Башню во псков отправляли

Могила Трувора

Богоспасаемый наш город раньше Славенском звали. А почему он Изборском сделался, о том нашу историю выслушай.

Славенск по первому князю строился. Так давно, что не упомнишь.

Отошел к нам в чудь Славен-князь от самого, значит, новгородского царя Гостомысла. Поставил город над рекою Ходница: стены, рвы — всё честь по чести сделал. Три лета княжил, а по осени умер. Отчего и как, никому не знаемо. Знаемо только, что сын его, Избор, переиначил город на свой лад. Покняжил чуток вслед за батюшкой, да вскорости змий его изъел.

Змии в те времена летучие были и щенились всё больше по деревьям: телом тонкие, на маленьких ножках, а голова круглая, как ковш, и жало с мизинец. С ветвей на человеков бросались. Вот молодой Избор змию и встретился.

А город по князю так и обозначился — Изборск. А может, и не по нему. Вокруг города лесов пропасть, и селенья одно к одному: Борок, Заборье, Боровичи да Дубяги. Изборск, поди, оттуда назван. Тут как хошь, так и думай про имечко!

***

Между тем отпели в Новгороде царя Гостомысла. И были призваны нами владеть внуки его: Рюрик и Трувор.

Город в те времена большой был: изб почитай сто.

Сам Рюрик поначалу жил в Изборске. Подлинно, где жил, неизвестно. Надо полагать, близко Собора. А как наскучило ему княжить, передал нас брату своему Трувору.

Трувор со всей русью пришел стоять на поле Славенецком, какое теперь Городищем зовется. Два лета крепость сбивал дубовую, чтобы Литву наперед отвадить.

Пойдешь, бывало, на Городище, нет-нет, в ямину и навернешься. Уйма там ямин от столбов понатыкана, где крепость городилась. Во все годы добывали наши мужичонки из ямин дуб мореный: хороший, крепостной, в хозяйстве нужный.

А кроме ямин на память по Трувору курган насыпался. Копали его по давности, интересовались. Нашли человечьи кости размера великого. Князь в кургане одиноко лежал: лицом на закат, а в руках — меч. Его так с мечом и хоронили второй раз под Собором. Ближе к заступникам.

***

Иные по незнанию своему до сих пор верят, что Трувор под крестом успокоился. Есть в Изборске такой: высоты невероятной, а под ногами креста — плита с вавилонскими знаками. Что на плите написано, того никто разобрать не знает. А крест тот властью наделен от земли. Если на него верно облокотиться: хорошую силу человеку дает, а плохую — под землю утягивает.

Одно время люди до креста валом ходили. Прямо на моду пошло! Как-то два брата под Трувором клад искали.

Это леший добрых людей на клады наводит. Когда во снах, а когда наяву. И явилось это безобразие старшему брату. И сказало оно ему: под Трувором-де золотая голова запрятана, копай крест, как стемнеет!

Старший взял заступ, да одному боязно. Стал искушать родников на Городище ночью идти. Средний брат в охотку согласился, а младший дома остался на иконы креститься.

Потопали два брата в одиночку Трувора беспокоить. Ну и выкопали как есть издохлую черную кошку.

— Куда нам, к лешему, кошка? Давай-ка пошутим шутку над младшим братом! — решили добытчики.

Вот черную кошку младшему-то в окно и швырнули, а она возьми — рассыпься золотыми монетами! Шарахнулись братья монеты хватать, да курам на смех: золото руки палит, душу жжет, а само как желтый снег тает.

А как иначе? Великий это грех — могильники ворошить. Под крестом-то, говорят, спит рать великая. Как на нас Литва или Немец попрет, откопается рать, в ключах Славенецких умоется и погонит врага по воздуху.

Про утца и дедка.

Как сатаны озеро выкопали.

Славенецкие ключи

На Славенецкие ключи только черт не радуется. И польза, и чудотворство от них сплошное. Вода во всех течениях светлая, святая. Откуда бежит вода — даже председателю не ясно. Бабы сказывают аж от Утца-озера, что в восьми верстах.

Утец-озеро — колдовское: от разных событий начало берет.

Говорят, жил-поживал недалеко от Загорья дедок один. Силой старый, а на охоту любил хаживать. Как-то раз ходил-бродил с ружьишком да на утца наткнулся. Утец ранетая, крыло шибко подбитое. Как такую стрелять? Сжалился дедок, прибрал утца к рукам и выходил.

Между тем проезжал мимо дедковой избы воевода со свитой, лютый да спесивый. Завидел старика, давай пытать поесть. А у того кроме утца никакой живности и нет.

— Подавай, будь ты неладен, утца! — по столу кулаком стучит воевода. Дедок то и видит, что дело неминучее, а жалко птичку забивать. Упал на колени, молит воеводу переменить решение. Тот ни в какую!

Как вдруг раззявилось небо, услышав молитву старика за утца, и водная молния прямо в крышу жахнула. И пропали разом воевода со свитой да дедок с утцом. Вылилось на место пропавшей избы Утец-озеро, красивое и протяжное.

***

А теперь загибай палец на второй случай. Слышал я, что Утец-озеро сатаны выкопали, когда еще в Загорье, Горохове и Замшарье воды не пробовали.

Пришли как-то в Загорье сатаны и стали у мужичонков быков просить. А взамен, соблазняют, озеро выкопаем. Да только мужичонок в Загорье — заплата на заплате. Откуда у них быки-то?

А сатаны голодные, есть им хочется страшно. Отправились в Горохово скотину требовать. Тамошний народ — зажиточный, выменял двух быков на воду. Поели сатаны и выкопали озеро.

Обзавидовались на воду Умковичи, видя, что у гороховских рыбалка под боком началась. Стали просить воду до их деревни продлить. Согласились сатаны, продлили им озеро за одного быка.

Так и Загорью без воды никак. Пропадают, сохнут. Хоть быков и нет, наскребли сатанам на барана. За барана сатаны ручеек к Загорью пустили.

А еще, сказывали гороховские, было у сатанов тринадцать бочек золота. Бочки сатаны утопили в воду от глаз людских на самое дно. Да только золото в Утце-озере не задержалось. Начисто вымылось в Славенецкие ключи. Иногда еще находят там бабы золотые копейки.

***

Ключей Славенецких, слышь-ка, не всегда двенадцать было. Водопадом единым они бежали, грохотали страшно: за городом в двух верстах слышалось.

Еще мельница на водопаде вертелась. Мельнику было обещано: решишься верно молоть — вода будет, обмеривать станешь — высохнут ключи. Мельник честно мельницу вел, а вода все-таки пропала. Так то уже из-за Литвы.

Напала Литва на Изборск. Долго мы с нею резались. Так долго, что поле Славенецкое напилось кровью и вода в потоках покраснела. Не выдержала природа — иссякли ключи.

Чуем, край городу без воды приходит. Так сама Матушка на помощь пришла. Приснилась во снах одному нашему. Назови, говорит, ключи Славенецкие во имя Двенадцати апостолов Христовых, вернется к вам вода на веки вечные. Даже когда Судный день подступится и высохнут все земли, в Изборске вода не прекратится.

Только назвали ключи — глядь, водопад на двенадцать потоков рассыпался и каждый свою силу имеет. Один недуги лечит, другой — счастье подбрасывает, третий — в любви помогает. Жалко, что не помнит никто из наших, какой ключ за что ответственен. Вот и пьют люди из всех.

Как Литва ослепла

да друга дружку перерезала.

Святое заступничество

Матушка-Богородица полюбила нас за то, что сама княгиня Ольга, коя Русь крестила, родом из Изборска была. А вот имечко княгиня в девичестве иное носила — Прекрасой звалась.

Заступница наша — Матушка-Богородица не раз Изборск от напастей избавляла.

***

Однажды становилась Литва на Митинской горе, видишь — налево, теперь там Митина деревня.

Стреляла Литва из пушек по Изборску, пробила она ворота (их поныне Проломными зовут) и людей много погубила. Под валом лежат убиенные воины, и когда крестный ход идет — всегда там останавливается: поминовение бывает.

Когда пробила Литва ворота, стали обносить кругом города икону, Матушку нашу чудотворную — Литва сама себя перерезала, а которые остались — те разбежались в безумии.

А через год Литва на Изборск ходила, так потопла сослепу. По тому разу мы своим обыкновением крепость с иконой обходили. Так заведено: с молитвы всякое дело начинаем. Литва видит: ворота открылись, крестный ход идет. И хлынула атакой.

И на тебе! Туман сделался и затмение какое на Литву нашло. Бежит атака будто прямиком на крестный ход, а сама — дальше и дальше от города, за реку Смолку, в болота поганые. Так сослепу, скрежеща зубами, и потопла.

***

Матушка в Изборске — икона Корсунская. Из полону она вывезена.

Томился наш изборский в полону в неверных землях. И проявился тому полоненку на доске стола образ Матушки-Богородицы: возьми меня, говорит, и ступай сам из неверной земли. Тебе никто в дороге ничего не сделает. И придешь ты с моей помощью счастливо до самого своего дома — до Изборска.

А в Изборске жила вдова богомольная, около Плоской башни. Вдове и принес полоненок ту икону. Стояла та икона у ней ровно тридцать лет под платом, а после явилась во снах, плакала и объявилась, что она чудотворная. Тогда весь народ, сколько было, стал ходить к ней, к Матушке.

Сколько раз переносили ее во Псков, только она, Матушка, все-таки сюда объявлялась. Видят — делать нечего, ее и оставили в Изборске.

***

Матушка нас и от засухи, и от недугов избавляла. И от врагов нескончаемых. Помнится, Немец под городом сорок дней стоял, да не выстоял против слез Заступницы.

Другой раз Немец нападал, так тоже счастливый случай вышел.

Прятался десяток ребятишек от снарядов в Корсунской часовне, молился, чтобы обстрелы стороной миновали. Как тут неведомая сила возьми и вытолкни их на улицу. А в часовню снаряд грохнул. Кровлю проломил да осколками в икону Богородицы выстрелил, детей ни единого не тронул. Матушка собой ребятишек от фашиста закрыла.

***

А помнится, Швед на нас ходил. Под самый Печерский монастырь подступал, а взять не мог. Сам Николай Угодник днем верхом ездил вокруг монастыря, а по ночам пеший ходил, а с ним — сорок мучеников. Это всё правда: в Писании есть.

Чудо Николы,

или Как изборяне

башню во Псков отправляли

Николу у нас особо чтут, и есть за что. Немыслимое событие он нам представил.

Осадил враг Изборск, а князя-то нашего на месте нет. Защитить некому. Хотели помощь у Пскова просить, да как? Обложили нас по четырем сторонам.

Пришлось за подмогой башню отсылать. Никола ее по молитвам изборян во Псков по небу переставил. Да не одну, а со звонарем вместе. Звонарь в сполошный колокол всю дорогу гремел, рать в Изборск требовал.

Прислали псковичи войско, отбыли беду. А башня наша так во Пскове и осталась. Ее еще Гремячьей называют по тому случаю.

А станут тебе сплетничать про княжну какую, что в Гремячьей башне запрятана, — не верь. То уже псковичи насочиняли от удивления. Будто башню эту лютая мачеха строила, чтобы запрятать в темнице нелюбимую падчерицу. Будто поныне несчастная красавица в башне закована в золотом гробе и сатаны ее сторожат.

Только наша эта башня. Наша, как есть. Ее еще сам Селога на горе, какая справа, укреплял для удержу. На Киев она смотрела.

Из Киева в Изборск помощь бывало, что прибегала. Ведь печерские пещеры, слышь-ка, с киевскими сходятся. Раньше из Киева монахи завсегда к нам перемещались: от Немца пособить, а то и так — за живой водою.

Живые роднички,

и чудесные исцеления

От воды

Pодничков живых по Изборску — море. Самым почитаемым слывет Богородицкий. Тетушкиным его еще величают. Слыхал, небось?

На моей памяти родничок тот прямо из церкви выбегал, да за грехи людские убег оттуда — передвинулся к дому тетки Федосьи. От глаз он больно хорошо избавляет.

Девчушка одна, слепая от рождения, на том месте прозрела. Как глазенки сполоснула, так даровал ей Спаситель через воду зрячесть. С тех пор родничок в силу вступил. И тянутся к нему, и тянутся: сами исцеляются и младенцев в поток кунают, чтобы крепче росли.

Еще от глаз славен среди добрых людей и другой — Кипун-родник. До фашиста батюшка из Малов освящать его приходил.

У них в Малах, возьми себе на замету, свой родничок пробивается целебный. От настоятеля монастырька мальского, отца Онуфрия, историю ведет.

Онуфрия змий по весне тяпнул. Не такой, конечно, какой Избора-князя ел, а обыкновенный, гадкий. Онуфрий ногу в родничок опустил рану омыть и исцелился во Славу Божию!

Как пчелы мужичонку

в Малы привели.

Про старца шустрого

Отец наш Онуфрий знатный монастырек в Малах имел. На том месте, где до Христа камень Теплый высился, еще волхвами уложенный. Насельников во множестве в монастырьке ютилось, слава о нем далеко слышалась. Только Швед Малы из пушек с полем сравнял.

Так монастырек мужичонка тамбовский заново отстроил.

Мужичонка про Малы наши слыхом не слыхивал. Жил себе богобоязненно в Тамбове, от пчел кормился. Пасека у него богатая стояла.

И вот однажды заговорила с ним матка по-человечьи, чтобы сподвигался мужичонка в Малы монастырек возобновлять.

Мужичонка в дорогу засобирался. А куда идти — не знает. Так его пасека через всю Русь вела, путь указывала. Он за роем и шел: куда пчелы, туда и он дорогу правит.

Вышел на место к ночи, а от монастырька — скелет да развалины. На какие доходы храм и стены поднимать?

Уснул мужичонка, и явился ему во сне Спаситель: «Как встанешь на рассвете, копай без устали под грудой камней в указанном месте». Утром мужичонка стал копать усердно и отыскал запрятанное золото и церковную утварь. Прежняя монашья братия перед Шведом схрон вырыть успела.

Через семь лет трудов исполнил мужичонка волю Спасителя — восстановил монастырек в Малах.

***

Уж на что трудное дело — монастырек восстанавливать, а справился мужичонка-то с Божьей помощью. Вот и ты при всяком трудном деле вспоминай батюшку Серапиона Изборского. Уж какой светильник всей Земли нашей!

Однако батюшка батюшке рознь. Вот в Васцах (видишь деревеньку напротив крепости?) часовенка имеется. Обыкновенненькая. Всего и удивления в ней, что крест внутри каменный сокрыт. Так нет! Мерещится людям возле часовенки старец шустрый. Маленький, сморщенный и быстрый, как бесёнок.

Как увидишь — лови его голыми руками! Прытком возьмешь — и старец любое твое желание выполнит. За свободу-то!

Одна напасть, в Изборске он — редкий гость, раз в сто лет возникает и дразнится. Прошлый раз, по субботе, парнишечку лет пятнадцати испугал так, что тот наутек от старца кинулся. Вот оно как: люди сами от своего счастья бегают.

Послесловие

Разнообразные дела в нашем богоспасаемом городе случались. Всё как есть тебе рассказал. А про псов железных или как свадьбу в волков превращали, так то — пустое! Это пришлые по беспамятству своему брешут, чего не было ни вчера, ни завтра! Раньше люди всё по правде помнили, что откуда и сколько жить осталось. До случая малого.

Однажды глупый Матвей, мужичонка наш изборский, изгородь из соломы за три дня до смерти своей ставить начал. Час свой знает, а в Собор не идет. Суету наводит. Удивился на Матвея Спаситель и дал нам — что мы не помним, когда помрём.

Да оно и по справедливости.