Северная и восточная границы империи. печенеги и турки-сельджуки

Вместе со вступлением на престол основателя динас­тии Комнинов мы дошли до того периода, который разви­вался главнейше под воздействием турецко-татарского на­пора, охватившего империю одновременно с севера и вос­тока. В Европе и Азии Византия окружена была, как железным кольцом, различными народами и племенами, принадлежавшими к одному и тому же корню, которые притом же в большинстве были связаны магометанским исповеданием. И нельзя не поставить этого на счет визан­тийскому правительству, которое вследствие близорукой и часто крайне нетерпимой политики своими же собствен­ными руками разрушало равновесие на границах, столь тщательно оберегаемое Константином Порфирородным. Теория образования заслонов или таких территориальных групп, которые бы служили обороной границы и имели интерес отстаивать империю против враждебных нападе­ний со стороны, произошла не в новое время. Напротив, на ней уже в средние века основывались отношения между большими империями и государствами. Но в занимающее нас время империя подвергалась большой опасности именно вследствие того, что подобные заслоны оказались сдвинутыми со своего места или даже разрушенными, как на северных границах в Европе, так и на востоке, в Азии. Беспощадное истребление Василием II своих соседей бол­гар и присоединение покоренной Болгарии к империи не только обнажило северную границу византийского госу­дарства, но и поставило его в соседские отношения с коче­выми, не культурными народами, от соприкосновения с коими прежде оберегала империю Болгария. Следствия греко-болгарской войны не могли обнаружиться во всех подробностях в ближайшее время после Василия II. Но в занимающий нас смутный период смены лиц на престоле и появления на западе и востоке многочисленных само­званцев дунайская граница сделалась театром крупных со­бытий. Важные дунайские города Силистрия, Видин и Месемврия, которые прежде представляли органическую и постоянно обновляющуюся силу, заимствуемую в населенных славянами окрестных областях, с падением Болгар­ского царства утратили свое положение и силу и сделались легкой добычей диких наездников, прибывавших из юж­норусских степей. Факт громадной исторической важнос­ти, который нам нужно здесь отметить, состоит в том, что освободившиеся от болгар позиции не были заняты грека­ми и не могли быть вполне замещены колонистами из Азии, к чему стремилось правительство, а сделались добы­чей печенегов, а за ними половцев, или куман, и узов. Под разными этнографическими именами мы имеем здесь ко­чевые племена с одинаковыми дикими нравами, с хищни­ческим образом жизни и с одинаковым языком. В XI и XII вв. они становятся страшным врагом империи, кото­рый не находил на Балканах никакой преграды для своих опустошительных набегов на Фракию и которого жесто­кость и дерзость, останавливаемая лишь стенами Констан­тинополя, и в том имела для себя еще поощрение, что печенежские и половецкие наезды на Балканском полуос­трове были откликом на одновременные походы турок-сельджуков в Малой Азии.

Значение одновременного движения на Византию ту-рецко-татарских народов Европы и Азии с особенной силой выдвинуто в прекрасном исследовании Васильевского «Византия и печенеги» (1), которое остается руководящим в этом вопросе. Печенеги появляются в византийских обла­стях на юг от Дуная в конце первой половины IX в. и про­изводят с тех пор такое сильное давление на Балканский полуостров, что Фракия и Македония до самой Солуни по­стоянно подвергались их наездам и опустошениям. Зани­мая южнорусские области от Днепра до Дуная, печенеги потеснены были племенем узов, принадлежавшим к дру­гой кочевой орде, и сделали попытку искать новых мест обитания у устьев Дуная.

В самой печенежской орде тоже происходили раздоры между ханами отдельных колен. Кеген и Тирах находи­лись в непримиримой вражде, последний, однако, владея одиннадцатью коленами, был гораздо сильней своего противника, под властию которого было лишь два колена печенежской орды, и заставил Кегена искать прибежища за Дунаем, в пределах византийского императора. По сви­детельству историка Кедрина, численность орды Кегена доходила до 20 тысяч. Император Константин Мономах приказал дать им свободу поселиться в пределах импе­рии, снабдить продовольствием, а предводителя их пре­проводить в Константинополь. Желая обласкать Кегена, император пожаловал его званием патрикия, а этот по­следний изъявил желание креститься и побудить к тому же свою орду. Из принятой на службу империи орды, по­селенной в Северо-Восточной Болгарии, образован был заслон для защиты империи частию от родственных Кеге-ну задунайских хищников, частию от Руси. Послан был к печенегам проповедник в лице монаха Евфимия, окрес­тивший многих из них. Но это не смягчило нравов обра­щенных дикарей, они продолжали делать набеги на своих сородичей за Дунаем и вызвали последних к решитель­ным действиям. Зимой 1048 г., когда Дунай покрылся льдом, Тирах со всей ордой численностью в 800 тысяч пе­реправился через Дунай и напал на своего давнего врага, который даже и с помощью византийских стратигов не мог противостоять громадным отрядам печенежской конницы. Но на помощь христианской армии пришли болезни, бывшие следствием невоздержанности печенегов. Пользуясь тем, что в лагере было уныние по случаю эпидемических болезней, греки напали на печенегов и без труда завладели их становищем. Громадная орда военнопленных печенегов была поселена поблизости от Сардики (София) и Ниша. Тирах вместе с толпой знатных был отведен в Константинополь, где принял христианство и пожалован высоким саном.

Печенежская орда, поселенная на Балканском полуострове, скоро начала играть важную роль в военных пред­приятиях империи. Услугами своих новых подданных император воспользовался с целью отражения напора турок-сельджуков в Малой Азии. Судьба 15-тысячного отряда печенегов, во главе которого стояли ханы Сульчу, Сельте, Караман и Каталым, настолько любопытна для характеристики чрезмерной близорукости правительства Константина Мономаха, что на ней следует остановиться. Печенеги, переправленные в Скутари, по-видимому, были предоставлены самим себе. Здесь их охватило раздумье перед трудностями отдаленного похода, и они пришли к решению возвратиться назад к своим соплеменникам. По этому поводу рассказывается, что Каталым первый бросился на своем коне в Босфор, ему последовали и другие, и таким образом печенеги благополучно переправились на европейский берег пролива, вероятно, в более узком его месте, где ширина его не более полуверсты. Любопытно, что правительство не приняло мер к задержанию их и предоставило им свободу возвратиться к своим поселениям близ Средца и Ниша, где они подняли беспокойное движение среди своих соплеменников и побудили их искать новых мест для поселения. Это сопровождалось большими смутами на Балканском полуострове, где печенеги заняли господствующее положение и не признавали власти императора. К стыду империи, Призванные против печенегов восточные войска были разбиты и обращены в бегство. Целых два года они хо­зяйничали во Фракии и Македонии, возвращаясь с богатой добычей в свои становища. Летом 1050 г. наезды пе­ченегов простирались до Адрианополя, где стратиг Кон­стантин Арианит собрал значительные силы в укреплен­ном лагере. Но и здесь, несмотря на осторожность вождя и надежную военную базу в Адрианополе и его окопах, византийское войско потерпело полное поражение, при­чем сам предводитель греческого войска был взят в плен и погиб в жестоких мучениях (2). Одержанная победа при­дала печенегам новую энергию, они рассеялись по окре­стным местам, везде внося грабеж, опустошение и произ­водя большой полон. Отдельные их шайки доходили до стен Константинополя и ставили императорское прави­тельство в крайне затруднительное положение.

Как ни опасно было совершенно обнажать от охраны азиатские провинции, но Мономах решился потребовать оттуда последние войска и поручил их Никифору Вриен-нию, рекомендуя ему, однако, не ставить на карту послед­ние средства и без крайней необходимости не вступать с печенегами в открытое сражение. В то время как Вриенний очищал от печенежских разъездов адрианопольскую область, патрикий Михаил, носивший звание аколуфа, т. е. начальника варяжских дружин, занял оборонительное по­ложение на юго-западе, близ Родосто. Здесь ему удалось сделать на отряд печенегов неожиданное нападение и почти без остатка истребить его. Затем оба предводителя начали действовать совместно и разбили еще две печенеж­ские шайки. Но только в 1053 г. Мономах решился перейти в наступление против этого страшного и упорного врага и, завладев балканскими проходами, укрепиться в Преславе. Но это предприятие окончилось бесславным поражением, нанесенным византийскому войску в ночном бою. Удру­ченное печальными невзгодами настроение современни­ков выражается в следующем замечании писателя: «Оче­видно, не согласно с Божественным Промыслом поголов­но истребить целый народ и вычеркнуть из числа предустановленных им хотя бы один язык» (3). Пришлось прибегнуть к подкупу и подаркам и купить у варваров мир дорогими уступками. В царствование Исаака Комнина в 1059 г. печенеги вновь заставили говорить о себе; против них, однако, выступил на этот раз сам царь и нанес им ряд поражений в Северо-Восточной Болгарии. Следствием похода Исаака было фактическое восстановление власти империи на дунайской границе, что выражалось, между про­чим, в назначении будущего императора Никифора Вота-ниата для управления придунайскими крепостями.

Но южнорусские степи продолжали выставлять к Ду­наю новые орды кочевников, которые подкрепляли свежи­ми силами печенежских колонистов в Болгарии. К 1064 г. относится известие о появлении на Дунае орды узов, кото­рая в числе 600 тысяч угрожала переплыть Дунай и вторг­нуться в имперские владения. Бывшие на Дунае гарнизоны оказались недостаточны для принятия серьезных мер против узов, о дунайской флотилии, которая бы могла вос­препятствовать переправе через Дунай, совсем нет упоми­наний; на челноках, выдолбленных из древесных стволов, и на кожаных мешках с соломой, привязанных к хвостам коней, узы переправились на византийский берег Громад­ная орда, не находя достаточного корма для себя и лоша­дей, рассеялась по дунайской равнине и простерла опусто­шительные набеги до Солуни и Греции. Император Кон­стантин Дука обратился к переговорам и обещаниям больших даров, если узы прекратят опустошения и возвра­тятся назад. Несколько знатных узов пришли в столицу и были обласканы вниманием и почестями. Но это не по­могло. Жажда наживы и прокормления, которого не было достаточно в опустошенной Болгарии, гнала узов далее на юг и запад. Фракия и Македония представляли им более приманки. В Константинополе опасность от узов вызвала крайнее смущение и страх, под влиянием которого появи­лась мысль о переселении в Азию. Объявлен был всеобщий пост и покаяние, народ желал умилостивить небесное пра­восудие молитвами и процессиями с иконами. Скоро ста­ли приходить вести, вселившие надежду на улучшение дел. Часть узов ушла обратно, за Дунай, а между оставшимися распространились повальные болезни, начался голод и лишения. На ослабевших врагов стали делать нападения печенеги и болгары и легко уничтожали их и забирали в плен. Много пленных узов поступило на византийскую службу или поселилось на свободные места в Македонии. Гак, много этнографической помеси постепенно вводи­лось в Болгарию и Македонию. В 1068 г. первого января вступил на престол Роман Диоген, с именем которого свя­заны удачные предприятия против печенегов, когда он был дукой Средца. Первой его заботой было походами на Восток против сельджуков завоевать себе сочувствие в на­роде и в больших кругах общества. Но так как состояние военных сил империи было доведено до крайней степени ослабления, то император полной рукой брал из того не­иссякаемого источника, который представлялся в варвар­ской иммиграции на Балканский полуостров. Роман вос­пользовался для своих походов на Восток отрядами пече­негов и узов, которые оказали ему громадную услугу в качестве образцовой конницы, употребляемой для добы­вания припасов, для необходимых разведок и разорения неприятельской страны. Это чуть ли не в первый раз в об­ширных размерах применена была система войны с ту­рецкими племенами при посредстве турецко-татарских дикарей. Как неосмотрительна была эта мера, показали ближайшие события.

«Участники походов Романа, — пишет Васильевский (4), — наблюдая вблизи своих новых товарищей в их стычках с турками-сельджуками, поражены были близ­ким родственным сходством тех и других: та же безоб­разная наружность, те же крики, те же военные ухват­ки. Когда турецкая конница нападала на узо-печенежский стан, то греки теряли всякую возможность разобрать, кто их союзники и кто неприятель только привычный глаз мог при близком сходстве отыскать внешние признаки отличия. Следовало опасаться, что, несмотря на византийское золото и ткани, скифы не останутся глухи к голосу крови, узнают в турках своих братьев и передадутся на их сторону. Перед самой роко­вою битвой, которая кончилась пленом Романа, целый отряд узо-печенежский ушел в лагеръ врагов».

Печенеги и узы составляли весьма ненадежный эле­мент населения. Должно было смениться несколько поко­лений, прежде чем потомки Кегена и Тираха отвыкнут от обычаев кочевой жизни, примутся за сельское хозяйство и смешаются с местным населением. А пока этого не про­изошло, на Дунае происходил обмен разных племен и языков. За печенегами и узами шли сюда половцы, весьма также вероятны поселения на Дунае и русской вольницы под именем «бродников». На долю византийского прави­тельства выпадала задача культивировать пастушеские племена и бродячие толпы и — что в особенности важ­но — знакомить между собой разные ветви турецкого пле­мени и этим готовить себе весьма серьезные затруднения в ближайшем будущем. При Михаиле VII на Дунае образо­валось самостоятельное княжение под властью некоего Татуша печенежского происхождения, который не только не оказывал подчинения катепану Нестору, но и принудил его вступить с ним в соглашение и идти с войском печене­гов на Константинополь. Нет ничего удивительного, что в смутную эпоху, предшествующую вступлению Алексея Комнина на престол, печенеги не стояли вне движения, охватившего Балканский полуостров. Никифор Вриенний уплатил им громадную сумму в 20 кентинариев золо­та и должен был воспользоваться их услугами в борьбе с правительством Михаила VII и сменившего его Вотаниата. В этой борьбе принимали участие и половцы, в первый раз тогда вошедшие в византийскую летопись (5). Таким об­разом, до самого конца XI в. Дунай оставался во власти разноплеменной вольницы, которая сменила здесь проч­ный порядок времени Болгарского царства. В этом ска­зался один из печальных результатов истребительной войны Василия II.

Еще более опасности представляла восточная граница государства. Нигде падение военного могущества импе­рии не обнаружилось в такой жалкой степени, как в Малой Азии, где империя с систематической последовательнос­тью отступала перед новым врагом. Мы видели выше (т. II, отд. V, гл. 32), что турки-сельджуки начали пролагать новые пути для своей истории с XI в. Свергнув власть эмиров из племени Бунда, они с течением времени освободились из-под зависимости от калифа и сохранили лишь духовный его авторитет. Сельджуки повторили в истории мусуль­манства героическую эпоху VII в. и скоро столкнулись с имперскими пограничными гарнизонами. Первые погра­ничные недоразумения возникли в Армении, где напор ту­рок-сельджуков вызвал желание отдаться под покрови­тельство христианской империи. Таков был Сеннахариб, царь Васпурахана на озере Ван, который уступил империи свои владения в обмен на города Севастию, Лариссу и не­которые другие местности. Византия постепенно укрепля­ла свое влияние в Армении, и при Константине Мономахе в 1046 г. сделано было последнее приобретение от царя Какига II, уступившего империи свою столицу Ани и полу­чившего за это несколько городов в соседней феме. Здесь империя допустила такую же ошибку, как и с разрушением Болгарского царства, ошибку тем более непростительную, что армянские цари никогда не претендовали вести само­стоятельную против империи политику и в то же время по­стоянно служили хорошим заслоном против кочевых на­родов, которыми так обильны были Хива, Бухара, Туркес­тан и другие области Центральной Азии.

Едва завершены были последние мероприятия по при­ведению Армении в зависимое положение, как империя должна была принять на свою ответственность борьбу с турками, которых до сих пор держала на расстоянии сво­бодная Армения. Непосредственные столкновения здесь начинаются в 1048 и 1049 гг., при Константине Мономахе. Султан Тогрул-бег, завоевавший к тому времени всю Пер­сию, послал Ибрагима и Кетельмуша в византийскую Арме­нию с целью грабежа и опустошений. Это заставило царя послать к султану послов с предложением о мире, но погра­ничные столкновения становились так неизбежны, что мир не мог быть прочным. Племянник султана Кетельмуш, выступивший против ибн-Бедрана, владетеля Мосула, был им побежден и на обратном пути не мог миновать Васпура­хана, в котором находился катепан патрикий Стефан Лихуд. Хотя Кетельмуш просил разрешения для своего отряда свободного прохода под условием не нападать на населе­ние и удержаться от всяких насильственных действий, тем не менее катепан принял его предложение недружелюбно и заставил турок принять открытое сражение, в котором, однако, византийское войско было разбито и Лихуд попал­ся в плен (6). Чтобы отомстить за это поражение, султан по­слал отряд в 20 тысяч человек с поручением занять Васпурахан и присоединить его к турецким владениям. Предво­дитель отряда Асан внес пожары и опустошение в соседнюю с Арменией Юго-Западную Грузию, где управле­ние находилось в руках веста Аарона, происходившего из рода болгарских царей. Не будучи в состоянии отразить на­шествие, он дал знать об опасности Катакалону Кекавмену, правителю Ани, и просил его помощи. На этот раз визан­тийский предводитель воспользовался военной хитрос­тью, завлек турок в засаду и нанес им страшное поражение. Но Тогрул-бег, получив весть об этом новом несчастии, со­ставил отборное войско до 100 тысяч и поставил его под власть Ибрагима, своего брата. «Как голодные волки», по выражению армянского историка, они набросились на Ва-спурахан. Катакалон, соглашаясь с мнением Аарона, не ре­шился выступить против сельджукской конницы в откры­тое сражение, но, заняв часть Грузии, расположился укреп­ленным лагерем в долине Озуртру, куда должно было прибыть вспомогательное войско под предводительством Липарита. По этому поводу следует вспомнить известие пи­сателей Скилицы и Глика, что Грузия содержала прежде 50 тысяч войска с целью защиты против азиатских хищников, но что Мономах переложил эту натуральную повинность на денежную и тем лишил восточную границу империи са­мой крепкой защиты (7). Между тем византийское войско в ожидании вспомогательного отряда, который должен был привести Липарит, не приняло сражения в Васпурахане и отступало в гористые места, куда был труден доступ для ту­рецкой конницы. Пользуясь этим, Ибрагим бросился в Верхнюю Армению и овладел столицей этой страны, Эрзерумом, очень богатым и торговым городом, где, по словам Матфея Эдесского, совершалось богослужение в 800 церк­вах. В стенах взятого уже города турки егце шесть дней должны были вести отчаянную борьбу с жителями. При взятии этого города погибло до 150 тысяч жителей или от меча варваров, или в пламени своих жилищ. Понадобилось 10 тысяч телег, чтобы нагрузить на них взятые в городе со­кровища. Это было, по словам патриота, настоящее начало бедствий Армении, Эрзерум был первой жертвой, погиб­шей в этом крушении! Нынешний Эрзерум, или древний Феодосиополь, возник после падения первого Эрзерума, или Арзена. Разрушив и разграбив город, Ибрагим пошел навстречу византийскому войску, которое с прибытием подкреплений оставило гористую местность и перешло в долину Пазек, где укрепилось поблизости укрепления Габудру[5]. Здесь произошла ожесточенная битва между импер­ским войском и турками в 1042 г., в сентябре месяце. Хотя победа была на стороне византийцев, но они, потеряв од­ного из вождей в лице Липарита, сочли за лучшее не пре­следовать врага, а возвратиться на прежние стоянки, Аарон на озере Ван, а Катакалон в Ани. Несмотря на благоприят­ный для греков результат сражения при Габудру, Констан­тин Мономах вступил в переговоры о мире, которые, одна­ко, не привели ни к чему, так как султан отнесся слишком высокомерно к предложениям греческих послов. В это именно время, когда Ибрагим опустошал армянскую об­ласть Васпурахан, Мономах задумал воспользоваться про­тив турок печенегами и отправил на восток 15-тысячный отряд под предводительством Сульчу, Сельте, Карамана и Каталыма, о чем мы говорили выше[6].

Нужно думать, что несколько лет затем турецкий султан не предпринимал новых наступательных действий по слу­чаю внутренних смут в его владениях. Но в 1053 г. вновь во­зобновились военные столкновения сначала в Грузии, куда Тогрул-бег направил часть своих войск, а потом в Армении, где сосредоточились на осаде Манцикерта, неподале­ку от Карса. Это был весьма укрепленный город, снабжен­ный большими военными запасами и продовольствием. Осада его представляла большие трудности, тем более что Он защищаем был известным византийским вождем, пат-рикием Василием Апокапом. Ввиду непредвиденных труд­ностей Тогрул-бег отделил часть из своего отряда для опу­стошения окрестностей. Этим временем воспользовались осажденные, чтобы снять посевы, «ибо было время жатвы». Если бы султан, говорит армянский историк[7], еще десять дней оставался бы на месте, то он завладел бы Манцикертом. Опустошительные набеги простирались до Абхазии при подошве Кавказа и до Байбурта на истоках Чороха. Один из турецких отрядов захватил крепость Каре.

Между тем сам Тогрул-бег снова начал осаду Манци­керта. Действие приставленных им стенобитных машин было ослабляемо принятыми мерами со стороны двух ис­кусных механиков, из коих один был армянин, другой же франк. Патрикий Василий зачислил в ряды защитников всех граждан, не пренебрегая трудом ни женщин, ни муж­чин, всех воодушевляя своим примером и обещанием царских милостей. Духовенство по требованию патрикия совершало ежедневные моления и при помощи церков­ных «бил» призывало верных к молитве. Матфей Эдесский приводит рассказ8 о чудесном изобретении одного свя­щенника, посредством которого неприятельские снаря­ды, пускаемые их машинами, встречали на своем пути от­ветные византийские и были возвращаемы назад. Нако­нец, из Битлиса была доставлена колоссальная машина, требовавшая участия 400 человек прислуги, чтобы пус­тить ее в ход. Первым же каменным снарядом, из этой ма­шины пущенным, была пробита стена, так что осажден­ные приведены были в крайнее смущение. Тогда патрикий Василий приказал объявить в городе, что если бы нашел­ся кто из городских жителей, который бы поджег эту дьявольскую неприятельскую машину, то ему бы дана была большая награда, а в случае его смерти — его семейству. Нашелся в городе один смельчак в лице франкского меха­ника, который приготовил три сосуда с быстро воспламе­няющимся составом, вышел из города в качестве вестни­ка, имевшего передать поручение в неприятельский стан, и, будучи пропущен через первые ряды неприятелей, при­близился к машине. Быстро выбросив один из сосудов, он воспламенил часть машины, потом другим и третьим со­общил пламя всему сооружению. Все это произошло так быстро, что он имел время спастись на коне к стенам сво­его города. Тогрул-бег приведен был в отчаяние и уже хо­тел снять осаду, но один из подчиненных ему вождей, Алхан, попросил разрешения остаться еще на один день под городом и дать ему возможность еще раз напасть на сте­ны. Он выбрал для этого часть самую слабую и начал оже­сточенный приступ против городских ворот. Но благода­ря личной храбрости патрикия и эта последняя попытка окончилась полнейшей неудачей для султана. Неудачная осада Манцикерта, потребовавшая от турок больших жертв, составляет один из отрадных эпизодов в военной истории Византии за это время. Султан, сняв осаду, дал се­бе слово возвратиться под Манцикерт на будущую весну с новыми силами.

Между тем события складывались весьма благоприятно для усиления могущества турок-сельджуков. В 1055 г., когда Мономаха уже не было в живых, в судьбе Тогрул-бега и ту­рок-сельджуков произошла громадная перемена. Слабый калиф ал-Каим нашелся вынужденным пригласить в Багдад Тогрул-бега и поставить себя под его военную защиту. Сул­тан дал присягу на верность Аббасидам и вместе с тем полу­чил инвеституру на все владения, завоеванные турками в Азии. Вместе с короной и почетной саблей он удостоен был титула «царя Запада и Востока», а в 1063 г. женился на доче­ри калифа. После 1054 г. турецкие походы продолжались с прежней настойчивостью, причем кроме самого Тогрул-бега встречается имя Салара, или правителя Хорасана, под которым разумеется племянник Тогрул-бега, знаменитый в последующей истории Альп-Арслан, вступивший на престол в 1063 г. Теперь уже турки не ограничивались нападениями на Грузию (Иверия) и Армению, но опустошали и собственно византийские области: Месопотамию, Халдию, Мелитену и страну при верховьях Евфрата.

Альп-Арслан продолжал завоевания своего предшественника. Одним из первых его дел было нападение на Ани, столицу Армении, которою управлял тогда дука Панкратий армянского происхождения, вызвавший гнев султана тем, что греческий отряд нанес поражение одной части турецкого войска[8]. Взяв этот важный и укрепленный город, султан назначил для управления им турецкого эмира и сделал его опорным пунктом для своего дальнейшего движения против Византии. Ход событий рисуется из того положения, которое заставило владетеля Карса отказаться от своей области из страха перед турецкими опустошительными набегами и променять ее на несколько византий-городов в Южной Каппадокии: Цаманти, Комана и Ларисса.

Последние годы Константина Дуки на восточной границе происходила нескончаемая война. Турки неудержимо шли вперед, опустошая Месопотамию, угрожая пограничному укрепленному городу Мелитене и доходя до Кесарии, одного из главнейших городов Малой Азии. Ворвавшись в этот город, они разграбили его и лишили сокровищ церковь св. Василия, а потом внесли опустошение в Киликию. Если провести мысленную линию по Малой Азии от запада на восток, так чтобы образовались две равные части, то эта линия должна будет пройти близ Кесарии Каппадокийской (9). Часть Армении, лежащая к северу от этой линии, большею частию была занята турками или обращена в пустыню. В течение 1063—1064 гг. Альп-Арслан подчинил владетелей армянской Албании, завоевал Грузию и взял приступом Ани. И Карс, уступленный царем Какигом грекам, скоро попал в руки султана. Во всей Се­верной Армении грекам принадлежали только крепость Манцикерт и небольшая область с городом Феодосио-поль на границе Халдии. Что же касается части Малой Азии, лежащей на юг от этой линии, то здесь успехи сельджукских завоеваний не были так значительны. Здесь прежде всего Византия удерживала под своей властью ду­кат, или княжество, Антиохию, находившееся при Кон­стантине Дуке под управлением веста Качатура, происхо­дившего из Ани. В то время как внутренние области Ма­лой Азии с течением времени постепенно делались добычей и театром опустошительных набегов турок, за империей благодаря флоту оставались береговые области Малой Азии и Сирии, и княжество Антиохия, доступное для морских судов по реке Оронту, могло держаться вследствие своевременной доставки морем военных лю­дей и припасов. Кроме Антиохии империя удерживала свою власть над Месопотамией, и, между прочим, здесь ей принадлежала область с городом Эдессой. Хотя со сторо­ны Альп-Арслана были деланы неоднократные попытки завладеть Эдессой, но она с успехом отстаивала свою не­зависимость при помощи вспомогательных отрядов, при­сланных дукой Антиохии. Ввиду намеченного положения дел для византийского правительства было первостепен­ной задачей удержать в своей власти доступы к Месопота­мии и Сирии. В этом отношении одно из первых мест принадлежало Кесарии Каппадокийской, затем оборони­тельной линии от Мелитены до Киликии, которая защи­щала Сирию и вместе господствовала над проходами Тав­ра. Значение указанной здесь оборонительной линии весьма хорошо было понято как империей, так и турецки­ми султанами-сельджукидами. Вот почему на этой линии происходили имеющие всемирное значение военные столкновения между Романом Диогеном и Альп-Арсланом в 1068—1071 гг.

Когда в самом конце 1067 г. неожиданная игра судьбы дала верховную власть Роману IV Диогену, сельджукский вопрос настоятельно требовал неотложных военных мер. Оборонительная линия, о которой выше была речь, оказалась уже прорванной, и турки не встречали больше преград для движения как в собственные области Византии и Малой Азии, так и в Сирию. Если с давних пор помянутые области привыкли к арабскому полону, то сельджуки пре­восходили арабов беспощадным истреблением культурной и оседлой жизни, как будто все их стремления были направлены к тому, чтобы раз занятая ими страна обраща­лась на будущее время в привольную степь и пастбище для скота. Таким образом, решение Романа отправиться в по­ход на Восток через два месяца по вступлении на престол должно быть рассматриваемо как выражение его верного взгляда на политические обстоятельства и честного отно­шения к принятым на себя обязательствам. Ему, однако, предстояли большие затруднения, так как он не имел гото­вого войска, весьма расстроенного его предшественни­ком, и он не располагал достаточным временем, чтобы со­брать и обучить новых ратников. Собрав наемные отряды франков и варягов, которые в XI в. играют большое значе­ние в византийском войске, и присоединив к ним фемные войска из Македонии и Малой Азии, он сделал во Фригии смотр военным силам, какие ему предстояло двинуть про­тив сельджуков.

«Странное зрелище представляли эти столь знамени­тые ромэйские воины, храбрость коих подчинила Восток и Запад. Налицо было скромное число мужей, да и то оде­тых в рубища и удрученных скудостью, лишенных воору­жения и вместо мечей и военных снарядов имеющих при себе колчаны и секиры, конники без коней и без прочего во­оружения. Давно уже цари не выступали в поход, поэтому у военных людей, как не несших действительной спужбы, отнято было содержание и денежные выдачи. Они имели робкий вид, не имели мужества и казались не способными ни на какое большое предприятие. И самые знамена, не возбуждавшие громкого крика, мрачные и как бы потуск­невшие, окруженные незначительным количеством вои­нов, производили на зрителя тягостное впечатление. Приходило на ум, как дошли до такого состояния ромэйские войска и каких денег и какого труда будет стоить привести их в прежнее состояние: старые и опытные во­ины не имеют коней и снаряжения, а вновь набранная молодежь не имеет военной практики и опыта. С другой же стороны, неприятель, с которым придется иметь дело, известен своей отчаянной храбростью, настойчивос­тью, опытностью и искусством. Сознавая все это, импе­ратор тем не менее ради государственной пользы счи­тал обязательным для себя идти на врага и по возможно­сти ограничить и сократить его сильный напор. Неприятели же, не догадываясь о внутренних тревогах и колебаниях царя, были крайне удивлены его неожиданным движением и прийти к заключению, как об этом мы осве­домились после, что царь не имеет никакого понятия об опасности своего предприятия, если мечтает с такими средствами восстановить в прежнем блеске римские де­ла и нанести поражение своим врагам» (10).

Приведенная выдержка хорошо знакомит с психологи­ческим состоянием царя перед его громадной важности военным предприятием, трудности коего он хорошо учи­тывал. Поход его начался в мае или июне 1068 г., следова­тельно, он имел в своем распоряжении два или три месяца для необходимых подготовительных мер. Первоначаль­ный план Романа идти на Мелитену и затем спуститься в Месопотамию и Сирию был изменен уже в пути вследствие полученных слухов о том, что турки напали на Неокеса-рию. Так как это могло угрожать боковым движением про­тив Романа, то он изменил план и поспешил в Севастию и там оставил взятого им в поход Андроника Дуку вместе с отрядом пехотинцев, который считал лишь препятствием для кавалерии и для задуманного им плана нагнать отсту­павших с добычей турок. Действительно, ему удалось раз­бить отступавший отряд и освободить захваченных в плен жителей Неокесарии и отнять добычу. Быстрота, с какою был сделан поход, привела в страх турок и окрылила на­деждами малоазийское войско, отвыкшее от военных ус­пехов. Возвратившись в Севастию (Сивас) и взяв с собой пехоту, царь направился к Сирии, где на этот раз принял угрожающее положение эмир Алеппо. Оставив часть свое­го войска для охраны месопотамской области в Мелитене, с другой он прошел через Германикию и Телух к знамени­тым горным ущельям, разделявшим Киликию от Сирии. Здесь после серьезного поражения, нанесенного турецкому отряду, пытавшемуся напасть на греков в горных теснинах, Роман вторгся в княжество Алеппо, опустошил его во всех направлениях и взял приступом знаменитый своим храмом Солнца Иераполь, или Баальбек (20 ноября 1068 г.). Желая сохранить этот важный город, находившийся в небольшом расстоянии как от Антиохии, так и от Алеппо, он оставил в нем гарнизон под начальством Фаресмака, сына Апонака [?]. Глубокой осенью, не имея возмож­ности решаться на новые предприятия в этой горной об­ласти, царь поспешил в Киликию, чтобы сесть на корабли и возвратиться в Константинополь. До какой степени сме­лости доходили сельджуки и как мало обращали они вни­мания на греков, видно из того, что в это же время один ту­рецкий отряд дошел до Амория, лежащего на пути между Кесарией и Константинополем, ограбил этот город и увел из него много пленных.

В 1069 г. предпринят новый поход против турок. На этот раз царь шел большой военной дорогой на Дорилей и Кесарию, поблизости от которой свирепствовали уже сельджукские хищники. Византийский конный отряд не мог с успехом бороться с сельджуками, но на службе импе­рии были узы, которые владели такими же, как и турки, ух­ватками степного воина и содействовали грекам одержать над врагом победу. Роман дошел до верховьев Евфрата и неподалеку от Мелитены, в Романополе, оставил часть сво­его войска под начальством Филарета армянского проис­хождения, который в звании доместика должен был при­крывать Месопотамию, сам же с другой частью отправился на север. Но турки вытеснили Филарета из Романополя и заставили его спешить на север на соединение с царем. Вместе с тем для них открытой сделалась дорога к Каппадокии, откуда они вторглись в Ликаонию и дошли, все на пути предавая огню и опустошению, до Икония, тогда самого богатого и многонаселенного из всех городов Малой Азии. Этот неожиданный шаг имеет себе объяснение и в том враждебном по отношению к империи положении, ка­кое начали обнаруживать армянские владетельные князья, обменявшие свои уделы на пограничные византийские го­рода. Как увидим ниже, из этого положения возникли для империи весьма важные затруднения (11).

Переходим к трагической развязке походов Романа в Азию. Весь следующий 1070 г. царь провел в Константино­поле, хотя малоазийские дела находились в отчаянном по­ложении. Так, при Сивасе было нанесено сильное пораже­ние Мануилу Комнину, старшему брату будущего импера­тора Алексея, сопровождавшееся пленением самого Мануила. Успех турок этим не ограничивался, скоро затем они напали на город Хоны на юго-западе фемы Анатолика, ограбили почитаемый храм архангела Михаила и надруга­лись над его святынями. Современник, описывающий эти события (12), так передает тяжелое впечатление.

Ранее бывшие поражения от врагов и несчастия еще можно было принимать как выражение божественного гнева против еретиков, так как опустошаемые сельджу­ками области впали в монофизитство, «киша<