О дне повышенной добычи на шахте №5

- Владимир Митрофанович, оказывается, Вам тоже случилось побывать в шахте. И произошло это на Дне повышенной добычи. Причём, дОбычи (с ударением на первый слог в слове), а не добЫчи – в шахтёрской среде принято именно так говорить.
- Был 47-ой год. Представьте, я только что вернулся со службы из Германии, ничего у меня нет, кроме солдатской одежды: сапог, брюк, гимнастёрки, пилотки, шинели.
- В общем, что было - всё на себе носил.
- Да, по пословице латинской «Omnia mea mecum porto» («всё своё ношу с собой»). И вот однажды в субботу (это был сентябрь месяц, погода стояла солнечная, сухая, тёплая – «бабье лето») собирает нас директор…
- Вы к тому времени уже работали в школьном коллективе?
- Да, в 47-ом году начал работать, с 1-го сентября. И вот, директор обратился к нам: «Товарищи, надо помочь шахтёрам. Объявляется День повышенной дОбычи, все мы к восьми часам должны собраться на шахте №5».
- И женщины тоже?
- Да, все, все, все - весь коллектив. Освобождена была только одна моя мать, по возрасту.
- Что при себе надо было иметь? Это оговаривалось как-то или «просто прийти»?
- Нет, в рабочей одежде. У меня, конечно, была запасная х/б одежонка. А сапоги-то - одни!
- Жа-а-лко!
- Я ведь не знал, что такое шахта, имел только представление о каменном угле. Да и вообще… Приходим, значит, мы на пятую шахту. Шли мы мимо ЦЭЭМа, дорожка там проходила.
- Она одна тогда была.
- Только там и была дорожка… Там нас встречает начальник шахты. Начальником шахты был Подобед А. Я. «Товарищи!.. Партия!.. Государство!.. Восстановление!..» и так далее, такие хорошие слова. Мы все, конечно, слушаем. «…Вот сейчас придёт мой заместитель и распределит вас…» Мужчин нас было четыре-пять человек.
- Остальные - женщины?
- Остальные - женщины, большинство. Мужчины – в забой, а женщины - на отбор породы.
- На поверхности или под землёй?
- Под землёй! Всех - туда. Всех расставили, меня поставили на расштыбовку. Представьте, работает вруб-машина: она вгрызается в пласт, в грудь забоя, уголь грузится на движущийся конвейер и так далее. А от неё летит штыб – мелкая-мелкая угольная пыль. И вот мне дали лопату расчищать эту угольную пыль, потому что она забивает вруб-машину, и та, в итоге, перестаёт работать.

"Сталинское Знамя" 12 июля 1946 г.

- И каким образом? Приходилось потрудиться лопатой и отваливать штыб от машины?
- Да, стоит вагонетка, и лопатой этот штыб грузишь в эту вагонетку. Машина идёт, а с обеих сторон - по мужику, которые убирают штыб.
- Расштыбовывают то есть.
- Да, и должность у них – расштыбовщик.
- Я хоть теперь узнал, что это такое.
- …Было очень интересно спускаться. Нас всех посадили в клеть, и мы поехали вниз. Глубина шахты была, по-моему, метров пятьдесят, не больше, поэтому опустились быстро, но само погружение впечатлило. Причём, клеть не закрытая - решётка, сетка-рабица, ствол освещён лампочками, всё вокруг мимо нас едет вверх…
- То есть вся структура ствола видна, структура земли.
- Да. Ну, наконец, мы вышли и пошли. Сначала – главный откаточный штрек. Это освещённая галерея, которая хорошо укреплена, с настеленным ж/д полотном, по которому бегает электровоз и таскает вагонетки. «Поакккуратнее, вагонетки!..» - технику безопасности нам прочитали, куда можно нос совать, а куда нельзя. На шахте работали две лавы, поэтому кого налево, кого направо, кого оставили на месте, кого направили в другой штрек. Я в правую лаву попал. Там уже деревянное крепление… и потрескивает…
- И уже становится неприятно, да?
- И сыпется иногда, треснет и сыпется чего-то, какая-то земелька, песочек сыпется. Мы в касках, робы нам дали - всё честь по чести. И вот я начал работать. А через полчаса уже задохнулся.
- Ни респираторов, ни чего-то подобного не выдавали? Тогда, наверное, этого в принципе не существовало?
- Наверное, в принципе не существовало, то есть об этом никто и не знал. Ведь тогда и бань на шахте не было. Шахтёры вылезали из шахты и шли домой такими же чумазыми и грязными, какими были в шахте. Мы тоже тут же стали чумазыми и грязными, как настоящие шахтёры.

"Сталинское Знамя" 30 октября 1946 г.

- И Вы в своих единственных сапогах!
- Да, причём, сапоги яловые, сшиты по ноге – шик! Теперь таких не найдешь. За тысячу рублей не купишь. Да за тысячу рублей сейчас вообще ничего не купишь!..
И вот работаю, хочется передохнуть, а никак нельзя – машина работает! Ты к ней пристёгнутый, никто тебе не поможет, никто тебя не спасёт. И если не сумеешь справиться, то вруб-машина станет и тебе потом по шее дадут! А тут ещё и мужское самолюбие: «Как это? Солдат! Войну прошёл! А тут штыб какой-то угольный, подумаешь!» Время тянулось - Бог знает сколько. Но нам устроили, конечно, не полный рабочий день.
- Часа четыре, наверное?
- Нет, часов пять - это безо всяких разговоров!
- Это позже уже шахтёры стали работать по шесть часов, а тогда рабочая смена составляла, наверное, часов восемь?
- Да, восемь. Три смены по восемь часов.
И вот под конец мы все собираемся вылезать оттуда, поглядели друг на друга (а там, в главном откаточном штреке, всё-таки светло): «Ха-ха-ха! – ну молодые, что там. - Маш, посмотри на себя!.. А ты, Нюр!.. Га-га-га!.. Ой, а ты посмотри, какой Владимир Митрофанович чумазый!..» Хоть нам рукавицы брезентовые дали, но всё равно руки чёрные, пыль маслянистая какая-то, въедливая.
И вот мы отработали положенное время. Нас подняли на поверхность, разрешили умыться (не помыться, а умыться) и пригласили в нарядную – большую комнату, где даётся наряд перед работой. Заместитель начальника шахты поблагодарил всех и в качестве премии каждому вручил по 100-150 граммов свиного шпика и по отрезу ситца.
- О как! Это таким образом вам зарплату выдали!
- Да. Женщины, кстати, говорили, что отреза ситца как раз хватало на платье. Всем! Я его принёс домой и торжественно вручил матери.
- Здорово.
- Больше нас на повышенную добычу не звали.
- А как звали заместителя начальника шахты?
- Я не помню…

"Сталинское Знамя" 10 октября 1948 г.

Домой мы пошли пешком: никаких автобусов, никаких машин тогда не было. А представляете, на следующий день спина болит, руки болят, а у меня уроки. И у всех так! Ведь к такой физической нагрузке мы были не готовы.
- Зато Вам удалось побывать участником такого события - исторического, кстати говоря! День повышенной дОбычи - потом такого больше не было никогда и нигде. Понятно, что эксплуатировали людской энтузиазм, пытались придать этому событию особое государственное значение – и не просто так.
- Знаете, это скорее был политический ход, один из видов проявления патриотизма, приобщения людей к восстановлению народного хозяйства. И я Вам скажу, что никто к этому отрицательно не отнёсся. Надо - и всё! Восстанавливалось послевоенное хозяйство. Все это понимали, все находились в одном положении, все были равны, поэтому никакого непринятия не возникало. Почвы для этого не было.
- Это как на субботник.
- Да, это был один день во всём бассейне.
- Политически обставленный таким вот образом…
- Как массовое движение. Но это тоже нужно было. Я вот что скажу: мы слышим сейчас много всякой критики времён советской власти, но ведь двадцать с лишним лет мы так с этим никак и не разберемся. А ведь тогда впервые в мире у нас было создано государство, в котором главным человеком стал человек труда - рабочий класс. Иностранной эксплуатации не было, местных буржуев не было - никого не было, только государственные учреждения. Подобное стало возможным впервые в жизни, и, конечно, как устроить такое государство никто толком не знал – это можно было сделать только опытным путём. Что и делалось. Сама по себе идея была очень возвышенная. Ведь с глубокой древности была эксплуатация человека человеком, существовал антагонизм между богатыми и бедными, между работающими и неработающими. А тут - все работают!

"Сталинское Знамя" 1949 г.

- Идея-то хорошая…
- Но эта идея выполнялась, опять-таки, без достаточно тонкой и детальной разработки. И, собственно, экономистов в этом обществе тоже не было. Если вспомнить 32-ой год, 37-ой год, - это были неурожайные, голодные годы. Ведь ни одно государство никакой гуманитарной помощи нам не прислало. Никто!
- Ну, это вопрос интересный и непростой. Вполне возможно, что в политических целях тогдашнее руководство страны, кроме всего прочего, и не хотела принимать помощь от своих идеологических противников. Тут идеология была важнее людей.
- Да, но мы же стали противниками всего капиталистического общества, то есть всего своего окружения, - единственная страна!
- Следует принять во внимание, что капиталисты - торгаши, а для капиталистических отношений выгода и прибыль являются понятиями фундаментальными, основополагающими. За деньги они и маму родную продадут – найдут способ и наплюют на принципы. Поэтому если бы у руководства нашей страны была на то политическая воля, голода бы не допустили. Моя такая убеждённость.
- Конечно, безусловно, было много всякой неразберихи, попробуй – такая огромная страна! Просто чудо, что это всё удержалось. Однако, я вот помню сороковой год: у людей настроение, все довольны, кончилась война с Финляндией, магазины битком набиты всякими товарами, продуктами, есть всё, что пожелаешь – и одежда, и обувь… Только денег мало. Я стипендию получал семьдесят пять рублей.

"Сталинское Знамя" 26 ноября 1948 г.

- По большому счёту, как и сейчас: есть всё, что хочешь, но большинству населения по-прежнему недоступно, не по карману - по той же причине.
- Но было очень много рабочих профессий с высокой оплатой: те же шахтёры, металлурги… А потом, рабочих-то не хватало на открывающиеся заводы и фабрики. Они приходили из деревни. Шёл организованный набор рабочих, для них открывались школы ФЗО, ГПТУ. В обучение вкладывали очень большие деньги. Ведь все эти ФЗО-шники и ГПТУ-шники были одеты, обуты, жили в общежитии, бесплатно питались.
- Ещё и стипендию получали.
- Да, небольшое количество денег. Когда это всё организовывалось, я уже в техникуме учился и помню, что тогда многие ребята ушли в железнодорожное ГПТУ, потому что, кроме учёбы, там ещё и кормили, давали одежду, форму, причём, очень красивую, например, чёрную шинель с пуговицами…
- А по окончании – профессия и гарантированное рабочее место.
- Да, но рабочее место и у нас было бы обеспечено.
- Но работать на железной дороге было престижнее, не так ли?
- Нет, коль я учился в железнодорожном техникуме, то и работал бы на железной дороге. Но у нас же были тогда и другие заводы: спичечная фабрика – «Гигант» знаменитый, лесозавод, калужский электромеханический завод, калужский вагоностроительный завод, ещё какие-то заводы, не считая маленьких перерабатывающих пищевых предприятий – сахарного завода, кондитерской фабрики, хлебопекарни и так далее. И среди рабочих этих предприятий были нужны классные специалисты – классные токари, классные фрезеровщики… Вот этим элитным профессиям - и повышенная зарплата.
- Что абсолютно справедливо.

"Сталинское Знамя" 26 октября 1949 г.

- Совершенно справедливо. Есть ещё одна сторона: ведь такой сумасшедшей разницы между зарплатами директора завода и рабочих не было. Существовала, конечно, разница, но она была обоснована, в пределах разумного. И ведь мало кто говорит, что этот опыт хозяйствования - положительный или отрицательный - освещался каким-то образом в мировых средствах массовой информации, что для рабочего класса Западной Европы было привлекательным явлением. Ведь тогда-то такой социальной политики не было, рабочие и в Западной Европе, как правило, на заводах, крупных промышленных предприятиях жили в общежитиях, в бараках. Возьмите Англию, возьмите ту же Францию - там тоже было незавидное положение рабочего класса, по сравнению с теперешним. Октябрьская революция в России заставила мировой капитализм заняться социальными вопросами, поэтому это было привлекательно и для других.
Вот, я никогда не забуду. Мы с ребятами остановились в походе на Муховце – пограничной речке в Белоруссией. Ребята купались, а я сидел и следил за ними: как бы никто не утонул. И подходит по виду, одежде, внешности интеллигентная такая старушка: «Здравствуйте, я вижу, вы откуда-то приехали». А у нас школьная машина стоит, ГАЗ-51, даже две.. На машинах на тенте надпись «Никто не забыт, ничто не забыто», маршрут начерчен. Всё это углём сделано, хорошо обставлено. – «Как вы там живёте?» - «Всё хорошо». Про школу спросила. - «А я ведь жила тут до присоединения, ещё в Польше». Я не считаю, что она какой-то пропагандист или агитатор - обычная женщина, но она рассказывала, как им плохо было тут жить. Помещики и бедные деревни. Я ведь во время войны через Польшу проходил и помню: домишко с охапкой соломы сверху – жилище польских крестьян, - и рядом - шикарная усадьба, чаще всего принадлежавшая немцу.

"Сталинское Знамя" 1946 г.

- На польской территории.
- Ну да.
- Я хочу вернуться вот к чему: ну и как пережили День повышенной добычи ваши сапоги?
- А ничего, ничего! Я потом сшил себе ещё сапоги. Вы видели мои фотографии, там на одной валяется самолёт?
- Видел, «Фокке-Вульф», если не ошибаюсь.
- «Фокке-Вульф», FW190. Так вот на этом самолёте баки с горючим были обтянуты лосиной кожей. Мы с другом Женькой эту лосиную кожу содрали. Она хотя и приклеена была, но, всё-таки, срывалась. Кожа была очень мягкая, очень хорошая, но имела один недостаток – была голубого цвета.
- Оригинально!
- Почти белая, с голубым таким оттенком. А когда мы работали на подсобном хозяйстве, я у одного немца купил хорошие кожаные подошвы. Как тогда её у нас называли – «спиртовая подошва», это считалось высшим качеством. И тут мне один знакомый сапожник сшил сапоги, хорошо сшил, точно по ноге. Но они так и не закрасились! Я их неоднократно закрашивал, для этого даже в Москву ездил! Всё, вроде, чёрные, а попал под дождик или прошёл по росе – голенища опять белеют, белеют, белеют…
- Так ничего и не смогли с ними сделать?
- Износил. Но они так и не окрасились! Мне специалист потом, когда уже этих сапог не было, сказал, что покраска должна была производиться прям сразу, причём, в каком-то горячем виде.
- Целая технология! Не просто так!
- Да, технология. Это не просто прокрасить кожу. А ведь тогда ребята в школу ходили в «чунях». Знаете, что это такое?
- Обувь такая.
- Это калоши такие, в которых я хожу по своему участку. Только они были грубые такие, тяжелые, приспособленные для шахты.
- Ещё, бывало, у сапог отрезали голенища, и «чуни» получались, правильно?
- Ну да. Ещё делали тапки из транспортёрной ленты, и были специалисты, которые делали эти тапки и продавали на рынке. В этих тапках ходили. Были они такого чёрно-серого, не поймёшь какого цвета.

Так это было...

- Деталь быта того непростого времени... Позже, с восстановлением шахт, выходом их на проектную мощность это движение потихонечку сошло на нет.
- Видимо, кончилась необходимость, и это стало ненужным. А потом, неквалифицированный труд, он же и есть – неквалифицированный. Производительность-то нулевая.
- Да и для самих шахтёров лишняя обуза: за вами же следить там нужно было.
- Безусловно. И отвечать, если какая калмыжка тюкнет! Но как бы там ни было, как я уже сказал, в то время никто не возражал. Восстанавливали страну и восстановили, в общем-то, в короткий срок.

Воспоминания Журавлёвой Нины Васильевны
18.02.2013 г.

- Нина Васильевна, на сегодняшний день история образования посёлка Дубовка известна достаточно хорошо, но «белым пятном» в познании для многих интересующихся остаётся история Дубовского лагеря военнопленных: когда он образовался, где территориально размещался, кто в нём содержался, где жили и работали заключённые, какие поддерживались порядки и многое другое.
- Самыми первыми в лагерь пригнали наших. Территория лагеря была огорожена тремя рядами (разной высоты) колючей проволоки и находилась как раз напротив дома № 4 по ул. Панфилова, где мы тогда жили. Там уже стояло два барака.
- А теперешние одноэтажные бараки на этом месте – это тоже лагерные постройки?
- Лагерные. И не немцев: это постройки наших интернированных заключённых. Однажды, откуда-то прошёл слух, что «будут гнать пленных». Мы вышли их встречать. И вот вдруг по полю ржи со стороны 5 шахты (наверное, с Узловой) гонят колонну в нашу сторону. Смотрим – наши! Жара стоит невыносимая. Люди идут все измождённые, у них висят гимнастёрки. Колонну гонят наши солдаты с автоматами, тут же - собаки. Люду вокруг много, пленных ведут, конвойные любопытных отгоняют: «Отойди! Разойдись!», у собак слюна течёт, а мы на всё это смотрим – вот, буквально, тропа совсем рядом! Народу на посёлке сколько было - все собрались, своих искали: а вдруг!
И мама, поскольку была с совсем маленькой Тамарой на руках, её нельзя, - меня вперёд выдвигала, чтобы лучше было видно: если вдруг папа в колонне, то увидит, и если не мы, так он нас узнает.
- Если наши солдаты гнали наших же заключённых, то, значит, на «фильтрацию».
- Как потом говорили, это были те, кто ранее попал в плен и после освобождения до разбора и уточнения всех обстоятельств, теперь помещался в лагерь для «фильтрации». Строили лагерь может быть и для немцев, я не знаю, но сначала пришли туда наши.
- Много было таких военнопленных?
- Много. Тут такая стройка развернулась! Жара стояла - не знаю какая!
- Это было лето 1942 года?
- Я думаю, что это 42-ой.