рабочих и солдат.
Победила гениальная ленинская тактика.
Несокрушимая сила Ленина заключалась в том, что в нём сочеталась гигантская интеллектуальная, теоретическая мощь с организаторским гением. Вся работа Партийного центра и Военно-революционного комитета по руководству восстанием проходила в точном соответствии с выработанным Лениным планом, изложенным им в его сентябрьско-октябрьских тактических письмах.
Джон Рид назвал Ленина необыкновенным вождём. Да, Ленин действительно был необыкновенный вождь. Ленину была чужда присущая западноевропейскому типу социал-демократического вождя показная эффектность; он был необыкновенно прост и вместе с тем необычайно мудр во всех своих действиях и суждениях. Он обладал, пишет Джон Рид, «могучим умением раскрывать сложнейшие идеи в самых простых словах и дать глубокий анализ конкретной обстановки при сочетании проницательной гибкости и дерзновенной смелости ума». Все эти качества великого Ленина основывались на его теснейшей связи с народными массами, в которых он видел творцов истории, в творческие созидательные силы которых он безгранично верил.
В первом же выступлении на пленуме Петроградского Совета после победы народного восстания, днём 25 октября, Ленин выразил свою безграничную веру в прочность одержанной народом победы и, зорко всматриваясь в будущее новой, советской России, просто и ясно сформулировал историческую задачу, стоящую перед большевиками, рабочим классом, широкими народными массами: построение пролетарского социалистического государства, победа социализма в нашей стране.
Этому трезвому оптимизму большевиков противостояло бесперспективное, пораженческое заявление Троцкого на II съезде Советов. Джон Рид так передаёт в своей книге эту часть выступления Троцкого на съезде: «…если Европа и впредь будет возглавляться империалистической буржуазией, то революционная Россия всё равно неизбежно погибнет… Одно из двух: либо русская революция вызовет революционное движение в Европе, либо европейские державы задушат русскую революцию!» (стр. 129 наст. изд.).
Эта точка зрения Троцкого основывалась на его неверии в революционную поддержку победившего пролетариата России трудящимся крестьянством, в способность пролетариата повести за собой крестьянские массы. Она выражала его меньшевистскую теорию «перманентной революции», выдвинутую им ещё в 1905 г.. Это была теория, утверждавшая невозможность победы социалистической революции в одной стране до завоевания власти пролетариатом в основных странах Европы. Троцкий писал незадолго до Октябрьской революции в своей брошюре «Программа мира»: «Победоносная революция в России или в Англии немыслима без революции в Германии и наоборот». Та же мысль, что победа социалистической революции возможна лишь как одновременная победа пролетариата основных стран Европы, была выражена Троцким и в его интервью, которое он дал Джону Риду 17 октября. Говоря о внешней политике будущего правительства, Троцкий сказал: «В конце этой войны я вижу Европу, пересозданную не дипломатами, а пролетариатом. Европейская федеративная республика, Соединённые Штаты Европы…» (стр. 63 наст. изд.). Здесь Троцкий противопоставляет ленинской теории пролетарской революции о победе социализма в одной стране свой лозунг Соединенных Штатов Европы, вытекающий из его пораженческой теории «перманентной революции».
Неумолимая логика исторических событий заставляла представителей капитулянтской линии иногда говорить и действовать вопреки их убеждению. Так было с Троцким в период восстания, когда он как председатель Петербургского Совета в силу объективного хода революции должен был проводить ленинскую тактику восстания. На заседании Петроградского Совета 25 октября, поставленный перед фактом победы восставшего народа, Троцкий на реплику с места о том, что извещение о победе восстания на пленуме неправомерно предрешает волю Всероссийского съезда Советов, вынужден был ответить в духе ленинской тактики: «Воля Всероссийского съезда Советов предрешена огромным фактом восстания петроградских рабочих и солдат» (стр. 89). Он вынужден был сказать противное тому, о чём говорил два дня назад на пленуме Петроградского Совета, 23 октября.
Но логика исторических событий не изменила и не могла изменить по существу оппортунистической природы Троцкого, его последовательных сторонников и других капитулянтов, в принципе отрицавших возможность победы социалистической революции и социализма в России и по сути дела стоявших за историческую правомерность установления буржуазной парламентской республики. Дальнейший их путь в партии и в стране лежал через непрерывный ряд вероломных выступлений против ленинской генеральной линии строительства Советского государства и построения социалистического общества в СССР. Они заняли предательскую позицию во время брестских мирных переговоров, они вели демагогические атаки против ленинской линии строительства социализма на основе новой экономической политики, они клеветали на Центральный Комитет партии, который последовательно проводил ленинскую линию социалистической индустриализации страны и коллективизации сельского хозяйства. Естественным результатом этой непрекращавшейся борьбы оппозиционных капитулянтских группировок и фракций против ленинской генеральной линии был полный отход их от партии и переход на антисоветские позиции.
Джон Рид в силу объективных условий, в которых ему приходилось работать над сбором материала для своей книги и над его осмысливанием, не мог с необходимой конкретностью и достоверностью изучить деятельность большевистских партийных центров в период подготовки восстания и во время восстания, так как деятельность большевистской партии, Ленина вплоть до победы восстания протекала подпольно. Поэтому естественно, что в книге не получила достаточного отображения та упорная борьба, которую вели Ленин и его ближайшие соратники против капитулянтов и против тактической линии Троцкого. Это помешало автору усмотреть противоречивость в выступлениях Троцкого в первые дни Октябрьской революции.
Ошибочно утверждение Рида, что «быть может, никто, кроме Ленина и Троцкого и петербургских рабочих и простых солдат, не допускал мысли о том, что большевики удержат власть дольше трёх дней». Вместе с Лениным Центральный Комитет и местные большевистские организации в своём подавляющем большинстве были убеждены в прочности одержанной победы. И только обанкротившиеся партии меньшевиков и эсеров, представители лишившихся власти эксплуататорских классов и их подпевалы да кучка капитулянтов внутри большевистской партии «пророчили» неизбежную гибель победившей революции. Что касается Троцкого, то именно к этому времени относится его полное безнадёжного пессимизма выступление на Всероссийском съезде Советов о судьбах революции в России. Не соответствует исторической действительности освещение в книге обстоятельств, при которых было принято Центральным Комитетом партии решение о вооружённом восстании (см. наст, изд., стр. 53 и примечание к ней).
Эти недостатки, а также другие неточности, имеющиеся в книге, носят, однако, частный характер и не влияют на принципиальную оценку книги Джона Рида как выдающегося по своему значению литературного документа, повествующего о правде Великой Октябрьской социалистической революции.
Автор книги был вдохновлён идеями Ленина, большевистской партии, получившими выражение в оперативной деятельности легальных руководящих центров восстания, в героизме, мужестве и в революционном творчестве восставшего народа. И именно это обстоятельство дало ему возможность своим острым глазом страстного революционера и талантливого художника проникнуть в сокровенную суть развёртывавшихся перед ним революционных событий, уразуметь их глубочайший исторический смысл. И в этом главное достоинство книги, которая, по отзыву Ленина, «даёт правдивое и необыкновенно живо написанное изложение событий, столь важных для понимания того, что такое пролетарская революция, что такое диктатура пролетариата».
Великая правда о народной Октябрьской революции в России, которой Джон Рид посвятил свою книгу, была не по душе американским и другим империалистам, которые в своей печати гнусной клеветой на большевиков, на советский строй в России старались отвлечь внимание эксплуатируемых ими масс от заразительного примера революционной доблести и отваги русских рабочих, крестьян и солдат. Они сделали попытку конфисковать собранные Джоном Ридом материалы, шесть раз намеревались через бандитские налёты громил выкрасть из конторы издательства рукопись книги, чтобы уничтожить её.
Но, несмотря на все препятствия и трудности, книга Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир» была издана в США в 1919 г. Это было первое произведение мировой литературы, поведавшее всему человечеству правду о победоносной социалистической революции в России, положившей начало новой эры в истории человечества — эры пролетарской революции.
А.ВИЛЬЯМС БИОГРАФИЯ ДЖОНА РИДА
Перевод с английского
С.Г.ЗАЙМОВСКОГО
Первый американский город, в котором первые рабочие отказалась грузить военные припасы для колчаковской армии, был город Портленд на берегу Тихого океана. В этом-то городе, 22 октября 1887 г., родился Джон Рид.
Его отец был одним из крепких, прямодушных пионеров, каких Джек Лондон изображал в своих рассказах об американском Западе. Это был человек острого ума, ненавидевший лицемерие и притворство. Вместо того чтобы держать руку влиятельных и богатых людей, он выступал против них, и, когда тресты, точно гигантские спруты, захватили в свои лапы леса и другие природные богатства штата, он повёл с ними ожесточённую борьбу. Его преследовали, избивали, увольняли со службы. Но он ни разу не капитулировал перед врагами.
Таким образом, от своего отца Джон Рид получил хорошее наследство — кровь бойца, первоклассный ум, смелый и мужественный дух. Его блестящие дарования проявились рано, и по окончании средней школы он был послан учиться в знаменитейший университет Америки — Гарвардский. Сюда обычно посылали своих сынков нефтяные короли, угольные бароны и магнаты стали. Они отлично знали, что их сынки, проведя четыре года в занятиях спортом, в роскоши и в «бесстрастном изучения бесстрастной науки», вернутся с душою, абсолютно свободной от малейшего налёта радикализма. Таким именно способом в колледжах и университетах десятки тысяч американских юнцов превращаются в защитников существующего порядка — в белую гвардию реакции.
Джон Рид провёл четыре года в стенах Гарварда, где сделался благодаря своему личному обаянию и талантам всеобщим любимцем. Он ежедневно сталкивался о юными отпрысками богатых и привилегированных классов. Он слушал напыщенные лекции правоверных учителей социологии. Он слушал проповеди верховных жрецов капитализма — профессоров политической экономия. И кончил тем, что организовал Социалистический клуб в самом центре этой твердыни плутократии. Это был удар прямо в физиономию учёным невеждам. Его начальники утешали себя мыслью, что это просто мальчишеская блажь. «У него пройдёт этот радикализм, — говорили они, — как только он выйдет из ворот колледжа на широкую арену жизни».
Джон Рид кончил курс наук, получил учёную степень, вышел в широкий мир и в невероятно короткий срок покорил его. Покорил своей любовью к жизни, своим энтузиазмом и пером. Ещё в университете в роли редактора сатирического листка Lampoon («Насмешник») он уже показал себя мастером лёгкого и блестящего стиля. Теперь с его пера полились потоком стихотворения, рассказы, драмы. Издатели забрасывали его предложениями, иллюстрированные журналы начали платить ему чуть не баснословные суммы, крупные газеты заказывали ему обзоры важнейших событий иностранной жизни.
Так он стал странником больших дорог мира. Кто желал быть в курсе современной жизни, тому достаточно было следовать за Джоном Ридом, ибо всюду, где случалось что-нибудь значительное, он неизменно поспевал, как некий буревестник.
В Петерсоне стачка текстильных рабочих превратилась в революционную бурю — Джон Рид оказался в самой гуще.
В Колорадо рабы Рокфеллера выползли из своих окопов и отказались туда вернуться, несмотря на дубинки и винтовки вооружённой стражи, — и Джон Рид уже тут заодно с мятежниками.
В Мексике закабалённые крестьяне (пеоны) подняли знамя бунта и под начальством Виллы двинулись на Капитолий — и Джон Рид верхом на коне шёл рядом с ними.
Отчёт об этом последнем подвиге появился в журнале «Метрополитен», а позднее — в книге «Революционная Мексика». Рид в лирических тонах описал алые и пурпурные горы и обширные пустыни, «кругом защищённые исполинскими кактусами и испанскими иглами». Его пленили безбрежные равнины, но в ещё большей степени её обитатели, беспощадно эксплуатируемые помещиками и католической церковью. Он описывает, как они сгоняют свои стада с горных лугов, стремясь присоединиться к освободительным армиям, как они поют свои песни у лагерных костров по вечерам и, несмотря на голод и холод, в лохмотьях, босые, великолепно дерутся за землю и волю.
Грянула империалистическая война — и Джон Рид всюду, где грохочут пушки: во Франции, Германии, Италии, в Турции, на Балканах и даже здесь, в России. За свои разоблачения предательства царских чиновников и за собирание материалов, доказывающих их участие в организации еврейских погромов, он был арестован жандармами вместе с знаменитым художником Бордманом Робинсоном. Но, как и всегда, благодаря искусной интриге, счастливой случайности или остроумной проделке, он вырвался из их когтей и, смеясь, бросился в следующую авантюру.
Опасность никогда не могла его удержать. Она была его родной стихией. Он всегда пробирался в запретные зоны, на передовые линии окопов.
Как живо воскресает в моей памяти моя поездка с Джоном Ридом и Борисом Рейнштейном на Рижский фронт в сентябре 1917 г.! Наш автомобиль направлялся к югу, в сторону Вендена, когда германская артиллерия стала засыпать гранатами деревушку на восточной стороне. И эта деревушка вдруг стала для Джона Рида самым интересным местом в мире! Он настоял на том, чтобы мы поехали туда. Мы осторожно ползли вперёд, как вдруг позади нас разорвался огромный снаряд, и участок дороги, который мы только что проехали, взлетел на воздух чёрным фонтаном дыма и пыли.
Мы в испуге судорожно ухватились друг за друга, но спустя минуту Джон Рид уже сиял восторгом. По-видимому, какая-то внутренняя потребность его натуры была удовлетворена.
Так странствовал он по всему миру, по всем странам, по всем фронтам, переходя от одного необычайного приключения к другому. Но он был не просто авантюрист, путешественник-журналист, зритель со стороны, спокойно наблюдающий муки людей. Напротив, их страдания были его страданиями. Весь этот хаос, грязь, муки и кровопролития оскорбляли его чувство справедливости и приличия. Он настойчиво стремился добраться до корней всех этих зол, чтобы затем вырвать их с корнем.
И вот он вернулся из своих странствий в Нью-Йорк, но не на отдых, а для новой работы и агитации.
Вернувшись из Мексики, он объявил: «Да, в Мексике мятеж и хаос, но ответственность за всё это падает не на безземельных пеонов, а на тех, кто сеет смуту, посылая золото и оружие, т.е. на соперничающие друг с другом американские и английские нефтяные компании».
Из Петерсона он возвратился за тем, чтобы организовать в огромнейшем зале Нью-Йорка, в Madison Square Gardens, грандиозное драматическое представление, названное «Битва петерсонского пролетариата с капиталом».
Из Колорадо он вернулся о повествованием о расправе в Лудло, отчасти затмившем своими ужасами ленский расстрел в Сибири. Он рассказал, как шахтёров выбрасывали из их домов, как они жили в палатках, как эти палатки были облиты керосином и подожжены, как бегущих рабочих расстреливали солдаты — и как погибло в пламени два десятка женщин и детей. Обращаясь к Рокфеллеру — королю миллионеров, он сказал: «Это ваши шахты, это ваши наёмные бандиты и солдаты. Вы убийцы!».
И с поля сражений он вернулся не с пустой болтовней о жестокостях той или другой воюющей стороны, но с проклятиями самой войне как одному сплошному зверству, как кровавой бане, организованной враждующими между собою империализмами. В «Либерейторе» («Освободитель»), радикальном революционном журнале, в который он безвозмездно отдавал лучшие свои писания, он напечатал яростную антимилитаристскую статью под лозунгом «Добудь смирительную рубашку для своего солдата-сына». Вместе с другими редакторами он был привлечён к нью-йоркскому суду за государственную измену. Прокурор всеми силами старался добиться обвинительного приговора от патриотически настроенных присяжных; он дошёл даже до того, что поместил близ здания суда оркестр, игравший национальные гимны во всё время судоговорения! Но Рид и его товарищи твёрдо отстаивали свои убеждения. Когда Рид мужественно заявил, что он считает своим долгом бороться за социальную революцию под революционным знаменем, прокурор задал ему вопрос:
«Но в нынешней войне вы воевали бы под американским флагом?»
«Нет!» — категорически отвечал Рид.
«Почему же нет?»
В ответ на это Рид произнёс страстную речь, в которой обрисовал ужасы, свидетелем коих он был на поле сражения. Описание получилось настолько живое и сильное, что даже некоторые из предубеждённых мелкобуржуазных присяжных расчувствовались до слёз и редакторов оправдали.
Как раз в момент вступления Америки в войну случилось так, что Рид подвергся операции, в результате которой лишился одной из почек. Врачи объявили его негодным для военной службы.
«Потеря почки может освободить меня от службы войне между двумя народами, — объявил он, — но она не освобождает меня от службы войне между классами».
Летом 1917 г. Джон Рид поспешил в Россию, где в первых революционных стычках распознал приближение великой классовой войны.
Быстро проанализировав ситуацию, он понял, что завоевание власти пролетариатом логично и неизбежно. Но его волнуют промедления и отсрочки. Каждое утро он просыпался и с чувством, похожим на раздражение, убеждался, что революция ещё не началась. Наконец, Смольный подал сигнал и массы двинулись в революционную борьбу. Вполне естественно, что и Джон Рид пошёл вперёд вместе с ними. Он был вездесущ: при роспуске предпарламента, при постройке баррикад, при овациях Ленину и Зиновьеву, когда те вышли из подполья, при падении Зимнего дворца…
Но обо всём этом он рассказал в своей книге.
Он собирал материал повсюду, переходя о места на место. Он собрал полные комплекты «Правды», «Известий», всех прокламаций, брошюр, плакатов и афиш. К плакатам он питал особенную страсть. Каждый раз, когда появлялся новый плакат, он не задумывался сорвать его со стены, если он не мог добыть его иным способом.
В те дни плакаты печатались в таком множестве и с такой быстротой, что трудно было найти для них место на заборах. Кадетские, социал-революционные, меньшевистские, левоэсеровские и большевистские плакаты наклеивались один на другой такими густыми слоями, что однажды Рид отодрал пласт в шестнадцать плакатов один под другим. Ворвавшись в мою комнату и размахивая огромной бумажной плитой, он воскликнул: «Смотри! Одним махом я сцапал всю революцию и контрреволюцию!»
Так, разными способами он собрал великолепную коллекцию материалов. Она была так хороша, что когда после 1918 г. он прибыл в гавань Нью-Йорка, то агенты американского генерального атторнея (министр юстиции) отняли их у него. Ему удалось, однако, вновь завладеть ими и спрятать в нью-йоркской комнатушке, где среди грохота подземных и надземных поездов, пробегавших над его головой и под ногами, он на своей машинке написал «Десять дней, которые потрясли мир».
Разумеется, американским фашистам нежелательно было, чтобы эта книга дошла до публики. Шесть раз врывались они в контору издательства, пытаясь украсть рукопись. На своей фотографии Джон Рид надписал: «Моему издателю Горацию Ливерайту, едва не разорившемуся при печатании этой книги».
Эта книга не была единственным плодом его литературной деятельности, связанной с его пропагандой правды о России. Разумеется, буржуазия знать не хотела этой правды. Ненавидя русскую революцию и страшась её, буржуазия пыталась утопить её в потоке лжи. Бесконечные потоки грязной клеветы изливались с политических трибун, с экранов кинематографа, со столбцов газет и журналов. Журналы, некогда выпрашивавшие у Рида статьи, теперь не печатали ни одной строчки, написанной им. Но они не были в состоянии зажать ему рот. Он говорил на многолюдных массовых митингах.
Он создал свой собственный журнал. Он сделался редактором лево-социалистического журнала «Революционный век», а затем и «Коммуниста». Он писал статью за статьёй для «Либерейтора». Он разъезжал по Америке, участвуя в конференциях, начиняя фактами всех окружающих, заражая энтузиазмом и революционным пылом, наконец, он организовал в центре американского капитализма Коммунистическую рабочую партию — совершенно так, как за десять лет до того он организовал Социалистический клуб в сердце Гарвардского университета.
«Мудрецы» по обыкновению промахнулись. Радикализм Джона Рида оказался чем угодно, только не «преходящей блажью». Вопреки пророчествам соприкосновение с внешним миром отнюдь не исцелило Рида. Оно только усилило и укрепило его радикализм. Как глубок и крепок был теперь этот радикализм, буржуазия могла убедиться из чтения «Голоса труда», нового коммунистического органа, редактором которого был Рид. Американская буржуазия теперь поняла, что в её отечестве появился, наконец, подлинный революционер. Теперь одно это слово «революционер» повергает её в трепет! Правда, в отдалённом прошлом в Америке были революционеры, и даже сейчас там существуют общества, пользующиеся высоким почётом и уважением, вроде «Дщерей американской революции» и «Сынов американской революции». Этим реакционная буржуазия платит дань памяти революции 1776 г.. Но те революционеры давно отошли в иной мир. А Джон Рид был живой революционер, необычайно живой, он был вызов, он был бич для буржуазии!
Ей оставалось теперь только одно — держать Рида под замком. И вот его арестовывают — не раз и не дважды, но двадцать раз. В Филадельфии полиция заперла зал собрания, не дав ему говорить. Но он влез на ящик из-под мыла и с этой кафедры обратился к огромной толпе, запрудившей улицу. Митинг имел такой успех, и так много в нём было сочувствующих, что когда Рида арестовали за «нарушение порядка», то нельзя было добиться от присяжных обвинительного приговора. Ни один американский город не чувствует себя спокойным, пока не арестовывает Джона Рида, хотя бы один раз. Но ему постоянно удаётся освободиться на поруки или добиться отсрочки суда, и он тотчас же спешит дать бой на какой-нибудь новой арене.
У западной буржуазии вошло в привычку приписывать все свои бедствия и неудачи российской революции. Одно из самых злостных преступлений этой революции заключалось в том, что она превратила этого даровитого молодого американца в пламенного фанатика революции. Так думает буржуазия. В действительности это не совсем так.
Не Россия превратила Джона Рида в революционера. Революционная американская кровь текла в его жилах со дня рождения. Да, хотя американцы постоянно изображаются тучной, самодовольной и реакционной нацией, но в жилах их всё же текут возмущение и бунт. Вспомните о великих мятежниках прошлого — о Томасе, Пэне, об Уолте Уитмэне, о Джоне Брауне и Парсонсе. А нынешние товарищи и соратники Джона Рида — Биль Гэйвуд, Роберт Майнор, Рутенберг и Фостер! Вспомните промышленные кровавые конфликты в Гомстеде, Пульмане в Лоренсе и борьбу Индустриальных рабочих мира (I.W.W.). Все они — и эти лидеры и эти массы — чисто американского происхождения. И хотя это в настоящее время не совсем очевидно, но в крови американцев есть густая примесь бунтарства.
Следовательно, нельзя сказать, что Россия превратила Джона Рида в революционера. Но она сделала из него научно мыслящего и последовательного революционера. Это её великая заслуга. Она заставила его завалить свой письменный стол книгами Маркса, Энгельса и Ленина. Она дала ему понимание исторического процесса и хода событий. Она заставила его заменить свои несколько туманные гуманитарные взгляды жёсткими, грубыми фактами экономики. И она побудила его стать учителем американского рабочего движения и попытаться подвести под него тот же научный фундамент, который он подвёл под свои собственные убеждения.
«Но не в политике твоя сила, Джон!» — говаривали, бывало, Риду его друзья. «Ты художник, а не пропагандист. Ты должен отдать свои таланты творческой литературной работе!» Он часто испытывал правду этих слов, ибо в голове его постоянно зарождались новые стихи, романы и драмы, они постоянно искали себе выражения, стремились облечься в определённые формы. И когда друзья настаивали, чтобы он отложил в сторону революционную пропаганду и сел бы за письменный стол, то он отвечал на это с улыбкой: «Хорошо, я сейчас это сделаю».
Но он ни на минуту не прекращал своей революционной деятельности. Он просто не мог этого сделать! Русская революция захватила его целиком и безраздельно. Она сделала его своим адептом, заставила его подчинить свои колеблющиеся анархические настроения строгой дисциплине коммунизма; она послала его, как некоего пророка с пылающим факелом, в города Америки; она вызвала его в Москву в 1919 г. работать в Коммунистическом Интернационале над делом слияния двух коммунистических партий США.
Вооружившись новыми фактами революционной теории, он вновь пустился в подпольное путешествие в Нью-Йорк. Выданный матросом и снятый с корабля, он брошен был в одиночку финляндской тюрьмы. Оттуда он снова вернулся в Россию, писал в «Коммунистическом интернационале», собирал материалы для новой книги, был делегатом на съезд народов Востока в Баку. Заболев тифом (заразившись им, вероятно, на Кавказе) и исто