Боевой путь 586-го истребительного полка

Боевой путь 586-го истребительного полка пролегал от берегов Волги до столицы Австрии — Вены.

Летчицы полка на своих грозных самолетах-истребителях «Як-9» прикрывали от налетов фашистских бомбардировщиков промышленные центры и железнодорожные узлы — Саратов, Воронеж, Касторную, Курск, Киев, Житомир, Котовск, Бельцы; охраняли мосты через Волгу, Дон, Воронеж, Днепр, Днестр.

Полк прикрывал переброску войск Степного и 2-го Украинского фронтов, штурмовал войска противника в районе Корсунь-Шевченковского, оборонял железнодорожный узел Дебрецен (Венгрия), военно-промышленные объекты Будапешта и переправы через Дунай.

Летчицы полка совершили 4419 боевых вылетов, провели 125 воздушных боев, сбили 38 самолетов противника. Ни один объект, охраняемый полком, не пострадал от авиации противника. Весь личный состав полка награжден орденами и медалями Советского Союза. [187]

Александра Макунина, начальник штаба полка. Первый командир полка

В пасмурное февральское утро 1942 года, слегка прихрамывая на левую ногу, в штаб полка вошла женщина-майор. Она была среднего роста, кожаный черный реглан, темно-синий берет и хромовые сапоги на ней сидели ладно и говорили о том, что эта женщина привыкла носить военную форму. Ее черные проницательные глаза и морщинка-бороздка на переносице подчеркивали волевой характер.

С первого же взгляда мне показалось, что я ее где-то видела. Мучительно вспоминаю и не могу припомнить, где и когда. Мы все встали, затих «пулемет» Лиды Быстровой (так называли ее пишущую машинку).

Майор вошла вместе с Героем Советского Союза М. М.Расковой. Марина Михайловна объявила нам, что это командир полка Казаринова Тамара Александровна.

Многие летчицы были знакомы с Тамарой Александровной еще с октября 1941 года, с первых дней формирования наших полков в Москве. Там, на заседании приемной комиссии, она беседовала со многими девушками. Ее мнение было решающим при отборе летчиц-истребителей.

Когда началась эвакуация в Энгельс, Тамара Александровна вылетела в Грозный для освоения нового типа истребителя. И вот теперь она снова в родном полку.

Поздоровавшись, Тамара Александровна познакомилась с теми из нас, кто прибыл в полк уже после ее отъезда. Между нами сразу же завязалась задушевная беседа. Она расспрашивала нас об успехах в учебе; мы с радостью сообщали [188] ей, что некоторые из нас уже вылетали самостоятельно, рассказывали, как мы осваиваем летную программу, чем довольны и чем недовольны.

О себе Тамара Александровна не любила рассказывать. И все же вскоре мы узнали, что она пострадала во время воздушного налета в Грозном и с открытым переломом ноги была направлена в госпиталь. Вот откуда это прихрамывание, так удивившее девушек, ранее знавших ее.

С большим трудом вырвалась она из госпиталя, уговорив врачебную комиссию, что будет долечиваться в отпуске, здесь же, в Грозном, и в тот же час уехала в полк.

Позднее я вспомнила, почему мне показалось знакомым ее лицо. У меня дома еще с 1937 года хранилась вырезка из газеты «Правда» с портретом Т. А. Казариновой, молодой коротко подстриженной женщины с капитанской шпалой в петлицах.

* * *

В 1929 году лаборантка московского завода «Динамо» комсомолка. Тамара Казаринова поступила в Ленинградскую военно-теоретическую школу летчиков. В те времена это было сопряжено для девушек с большими трудностями. Первый раз, уже пройдя все комиссии и сдав экзамены на «отлично», она не была зачислена в число курсантов. Ей пришлось вернуться в Москву, опять на завод «Динамо». Заводские партийная и комсомольская организации помогли активной комсомолке и хорошей производственнице, добились ее зачисления в эту летную школу.

Перед руководством школы возникла трудность: куда поселить девушку — ведь общежитие было только для мужчин. Великодушие одного преподавателя спасло положение. Он предложил маленькую комнату в своей квартире, где и поселилась первая девушка-курсант Казаринова.

По окончании военно-теоретической школы Тамару посылают [189] для практического обучения полетам в Качинскую авиационную школу. Строгая и скромная, требовательная к себе, она скоро завоевала любовь и уважение среди курсантов, командиров и преподавателей.

После качинской школы Тамара Александровна служит в частях штурмовой авиации, затем несколько лет работает летчиком-инструктором в военной школе летчиков и снова в штурмовой авиации — сначала командиром звена, а затем командиром эскадрильи. За хорошую работу в 1937 году она среди немногих летчиков страны удостаивается высокой правительственной награды — ордена Ленина.

Война застала Тамару Александровну в Прибалтике, где она служила в одной из авиационных частей, передавая свой опыт молодежи.

К нам- в полк майор Казаринова пришла уже опытным военным командиром-летчиком. Сколько надо было вложить труда, чтобы ввести полк в состав действующих частей!

Самой большой заботой командира полка было — добиться повышения летного мастерства наших девушек, их боевой выучки. На аэродроме в любое время суток можно было видеть невысокую, слегка прихрамывающую фигуру. Личный блокнот командира всегда был заполнен замечаниями о полетах, их организации. Ее строгость и требовательность сочетались с большим тактом по отношению к девушкам. Только в узком кругу при разборе полетов каждый командир эскадрильи получал по заслугам, и здесь Казаринова была беспощадна.

Ежедневно тщательно разбирались итоги дня, анализировались ошибки каждого летчика и штурмана, разрабатывалась таблица учебных полетов на следующий день, уточнялись расстановка сил и порядок выполнения отдельных элементов полета.

Трудно было добиться похвалы от майора Казариновой. Обычно она говорила: «Неплохо пилотировала Сурначевская», а всем казалось отлично. Или: «Хороших результатов добилась Хомякова, стреляя по конусу», а командир эскадрильи Прохорова считала, что это отличное попадание. Но Тамара Александровна делает поправку: «Стреляет Хомякова метко, но с больших дистанций. Надо ближе и смелее подходить к цели». Все считали, что Панкратова смело пикировала на щит и метко стреляла, но майор делает замечание, что слишком поздно летчица вывела самолет из пике и что этот риск не обоснован.

Тогда это были малоприятные вечера в землянке на командном пункте при свете фитиля, вправленного в стреляную гильзу. Но именно здесь проходила учеба командиров эскадрилий. [190]

Воспитывались требовательность, строгая дисциплина и организованность, боевое искусство летчика.

Недаром весной 1942 года на учебных стрельбах наш полк в дивизии занял первое место. Днем и ночью летчицы несли дежурства по противовоздушной обороне Саратова. Уже не раз вылетали по боевой тревоге. Но система ПВО района была еще слабо налажена, сигналы тревоги поступали в полк с запозданием, нередко артиллеристы и летчики «мешали» друг другу. Однако так продолжалось недолго. Майор Казаринова поехала к артиллеристам, совместно были разработаны вопросы взаимодействия полка с отдельными батареями. На нашем командном пункте устанавливаются телефоны прямой связи с артиллеристами. Результаты тщательно продуманной организации взаимодействия истребителей с артиллеристами не замедлили сказаться.

В сентябре 1942 года Валерией Хомяковой на подступах к Саратову был сбит первый фашистский самолет «юнкерс-88».

Поздравляя Леру с победой, командир полка сказала:

— Первая победа достигнута — это хорошо! Но удержать достигнутое труднее. Больше требовательности к себе и к своим подчиненным. Теперь спросят с вас больше, как с настоящих боевых летчиков!

Сама Тамара Александровна работала очень много. В гарнизоне давно отбой ко сну, а на командном пункте, в землянке, горит свет. Часто бывало уже далеко за полночь, в воздухе тихо, тишину на КП в эти часы только изредка нарушают звонки поверки связи. Думаешь: «Вот бы поспать по-человечески!» И, словно чувствуя эту мою «коварную» мысль, Казаринова предлагает: «Давайте, начальник штаба, заглянем еще раз в план боевых тревог». И это «заглянем» порой затягивалось до рассвета.

Желание сделать лучше, чем у соседей, было свойственно Казариновой. Она говорила: «Нам допускать оплошностей нельзя: мы — женщины. Восстанавливать репутацию очень трудно...»

Часто она повторяла еще одну фразу:

— Сейчас трудно, а ведь на фронте будет еще труднее!

Дело шло к дождливой осени. Здоровье Казариновой ухудшалось. Тамара Александровна еще больше стала прихрамывать, перестала летать. Скоро из Москвы пришла шифровка, отзывающая майора Казаринову для работы в штаб ПВО страны.

Как сейчас помню, в день ее отъезда я получила приказ из дивизии, в котором мне объявлялся выговор за утерю одного документа. Когда я провожала майора Казаринову к самолету, она на прощание серьезно поздравила меня с первым взысканием. Я была обескуражена этим поздравлением, не знала, как [191] его понять. Тамара Александровна, глядя на мое растерянное лицо, объяснила, что это взыскание означает признание меня таким начальником штаба, с которого можно строго спрашивать. Мы простились, и Тамара Александровна улетела. Мне стало как-то сразу очень грустно и тоскливо. Кончилась моя учеба, не стало рядом человека, который мог и потребовать и помочь в трудную минуту.

Работая в Москве, Тамара Александровна не забывала нас. И девушки были благодарны ей за суровую и справедливую школу. Часто вспоминали ее советы, многие из которых становились понятными значительно позже и оттого приобретали еще большую ценность. С большой теплотой и любовью мы писали ей письма, рассказывая о радостях и горестях фронтовой жизни полка, советовались с ней.

Все знания, весь свой богатый летный опыт, все благородство души отдала Тамара Александровна Казаринова своей молодой смене — нашим девушкам-истребителям.

Тяжелый недуг рано вырвал из летной семьи Тамару Александровну. К мраморному памятнику на ее могиле часто собираются боевые подруги вспомнить добрым словом большую жизнь, отданную Родине, авиации. [192]

Нина Словохотова, начальник химической службы полка. Боевой счет открыт!

Раннее сентябрьское утро. Золотой шар солнца медленно выкатывается из-за горизонта, небо сразу пламенеет. Степь дышит спокойствием и тишиной, и только где-то далеко, на юго-западе, клубится жирный черный дым — это на Волге горит баржа с нефтью, напоминая о событиях прошедшей ночи. Мы едем туда, к реке, к месту падения фашистского бомбардировщика, сбитого Лерой Хомяковой. Снова и снова встают в памяти картины минувшей ночи: пронзительный вой сирен, грохот зениток, взрывы бомб, багровое зарево пожара и рассекающие черноту ночи огромные пальцы прожекторов, ощупывающие небо.

Наш аэродром на левом берегу Волги — два деревянных домика, несколько землянок, вырытых самими девушками, поодаль стоянки самолетов да взлетная полоса. А кругом степь до самого горизонта. За рекой — Саратов.

Третью ночь рвутся к Саратову фашистские бомбардировщики, и вместе с сумерками на город спускается тревога. Сотни тысяч мирных людей не спят, как и мы, прислушиваясь к грохоту зениток, вглядываясь в черное, рассекаемое прожекторами небо.

В первой боевой готовности дежурят летчики нашего полка — в их руках оборона города. На командном пункте оперативный дежурный младший лейтенант Ендакова. Непрерывно трещит телефон, по нему идут донесения с постов ВНОС{6} — [193] к городу подходит большая группа вражеских бомбардировщиков.

В небо взлетает красная ракета. Быстрый разбег, и вот уже самолет в воздухе, набирает высоту и скрывается в темноте.

— В воздухе лейтенант Хомякова. Квадрат тысяча пятьсот тридцать два. Высота две тысячи метров, — докладывает в штаб дивизии командир полка майор Казаринова.

Яростно бьет зенитная артиллерия, огневой завесой преграждая фашистским бомбардировщикам путь к городу. Противник уходит на юг, сбрасывает бомбы где-то далеко за Волгой. Вспыхивает пламя пожаров. Но часть вражеских самолетов возвращается, упрямо пытаясь пробиться к городу, к его заводам, кующим оружие для фронта, к мосту через Волгу, по которому день и ночь идут эшелоны.

Снова тревожно трещит телефон на командном пункте — одному фашистскому бомбардировщику удалось прорваться в район важного военного объекта. Ищут, мечутся по небу лучи прожекторов. С огромным волнением наблюдаем мы, как один луч выхватывает из темноты черный силуэт вражеского самолета и через мгновение другие прожекторы скрещивают на нем свои лучи.

Враг бросается из стороны в сторону, маневрирует, пытается вырваться из ослепляющего плена. В ярко освещенном пространстве проносится истребитель. Алая трассирующая очередь вонзается в бомбардировщик. Резко взмыв вверх, он тут же сваливается в крутое пикирование. Падает! Падая, он все еще огрызается, но невидимый истребитель преследует его, снова и снова бьет по нему.

Тысячи глаз следят за этим воздушным боем, но никто, кроме нас, не знает, что в единоборство с фашистским бомбардировщиком вступила девушка!

Издали доносится -глухой звук взрыва. У нас у всех одна мысль: «Сбит или не сбит?» Может быть, это только маневр искусного летчика? Все примолкли, только слышен голос майора Казариновой, командующей по радио Хомяковой:

— Сорок второй! Сорок второй! Продолжайте патрулировать в зоне.

Наконец из землянки КП выбегает связной и, задыхаясь от волнения, докладывает:

— Посты ВНОС сообщают, что вражеский бомбардировщик «юнкерс-88» упал южнее железнодорожного моста и взорвался на собственных бомбах!

Из дивизии по радио передают всем полкам: бомбардировщик противника сбит заместителем командира эскадрильи [194] 586-го истребительного авиационного полка Валерией Хомяковой.

Боевой счет полка открыт!

Давно ли мы строем входили в ворота Энгельской летной школы, и встречные иронически посматривали на нас. Значит, недаром прошли для нас месяцы непрерывной упорной учебы. Сегодня впервые за всю историю авиации девушка летчик-истребитель сбила в ночном бою вражеский бомбардировщик.

К командному пункту подходят Катя Полунина и Вера Гущина из экипажа Хомяковой. Они зябко жмутся друг к другу. Но не холод сентябрьской ночи пронизывает их, они тревожатся за своего командира.

Катя Полунина, механик самолета, всегда веселая и озорная, сейчас молчалива и сосредоточенна. Она подружилась со своим командиром еще на учебных полетах в Энгельсе, где формировались наши полки под командованием майора Расковой. Тогда никто еще не знал, кто в каком будет полку.

«Хочу быть только истребителем!» — твердила Лера, и Катя верила, что она добьется своего. Сильная воля чувствовалась в этой красивой, стройной девушке.

В задушевных беседах с подругой Лера рассказывала о себе:

— Люблю летать, Катя! Я ведь химик. Менделеевский институт окончила. И отец у меня химик. Только я еще в институте в планерной школе училась. Когда получила диплом инженера, отец мне сказал: «Ну, Лера, у нас в семье теперь два химика!» А я уже тогда мечтала стать летчиком. Работала на заводе инженером и училась в аэроклубе. Через год бросила химию и стала инструктором-летчиком. Люблю летать!

В Энгельсе при отборе летчиц в истребительный полк Лера [195] показала отличную технику пилотирования. Комиссия была придирчивой и строгой, но, видя, как четко и красиво выполняет Хомякова фигуры высшего пилотажа, один из членов комиссии, полковник Багаев, сказал:

— Эта будет истребителем!

Майор Раскова радостно улыбнулась. Она любила своих девушек, гордилась ими. В Хомяковой она видела не только отличного летчика, но и волевого командира-воспитателя. Эти качества проявились у Леры еще в аэроклубе. Курсанты Хомяковой были хорошим пополнением военных летных школ. Командование Борисоглебской военной школы пилотов не раз присылало благодарность инструктору Хомяковой за отличную подготовку ее учеников.

При формировании истребительного полка Хомякова была назначена заместителем командира эскадрильи. Вместе с командиром, известной летчицей Женей Прохоровой, с которой она работала еще в аэроклубе, Лера настойчиво и терпеливо учила девушек и в то же время жадно училась сама.

«Узнаю много нового и интересного по теории, — писала она родным, — учусь стрелять. А на каких хороших машинах буду я летать!»

В январе 1942 года пришли в полк новые машины — 24 белоснежных «яка», а уж весной полк вошел в строй боевых частей [196] истребительной авиационной дивизии, стоящей на противовоздушной обороне Саратова. Когда перед полком встала задача обороны объектов не только днем, но и ночью, одной из первых летчиком-ночником стала Хомякова.

Сейчас, в ночном небе, у Леры Хомяковой первые встречи с врагом.

Мы с нетерпением ждем посадки Леры. Она еще долго, как нам кажется, ходит в зоне. Но вот самолет приземляется, и Лера сразу же попадает в объятия своего экипажа. Затем она докладывает о результатах боя майору Казариновой.

— Поздравляю вас с первым сбитым самолетом!

На рассвете Лера с командиром дивизии вылетела на место, падения «юнкерса». А мы, Катя Полунина, Вера Гущина и я, от штаба, да инструктор политотдела дивизии едем туда же на полуторке. Вот и железнодорожный мост через Волгу. Идут по нему эшелоны с танками, орудиями, солдатами, туда, где сейчас решается судьба страны.

Неподалеку от моста в прибрежном лозняке распластана искореженная машина с черным пауком свастики на хвосте. Мертвыми глазами смотрят в голубое небо фашисты. Около них нераскрывшиеся парашюты. Видимо, так стремительна и неожиданна была атака истребителя, что они не сразу поняли, [197] что командир их убит и самолет, неуправляемый, падает. Выбросились, да поздно — парашюты не успели раскрыться. Летчика выбросило из самолета при взрыве. На груди несколько крестов — высшие фашистские награды. Видно, немало побомбил он мирных городов в Голландии, Франции, Польше, неся всюду смерть и разрушение. Теперь фюрер послал его сюда, на берег великой русской реки, и здесь его настигло возмездие.

Вот стоит его победительница — красивая русская девушка в синем комбинезоне. Лицо у нее строгое, усталое. Она заслонила ладошкой глаза от солнца и смотрит на тот берег Волги, где в легкой синей дымке раскинулся на холмах Саратов.

Широко и привольно течет Волга в своих берегах. И кажется, чуть движется она, а подойдешь к самому краю берега и видишь — быстрина-то какая!.. Собрала она со всей России ручейки и речки и могуче, неудержимо несет их к морю. [198]

А. Полянцева, командир эскадрильи. Два против сорока двух!

До предела сжато, скупым военным языком повествует наградной лист:

«...Обнаружив группу вражеских бомбардировщиков типа «Ю-88» и «ДО-215» в количестве 42-х самолетов... тт. Памятных и Сурначевская вступили в бой. В результате боя сбито 4 вражеских самолета».

...Весна 1943 года. День и ночь полк ведет патрулирование над крупнейшим железнодорожным узлом Касторная и мостом через Дон в районе Воронежа и Лиски. Происходит перегруппировка наших войск перед великим Курским сражением. Противник бросает крупные воздушные соединения на бомбардировку охраняемых полком объектов.

Ранним утром 19 марта весь полк, за исключением дежурных истребителей Тамары Памятных и Раи Сурначевской, вылетает на отражение массированного налета на Лиски. Завязывается ожесточенный воздушный бой. Вражеские бомбардировщики, не выдержав дружного натиска истребителей, беспорядочно сбрасывают бомбы в поле и поспешно группами и в одиночку уходят. На земле догорают два сбитых «юнкерса». Полк без потерь возвращается домой.

К заруливающим на стоянки самолетам мчатся бензозаправщики, на подножках которых стоят мотористы и торопят шоферов: «Скорей! Скорей!..»

Командир полка майор Гриднев, выскочив из кабины, спешит на КП выяснить обстановку — дежурных истребителей нет на месте, они в воздухе.

Оперативный дежурный Инна Калиновская докладывает: [199]

— На Касторную идет большая группа бомбардировщиков, в воздухе только два истребителя — Памятных и Сурначевская, связь с самолетами ведется непрерывно, слышимость хорошая.

Начальник штаба капитан Макунина и оператор наведения старший лейтенант Словохотова передают летчикам координаты противника. На экране радиолокатора наши истребители сливаются с противником.

Памятных сообщает по радио:

— Вижу самолеты противника!

Сурначевская добавляет:

— Их куча!

Что делать? На станции Касторная большое скопление эшелонов с войсками, боеприпасами, вооружением. Все это сейчас взлетит в воздух. Командир полка приказывает:

— Атаковать!

В ответ доносится какой-то шум, затем связь обрывается. Командир полка бежит на старт. Томительно тянутся секунды. Наконец механики один за другим докладывают: «Самолет к вылету готов!»

Четверка истребителей поднимается в воздух и идет в направлении Касторной. Вот и станция! Она цела. Много эшелонов — некоторые уходят, другие рассредоточены. Километрах [200] в двадцати виднеется дымок и множество свежих воронок на земле. Самолетов в воздухе не видно. Где же Памятных и Сурначевская? При снижении обнаруживаются обломки самолета: ясно виднеется красная звезда на белой плоскости...

С тяжелым чувством возвращаются на аэродром истребители. Неужели обе летчицы погибли? Где второй самолет?

Всю ночь дежурные Калиновская и Ендакова надрываются у телефонов, но на этот раз даже посты ВНОС молчат. В тревоге за товарищей ни один человек в полку не спит.

На рассвете звонок из штаба дивизии:

— Памятных и Сурначевская живы, находятся в Касторной. Высылайте за ними самолет.

Пришла телеграмма от командования фронта, в которой выражается восхищение бесстрашием, дерзостью и высоким летным мастерством летчиц Памятных и Сурначевской, отразивших налет 42-х вражеских бомбардировщиков, 4 из которых были сбиты.

Радостно встречали девушки отважных подруг, обнимали, поздравляли с победой, засыпали вопросами о подробностях этого необычайного воздушного боя.

— Все было, как обычно, — рассказывала Тамара Памятных. — Зеленая ракета — сигнал боевой тревоги, взлет. Идем в указанный с КП квадрат. Высота четыре тысячи метров. [202]

Впереди на юго-западе вижу черные точки. В голове мелькнуло: «Птицы». Нет, идут слишком ровно, и высота большая.

Помахав Рае крылом: «Следуй за мной», — иду на сближение. Солнце сзади — можем подойти скрытно. Теперь ясно видим ниже себя метров на шестьсот большую группу фашистских бомбардировщиков, идущих в четком строю, чуть поодаль — другую группу. Десятки тяжелых машин, несущих тонны смертоносного груза, ощетинились во все стороны пулеметами. Несколько минут, и бомбы обрушатся на станцию.

Мгновенно созревает план: использовать внезапность и преимущество в высоте, разбить первую группу, не дать ей отбомбиться прицельно.

Сваливаем машины в крутое пикирование и открываем огонь по бомбардировщикам, идущим в центре группы. Из атаки выходим боевым разворотом; внизу под нами падают два горящих самолета. С земли поднимаются черные столбы взрывов, строй бомбардировщиков рассыпается. Следующая группа знает, в воздухе истребители, и подходит сомкнутым строем.

Снова атакуем, уже сзади, сбоку. Противник ведет по нас сосредоточенный огонь. Сближаемся до предела. Вижу в последнем самолете пулеметы и голову стрелка, даже различаю [203] его лицо. Жму на гашетку — пламя заклубилось на правой плоскости «юнкерса».

Вдруг мой самолет, вздрогнув, резко переворачивается и, бешено вращаясь, стремительно несется к земле. Пытаюсь открыть кабину, расстегнуть ремни, но огромная сила вдавила меня в сиденье, не могу поднять руки, а земля приближается с каждой секундой. Под напором воздушного потока с треском срывается с кабины колпак. С трудом расстегиваю ремни, и меня с силой выбрасывает из кабины. Рука инстинктивно выдергивает кольцо. Рывок от раскрывшегося парашюта — и в следующее мгновение ноги встречают землю. Рядом горит мой самолет. Ощупываю шею, лицо — чуть-чуть поцарапало.

Вытирая кровь с лица, смотрю на небо. Самолеты противника уходят на запад, их атакует Рая Сурначевская. Значит, станцию отстояли.

— У меня больно сжалось сердце, когда я увидела горящий и падающий в беспорядке Тамарин самолет, — вспоминает Рая. — С отчаяния забыв осмотрительность и все правила ведения боя, я в упор всадила огневой залп в ближайший «юнкерс», который сразу окутался черным дымом и круто пошел [204] вниз. И тут же почувствовала толчок, горячий пар заполнил кабину. Невольно отвалила в сторону и, планируя, стала выбирать подходящую площадку для посадки.

Температура масла поднялась до красной черты, пришлось выключить мотор и садиться в поле без щитков на фюзеляж. Приземлилась на бугре. Вокруг тихо. Вдруг вижу: бегут люди — кто с вилами, кто с палками, с ружьями. Увидев на крыльях звезду, пошли медленней, с удивлением рассматривая самолет и меня.

Я под расписку сдала охране машину и, взвалив парашют на плечо, двинулась к ближайшему почтовому отделению, чтобы связаться с командованием. А там мне сообщили: девушка-летчица с парашютом была здесь и уехала в райком партии. Там в одном из залов шел разбор только что проведенного нами боя.

В тот же день Тамара выступила на митинге перед колхозниками только что освобожденных районов.

Вскоре за нами прилетела Оля Ямщикова. По пути в полк она вела самолет низко-низко над местом нашего недавнего боя, над станцией, по путям которой паровозики деловито таскали туда-сюда воинские эшелоны и товарные поезда.

Много лет прошло с тех памятных дней. Пожелтела бумага наградных листов. Но и сейчас от каждой строчки этих документов веет чудесной легендой о мужестве и бесстрашии юных патриоток, вместе со всем советским народом сражавшихся против фашистских захватчиков. [205]

Ольга Яковлева, летчик. На истребителе

Ты помнишь, товарищ,
Как вместе сражались...

Очень хорошее лето было в памятном 1941 году. Вместе с подругой Ниной Дорофеевой мы работали инструкторами-летчиками в Челябинском аэроклубе.

Летали мы много, часто даже и по воскресеньям. У меня в группе были и студенты и рабочие. И получалось, что одни могут летать только утром, другие — вечером. А мне хотелось, чтобы ни те, ни другие не отставали. Вот я и работала в две смены. Тяжело было... Зато мои ребята были довольны и хорошо успевали.

Любила я первой встречать в воздухе солнышко. Для этого надо было первой взлететь. А чтобы первой взлететь, надо быстрее других подготовить самолет. Материальную часть мы с техником готовили добросовестно, поэтому я всегда была уверена, что самолет мой в полной готовности.

Взлетишь, бывало, рано-рано. Все еще спят, а ты купаешься в лучах восходящего солнца. Смотришь на землю, а там в низинах еще туман лежит, особенно над речкой, как шарф газовый. А воздух, воздух чего стоит! То холодом обдаст, то теплом повеет. Петь хочется! И я пела, чаще всего «Широка страна моя родная». Действительно, ведь нет ей ни конца, ни края, прекрасной моей Родине.

Когда мои ученики впервые вылетали самостоятельно, я была на «седьмом небе». Не пропала моя работа даром! Я научила человека летать! [206]

22 июня как раз был у нас выходной день. Я вволю выспалась, пошла на речку, искупалась и легла на песок загорать. Со стадиона доносился голос диктора. Что-то необычное почувствовала я в его голосе. Прибежала домой, бросилась к приемнику, включила и слышу: «Враг напал на нашу Родину!» Началась война! Я бегом в аэроклуб. Там все уже были в сборе. Как мне хотелось на фронт! Я просила командование, писала рапорты. Но, вместо того чтобы отпустить на фронт, мне дали тренировать группу девушек-инструкторов, чтобы они могли заменить уходящих на фронт летчиков.

Но все же я добилась своего — получила назначение в авиагруппу Марины Расковой.

И вот мы в Энгельсе. Приехали гуда рано утром. Выгрузились и сразу пошли в столовую. Как было приятно поесть горяченького! Ведь пока ехали, сидели исключительно на сухом пайке. Все с удовольствием набросились на «блондинку» — так называли мы пшенную кашу. Затем строем отправились в парикмахерскую. Там многим пришлось расстаться с косами. Вышли из парикмахерской все с одинаковой прической — «под польку». Ольга Студенецкая просто настоящим парнем стала. И голос у нее грубоватый и фигура мальчишеская: просто парень — и все тут. Сколько с ней было курьезов, когда она оказывалась одна среди мужчин! Начнет рассказывать, мы все хохочем до колик в животе.

Жаль, не пришлось ей с нами вместе повоевать. Однажды вылетела она отрабатывать фигуры высшего пилотажа. Возвращаясь на аэродром, она вдруг почувствовала — ручка управления свободно перемещается, а самолет то задирает, то опускает нос — отсоединилась тяга управления рулем высоты. Оля не растерялась, передала о случившемся по радио и, действуя только сектором газа, повела самолет к аэродрому. Она кружила над аэродромом до полной выработки горючего, чтобы самолет при падении не взорвался, а затем выбросилась с парашютом. Падающий самолет догнал [207] ее и крылом перебил ногу. Ее положили в госпиталь. После выздоровления врачи не разрешили ей летать на истребителе. Пришлось перейти в авиацию связи.

Среди нас были и такие летчицы, которые уже воевали, а Надя Федутенко даже была ранена. В моей памяти сохранилась первая встреча с Верой Федоровной Ломако, известном тогда уже военной летчицей. Вместе с Расковой она не раз совершала дальние перелеты. Как сейчас помню ее коренастую высокую фигуру. Одета она была в кожаное пальто, сапоги, на голове шапка-ушанка с серым каракулем. Но главное было лицо, суровое лицо уже побывавшего в боях воина. На брови и на носу белая марлевая накладка. А карие глаза так и искрились задорным блеском. От всей фигуры Веры Ломако веяло мужеством и отвагой. Передо мной был летчик-истребитель, командир с большим опытом.

Истребитель «Як-1» мы освоили довольно быстро. Сначала отрабатывали технику пилотирования. Нас предупреждали, что штопорить больше трех витков нельзя. Но однажды Аня Демченко, отчаянная голова, штопорила шесть витков. Ох, и досталось же ей!.. После уже никто не отваживался на такое. Раскова была требовательна и никаких поблажек в учебе не [208] давала. После отработки пилотажа стали ходить на воздушный бой, на стрельбу по конусам и по наземным целям.

Наконец учеба окончена.

Мы уже не просто авиационная группа, а 586-й авиационный истребительный полк! Началась боевая работа!

И вот первая встреча с врагом...

В паре с Ирой Ольковой мы сидим в готовности номер один. Два истребителя уже подняты — в воздухе фашистский разведчик. Облачность низкая, кучевая, с разрывами. Вдруг справа от нас из облаков выныривает разведчик. Разом запустили моторы. Взвилась зеленая ракета! Миг — и мы в воздухе! Но фашиста уже не видно. Куда он делся? Разворачиваемся и идем в ту сторону, где он только что был. Вот он! Летим на сближение, но он все время прячется в облаках. Наконец мы настигаем его и атакуем. Ира заходит слева, я — справа. Вражеский стрелок из задней кабины ведет огонь по Ольковой. Я подхожу ближе и бью по крылу и кабине. Задымил правый мотор. Фашист еще пытается скрыться в облаках, но тут же вываливается из облаков и круто пикирует до самой земли.

Сильный взрыв — и одним врагом стало меньше!

Вспоминается мне день 14 мая 1943 года. Мы с Тамарой Памятных вылетели на учебный воздушный бой. Когда возвращались на аэродром, с КП нам передали, что подходит противник. Мы пошли ему навстречу. Как только фашист нас заметил, развернулся и начал уходить. Мы — за ним. Сблизившись на 100 метров, открыли огонь по стрелку и моторам. Вдруг у меня замолкли пулеметы. Скорей перезарядить — снова в атаку! Тамара заходит слева и бьет очередями по стрелку, стараясь отвлечь его огонь на себя, но сверкающие строчки упорно тянутся к моему самолету. Ах, так!.. Подавшись вперед всем телом, направляю трассу своего огня на кабину стрелка, чтобы заставить его замолчать. Толчок... И от острой, пронизывающей боли в левой руке невольно зажмуриваю глаза. Перевожу дыхание и отваливаю в сторону. Нужно идти скорей домой, пока не потеряла сознание. Тошнота подступает к горлу. Смотрю на бензиномер — горючее на исходе. Решаю садиться, подо мной ровное поле. Плохо вижу землю, но на фюзеляж жалко сажать машину: очень они были дороги для нас.

Выпускаю шасси и сажусь в поле. Села нормально. Прибежали колхозники, помогли выбраться из кабины и с попутной машиной отправили меня в Старый Оскол, в госпиталь. Через два дня прилетела Тамара Памятных, забрала меня, а самолет мой перегнала на аэродром. Рука у меня была сильно разбита. Главное — поврежден локтевой сустав. В Москве в госпитале хирург обещал спасти мне руку. Да, рука у меня осталась [209] цела, но не сгибалась в локте, и пальцы не работали Что делать? Летать я должна! Упорно и настойчиво занималась я гимнастикой От боли иногда теряла сознание, но не отступала.! Изо дня в день тренировала руку. Только бы летать, только бы летать!

Постепенно стали сгибаться пальцы. Помню, делая пальцами колечко, соединяя большой палец руки с каким-либо другим, я вся покрывалась потом. Так проходил день за днем. Пальцы уже стали слушаться меня. Пробыла я в госпитале восемь месяцев. После лечения надо было пройти экспертную комиссию. Как я боялась этой комиссии!.. А вдруг забракуют? А вдруг не разрешат летать? И страшно становилось от этих «вдруг». Ведь шла война, товарищи на фронте! Нет, нет, не может быть, чтобы меня забраковали! Я годна, годна! Вхожу в кабинет. Все врачи считают, что я годна, один лишь хирург категорически возражает. Председатель комиссии спрашивает: [210]

— Сколько лет летаете?

— Восемь.

— Ну вот, — говорит, — и хватит...

— Что хватит?

— Летать! Вы же женщина, и с вас хватит...

«Нет, — думаю, — мне этого не хватит!» Все же настояла на своем. Разрешили летать! Только на «По-2». Но и это хорошо. Победа за мной! Догоняю свой полк уже в Киеве. Как далеко они ушли! Сколько сбили самолетов! Участвовали в Корсунь-Шевченковской операции, ходили на штурмовку вражеских аэродромов. Девушки возмужали, повзрослели, набрались боевого опыта. Но что мне делать? Мне предложили перейти на работу в эскадрилью связи при Киевском военном округе. Я согласилась.

Прощай, полк! Прощайте, мои дорогие подруги!

Вскоре они улетели дальше на запад. Счастливого вам пути! Побольше сбить вражеских самолетов!

Как больно сжалось мое сердце, когда их не стало рядом со мной! Как я любила своих девчат! Какие они были все разные, но такие дорогие, близкие!

Сейчас я уже не летаю, но с большой теплотой вспоминаю свои лучшие годы, которые я отдала авиации.

Подружки

Маленькая, белокурая, голубоглазая Зоя Пожидаева (крайняя справа) производит впечатление мальчика-подростка, а никак не грозного летчика-истребителя. А ведь это о ней полковая поэтесса Рита Кокина написала:

Тоненькая девушка в беленьком подшлемнике,
А в глазах — дня майского отблеск голубой.
И награда скромная за победы славные —
На груди у девушки орден боевой.
Если звать торжественно, называют «соколом»,
Просто скажут с нежностью, ласково — «пилот»
Ей страна доверила мир и счастье Родины.
Дали ей оружие — грозный самолет.

Крепкая дружба связывает этих трех подруг с первых дней организации полка.

Лейтенант Демченко (крайняя слева) и младший лейтенант Пожидаева — это боевая пара. Вместе сидели в самолетах в боевой готовности номер один, вместе взлетали навстречу противнику. Около 200 боевых вылетов имеет каждая из них на своем счету.

Лишь ненадолго расставались они, когда Демченко и Кузнецова (в центре) в составе эскадрильи воевали на Волге. Грозные были это дни. Сотнями шли вражеские бомбардировщики к городу-герою, чтобы обрушить на его защитников тонны бомб. Демченко и Кузнецова поднимались в воздух вместе с боевыми товарищами, смело врезались в группу фашистских самолетов, разбивали их строй и заставляли поворачивать обратно. Едва отбив одну атаку, истребители вступали в другую, разгоняя следующую колонну бомбардировщиков. Налеты были звездными, непрерывными. Трудно приходилось девушкам. Чуть только стихал гул вра<