Крупные оборонительные операции и сражения

Приграничные сражения

23 – 29 июня в р-не Луцк, Броды, Ровно, Дубно произошло крупное танковое сражение. Контрудар Юго-Западного фронта сыграл важную роль в срыве попыток войск вермахта прорваться сходу к Киеву и его замысла по окружению главных сил Юго-Западного фронта на Правобережной Украине. По приказу Ставки с 30 июня войска Юго-Западного фронта начали отход на линию укрепленных районов по старой государственной границе для организации на ней упорной обороны. Но эти усилия не увенчались успехом. Наши войска вынуждены были отходить на новые рубежи. В целом приграничные сражения завершились отходом войск Северо-Западного фронта. Однако 11 дивизий Западного фронта оказались в окружении между Белостоком и Минском, где вели бои до 8 июля, сковав здесь около 25 дивизий противника. Мужественная борьба советских войск прикрытия в первую неделю войны сорвала замысел Гитлера уничтожить Красную Армию в западных районах до рубежа Западной Двины и Днепра. Это дало возможность провести мобилизацию военнообязанных запаса и осуществлять выдвижение войск 2-го стратегического эшелона. В начале июля войска Северо-Западного, Западного, Юго-Западного и Южного фронтов продолжали вести ожесточённые оборонительные бои, которые с подходом войск 2-го стратегического эшелона 7 – 10 июля переросли в крупные оборонительные операции и сражения.

Как отмечается в солидном исследовании истории Великой Отечественной войны, в целом летне-осенняя кампания 1941 г. носила в основном оборонительный характер. На всех стратегических направлениях инициатива в этот период находилась в руках противника, хотя советское командование пыталось организовать повсеместное наступление и изменить ход войны. Но в те дни это была непосильная для советских войск задача. В этом был очередной просчет военно-политического руководства страны, которое должно было принять решение о немедленном переходе к обороне и создании в глубине страны, на выгодных естественных рубежах, сплошного оборонительного фронта. Но момент был безвозвратно упущен. Не увенчались успехом и попытки остановить врага, предпринятые летом 1941 г. на ряде участков фронта. Только под Смоленском удалось на некоторое время заставить противника перейти к обороне. Тем не менее даже в этих крайне неблагоприятных условиях на многих участках огромного фронта советским войскам удавалось в течение длительного времени надежно оборонять занимаемые ими рубежи (под Смоленском, Ленинградом, Киевом, Одессой, Севастополем и др.), хотя со стратегической точки зрения это не всегда было целесообразно. Так, запоздалые решения Верховного Главнокомандования на отвод войск из Белоруссии (в июне) и из-под Киева (в сентябре) привели к окружению и разгрому крупных группировок, что повлекло за собой потерю огромной территории с жизненно важными для страны промышленными и сельскохозяйственными районами[406].

Смоленское сражение (июль – сентябрь 1941 года)

Главной военно-стратегической целью смоленского оборонительного сражения было не допустить стремительного продвижения немецких войск к Москве. Вполне понятно, что председатель ГКО уделял этому участку особенно пристальное внимание.

На западном направлении немецко-фашистская группа армий «Центр» 10 июля начала наступление на Смоленск. Ей противостояли не успевшие организовать прочную и глубокую оборону главные силы Западного фронта, значительно уступавшие противнику в силах и средствах (в танках в 7 раз, в артиллерии в 2,4 раза, в самолётах в 4 раза). Две мощные немецкие танковые группы форсировали Днепр. К началу Смоленского сражения вследствие ошибок в планировании, огромного объема намеченных мероприятий при ограниченных сроках на их осуществление создать сплошной и устойчивый фронт обороны советское командование не сумело. Оборону успели занять лишь 37 дивизий из 66. Причем всего 24 дивизии располагались в первом эшелоне армий. После ожесточенных боев 19-я армия разрозненными группами устремилась на восток. Этим немедленно воспользовался противник, который 15 июля перехватил восточнее Смоленска железнодорожную и автомобильную магистрали, ведущие к Москве; одновременно немецкая моторизованная дивизия захватила левобережную часть Смоленска. В результате в районе Смоленска оказались охваченными с трех сторон три наших армии – 16, 19 и 20-я. Для отхода на восток им оставалась одна-единственная переправа через Днепр. В тот же день маршал Тимошенко докладывал в Ставку: «Подготовленных в достаточном количестве сил, прикрывающих направление Ярцево, Вязьма, Москва, у нас нет. Главное – нет танков». В ходе Смоленского сражения наиболее отличившимся соединениям впервые в Красной Армии присвоено наименование гвардейских. Несмотря на большие потери, врагу удалось 16 июля захватить Смоленск. Контрудары 22-й армии под Витебском и Великими Луками, 21-й армии под Рогачёвом и Жлобином, 20-й армии под Оршей и Красным, 16-й армии под Смоленском и других сковали силы врага, который понёс большие потери. В конце июля усилиями войск Западного фронта ударная немецкая группировка была остановлена, и немецко-фашистская группа армий «Центр» 30 июля перешла к обороне.

Следует особо подчеркнуть, что сами немецкие генералы вынуждены были признать, что Смоленское сражение явилось для гитлеровской армии ощутимым ударом, хотя в масштабах всей кампании оно занимало отнюдь не решающее значение. Так, начальник штаба 4-й немецкой армии генерал Г. Блюментритт, характеризуя первые серьезные сражения, в которых немцы, наконец, почувствовали, что война в России – это отнюдь не прогулка по странам Западной Европы, признавал: «Самым значительным из них было сражение в районе Смоленска, где была окружена большая группировка русских войск. В то время как основная масса двух танковых групп, отражая атаки русских на флангах, продолжала движение на восток, небольшие силы были выделены для усиления восточной стороны Смоленского котла. Две полевые армии после изнурительного марша, наконец, опять догнали танковые соединения. Они удерживали три стороны котла, в то время как наши танки блокировали выход из него близ Ярцево. И снова эта операция не увенчалась успехом. Ночью русские войска вырвались из кольца окружения и ушли на восток. Танковые войска не подходили для проведения такой операции, особенно на болотистой местности, прилегающей к Днепру»[407].

С самого начала войны (собственно, велась заблаговременно) немцы развернули широкомасштабную пропаганду, нацеленную на разложение советской армии и населения страны. Причем, эта пропаганда отличалась особой лживостью и распространялась посредством прежде всего листовок. Основные мотивы геббельсовской пропаганды были разработаны еще до начала военных действий против Советского Союза: «…никакого антисоциализма, никакого возвращения царизма; не говорить о расчленении русского государства (иначе озлобим настроенную великорусскую армию); против Сталина и его еврейских приспешников; земля – крестьянам… Резко обвинять большевизм, разоблачать его неудачи во всех областях. В остальном ориентироваться на ход событий…»

Характерная особенность «окопных» листовок – практически все они служили одновременно пропуском для добровольного перехода бойцов и командиров РККА на сторону германских войск. Текст пропуска на русском и немецком языках особо очерчивали в листовке.

В эпицентре немецкой пропаганды стояла фигура Сталина. В одной из листовок привычная аббревиатура «СССР» расшифровывалась как «Смерть Сталина Спасет Россию». Тут же карикатура: пролетарский молот ударяет Иосифа Виссарионовича по голове, а крестьянский серп приставлен к его шее.

В другой листовке карикатурный Сталин с хищническим оскалом строгает гробы, на гробах – номера погибших дивизий и армий. Подпись под рисунком: «Батюшка Сталин заботится о своих дивизиях…». Кстати, 16 июля 1941 г. восточнее Витебска был взят в плен старший сын Сталина – командир батареи артиллерийского полка 14-й танковой дивизии старший лейтенант Я.И. Джугашвили. Позднее он погиб в немецком концлагере. По свидетельству очевидцев; Яков и там проявил себя достойным человеком и патриотом[408]. Для германских пропагандистов это стало настоящей удачей. В срочном порядке была изготовлена листовка, озаглавленная «А вы знаете, кто это?», где были помещены фотографии Якова в окружении немецких офицеров. В целом, как отмечают советские военные историки, нацистская «пропаганда разложения» приносила определенные плоды в период наиболее тяжелого положения советских войск, особенно в 1941 – 1942 годах. Но ее действенность значительно поубавилась в 1943 году, а с завершением коренного перелома в войне и массовым отступлением частей германской армии по всему фронту – и вовсе стала ничтожной[409].

Когда немцы полностью овладели Смоленском, Сталин был вне себя, ибо он прекрасно отдавал отчет в том, что падение Смоленска открывает немцам дорогу на Москву. Неблагоприятное развитие событий на многих участках фронта, особенно на западном направлении, очевидно, побудили Сталина прибегнуть к мерам репрессивного характера, которые, как он, видимо, полагал, могут встряхнуть всю Красную Армию, и прежде всего ее руководство на фронтах. 16 июля 1941 г. Сталин издал приказ, в котором, в частности, говорилось: «…Государственный Комитет Обороны должен признать, что отдельные командиры и рядовые бойцы проявляют неустойчивость, паникерство, позорную трусость, бросают оружие и, забывая свой долг перед Родиной, грубо нарушают присягу, превращаются в стадо баранов, в панике бегущих перед обнаглевшим противником.

Воздавая честь и славу отважным бойцам и командирам, Государственный Комитет Обороны считает вместе с тем необходимым, чтобы были приняты меры против трусов, паникеров, дезертиров.

Паникер, трус, дезертир хуже врага, ибо он не только подрывает наше дело, но и порочит честь Красной Армии. Поэтому расправа с паникерами, трусами и дезертирами и восстановление воинской дисциплины является нашим священным долгом, если мы хотим сохранить незапятнанным великое звание воина Красной Армии.

Исходя из этого, Государственный Комитет Обороны, по представлению главнокомандующих и командующих фронтами и армиями, арестовал и предал суду военного трибунала за позорящую звание командира трусость, бездействие власти, отсутствие распорядительности, развал управления войсками, сдачу оружия противнику без боя и самовольное оставление боевых позиций:

1) бывшего командующего Западным фронтом генерала армии Павлова;

2) бывшего начальника штаба Западного фронта генерал-майора Климовских;

3) бывшего начальника связи Западного фронта генерал-майора Григорьева;

4) бывшего командующего 4-й армией Западного фронта генерал-майора Коробкова…» и ряд других командиров и начальников[410].

После короткого и поверхностного расследования Павлов и ряд других руководителей Западного фронта были расстреляны. Проведенная уже через десять с лишним лет проверка показала, что эти лица репрессированы необоснованно. Постановлением Военной коллегии Верховного суда СССР от 31 июля 1957 г. Д.Г. Павлов, В.Е. Климовских, А.Т. Григорьев, А.А. Коробков были реабилитированы: приговор отменен и дело на них за отсутствием состава преступления производством прекращено. В документе подчеркивалось, что прорыв германских войск на фронте обороны Западного особого военного округа произошел в силу неблагоприятно сложившейся для наших войск оперативно-тактической обстановки и не может быть инкриминирован осужденным как воинское преступление, так как это произошло по независящим от них обстоятельствам[411].

Этот приказ Сталина, конечно, сыграл определенную роль в попытках предотвратить поспешное отступление, стал серьезным предостережением для других. Однако репрессии как осуществление определенной линии в условиях войны, конечно, не могли дать сколько-нибудь существенных результатов.

Еще более суровым был приказ от 16 августа 1941 г. «О случаях трусости и сдаче в плен и мерах по пресечению таких действий». Приведя в приказе ряд фактов сдачи в плен генералов Красной Армии, приказ, подписанный как Сталиным (в качестве председателя ГКО), так и рядом маршалов, констатировал: эти позорные факты сдачи в плен нашему заклятому врагу свидетельствуют о том, что в рядах Красной Армии, стойко и самоотверженно защищающей от подлых захватчиков свою Советскую Родину, имеются неустойчивые, малодушные, трусливые элементы. И эти элементы имеются не только среди красноармейцев, но и среди начальствующего состава. Как известно, некоторые командиры и политработники своим поведением на фронте не только не показывают красноармейцам образец смелости, стойкости и любви к Родине, а, наоборот, прячутся в щелях, возятся в канцеляриях, не видят и не наблюдают поля боя, а при первых серьезных трудностях в бою пасуют перед врагом, срывают с себя знаки различия, дезертируют с поля боя.

Можно ли терпеть в рядах Красной Армии трусов, дезертирующих к врагу и сдающихся ему в плен, или таких малодушных начальников, которые при первой заминке на фронте срывают с себя знаки различия и дезертируют в тыл? Нет, нельзя! Если дать волю этим трусам и дезертирам, они в короткий срок разложат нашу армию, загубят нашу Родину. Трусов и дезертиров надо уничтожать.

Можно ли считать командирами батальонов или полков таких командиров, которые прячутся в щелях во время боя, не видят поля боя, не наблюдают хода боя на поле и все же воображают себя командирами полков и батальонов? Нет, нельзя! Это не командиры полков и батальонов, а самозванцы. Если дать волю таким самозванцам, они в короткий срок превратят нашу армию в сплошную канцелярию. Таких самозванцев нужно немедленно смещать с постов, снижать по должности, переводить в рядовые, а при необходимости расстреливать на месте, выдвигая на их место смелых и мужественных людей из рядов младшего начсостава или из красноармейцев[412].

Приказ завершался следующими чрезвычайно суровыми мерами, которые предписывали:

«1. Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия, дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров.

Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава.

2. Попавшим в окружение врага частям и подразделениям самоотверженно сражаться до последней возможности, беречь материальную часть как зеницу ока, пробиваться к своим по тылам вражеских войск, нанося поражение фашистским собакам.

Обязать каждого военнослужащего независимо от его служебного положения потребовать от вышестоящего начальника, если часть его находится в окружении, драться до последней возможности, чтобы пробиться к своим, и если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться в плен – уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи.

3. Обязать командиров и комиссаров дивизий немедля смещать с постов командиров батальонов и полков, прячущихся в щелях во время боя и боящихся руководить ходом боя на поле сражения, снижать их по должности, как самозванцев, переводить в рядовые, а при необходимости расстреливать их на месте, выдвигая на их место смелых и мужественных людей из младшего начсостава или из рядов отличившихся красноармейцев.

Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах и штабах»[413].

Я не стану рассуждать о том, насколько оправданны были подобные приказы Сталина. В данном случае сошлюсь на точку зрения авторов книги о Сталине как полководце. Их точка зрения созвучна и моей личной позиции, поэтому я и приведу ее и как выражение моей собственной точки зрения. «Сейчас находятся авторы, которые обвиняют Сталина в жестокости, излишних жертвах во время войны. В этих целях идет спекуляция на приказе № 270 от 16 августа 1941 года, подписанном от имени Ставки Верховного Главнокомандования Сталиным, Молотовым, Буденным, Ворошиловым, Тимошенко, Шапошниковым и Жуковым. Особенно нагнетаются разного рода толки вокруг приказа № 227 от 28 июля 1942 года наркома обороны Сталина, известном больше как приказ „Ни шагу назад!“.

Быть может, с точки зрения сегодняшнего читателя, – пишут авторы, – эти меры и документы покажутся безжалостными, несправедливыми. Однако их надо оценивать с позиций не сегодняшнего дня, а с позиций того сурового времени, когда гитлеровцы, несмотря на большие потери, прорвались в глубь страны. В приказе прозвучала грозная и беспощадная правда о положении, создавшемся на данном критическом рубеже войны, величайшая озабоченность Сталина утратой огромной части ресурсов страны, необходимых для продолжения борьбы, требование добиться коренного перелома в ходе войны, отстаивать каждую пядь родной земли, идти на жертвы ради спасения отечества и решительно пресекать любые проявления паники, безответственности, разгильдяйства»[414].

Конечно, солидаризируясь с авторами приведенного отрывка, хочется заметить, что, как ни суровы законы войны, они отнюдь не дают основание использовать суровые репрессивные меры в качестве главного средства организации сопротивления противнику и войны с ним. Объективный анализ всей совокупности событий Великой Отечественной войны и деятельности Сталина в этот период дает основание полагать, что столь суровые меры предпринимались им в исключительных случаях, когда обстановка становилась более чем критической. И в таких условиях они были оправданны и обоснованны. В дальнейшем Сталин как Верховный Главнокомандующий, очевидно, понял, что применять в масштабах всей армии исключительно суровые меры было бы крупной ошибкой. Видимо, уроки, извлеченные им из чисток 30-х годов, пошли ему впрок. Разумеется, это не значит, что из жесткого человека он превратился в своего рода размазню. Нет, конечно. Жесткость всегда была его отличительной чертой. Но не ею одной он руководствовался. Здравый ум и широкий политический и исторический кругозор помогали ему избегать крайностей в период войны. Исключая, разумеется, первые ее периоды.

Причем, давая далеко не однозначную оценку приказам и распоряжениям Верховного относительно отношения к советским военнопленным, многие из которых оказались там отнюдь не по своей вине или трусости, а в результате реально сложившейся обстановки и вообще общей неразберихи, царившей особенно в первые недели войны, следует сказать, что и к собственному сыну он относился так же, как и к другим попавшим в плен. Широко распространена версия, согласно которой во время войны немцы через посредство Международного красного креста пытались договориться со Сталиным об обмене его сына Якова на фельдмаршала Паулюса. Сталин на это предложение ответил фразой, ставшей своего рода легендой: «Маршалов на солдат я не меняю». Жуков в своих воспоминаниях писал о том, что Сталин тяжело переживал плен своего сына, был уверен в том, что немцам никогда не удастся склонить его к измене и что его, очевидно, ждет печальная участь.

Вот как излагает Жуков весь этот разговор, который состоялся уже в конце войны:

«За четырехлетний период войны И.В. Сталин основательно переутомился. Работал он всю войну очень напряженно, систематически недосыпал, болезненно переживал неудачи, особенно 1941 – 1942 годов. Все это не могло не отразиться на его нервной системе и здоровье. Во время прогулки И.В. Сталин неожиданно начал рассказывать мне о своем детстве. Так за разговором прошло не менее часа. Потом он сказал:

– Идемте пить чай, нам нужно кое о чем поговорить. На обратном пути я спросил:

– Товарищ Сталин, давно хотел узнать о вашем сыне Якове. Нет ли сведений о его судьбе?

На этот вопрос он ответил не сразу. Пройдя добрую сотню шагов, сказал каким-то приглушенным голосом:

– Не выбраться Якову из плена. Расстреляют его фашисты. По наведенным справкам, держат они его изолированно от других военнопленных и агитируют за измену Родине.

Помолчав минуту, твердо добавил:

– Нет, Яков предпочтет любую смерть измене Родине.

Чувствовалось, он глубоко переживает за сына. Сидя за столом, И.В. Сталин долго молчал, не притрагиваясь к еде.

Потом, как бы продолжая свои размышления, с горечью произнес:

– Какая тяжелая война. Сколько она унесла жизней наших людей. Видимо, у нас мало останется семей, у которых не погибли близкие… Такие испытания смогли стойко перенести только советские люди, закаленные в борьбе, сильные духом, воспитанные Коммунистической партией»[415].

Так что в какой-то избирательности в подходах к данному вопросу Сталина упрекать нельзя: он глубоко верил в то, что все должны подчиняться общим законам и правилам в период войны, ибо без соблюдения этого наступит хаос и неразбериха. Что же касается суровости мер, применявшихся им, особенно в первый период войны, то без них едва ли можно было обойтись. Без них поражение в войне, возможно, явилось бы вовсе не исключенным. Война навязывает всем, в том числе и народам, свою жестокую логику, и ее никак нельзя игнорировать.

Но вернемся к краткому описанию хода смоленского сражения.

Советские военные историки отмечают следующие ключевые моменты. Несмотря на все усилия, выполнить задачу по разгрому противника в районе Смоленска войска Западного фронта так и не смогли. Хотя, как отмечалось выше, сами немецкие военачальники характеризуют это сражение двояко. Но тем не менее, нашим войскам не удалось перейти в контрнаступление, а разрозненные удары, к тому же на широком фронте, оказались малоэффективными. Однако и эти удары лишили войска группы армий «Центр» маневра в сторону флангов – на Украину и Ленинград, что облегчило положение советских войск на юго-западном и северо-западном направлениях. Смог улучшить положение и Западный фронт: своими ударами он на какое-то время отвлек противника от окруженных в районе Смоленска войск. К 1 августа группа Рокоссовского и войска 16-й и 20-й армий одновременным наступлением навстречу друг другу прорвали кольцо окружения. После шестидневных кровопролитных боев части этих армий наконец-то соединились с главными силами фронта.

В ходе боев под Смоленском наш Западный фронт понес серьезные потери. К началу августа в его дивизиях оставалось не более чем по 1 – 2 тыс. человек. По данным противника, только в июле в плен было захвачено 184 тыс. красноармейцев.

Ожесточенное сопротивление советских войск под Смоленском ослабило наступательную мощь группы армий «Центр». Она оказалась скованной на всех участках фронта. Фельдмаршал Бок писал в те дни: «Я вынужден ввести в бой теперь все мои боеспособные дивизии из резерва группы армий… Мне нужен каждый человек на передовой… Несмотря на огромные потери… противник ежедневно на нескольких участках атакует так, что до сих пор было невозможно произвести перегруппировку сил, подтянуть резервы. Если в ближайшее время русским не будет где-либо нанесен сокрушительный удар, то задачу по их полному разгрому будет трудно выполнить до наступления зимы».

В ходе сражения наглядно проявился просчет политического и военного руководства Германии – в оценке способности советских войск к сопротивлению. Несмотря на крупные потери и тяжелейшие бои в окружении, части продолжали сражаться «ожесточенно и фанатично», как докладывали в Берлин сами немецкие генералы. Главная цель кампании – уничтожение армии русских – оставалась незавершенной.

И хотя сил было еще довольно много, вести наступление одновременно на всех трех главных направлениях вермахт уже не мог. Вот почему 30 июля Гитлер подписал директиву № 34, согласно которой группа армий «Центр» должна была перейти к обороне. По приказу фюрера основные усилия вермахта в силу неблагоприятно сложившихся обстоятельств на центральном участке фронта были перенесены на фланги. В августе в первую очередь намечалось продолжать наступление с целью уничтожения советских войск на Украине, а также совместно с финскими войсками блокировать Ленинград[416].

Смоленское сражение развивалось поэтапно, но мы не будем вдаваться в детали. Отметим главное: его главным итогом был срыв планов вермахта на безостановочное продвижение к Москве. Впервые с начала второй мировой войны германские войска вынуждены были перейти к обороне на своем главном направлении, в результате чего Ставка ВГК выиграла время для совершенствования стратегической обороны на московском направлении и подготовки резервов.

Смоленское сражение потребовало огромных усилий и огромных жертв с нашей стороны – безвозвратные потери составили 486 171 человек, а число раненых – 273 803 человека. Значительными были и потери противника. По признанию самих немцев, к концу августа только моторизованные и танковые дивизии лишились половины личного состава и материальной части, а общие потери составляли около полумиллиона человек. Эти цифры говорят сами за себя: теперь уже советские войска сражались с немецко-фашистскими на равных. В ходе этого сражения Красная Армия приобрела опыт, без которого нельзя было воевать против сильного врага[417].

* * *

Драматически развивалисьсобытия на юго-западном направлении, том направлении, которое Сталин считал накануне войны главным стратегическим направлением будущего наступления гитлеровской Германии. Если коротко обозначить основные вехи событий, то они развивались следующим образом. На юго-западном направлении советские войска в июле – сентябре в кровопролитных боях сдерживали натиск немецко-фашистской группы армий «Юг». Германское верховное командование надеялось ударами во фланг и тыл основным силам Юго-Западного и Южного фронтов уничтожить одну из наиболее крупных группировок советских войск и прорваться к главным промышленным районам Украины, а затем они ставили своей задачей овладеть нефтяными источниками Кавказа. К середине июля развернулись оборонительные бои с войсками, наступавшими на Киев, южнее Полесья. Использовав разрыв шириной в 60 км между 5-й армией и войсками, прикрывавшими Киев, часть сил 1-й немецкой танковой группы прорвалась на подступы к Киеву. Для захвата Киева немецко-фашистское командование выделило 6-ю армию. Однако нашим войскам удалось остановить наступление противника на Киев. Южнее Киева, на фронте от Бердичева до Днестра, войска 1-й немецкой танковой группы 16 – 17 июля прорвались в р-н Белой Церкви, 17-я армия продвинулась на жмеринском направлении, а 11-я немецкая армия форсировала р. Днестр в р-не Могилёва-Подольского. Контрудары советских войск на несколько дней задержали продвижение врага, однако к началу августа ему удалось в р-не Умани окружить 6-ю и 12-ю советские армии. Одновременно войска 4-й румынской армии прорвали оборону 9-й советской армии на Днестре, севернее Тирасполя. Отсечённые от главных сил Южного фронта, левофланговые соединения 9-й армии образовали Приморскую группу войск (позднее Отдельная Приморская армия). Выйдя в начале августа к Днестру в полосе Юго-Западного фронта, немецкие войска повернули значительные силы на Юг, во фланг и тыл Южному фронту. Советские войска были вынуждены к 19 августа отойти за Днепр, ведя оборону от Никополя до Херсона. Отдельная Приморская армия отступила к 10 августа на Юг, к Одессе. Началасьгероическая Одесская оборона 1941 (5 авг. – 16 окт.), в ходе которой наши войска сковали свыше 18 румынских и немецких дивизий и нанесли им тяжёлые потери.

25 августа войска немецкой группы армий «Юг» овладели Днепропетровском и вышли к Запорожью. Сталин переоценил боевые возможности истощённых длительными боями войск Юго-Западного фронта, поставив перед ними задачу удерживать рубеж Днепра и отклонив просьбу командования фронта об отводе войск за Днепр. Немецким войскам удалось в середине сентября ударами двух танковых групп окружить войска Юго-Западного фронта восточнее Киева. 19 сентября советские войска оставили Киев. Это поражение тяжело отразилось на положении советских войск всего южного крыла советско-германского фронта. В конце сентября – начале октября немецко-фашистская группа армий «Юг» нанесла превосходящими силами ряд ударов по не успевшим закрепиться войскам Юго-Западного и Южного фронтов. После тяжёлых и упорных боёв в октябре – ноябре 1941 г. советские войска были вынуждены оставить Донбасс. Врагу удалось прорваться в Крым, но здесь он был остановлен героическими защитниками Севастополя, которые сковали 11-ю немецкую армию и не позволили использовать её ни для удара на Кавказ, ни для поддержки 1-й танковой армии, наступавшей на Ростов.

Эту общую картину следует дополнить важными деталями, характеризующими поведение Сталина и его тщетные попытки задержать наступление немецких войск, сковать здесь их силы, чтобы не дать возможности использовать их для достижения главной цели – стремительного наступления на Москву. Конечно, решения и поступки Сталина в этот период были продиктованы прежде всего стремлением как можно дольше удерживать позиции, в частности не сдавать Киев. Падение Киева в его глазах, да и в глазах всего советского народа, всей армии рассматривалось как крупнейшее поражение Красной Армии, как ее явная неспособность противостоять натиску противника. Однако благие пожелания – это отнюдь не инструмент ведения войны. Сталин предпринимал все меры, вплоть до самых суровых угроз в адрес командования Юго-Западного фронта, чтобы не допустить отвода советских войск на левый берег Днепра.

В данном контексте более чем красноречиво звучит телеграмма, отправленная им Н. Хрущеву, бывшему тогда членом Военного совета ЮЗФ. Вот ее дословный текст:

«ТЕЛЕГРАММА ГОСУДАРСТВЕННОГО КОМИТЕТА ОБОРОНЫ О ЗАЩИТЕ ПРАВОБЕРЕЖЬЯ ДНЕПРА

11 июля 1941 года

Киев т. Хрущеву

Получены достоверные сведения, что вы все, от командующего Юго-Западным фронтом до членов Военного совета, настроены панически и намерены произвести отвод войск на левый берег Днепра.

Предупреждаю вас, что, если вы сделаете хоть один шаг в сторону отвода войск на левый берег Днепра, не будете до последней возможности защищать районы УРов на правом берегу Днепра, вас всех постигнет жестокая кара как трусов и дезертиров.

Председатель Государственного Комитета Обороны

И. Сталин»[418].

Надо полагать, что Н. Хрущев на всю жизнь запомнил эту телеграмму. Можно предположить, что данный факт, как и ряд других, послужил одной из побудительных причин, лежавших в основе широкомасштабной кампании по развенчанию Сталина в середине 50-х годов, развернутой Н. Хрущевым.

Любопытные детали ситуации, которая развивалась вокруг положения на Юго-Западном фронте, излагает в своих воспоминаниях Жуков. Они красноречивее всяких авторских описаний и комментариев передают атмосферу тех дней и поведение Сталина в этой сложной ситуации. 29 июля 1941 г. Жуков как начальник Генерального штаба был принят Сталиным и доложил ему как об общей ситуации, так и о положении на юго-западном направлении. Предоставим слово Жукову. Он докладывал Сталину в присутствии Л.З. Мехлиса – одного из ближайших помощников Сталина, ранее работавшего в его личном секретариате, а затем некоторое время начальником Главного политического управления РККА. Жуков писал:

«– На московском стратегическом направлении немцы в ближайшее время, видимо, не смогут вести крупную наступательную операцию, так как они понесли слишком большие потери. Сейчас у них нет здесь крупных резервов, чтобы пополнить свои армии и обеспечить правый и левый фланги группы армий „Центр“.

На Украине, как мы полагаем, основные события могут разыграться где-то в районе Днепропетровска, Кременчуга, куда вышли главные силы бронетанковых войск противника группы армий „Юг“.

Наиболее слабым и опасным участком обороны наших войск является Центральный фронт. Наши 13-я и 21-я армии, прикрывающие направления на Унечу – Гомель, очень малочисленны и технически слабы. Немцы могут воспользоваться этим слабым местом и ударить во фланг и тыл войскам Юго-Западного фронта, удерживающим район Киева.

– Что вы предлагаете? – насторожился И.В. Сталин.

– Прежде всего укрепить Центральный фронт, передав ему не менее трех армий, усиленных артиллерией. Одну армию получить за счет западного направления, другую – за счет Юго-Западного фронта, третью – из резерва Ставки. Поставить во главе фронта опытного и энергичного командующего. Конкретно предлагаю Ватутина.

– Вы что же, – спросил И. В. Сталин, – считаете возможным ослабить направление на Москву?

– Нет, не считаю. Но противник, по нашему мнению, здесь пока вперед не двинется, а через 12 – 15 дней мы можем перебросить с Дальнего Востока не менее восьми вполне боеспособных дивизий, в том числе одну танковую. Такая группа войск не ослабит, а усилит московское направление.

– А Дальний Восток отдадим японцам? – съязвил Л.З. Мехлис.

Я не ответил и продолжал:

– Юго-Западный фронт уже сейчас необходимо целиком отвести за Днепр. За стыком Центрального и Юго-Западного фронтов сосредоточить резервы не менее пяти усиленных дивизий. Они будут нашим кулаком и действовать по обстановке.

– А как же Киев? – в упор смотря на меня, спросил И.В. Сталин.

Я понимал, что означали два слова: „Сдать Киев“ для всех советских людей и, конечно, для И. В. Сталина. Но я не мог поддаваться чувствам, а как начальник Генерального штаба обязан был предложить единственно возможное и правильное, по мнению Генштаба и на мой взгляд, стратегическое решение в сложившейся обстановке.

– Киев придется оставить, – твердо сказал я. Наступило тяжелое молчание… Я продолжал доклад, стараясь быть спокойнее.

– На западном направлении нужно немедля организовать контрудар с целью ликвидации ельнинского выступа фронта противника. Ельнинский плацдарм гитлеровцы могут позднее использовать для наступления на Москву.

– Какие там еще контрудары, что за чепуха? – вспылил И.В. Сталин и вдруг на высоких тонах бросил:

– Как вы могли додуматься сдать врагу Киев?

Я не мог сдержаться и ответил:

– Если вы считаете, что я, как начальник Генерального штаба, способен только чепуху молоть, тогда мне здесь делать нечего. Я прошу освободить меня от обязанностей начальника Генерального штаба и послать на фронт. Там я, видимо, принесу больше пользы Родине.

Опять наступила тягостная пауза.

– Вы не горячитесь, – заметил И.В. Сталин. – А впрочем… Если вы так ставите вопрос, мы сможем без вас обойтись…

– Я человек военный и готов выполнить любое решение Ставки, но имею твердую точку зрения на обстановку и способы ведения войны, убежден в ее правильности и доложил так, как думаю сам и Генеральный штаб.

Сталин не перебивал меня, но слушал уже без гнева и заметил в более спокойном тоне:

– Идите работайте, мы вас вызовем.

Собрав карты, я вышел из кабинета с тяжелым чувством. Примерно через полчаса меня пригласили к Верховному.

– Вот что, – сказал И.В. Сталин, – мы посоветовались и решили освободить вас от обязанностей начальника Генерального штаба. На это место назначим Шапошникова. Правда, у него со здоровьем не все в порядке, но ничего, мы ему поможем.

А вас используем на практической работе. У вас большой опыт командования войсками в боевой обстановке. В Действующей армии вы принесете несомненную пользу. Естественно, что вы остаетесь заместителем наркома обороны и членом Ставки.

– Куда прикажете мне отправиться?

– А куда бы вы хотели?

– Могу выполнять любую работу. Могу командовать дивизией, корпусом, армией, фронтом.

– Не горячитесь, не горячитесь! Вы вот тут докладывали об организации операции под Ельней. Ну и возьмитесь лично за это дело.

Затем, чуть помедлив, Сталин добавил:

– Действия резервных армий на Ржевско-Вяземской линии обороны надо объединить. Мы назначим вас командующим Резервным фронтом. Когда вы можете выехать?

– Через час.

– Шапошников скоро прибудет в Генштаб. Сдайте ему дела и выезжайте.

– Разрешите отбыть?

– Садитес

Наши рекомендации