Правовой массив и логика права

По широко распространенным представлениям, позитивное право призвано упорядочивать жизнь об­щества, быть средством налаживания порядка и дис­циплины. И потому право, согласно таким представле­ниям, состоит в основном из строгих юридических обя­занностей, запретов, юридической ответственности.

Подобные представления во многом соответствуют действительности. Запреты, ограничения, императивные обязанности, юридическая ответственность, жесткие процедуры образуют основной массив содержания пра­ва, его структуры. В странах с авторитарным режимом власти – массив абсолютно преобладающий.

К этому следует добавить, что и на практике, в наших повседневных делах, при решении большинства жизненных проблем, наши встречи с правом затрагива­ют в первую очередь эту, государственно-принудитель­ную, императивную сторону законов, деятельности суда, других юридических учреждений по обеспечению дол­жной организованности, порядка и дисциплины в обще­стве. Не случайно, при обсуждении правовых вопросов, речь прежде всего идет о правовом порядке, о закон­ности, о юридической ответственности. Да и само по­нятие "правовые средства" сложилось в связи с власт­ной, государственно-обеспечительной деятельностью государственных органов.

Но почему же тогда право называется правом"?

Тут-то мы и сталкиваемся с тем, что может быть названо тайной права. "Тайной" потому, что, вопреки очевидным фактам, свидетельствующим о превалиро­вании в материи права юридических обязанностей, зап­ретов, ответственности, правовая материя так "постро­ена", что само ее существование и функционирование связаны именно с субъективными правами участников общественной жизни – правами отдельных субъектов. И это характерно даже для обществ с авторитарной властью, тоталитарными режимами. И не только пото­му, что властные прерогативы правителя – самого ав­торитарного – это тоже права. Главное – это само строении права. То, что во всех правоотношениях (в том числе – и предписывающих, и запрещающих) и даже при авторитарной власти и тоталитарных режи­мах частицы правовой материи "закручены" вокруг субъективных прав.

Стало быть, надо видеть в самой природе права, в его существовании и функционировании нечто такое, что вопреки основному массиву правовой материи "вы­дает" ее логику.

Право потому и "право", что оно (закрепленное в законах и выраженное в юридических нормах) "гово­рит о правах". Это значит, субъективные права, т. е. правомочия, юридические возможности, которыми об­ладают конкретные субъекты, вместе с соответствую­щими гарантиями, есть своего рода центр, узловой пункт содержания права, его структуры (именно как права!). К нему, этому узловому пункту, стягиваются все нити правового регулирования, все частицы, "атомы" право­вой материи, из которых в совокупности складывается исконное правовое содержание, его структура.

И именно здесь в отношении субъективных прав и строится правовая логика.

С особой выразительностью эта особенность логики права дает о себе знать тогда, когда правовая материя рассматривается на уровне ее "совершенного разви­тия" – юридических конструкций (и специфических пра­вовых принципов). Если обратиться к тем элементарным примерам, которые ранее были приведены при рассмот­рении юридических конструкций (гражданская ответ­ственность за вред, причиненный источником повышен­ной опасности; "виндикационный иск"; арендные отно­шения с той "вариацией", которая использовалась при приватизации), то оказывается, что во всех случаях отдельные правомочия, обязанности, гарантии, другие элементы каждой из этих конструкций выстраиваются так, чтобы благоприятствовать правам тех или иных лиц. Потерпевшему – при возмещении вреда, собствен­нику – при "виндикационном иске", кредитору – в солидарном обязательстве, арендатору – при аренд­ных отношениях с упомянутой "вариацией" (да так, что формируется принципиально новая собственность в про­изводстве). И так далее. Даже конструкции составов пре­ступлений в уголовном праве, во многом определяемые социальной значимостью тех или иных отношений, на­чалами справедливости, дифференцированного подхо­да, многими другими факторами, "устремлены" на то, чтобы определение и реализация ответственности за преступление выступало в качестве строго определен­ных прав тех или иных учреждений и лиц (и плюс к тому существовали и права лиц, привлекаемых к ответ­ственности за общественно опасное поведение).

Еще более существенным следует признать то об­стоятельство, что и в динамике права обнаруживается "настроенность" правового регулирования на субъектив­ные права.

Например, такого рода вывод следует из характе­ристики общих моделей правового регулирования – дис-позитивной (ее элементы: субъективное право + юриди­ческие гарантии) и обязывающей (правовая обязанность + юридическая ответственность). Показательно при этом, что на первый взгляд эффективность и надежность пра­вовых средств обязывающей системы ("обязанность + ответственность") весьма высоки. Но при внимательном анализе оказывается, что наиболее эффективной и со­образующейся с самой природой права оказывается дру­гая модель построения правовых средств – диспозитив-ная, дозволительная, основанная на субъективных пра­вах и гарантиях. В условиях прогрессивного развития общества диспозитивная система включает в решение социальных задач интерес участников общественных от­ношений ("исполнителей"). И правовые средства данной группы ("право + гарантия"), рассчитанные именно на такое включение интереса людей, обеспечивают тем са­мым высокую степень результативности.

Выходит, юридическая логика, притом логика вы­сокого социального и юридического порядка, дает о себе знать в более сложных связях и соотношениях в области права (нежели в самих по себе структурных его особенностях), в частности, в общих моделях пра­вового регулирования – наиболее ярких проявлениях принципиальных особенностей мира права. Тех проявле­ниях, в соответствии с которыми "сцепления" частиц правовой материи сосредоточиваются вокруг субъек­тивных прав, неуклонно и жестко "ведут" к ним и, значит, "ведут" к статусу и возможностям людей в обществе. И стало быть, можно обоснованно предполо­жить, – к тому, что субъективные права и выражаю­щие его юридические структуры призваны стать до­минирующими, главенствующими в праве.

И это тем более оправданно назвать "тайной" пото­му, что именно указанная направленность материи права точка в точку совпадает с общественным прогрессом – с тем, что человеческий род движется – пусть и медлен­но, с зигзагами, порой с попятными процессами, но все же неуклонно движется – от традиционных к последо­вательно демократическим, либеральным цивилизациям, к утверждению начал свободы в жизни людей.

Чем же с учетом всего этого можно объяснить столь своеобразную логику права?

Шаги к пониманию

Приведенные выше вопросы в какой-то мере зат­рагивают нечто "таинственное" не только потому, что указанные ранее характеристики материи права никак не вяжутся с основным ее массивом.

Ведь и само "появление на свет" позитивного пра­ва во многом обусловлено указанными ранее "импера­тивами цивилизации", требующими твердости, строгой определенности и гарантированности (окончательности, суверенности) решения жизненных ситуаций, возника­ющих в новых, цивилизационных условиях. Кроме того, нельзя упускать из поля зрения и то обстоятельство, что практическая жизнь в области права – императив­ные решения судейской власти, юридические обязан­ности, возложение запретов, всякого рода формалис­тические сложности и все другое, обычно соотносимое с "юридической материей", – явления сугубо дело­вые, практические – проза жизни. Все это, действи­тельно, крайне необходимо для твердых решений конф­ликтов, строгой определенности складывающимся отношениям, их гарантированности – всему тому, что выте­кает из упомянутых ранее "императивов цивилизации".

А тут вдруг "на тебе" – свобода человека, его са­мостоятельность, активность, к которым "устремлена" по своей особой логике эта же самая правовая материя!

И существуют, кроме выводов и предположений аналитического порядка (наверное, далеко не во всем бесспорные), безупречные, исторически достоверные фактические подтверждения указанной особенности юридической материи. Это – юридические системы Древнего Рима и Англии.

Ведь это только в "золотые века" римской юриспру­денции, во II—III вв. н. э., в сочинениях и сентенциях выдающихся римских правоведов-классиков нормы и прин­ципы римского частного права стали связывать со свобо­дой людей, другими высокими духовными ценностями. Утверждать, в частности, то, что "Ье§ит зепл еззе йеЪетш, 1Й ИЬеп еззе роззтгиз" (нужно подчиняться за­конам, чтобы быть свободным), или, что ".Тиз ез1 агз Ъош е1 ае^и^" (право – это искусство добра и справедливос­ти). А до того чуть ли тысячелетие, да и позже и во время формулирования такого рода сентенций вся рим­ская юриспруденция сплошь представляла собой бытовую и деловую прозу – споры по имуществу и сделкам, су­дебные прецеденты по различным категориям юридичес­ких дел, обычаи, законодательные сенатские установле­ния и преторские эдикты по отдельным вопросам и так далее. По сути дела – одна житейская и официальная практика, юридическая конкретика и казуистика, к тому же по большей части жестко заформализованная, при­чем до такой степени, что формуляры и иски, содержа­щиеся в них юридические конструкции, заслоняли ре­альную правовую жизнь и деловую практику (по одной из древнеримских сентенций – Риоо! поп ез! т ас(лз, поп ез! ш типйо – чего нет в документах, того нет на свете). И надо же, именно эта многовековая, сугубо прозаическая юридическая конкретика – именно она и ничего более – стала основанием для приведенных выше и иных сужде­ний правоведов, связывающих право со свободой челове­ка, добром и справедливостью!

И ведь то же самое, притом, пожалуй, в еще более впечатляющем виде, произошло чуть ли не тысячелетие спустя, в Англии – процесс, который, начавшись в глу­боком средневековье, завершился ныне формированием развитой юридической системы, отвечающей потребнос­тям современного развитого гражданского общества Ве­ликобритании. И там вплоть до нынешнего времени дей­ствующая юридическая система – это в основном сплош­ная "юридическая проза", юридические дела и судебные прецеденты, относящиеся к собственности, наследованию, контрактам, спорам о качестве вещей и услуг, юриди­ческой ответственности за деликты, ко всевозможным юридическим конструкциям. Причем в Англии не только нет конституции в современном ее понимании, но и мно­гих других законов, с которыми обычно связывают де­мократическое развитие Великобритании (существующие законоположения подобного рода относятся в основном к проблемам публичного права, в немалой мере – средне­векового прошлого, касаются пределов власти короля и не формулируют сколько-нибудь общих начал о правах личности, ценностях и принципах демократического пра­ва). Определяющие же юридические начала демократи­ческого права по большей части оказались в конечном итоге принципами и идеями, заложенными в действую­щих юридических реалиях, сформировавшимися и утвер­дившимися в судебной практике, в системе судебных пре­цедентов (получившей название "общего права"). Да при­том – принципами и идеями, дающими о себе знать с такой последовательностью и юридической определеннос­тью, что, по убеждению многих английских правоведов, эти юридические начала "работают" ничуть не хуже, а в чем-то конкретней и надежней, чем общие формулиров­ки законов. Потому-то, по убеждению ряда специалис­тов, и нет крайней нужды в их специальном законода­тельном формулировании, в разработке и принятии в этих целях специального документа высшей юридической зна­чимости, без которого, по мнению многих людей, нет дей­ствительной демократии – Конституции.

Но приведенные исторические данные – это не толь­ко надежные, на мой взгляд, безупречно точные .свиде­тельства того, что в самой реальной правовой материи действительно заложены высокие общечеловеческие на­чала (что, помимо всего иного, предопределяет исключи­тельную специфику правовых понятий, входящих в со держание материи права). Не менее важны эти данные и для понимания того существенного обстоятельства, что именно в праве свобода людей получает реальный и обес­печенный характер и плюс к тому еще, сообразно своей неотделимости от "собственного" содержания права, его структуры обретает такие особенности, когда она:

во-первых, существует в виде субъективных прав и, значит, всегда в строго определенных границах ("мере"), что позволяет отсечь от свободы и активно­сти человека их крайние, негативные проявления, в пер­вую очередь такие как произвол, своеволие]

во-вторых, выражается в четкой юридической ма­терии, в ее структурах, юридических конструкциях, которые позволяют не только делать свободу человека реальной, но и на практике переключить свободу (про­извол) людей в деловую активность, в творческое сози­дательное дело.

Насколько эти особенности "свободы в праве" име­ют принципиально существенное значение для жизни людей, во многом очевидно. И не исключено, что именно сейчас внимательный читатель увидит в указанных осо­бенностях "свободы в праве" решающий пункт в пони­мании того, что определяет миссию права в судьбе, в будущем человечества¹.

3. "Второй" план – значительные социальные ценности

Отмеченные в предшествующем изложении харак­теристики права, при всей их немалой, порой возвы­шенной авторской оценке, – все же не более чем факт и возможность. Факт, что элементы правовой материи "стягиваются" к субъективным правам. Возможность – того, что с этим фактом связана "свобода в праве" и отсюда – оптимистическая перспектива в развитии пра­ва, его существенная роль в прогрессивном обществен­ном развитии, в его судьбе.

Конечно, нельзя упускать из поля зрения и того, что отмеченные "факт" и "возможность" по своим по­тенциям таковы, что они могут быть использованы в негативных целях, сопряжены с явлениями социально­го регресса, поставлены на службу реакционным силам и целям. Ведь, что ни говори, диктаторские полномо­чия авторитарного правителя могут быть сконструиро­ваны таким образом, что они имеют вполне "законный" характер и в этом отношении согласуются с централь­ным положением в правовой структуре субъективных прав. Точно так же (как свидетельствует опыт приватизации в России в 1992—1996 гг.) определенный круг правомочий при неразвитой юридической системе может стать зве­ном в процессах, приводящих к формированию пост­коммунистической олигархической социальной системы. Тем не менее особенности правовой материи, да и общеизвестные исторические данные свидетельствуют о том, что по самой своей природе право "настроено" на прогрессивное развитие – оптимистическую перс­пективу, отвечающую общим тенденциям развития че­ловеческого сообщества.

Более того, тут есть и более впечатляющие свиде­тельства. Обстоятельный анализ наиболее совершенных юридических структур, юридических конструкций по­казывает, что в них существует как бы "второй" план – они выражают передовые идеи, характеризующие зна­чительные социальные ценности. И что в высшей сте­пени знаменательно – эти передовые идеи и значи­тельные социальные ценности не являются результа­том намеренного, заранее рассчитанного включения в ткань правовой материи, а являются результатом спон­танного, "само собой идущего" развития, отражающе­го, как можно предположить, глубинные социальные процессы и вместе с тем раскрывающие принципиаль­ные особенности самой материи права.

Вот несколько иллюстраций на этот счет.

Ранее уже говорилось о том, что одной из отрабо­танных юридических конструкций, сложившихся еще в античности, в римском частном праве, и демонстри­рующей свою жизненность и эффективность до сих пор, является так называемая виндикация – истребование имущества "невладеющим собственником" (по термино­логии, принятой в юриспруденции) у "владеющего не­собственника" – юридическая конструкция, при помо­щи которой собственник может восстановить свое пра­во даже по отношению к "третьему лицу". Например, по отношению к лицу, купившему, допустим, украден­ную или утерянную вещь. Почему утвердился такого рода порядок? Только ли потому, что защищается право соб­ственника? Но ведь и "третье лицо", покупатель, – тоже собственник, вещь приобретена в соответствии с действующими юридическими нормами, на законном осно­вании. Так почему же тем не менее в ряде случаев предпочтение отдается "первому" собственнику?

В специальной юридической литературе основания порядка виндикации стали уже в наше время предме­том обстоятельных исследований. И когда в качестве исходного пункта в таких исследованиях было взято то обстоятельство, что виндикационный иск удовлет­воряемое в зависимости от того, выбыла ли вещь из обладания собственника по его воле или вне его воли, стали постепенно выясняться глубокие разумные, ду­ховные, поистине утонченные философские основания рассматриваемого порядка: начала доверия между людь­ми, риска и ответственности, связанных с таким дове­рием. Но вот что удивительно – такого рода основа­ния, их духовная, гуманитарная суть, раскрываются только сейчас, в результате современной исследова­тельской работы. Сам же порядок виндикационной за­щиты права собственности сложился – к тому же ты­сячелетия тому назад – в практической жизни, в слож­ных жизненных ситуациях, отборе вариантов их решения. Именно – в практической жизни, без каких-либо специальных предварительных разработок философских тонкостей того или иного варианта, их целенаправлен­ного включения в данную юридическую конструкцию.

Значит, неизбежен вывод, правовая материя (имен­но "материя" в развитых формах – юридических кон­струкциях, иных развитых структурах) является носи­телем рациональных, интеллектуальных начал, утвер­дившихся непосредственно в практической жизни.

Такой же вывод следует при углубленном анализе других выработанных на практике, отработанных юри­дических конструкций. Например, ответственности за вред, причиненный источником повышенной опаснос­ти – конструкции, также ранее уже упомянутой. Ведь те серьезные рациональные основания существующей в этом случае "ответственности без вины" (да к тому же не непосредственного причинителя вреда, а "вла­дельца источника"), о которых говорилось в предше­ствующем изложении, раскрываются наукой только в настоящее время. Сам же порядок такого варианта иму­щественной ответственности также сложился на прак­тике, причем – не сразу, главным образом в ходе ре­шения юридических дел, осмысления практики, но во всяком случае – без какого-либо предварительного проникновения в сложные философские проблемы, ко­торые раскрываются только сейчас.

Еще один пример, пожалуй, в чем-то, рискну ска­зать, фантастический, когда, казалось бы, сугубо тех­ническая конструкция, известная в юриспруденции с давних времен, касается гуманитарных ценностей, по­лучающих признание только в самые последние годы.

Речь идет о конструкции "владельческая защита", также утвердившейся со времен античности в практи­ке юриспруденции. Суть этой своеобразной (даже, ка­залось бы, "нелогичной") конструкции – в том, что фактический владелец вещи, независимо от того, есть ли у него или нет основания на такое владение, и даже при серьезных сомнениях на этот счет, имеет в более или менее развитой юридической системе право на за­щиту своего владения, в том числе и в отношении за­конного собственника. Какова причина такого порядка? В этом уже ряд десятилетий разбирается юридическая наука. Быть может, это просто защита, так сказать, промежуточного порядка до окончательного решения суда? "Неизбежное зло", как полагал знаменитый не­мецкий юрист Р. Иеринг, в отношении "владельцев не­правомерных"? Какое-то иное чисто прагматическое или социальное основание?

Только в XX веке стала обнаруживаться глубокая гу­манитарная суть рассматриваемой юридической конструк­ции (которая по-настоящему, как это ни парадоксально, может понято, пожалуй, только сейчас, в наши дни). Вот что сказал наш отечественный правовед И. А. Покровский по этому вопросу: "...Для частных лиц фактическое господ­ство владельца должно быть неприкосновенным; этого (вни­мание! – С. А.) требует растущее уважение к человечес­кой личности, этого требует истинно культурный строй отношений между людьми". И далее: "Поэтому, если для Иеринга защита владельцев неправомерных является лишь неизбежным злом... то нам она кажется, напротив, куль­минационным пунктом основной идеи. Именно по отноше­нию к этим владельцам принцип уважения к человеческой личности подвергается наибольшему искушению, и потому охрана даже этих владельцев является его наивысшим тор­жеством". А вот завершающий вывод: "Как бы то ни было, но во всяком случае ясно одно: в институте защиты вла­дения дело идет не о собственности и вообще не о таком или ином имущественном праве, а о начале более высоком и идеальном – о насаждении уважения к человеческой личности как таковой"¹.

'См.: Покровский И. А. Указ. соч. М., 1998. С. 228.

Самое же поразительное, что конструкция "вла­дельческая защита" – это, как принято считать, все­го лишь заскорузлая юридико-техническая "деталь", некие формалистические изыски, элемент схоластики (надо же! – предоставлять какому-то "фактическому владельцу" защиту даже против "законного собствен­ника"), да плюс к тому сложившаяся в исторических условиях прежних эпох, когда высокие гуманные идеа­лы, "обнаруженные" только в XX веке, даже в передо­вых философских разработках прошлого в лучшем слу­чае только намечались.

Подобные "прорывы в будущее" касаются и юри­дических разработок современности¹.

Не менее примечательно то, что даже, казалось бы, весьма абстрактные юридические конструкции со­держат значительное интеллектуальное богатство, а отсюда – существенные резервы (нередко – не име­ющие альтернативы, уникальные), позволяющие решать сложные демократические и гуманитарные проблемы современности. Так, оказывается, что конструкция "об­щий принцип с исключением" – и это уже во многом реализовалось в документах о правах человека – пред­ставляет собой, по сути, единственную правовую фор­му, обеспечивающую перевод на язык права основных гуманитарных ценностей и идеалов. Конструкция "ис­черпывающий перечень" уже сейчас (даже без углуб­ленной ее проработки) справедливо понимается в зако­нотворческой деятельности как правовая форма, кото­рая может служить преградой к произволу, самовлас­тию чиновников и произвольным действиям иных лиц.

Можно уверенно предположить, что развитие юри­дической науки и повышение юридической культуры в практической деятельности позволит увидеть существен­ный интеллектуальный капитал, который заложен во многих других юридических формах и которые раскры­вают свои ценности при решении современных задач. Такие, в частности, как обеспечение независимости и "суверенности" отдельных лиц (при помощи конструк­ции "абсолютные права" в различных их модификаци­ях), или надежного достижения необходимого социаль­ного результата, минуя бюрократические процедуры (при помощи конструкции "автоматического" действия предусмотренных в законе последствий) и т. д.

4. Несколько "почему?"

Подытожим. И притом – в виде вопросов, которые позволят перекинуть мостик к следующей главе книги.

При детальном (и вместе с тем – обобщенном, тео­ретическом) рассмотрении правовой материи оказы­вается ряд поразительно совпадающих моментов, обра­зующих важнейшую сторону собственной логики права. Причем – таких моментов, которые при внимательном анализе права, его юридически совершенных конструк­ций очевидны и вместе с тем – таких, оснований кото­рых в самой материи права нет. И на вопросы "поче­му?" при попытках найти суть таких оснований данные о праве сами по себе (даже при широком подходе к правовой материи) не дают ответа. Что, по-видимому, может даже породить представление, особенно у тех людей, кто детально не знаком с тонкостями и практи­кой юридического регулирования, о чуть ли не мисти­ческом характере указанных особенностей права.

В самом деле, почему, спрошу еще раз, право по­всеместно, на всех языках мира называется словом, со­впадающим по смыслом с русским "право", имеющим во всех своих значениях гуманистический оттенок? И поче­му в связи с этим своего рода центром материи права (первоначально формировавшейся при неразвитых или отсталых социальных порядках) являются субъективные права? Почему сама по себе правовая материя, в особен­ности рассматриваемая под углом зрения юридически со-^вершенных конструкций, раскрывает себя как явление высокого человеческого, гуманистического порядка?

А в этой связи разве нет какой-то загадки в том, ^Что правовая материя, как свидетельствуют фактические данные, сопротивляется, протестует против ее ис­пользования в реакционных, иных неадекватных праву целях? И когда подобное использование правовой мате­рии происходит, например, при реакционных режимах, она деформируется, не обретает качества "права", ста­новиться одной лишь его "видимостью". И, напротив, правовая материя сама идет навстречу гуманитарным ценностям: оптимально отработанные юридические кон­струкции с такой легкостью ("с охотой") воспринимают положения, связанные со свободой людей.

Поставленные выше вопросы ("почему?") приобре­тают еще более основательный характер, если согла­ситься на основе приведенных данных с тем, что в пра­вовой материи заложена "своя заданность" – цепочки правовых средств объективно выстраиваются от одного из исходных начал правовой материи – юридических дозволений – в направлении субъективных прав, сво­боды и активности людей.

Более того. Свобода в строго позитивном значении как раз и раскрывается через объективное право, и, стало быть, выступает в таком виде и облике (в виде и облике субъективных юридических прав), когда она именно объективным правом "дана". И именно праву "дано" переводить активность людей как разумных су­ществ в творчество, в созидательное дело.

Но если это верно, то наука сталкивается с самой что ни на есть тайной.

Тайной – потому, что правовая материя, которая формируется и утверждается по жестким, деловым "им­перативам цивилизации", притом – первоначально все­гда при неразвитых социальных системах, непосред­ственно в "прозе жизни", в практической жизнедея­тельности людей, в лабиринтах и круговерти интересов и страстей, в потоке потребностей практики по реше­нию многообразных жизненных ситуаций, сама по себе не содержит оснований, которые бы могли дать удов­летворительный ответ на выше обозначенные "почему".

Неужели перед нами – нечто мистическое, как может показаться людям, не ведающим о тонкостях юридической материи? Или такое, что уходит своими корнями в явления по ту сторону представлений о при­роде (предположение, не лишенное известных резонов; недаром "правовое", и не только на первых фазах сво­его формирования, неизменно состыковывается с ре­лигиозными началами, со "святым", с верой). Но ведь сверхчувственные, трансцендентные начала касаются совести, добра, раскаяния и Бога, а не самой по себе свободы во внешних, практических, по большей части сугубо прозаических, грубых отношениях, обители эго­изма и низменных страстей, с которыми имеет дело позитивное право.

Так чем же все же объяснить, что материя права по самой своей органике имеет некую гуманистическую "заданность" ("заряженность") -- целеустремлена к субъективным правам, свободе человека?

Глава восьмая Право – высшее назначение

Капитал интеллекта

Вполне удовлетворительный и простой ответ на все "почему?", о которых говорилось в предшествующей главе, можно получить, если связать правовую мате­рию с интеллектом людей, с рациональными началами при решении жизненных ситуаций.

Мы уже видели при характеристике наиболее со­вершенных юридических форм, правовых конструкций, что здесь происходит своеобразное соединение реаль­ностей (ее требований), опыта и ума – интеллектуаль­ной деятельности людей высокого порядка. Причем так, что этот сплав реальностей, опыта и ума воплощается в моделях (типовых схемах), т. е. строгих типовых пост­роениях, определяющих статус субъектов, состав и со­держание их правомочий, обязанностей, ответственно­сти, процедур, юридических фактов¹.

Недаром же в области юриспруденции действуют "мудрецы" – законодатели, судьи, умудренные в юри­дических делах советники правителей, а в частном пра­ве – искушенные коммерсанты и банкиры, юрискон­сульты и адвокаты. Да и само участие государства в формировании и развитии юридических институтов в той или иной мере сообщает действующему праву отрабо­танность государственных решений, силу "коллектив­ного ума".

Правда, эта же самая зависимость права от госу­дарства нередко приводит к тому, что в сферу дей­ствующего права вторгается своекорыстие власти, ог­раниченность и самодурство правителей, невежество законотворцев и судей, убожество науки, а требования реальной жизни блокируются крайностями юридичес­кого формализма. Тем не менее в конечном итоге – пусть и не сразу и не в полной мере – неизбежно срабатывают жесткие законы "естественного отбора" в той, понятно, мере, в какой они характерны и для об­щества. Вследствие этого материя права, его согриз ]ипз (правовые средства, юридические конструкции, система нормативно-юридического регулирования как таковая), все более становится в области практической жизни людей средоточием рациональных начал и та­ким путем накапливает интеллектуальные, духовные достижения, напрямую затрагивающие практику чело­веческих отношений.

Так что вполне оправдано видеть в правовой мате­рии то, что в области практической жизни может быть названо и "капиталом интеллекта", и "копилкой ума", и "кладезем рационального". И если не выходить за пре­делы юридических знаний как таковых, подобные ха­рактеристики в общем дают достаточно приемлемые, надо полагать, ответы на поставленные выше вопросы об особенностях права.

Но вот пункт, который все же должен привлечь наше внимание. Думается, вовсе не случайно правове­ды-специалисты, постоянно общающиеся с правом, его глубинными ценностями, не ограничиваясь ссылками на "интеллект" и "рациональное", нередко прямо связы­вают право с разумом. Причем такую характеристику получают прежде всего юридические системы, отли­чающиеся совершенством юридического инструмента-рия, правовых конструкций, других правовых струк­тур. Такие системы, как римское частное право, за которым уже давно закрепилось наименование "писа­ного разума" (га!ю зспр1а). Да и сама юридическая дея тельность нередко сопрягается в юриспруденции с уяс­нением "разума законов" (гаНо 1е§1з).

И вот здесь возникает вопрос – не тут ли, в связи права с разумом, кроется и более глубокое, поистине философское обоснование особенностей права, назван­ных в этой работе его "тайной"? И прежде всего пони­мание того, почему в праве, в этой "копилке интеллек­та", на первое место выдвинуты именно субъективные права ("свобода в праве"), а за оптимальными правовы­ми средствами и отработанными юридическими конст­рукциями как бы на втором плане просматриваются и другие значительные социальные ценности – духов­ные, гуманитарные.

2. Право как "явление Разума"

И вот тут, в этом небольшом параграфе главы – с тем чтобы попытаться уже с философской стороны обо­сновать особенности права, его назначение в жизни людей (и, не скрою, с расчетом главным образом на читателя, имеющего интерес и, возможно, даже склон­ность ко всякого рода философским премудростям), де­лается небольшой экскурс в философскую проблемати­ку – в философию права. Что, скажу прямо, в общем-то не очень-то обязательно для обоснования основных идей данной работы.

При этом, вполне понятно, придется коснуться, как говорится, высоких материй – хотя бы вкратце, в самом общем виде, без подробных аргументаций и пояснений.

Это значит прежде всего то, что здесь речь пой­дет о Разуме, так сказать, с "большой буквы" – фено­мене мирозданческого, вселенского порядка. Стало быть, о самой сути "появления на свет" и бытия людей как разумных существ – о том основательном и пер­вичном, что позволяет человеку и сообществу людей (при всей противоречивости разума как психофизичес­кого явления) через мысль и волю проникнуть в глубь вещей и процессов, выбирать и решать, познавать и творить, соединяя мечту, духовные ценности, расчет и созидательное дело. И при этом – реализовать пред­назначение людей как носителей Разума – высшего явления (творения) мироздания, Вселенной.

И вот – по крайней мере два момента, которые под углом зрения Разума в его таком глубоком понима­нии во многом помогают с философской стороны понять тайну права, его назначение в жизни людей.

Первое. Разум во всех своих проявлениях – это не что иное, как свобода человека. Разум представляет собой способность делать собственный выбор, решать жизненные проблемы самому. И значит – способность выйти за пределы жестких, императивных, непререка­емых природных порядков и зависимостей, принимать решения по своему усмотрению, руководствуясь иде­альными представлениями, принципами, началами, в том числе – к счастью, высокими духовными идеалами, относящимися к основополагающим моральным ценнос­тям внутреннего духовного мира человека.

Вот почему именно право с его спецификой, выра­женной с дозволениях, субъективных правах, может быть охарактеризовано в качестве реального бытия Разума. И отсюда •—• такого нормативного образования, в котором содержится заданная ("заряженная") Разу­мом нацеленность правовой материи в области прак­тических отношений на свободу и активность челове­ка, на реализацию его творческого потенциала.

И в т о р о е. Именно разум "закладывает" в право такую ориентацию, которая находится на другом полю­се по отношению к "умным" деяниям людей, сопря­женных с биологическими и социальными негативами человеческого бытия. Что с рассматриваемых позиций изначально и определяет нацеленность правовой мате­рии в области практических отношений не только на свободу и активность человека, но и на высокие духов­ные ценности и идеалы.

Именно в этой связи получается своеобразное сцеп­ление частиц правовой материи, когда они объективно, как бы сами собой выстраиваются в направлении субъек­тивных прав (ее, такого рода, казалось бы, невесть от­куда взявшаяся собственная логика). И это – не нечто хаотически случайное и не некое мистическое "пред­начертание", а вполне понятное, вполне объяснимое про­явление высокого, мирозданческого значения Разума, выражением и атрибутом которого является свобода людей.

Нельзя не заметить, что в рассматриваемом отно­шении право как эффективный и целесообразный нор­мативный регулятор демонстрирует свою параллельную схожесть с другим носителем рациональных начал (если угодно, тоже своего рода "явлением разума")- Такими прежде всего, как материальная техника, технология, причем и здесь – так, что интеллектуальные сверше­ния выражены в строго опр