Авиабаза Национальной гвардии Парнелл: Мемфис, штат Теннесси, США

Гэвин Блэр водит один из боевых дирижаблей Д-17, которые составляют основу «Гражданского авиапатруля» США. Его вполне устраивает такая работа. На гражданке он пилотировал малый дирижабль.

— Они растянулись до горизонта: седаны, грузовики автобусы, кемперы, все, что ездит. Я видел тракторы, видел даже бетономешалку. Правда. А еще там была машина с безбортовым кузовом, на котором лежал громадный щит с рекламой «Клуба для джентльменов». На щите сидели люди. Они сидели везде — на крышах автомобилей, между багажными полками. Это напомнило мне виденные в кино индийские поезда, на которых люди висели как обезьяны.

Вдоль дороги лежала куча всего — чемоданы, коробки, даже дорогая мебель. Я видел огромное пианино, побитое, словно его выкинули на ходу. Еще было множество брошенных машин. Одни перевернутые, другие раскуроченные третьи, судя по виду, остановившиеся из-за отсутствия бензина. Люди шли пешком по равнине или вдоль дороги. Некоторые стучали в окна, предлагая всякую всячину. Несколько женщин предлагали себя. Наверное, хотели меняться. На бензин. Вряд ли они просили подвезти, пешеходы двигались быстрее машин. Никакого смысла, но… (Пожимает плечами).

Дальше по дороге, где-то миль через тридцать, движение еще получше. Вы можете подумать, что люди тоже вели себя спокойнее. Но это не так. Они мигали фарами, врезались в двигающиеся впереди машины, вылезали и скидывали груз. Я видел несколько людей, лежавших у дороги, кто-то еще подергивался, другие вообще не шевелились. Мимо них бежали люди, тащили вещи, детей, иди просто неслись сломя голову все в одну сторону. А через пару миль я увидел такое…

Мертвые твари толпились вокруг машин. Водители на боковых дорогах пытались свернуть, застревали в грязи и стопорили движение. Люди не могли открыть двери. Я видел, как мертвецы вытаскивали людей из открытых окон или сами подтягивались внутрь. Множество водителей застряло в машинах. Они закрыли и, думаю, заперли двери. Бронированные стекла были подняты. Мертвые не могли забраться внутрь, но и живые не имели возможности выбраться наружу. Некоторые в панике стреляли в собственное ветровое стекло, разбивая свою единственную защиту. Глупцы. Они имели шанс уйти. А может, никаких шансов не было, только оттягивание конца на пару часов. На центральной дороге стоял прицеп с лошадьми. Он раскачивался взад-вперед. Лошади все еще были внутри.

Неживая толпа наседала на машины, в буквальном смысле проедая себе путь по застопоренным дорогам, а злосчастные бедняги всего лишь пытались выбраться. И вот что самое ужасное: они ехали в никуда. Это была Ай-80, шоссе между Линкольном и Норт-Платт. Оба города кишели зараженными. О чем все думали? Кто организовал бегство? Или никто? Может статься, люди увидели колонну машин и присоединились к ней, ни о чем не спрашивая? Я пытался представить, как это было: бампер к бамперу, детский плач, лай собак, знающих, что их ждет впереди через пару миль, и надежда, мольба: пусть тот, кто во главе, знает, куда едет.

Вы слышали об эксперименте, который провел американский журналист в Москве в семидесятых? Он встал у какой-то двери обычного, ничем не примечательного здания. Вскоре за ним встал еще кто-то, потом еще и еще. В мгновение ока выстроилась очередь длиной в квартал. Никто ни о чем не спрашивал. Каждый думал: раз есть очередь, значит, оно того стоит. Не могу сказать, правда это или нет. Возможно, просто миф времен «холодной войны». Кто знает.

Аланг, Индия

Я стою на берегу с Аджаем Шахом, глядя на ржавеющие останки кораблей. У правительства нет денег, чтобы их убрать, время и стихия превратили сталь в бесполезный хлам. Они остаются безмолвными памятниками кровавой бойни, свидетелем которой однажды стал этот берег.

— Говорят, это случилось не только здесь. Во всем мир где океан встречается с сушей, люди отчаянно пытали погрузиться на что-нибудь плавучее и спастись в море.

Я не знал, что такое Аланг, хотя всю жизнь провел поблизости, в Бхавнагаре. Я был офис-менеджером, «белы воротничком», начиная с самого окончания университет Вся моя работа руками сводилась к нажатию клавиш, да и этом отпала надобность, когда наши программы перевел на голосовое управление. Я знал, что Аланг — это верфь поэтому и попытался в первую очередь добраться туда. Ожидал увидеть стапеля, с которых сходят одно за другим суд которые увезут нас в безопасное место. Я и не предполагал что все будет как раз наоборот. Аланг не строил кораблей он их убивал. До войны это был самый крупный док по утилизации судов. Индийские компании, занимавшиеся чугунным ломом, покупали корабли у разных государств, приводили их к этому берегу, разбирали, резали и растаскивали по болтикам. Несколько дюжин кораблей, которые я увидел, были не нагруженными, готовыми к плаванию судами, голыми остовами, выстроившимися в очередь к смерти.

Никаких стапелей. Аланг был не столько верфью, сколько длинной полосой песка. Обычно корабли вытаскивали на берег и разделывали их, будто выброшенных на сушу китов. Я подумал, что моя единственная надежда — это полдюжины недавно пригнанных судов, которые еще стояли на якоре у берега с остатками команды и топлива. Один из них, «Вероник Дельма», пытался стащить своего выброшенного на берег собрата в море. Наспех связанные канаты и цепи опутали корму «Тулипа», сингапурского контейнеровоза, который уже наполовину выпотрошили. Я подъехал в тот момент, когда заработал двигатель «Дельма». Видел, как вода взбивалась в пену, когда корабль натягивал путы. Слышал, как со звуком выстрела лопались слабые канаты.

А крепкие цепи… они выдержали. В отличие от остова. Должно быть, когда «Тулип» вытаскивали на берег, сильно повредился киль. «Дельма» потянул, раздался ужасный стон — скрежет металла. «Тулип» в буквальном смысле раскололся на две части. Нос остался на берегу, а корму утащило в море.

Никто ничего не мог поделать. «Дельма» уже шел полным ходом, увлекая корму «Тулипа» на глубину, где она перевернулась и затонула в считанные секунды. На борту было не меньше тысячи человек, забивших все каюты и проходы, каждый дюйм палубы. Их крики заглушил гром вырывающегося воздуха.

— Почему беженцы просто не переждали на борту кораблей, стоявших на суше, втянув лестницы и перекрыв доступ на палубу?

— Сейчас вам легко рассуждать. Вас не было там той ночью. Верфь забили до самого берега — безумная толпа людей, подсвеченная сзади огнями. Сотни пытались вплавь. Добраться до кораблей. Прибой выбрасывал тех, кто не сумел.

Дюжины лодок сновали туда и обратно, доставляя людей на корабли. «Дайте мне денег, — говорили некоторые из перевозчиков. — Отдайте все, что у вас есть, и я вас возьму».

— Деньги еще что-то значили?

— Деньги, еда, любые ценности. Я видел одну команду которая брала только женщин, молодых женщин. Еще видел таких, кто брал только белых. Подонки светили своими факелами в лицо, выискивая черных, вроде меня. Я даже видел, как один капитан, стоя на палубе своего баркаса, размахивал пистолетом и кричал: «Никаких неприкасаемых, эту касту мы не берем!». Неприкасаемые? Каста? Кому до этого еще есть дело? И что самое ужасное, некоторые из пожилых в самом деле вышли из очереди! Представляете?

Я только привожу самые кошмарные примеры, вы же понимаете. На каждого барышника, каждого отвратительного психопата приходилось десять хороших, достойных людей с незапятнанной кармой. Множество рыбаков и владельцев мелких лодок, которые могли просто сбежать со своими семьями, предпочли снова и снова возвращаться к берегу, подвергая себя немыслимой опасности. Только подумать, как они рисковали: их могли убить за лодку, выкинуть на берег, или еще хуже — под водой их ждали толпы упырей…

Мертвецов было порядком. Многие зараженные беженцы пытались доплыть до кораблей, тонули и воскресали под водой. Небольшой прибой мог утопить, но не преградить дорогу ожившему трупу, ищущему добычу. Десятки пловцов внезапно исчезали под водой, опрокидывались лодки, пассажиров утаскивало вниз. Но спасатели все равно возвращались к берегу и даже прыгали с кораблей, чтобы вытащить людей из воды.

Так спасли и меня. Я был среди тех, кто предпочел плыть. До кораблей было дальше, чем казалось. Я хороший пловец, но после пути от Бхавнагара и беспрестанной борьбы за жизнь у меня едва оставались силы, чтобы плыть на спине. Когда спасение казалось близким, я не мог даже позвать на помощь. Сходней не было. Надо мной возвышался гладкий борт. Я забарабанил по стали, крича из последних сил.

Я уже тонул, когда мощная рука обхватила меня поперек: груди. Вот оно, подумал я. Я ждал, когда вонзятся зубы. Но вместо того, чтобы тянуть вниз, рука потащила меня обратно на поверхность. Я оказался на борту судна «Сэр Уилфред Гренфелл», бывшего пограничного сторожевика из Канады. Я пытался говорить, извинялся, что у меня нет денег, что отработаю проезд, сделаю все, что попросят. Моряк только улыбался.

«Держись, — сказал он мне. — Сейчас тронемся».

Я почувствовал, как задрожала, а потом дернулась палуба.

Это было самое тяжелое — глядеть на корабли, которые мы проплывали. Некоторые из зараженных на борту начали воскресать. Одни суда превратились в плавучие бойни, другие просто горели, стоя на якоре. Люди прыгали в море. Многие из ушедших под воду так и не появились на поверхности.

Топика, штат Канзас, США

Шэрон любой мог назвать красавицей — длинные рыжие волосы, яркие зеленые глаза и тело танцовщицы или довоенной супермодели. А еще разум четырехлетней девочки.

Мы в Реабилитационном центре Ротмана. Доктор Роберта Келнер, лечащий врач Шэрон, называет пациентку везунчиком. «У нее хотя бы сохранились речевые навыки, связное мышление, — объясняет она. — Зачаточное, но полностью функционирующее». Доктор Келнер рада интервью, в отличие от доктора Соммерса, директора Ротманской программы. Их и так ограничивают в финансировании, а нынешняя администрация и вовсе грозит закрыть программу.

Шэрон вначале стесняется. Не хочет пожимать мне руку и избегает взгляда. Ее нашли в руинах Уичито, но откуда она родом, не узнать.

— Мы были в церкви, мама и я. Папа сказал, что придет и найдет нас. Он ушел что-то сделать. Нам надо было ждать его в церкви.

Там были все. С вещами. Крупа, вода и сок, спальные мешки и фонари, а еще… (Жестом показывает, как целится из винтовки). У миссис Рэндольф. У нее не должно было быть. Они опасные. Она мне говорила, что они опасные. Она мама Эшли. Эшли — моя подружка. Я спросила ее, где Эшли. Она заплакала. Мама велела не спрашивать больше про Эшли и сказала миссис Рэндольф, что ей жаль. Миссис Рэндольф была грязная, ее платье в красных и коричневых пятнах. Она толстая. У нее большие мягкие руки.

Там были еще дети, Джил и Эбби, и другие. За ними смотрела миссис Макгроу. У них были карандаши. Они разрисовывали стену. Мама сказала мне поиграть с ними. Она сказала мне, что все нормально. Она сказала, что пастор Дэн сказан, что все нормально.

Пастор Дэн был там, он пытался заставить людей его слушать. «Прошу вас, все…» (Говорит глубоким, низким голосом). «Пожалуйста, успокойтесь солдаты на подходе, прошу вас, успокойтесь и ждите солдат». Никто его не слушал. Все говорили, никто не сидел на месте. Люди пытались говорить в свои штуки (показывает жестом, как держит у уха мобильный телефон), они злились на штуки, бросали их, ругались нехорошими словами. Мне стало жалко пастора Дэна. (Имитирует вой сирены). Снаружи. (Делает это опять, вначале тихо, потом все громче и снова тихо, несколько раз).

Мама разговаривала с миссис Кормод и другими мамами. Они спорили. Мама злилась. Миссис Кормод повторяла (говорит сердито, растягивая слова): «А что «если»? Что еще поделаешь?» Мама трясла головой. Миссис Кормод размахивала руками. Я не любила миссис Кормод. Она жена пастора Дэна. Она была противная, много командовала.

Кто-то закричал… «Идут!» Мама подхватила меня. Нашу скамью забрали и поставили к двери. Все скамьи поставили к двери. «Быстрее! Заложите двери!» (Говорит разными голосами). «Дайте молоток! Гвозди! Они на стоянке! Идут сюда!» (Поворачивается к доктору Келнер). Можно?

(Доктор Соммерс глядит с сомнением. Доктор Келнер улыбается и кивает. Позже я узнал, что ради таких случаев палату звукоизолировали).

(Шэрон имитирует стон зомби. Я в жизни не слышал более реалистичного. Судя по смятению докторов, Келнер и Соммерс тоже).

— Они шли. Они шли. (Опять стонет. Потом стучит кулаком по столу). Они хотели войти. (Стучит очень сильно). Люди завизжали. Мама крепко меня обняла. «Все хорошо». (Говорит мягким голосом, гладя себя по голове). «Я тебя не отдам. Ш-ш-ш…»

(Бьет по столу обоими кулаками, не в такт, пытаясь имитировать стук множества упырей). «Подоприте дверь! Держите! Держите!" (Подражает звону бьющегося стекла). Окна разбились, окна рядом с дверью. Свет погас. Взрослые испугались. Они закричали.

(Снова говорит голосом матери). «Ш-ш-ш… маленькая. Я тебя не отдам». (Гладит себя полбу и щекам. Бросает вопросительный взгляд на доктора Келнер. Та кивает. Из глубины горла Шэрон вдруг вырывается влажное горловое урчание, словно сломалось что-то большое). «Идут! Стреляйте, стреляйте!» (Подражает звуку выстрела…) «Я тебя не отдам, я тебя не отдам». (Внезапно поворачивает голову и смотрит в пустоту поверх моего плеча). «Дети! Не отдавайте им детей!» Это была миссис Кормод. «Спасайте детей! Спасайте детей!» (Изображает новые выстрелы. Складывает обе руки в замок и сильно опускает на что-то невидимое). Дети заплакали. (Делает колющее движение, потом размахивает руками). Эбби громко заплакала. Миссис Кормод взяла ее. (Берет что-то или кого-то на руки, поднимает над головой и швыряет об стену). Эбби замолчала. (Снова гладит себя по лицу, подражает голосу матери). «Ш-ш-ш… все хорошо, маленькая, все хорошо…» (Опускает руки с лица на шею, сдавливая горло). «Я не отдам тебя. Я НЕ ОТДАМ ТЕБЯ».

(Шэрон начинает задыхаться).

(Доктор Соммерс хочет остановить ее. Доктор Келнер поднимает руку. Шэрон вдруг обмякает и раскидывает руки. Имитирует звук выстрела).

— Тепло и мокро, солено во рту, жжет глаза. Меня поднимают и несут. (Встает из-за стола, прижимая к себе что-то невидимое). Меня несут на стоянку. «Беги, Шэрон не останавливайся!» (Подражает чьему-то чужому голосу) «Просто беги, беги-беги-беги!» Ее оторвали от меня. Ее руки выпустили меня. Большие, мягкие руки.