Восстание паннонских и рейнских легионов

(Тацит, «Анналы», I, 16)

Римский историк Публий Корнелий Тацит, по происхождению италиец, жид в середине I – начале II вв. Родился он в 55 г. в семье всадника, занимал самые различные должности в Римской империи: квестора, трибуна, эдила, претора, консула. В 111-112 гг. он исполнял должность проконсула провинции Азия. Вместе с Плинием Младшим выступил защитником населения провинция Африки против хищений проконсула Мария Приска. Из исторических сочинений Тацита важнейшие – «История» и «Анналы».

Тацит выражал в своих произведениях интересы старинных аристократических родов, которые вынуждены были уступать место новой знати. Естественно поэтому, что он идеализировал более древние времена и сгущал краски, говоря о современных ему событиях. Тацит страшится восстаний солдат и дает чрезвычайно тенденциозное описание этих событий. Сочинения Тацита и особенно его «Истории» очень важны, так как это живое слово очевидца описываемых им событий. В своих исторических сочинениях Тацит не ограничивается изложением истории самого города Рима, напротив, он много внимания уделяет жизни провинций и областей, значительно удаленных от центра империи. В частности, очень важны его данные по истории Припонтийоких областей. Например, благодаря Тациту мы получили подробные описания восстания Митридата VII против Рима и др.

Таково было положение дел в Риме, когда в паннонских¹ легионах вспыхнуло восстание без всяких новых причин, кроме того, что перемена императора указывала на возможность смут и приобретение добычи от междоусобной войны. В летних лагерях находились вместе три легиона под начальством Юния Блеза², который, услышав о смерти Августа и вступлении в правление Тиберия, или по причине государственного траура³, или от радости⁴, приостановил [в своей армии] обычные занятия. Этим было положено начало тому, что солдаты стали распускаться, заводить ссоры, слушать речи каждого негодяя, наконец, желать раздолья и праздности, получили отвращение к дисциплине и труду. Был в лагерях некто Перценний, когда-то предводитель театральных клакеров, а потом рядовой солдат, человек, дерзкий на язык, научившийся, благодаря театральной практике, собирать сходки...

Наконец, когда уже были готовы и другие элементы возмущения, он, как бы обращаясь с речью к народному собранию, спрашивал их: «Зачем вы повинуетесь, словно рабы, немногим центурионам и еще меньшему числу трибунов? Когда вы осмелитесь потребовать облегчений, если не приступите к новому и еще не прочно сидящему государю с просьбами или оружием? Довольно уже мы в течение стольких лет грешили беспечностью, так как старшие из нас служат по тридцати или сорока лет и большею частью изувечены ранами. Даже и для вышедших в отставку служба не кончается, а находясь у знамени [ветеранов]⁵, они под другим названием переносят те же самые труды. И если кто из нас переживает столько приключений, того тащат еще в далекие страны, где под именем пахотной земли мы получаем сырые болота или невозделанные места на горах. Но самая служба в войске тяжка и не дает ничего: душа и тело оцениваются по десяти ассов в день. На эти деньги приходится покупать платье, оружие, палатки, откупаться от жестокости центурионов, покупать увольнения от военных работ⁶...

И нет для вас иного облегчения, как вступать на службу на определенных условиях: чтоб нам платили по денарию⁷ в день, чтоб шестнадцатый год был последним годом службы, чтоб нас не удерживали сверх него при знамени, но в том же лагере награждали чистыми деньгами⁸. Разве преторианские когорты, где солдаты получают по два денария и возвращаются к своим пенатам после шестнадцати лет, принимают на себя больше опасностей? Мы ничего не говорим дурного о караульной службе в Риме. Однако мы, живя среди диких народов, видим неприятеля из наших палаток».

Между тем манипулы, посланные до начала возмущения в Навпорт⁹ для [исправления] дорог, мостов и для других надобностей, узнав, что в лагере взбунтовались, поднимаются с места, грабят ближайшие деревни и Навпорт, который представлял подобие муниципия. Центурионов, которые их удерживали, они преследуют насмешками, бранью и ударами. Особое раздражение обнаруживают они против Ауфидия Руфа, лагерного префекта: стащив его с повозки, они взваливают на него багаж и заставляют его нести в первом ряду, спрашивая в насмешку, нравится ли ему нести столь большие тяжести и совершать столь продолжительное путешествие. Дело в том, что Руф служил долгое время простым солдатом, а затем, ставши центурионом, а потом префектом лагеря, восстановил, как человек состарившийся в труде и тягостях, старинные и тяжелые порядки военной службы и был тем суровее, что сам их вынес.

С их прибытием возмущение возобновляется; солдаты рассыпались и стали грабить окрестные селения. Немногих из них, наиболее обремененных добычей, Блез, для внушения страха остальным, приказывает высечь и заключить в тюрьму: тогда еще центурионы и все честные из рядовых повиновались легату. Но те, сопротивляясь влекущим их, хватаются за колена окружающих, зовут к себе на помощь, то называя по имени отдельных лиц, то центурию, к которой каждый из них принадлежал в своем манипуле, когорту, легион, кричат, что всем угрожает та же участь. В то же время они осыпают ругательствами легата, призывают в свидетели небо и богов, не оставляют ничего, чем можно возбудить ненависть, сожаление, страх и раздражение. Солдаты сбегаются со всех сторон и, взломав тюрьму, снимают [с заключенных] оковы и присоединяют к себе дезертиров и осужденных за уголовные преступления...

Когда весть об этом дошла до Тиберия, то, несмотря на то, что он был человек скрытный и особенно таивший печальные события, он вынужден был послать [туда] своего сына Друза с важнейшими лицами в государстве¹⁰ и двумя преторианскими когортами. Он не дал ему никаких вполне определенных поручений, но предоставил действовать, смотря по обстоятельствам. При этом когорты были усилены отборными солдатами сверх обыкновенного. К ним была прибавлена значительная часть преторианской конницы и храбрейших из германцев, находившихся в то время в качестве личной охраны императора... При приближении Друза легионы, как бы по обязанности, вышли навстречу, не выражая радости, как это обыкновенно бывает, и не блистая воинскими украшениями; и хотя они своею грязною и небрежною внешностью и лицом хотели выразить печаль, они скорее выражали упрямство.

Когда Друз вошел в окоп лагеря, они заняли ворота караулами и расставили густые отряды по определенным местам лагеря; остальные обступили трибунал огромным строем. [На трибунале] стал Друз, жестами требуя молчания. Как только шум прекратился, Друз прочел послание отца, в котором было написано, что Тиберий питает особую заботливость о храбрейших легионах, с которыми перенес очень много войн¹¹; что, как только душа его успокоится от печали, он доложит сенату об их требованиях; что он тем временем отправил к ним сына для того, чтобы тот без отлагательства предоставил им то, что может быть тотчас предоставлено; что остальное должно быть оставлено вплоть до решения сената, который должен участвовать в раздаче как милостей, так и наказаний.

Собрание отвечало, что Клементу центуриону даны поручения с тем, чтобы он доложил о них. Клемент начинает с отставки после шестнадцати лет, говорит о наградах по окончании службы, о том, чтобы каждый день платился денарий жалования, о том, чтобы ветеранов не удерживать под знаменем. Когда Друз стал отговариваться тем, что это зависит от воли сената и отца его, то был прерван криком: «Зачем он пришел, если не может ни увеличить солдатам жалованье, ни облегчить их труды, наконец, если не имеет никакой власти делать добро? Но ведь сечь и убивать их всем дозволяется. Прежде Тиберий имел обыкновение обманывать ожидание солдат, ссылаясь на Августа: те же хитрости принес с собой и Друз! Но неужели всегда к ним будут приходить только бесправные сыновья? Да это совершенная новость, чтоб император одни только выгоды солдата отдавал на рассмотрение сената. В таком случае следовало бы спрашивать тот же сенат всякий раз, когда назначаются казни или сражения! Или награды находятся в руках деспотов, а наказания предоставлены на волю каждого?»

После этого были найдены главные мятежники и часть их, бродившая вне лагеря, была убита центурионами или солдатами преторианских когорт, а некоторых выдали сами манипулы в доказательство верности. Нет другого, [говорили они], облегчения от этих зол, как оставить злополучный и оскверненный лагерь и, очистившись от вины, возвратиться каждому на свои зимние квартиры. Сперва возвратился восьмой легион, потом пятнадцатый. Девятый говорил, что нужно подождать письма Тиберия, но, оставшись по уходе других одиноким, он добровольно предупредил предстоявшую необходимость. Тогда Друз, так как дела пришли достаточно в порядок, не дождавшись прибытия назад депутатов, возвратился в Рим.

Почти в те же самые дни и по тем же самым причинам произошло возмущение в германских легионах, тем более сильное, что их было больше¹², причем был большой расчет на та, что Цезарь Германик не станет терпеть власти другого и подчинится легионам, которые своей силой все увлекут за собой. На берегу Рейна находились две армии: та, которая называлась верхней, находилась под командой легата Г. Силия, а нижнюю возглавлял А. Цецина. Главное управление ими принадлежало Германику, который в то время был занят производством ценза в Галлиях. Войско, которым командовал Силий, было в нерешительности и выжидало, чем кончится возмущение других. Солдаты нижней армии увлеклись до неистовства. Началось оно у двадцать первого и пятою легионов, а затем были вовлечены также первый и двадцатый легионы, ибо они в одних и тех же летних лагерях в области Убян проводили время в праздности или в исполнении легких обязанностей. Таким образом, услышав о кончине Августа, горожане, вошедшие в недавно произведенный в Риме набор, привыкшие к распутству, не способные переносить труды, стали убеждать других солдат такими рассуждениями: «Пришло время, когда ветеранам следует требовать скорой отставки, молодым солдатам - увеличенного жалования, всем вообще – предела их несчастий и отмщения центурионам за жестокость». Это говорил не один человек, как Перценний среди паннонских легионов, и не перед боязливыми солдатами, озирающимися на другие войска, которые сильнее их, а множество мятежных голосов кричало, что в их руках находится судьба Рима, их победами увеличиваются пределы республики, их название принимают полководцы. И легат не оказывал этому противодействия: преобладание безумствующих лишило его твердости. Вдруг эти бешеные, обнажив мечи, бросаются на центурионов: это самый давний предмет ненависти солдат, и с него началась их ярость. Повалив на землю, солдаты бьют их палками, каждого шестьдесят человек, чтобы тем сравняться с числом центурионов¹³, затем изуродованных и истерзанных и частью уже мертвых бросают их перед окопом лагеря или в Рейн.

...У Германика произошло совещание о том, как помочь делу, так как пришло известие, что готовится депутация к верхней армии¹⁴, чтоб привлечь ее к совместным действиям, что город Убян¹⁵ предназначен к разрушению и что насыщенные добычею воины бросаются потом на разграбление Галлии. Страх усиливало то обстоятельство, что неприятель знал о возмущении римлян и что, если солдаты покинут берег, он сделает на него нападение; если же вооружить против уходящих легионов вспомогательные войска и союзников, то откроется междоусобная война. Строгость была бы опасна, щедрость была бы преступна; не уступить солдатам ничего или уступить все – государство было бы одинаково в опасности. Итак, взвесив и те, и другие основания, постановили написать от имени Тиберия письмо следующего содержания: прослужившим двадцать лет дается отставка, кто прослужил шестнадцать, те увольняются от службы и удерживаются под знаменами, будучи свободны от всех обязанностей, кроме обязанности прогонять неприятеля; завещанные им [Августом] деньги, которых они требовали, выплачиваются им и удваиваются.

Солдаты поняли, что это придумано лишь ввиду крайних обстоятельств, и потребовали немедленного удовлетворения. Отставку поспешили дать через трибунов; раздачу денег отложили было до прибытия всех их в зимние лагери. Но, солдаты пятого и двадцать первого легиона не хотели трогаться с места, пока Германик не выплатил им денег в летних же лагерях, составив нужную сумму из денег друзей и своих собственных. Первый и двадцатый легионы легат Цецина отвел на земли Убян, но то было отвратительное шествие войска, когда между знаменами и орлами ехали денежные кассы, отнятые у полководца. Германик отправился к верхней армии и привел к присяге второй, тринадцатый и шестнадцатый легионы, которые не проявили никакого колебания. Некоторое колебание обнаружили солдаты четырнадцатого легиона: им были даны деньги и увольнения от службы, хотя они того и не требовали.

¹ Т.е. в легионах, стоявших в Паннонии, которая была римской провинцией с 10 г. до н. э.

² Он был консулом в 10 г. н. э.

³ Приостановление судебных и всех других государственных дел происходило в республике во время военной опасности, а в империи – после смерти императора.

⁴ Вследствие вступления во власть нового государя.

⁵ Здесь речь идет именно о ветеранах, т.е. об особом корпусе, в который, выслужив установленный срок службы (20 лет), поступали ветераны, причем, они получали больше жалованья и несли уже не столь тяжелую службу, как прежде. Они назывались поэтому vexillarii. Но этих вексиллариев не нужно смешивать с часто упоминаемыми у Тацита отдельными отрядами. Солдаты их, так как им давалось особое знамя, также назывались вексиллариями, совсем не будучи ветеранами.

⁶ Красноречивое описание положения солдат и злоупотреблений центурионов своею властью Тацит дает в «Историях», I, 46.

⁷ Прежде денарий равнялся 10 ассам, и солдаты получали одну треть его; теперь они получали десять ассов, но сам денарий состоял уже из 16 ассов.

⁸ Вместо земельных участков.

⁹ Крупный город в Верхней Паннонии на реке того же имени, которая теперь называется Любляницей.

¹⁰ В 27 главе упоминается один из знатных членов этой свиты Друза Г. Лентул.

¹¹ Это войны с паннонцами и далматами, 12-9 гг. до н. э. и 6 г. до н. э.

¹² Их было восемь легионов, а паннонских три.

¹³ В легионе было 60 центурионов; чтобы отомстить своим мучителям, солдаты придумали приставить к каждому из попавшихся им в руки центурионов 60 человек для наказания.

¹⁴ К стоящей на Верхнем Рейне в Майнцском лагере, где главнокомандующим был Г. Силий.

¹⁵ Куда при Клавдии (50 г.) была выведена колония ветеранов.