Прошлое науки? Ее настоящее и будущее?

Разработка юридических конструкций – это во многом заслуга юридической догматики, аналитической юриспруденции, причем в основном отраслевых юриди­ческих дисциплин (цивилистики, науки уголовного пра­ва, процессуальных дисциплин). Анализ той или иной группы юридических норм, принципов и правоотноше­ний, относящихся к определенной категории юридичес­ких дел, по существу, как правило, и представляет собой вычленение и проработку своеобразной юриди­ческой конструкции. И хотя такая проработка ограничи­вается в аналитической юриспруденции по большей ча­сти формально-логическим анализом и соответствующи­ми выводами, сама фиксация определенного "правоот­ношения", "состава преступления", особой "процессу­альной процедуры", "юридической природы" того или иного явления – это, по существу, не что иное, как констатация, обособление и известная формально-логи­ческая характеристика своеобразной юридической кон­струкции – типовой связи прав, обязанностей, ответ­ственности, юридических фактов.

С горечью приходится констатировать, что имен­но эта сторона юридических знаний нередко оценива­ется как "формалистика" и "схоластика", всего лишь "техника юриспруденции", будто бы в чем-то необхо­димая для текущей юридической практики и правового обучения, но все же не более чем сугубо описатель­ный материал невысокого науковедческого уровня. Сло­вом, на фоне стремительного развития современной науки – ее своего рода законсервированное, весьма ог­раниченное, убогое "прошлое".

Да, аналитическая юриспруденция – это в нема­лой мере "прошлое". Но это – такое "прошлое", кото­рым наука может гордиться. Аналитическая юриспру­денция содержит не только отправные фактические материалы, искусно отработанные на формально-логи­ческом уровне и накопленные на этой основе ценности познавательной и регулятивной культуры (в том чис­ле, – утвердившиеся еще в античности и оправдавшие­ся во многовековой Истории), но и исходные, старто­вые данные, которые открывают оптимистическую восходящую перспективу развития правоведения как истинной высокозначимой науки. Ибо юридическая дог­матика уже нашла и во многом обрисовала центральное звено плодотворных научных разработок и в настоящем и в будущем – юридические конструкции и специфи­ческие правовые принципы. То есть – как раз то зве­но, которое только и может определить в области юри­дических знаний оптимистическую восходящую перс­пективу¹.

Нужно только в качестве следующего шага в са­мой постановке данной проблемы перевести характери­стику правовых явлений на уровень их трактовки в ка­честве "правовых средств", увидеть здесь наряду с фор­мальной логикой также и логику права, а главное, концептуально настроиться на то, что именно таким путем, в основном – через юридические конструкции – только и возможно вывести юридические знания на уровень, соответствующий требованиям современной эпохи. И значит – на уровень максимально высокого их служения практике, решению сложных жизненных проблем.

Упущенные шансы

Принципиально важно знать, что уже сейчас на­копленные в юриспруденции данные об юридическом инструментарии позволяют решать многие из современ­ных жизненных проблем – нередко весьма сложных, острых, порой ключевых в нашей практической, дело­вой жизни. В том числе таких, решения по которым, в свое время принятые без учета надлежащего юриди­ческого инструментария, не только не дали ожидае­мого результата, но породили значительные беды.

Вот одна из них – проблема приватизации – по всем данным, действительно, ключевая, решающая, крайне острая и трудная в российской действительности.

В самом деле, когда в начале 1990-х гг. начались "кардинальные реформы" в экономике, предстояло ре­шить – как, каким путем, при помощи каких юриди­ческих средств (юридических конструкций) перейти от экономической системы, построенной на тотальном ого­сударствлении, когда все народное хозяйство высту­пает в качестве "одной фабрики", к продуктивному ры­ночному хозяйствованию, построенному на частной соб­ственности, ее стимулирующей роли?

Увы, судя по всему приходится признать, что "кар­динальные реформы", начатые в 1992 г. в России, проис­ходили при отсутствии такой последовательно научной и основательной проработки механизма приватизации. Ра­зом решалась "кардинальная" задача – наряду с повсе­местной отменой государственного управления в народ­ном хозяйстве и созданием известных элементов рыноч­ной инфраструктуры (коммерческих банков) – как можно быстрее преобразовать государственные "социалистичес­кие предприятия" в акционерные общества и таким пу­тем в короткие сроки выйти на уровень передовой капи­талистической экономики.

Здесь, надо признать, – проблематично в прин­ципе – возможно ли вообще с помощью одних право­вых средств преобразовать госпредприятие как тако­вое, т. е. всего лишь "частичку" "одной фабрики" в мас­штабах всей страны, в нечто качественно иное – ак­ционерное общество? А если – да, возможно, то адек­ватно ли поставленной задаче срезу же использовать в этих целях конструкцию "акционерное общество"? Ибо по своей юридической конструкции институт "акцио­нерное общество", сложившийся в развитых капитали­стических странах для обеспечения рационального уп­равления и свободного движения имущественных прав на уже существующую собственность, не приспособ­лен для ее преобразования. Тем более – такого корен­ного, как переход от всеохватной государственной соб­ственности к собственности частной, когда бы раскры­лась ее мощная стимулирующая роль в производстве. Отсюда и компания по "сплошному акционированию" в России, проведенная в 1992—1996 гг., обернулась в ос­новном лишь сменой вывесок, всевластием руководите­лей обществ, да тем еще, что былые государственные предприятия стали объектом свободных операций, свя­занных с продажей и покупкой акций.

Вот и получилось, что проведенная "приватизация" не только не устранила действительного государственно­го владычества в хозяйстве и не дала частнособственни­ческих стимулов в производстве, но именно через "воль­ный простор" при продаже и покупке акаций открыла благоприятные возможности для овладения и передела собственности сильными мира сего – в основном, выход­цами из комсомольско-партийной номенклатуры, чинов­ничества, криминальных кругов. В итоге – непрекраща­ющееся кризисное состояние экономики и социальной жизни, утрата перспективы успешного экономического и социального развития страны, формирование строя но­менклатурного (корпоративного) полукриминального и одновременно полугосударственного капитализма.

Но быть может, вообще нет надежных и плодо­творных способов и, в особенности, каких-то юриди­ческих конструкций, которые бы смогли обеспечить ус­пех приватизации в обстановке, характерной для совет­ского общества?

Нет, положение дел здесь принципиально иное.

Как раз опыт первых лет отечественных перемен (1989—1990 гг.) показал, что есть такой способ, кото­рый дал воодушевляющие результаты. И главное – этот способ приватизации, основанный на аренде, относится к "классике" построения правовых связей в области иму­щественных отношений, хотя и со своеобразной вариа­цией, которая с учетом того, что аренда включает вещ­ные элементы, решает проблему действительного пре­образования собственности.

Казалось бы, ну что тут особенного – аренда и есть аренда, временное пользование чужим имуществом, известное в глубокой древности (вспомним – одна из разновидностей найма по древнеримскому частному пра­ву, 1оса1ло-сопс1ис1ло ге! – наем вещей). Какая тут вооб­ще, возникает сомнение, может быть приватизация, при аренде в условиях тотального огосударствления сохра­няется система подчинения арендаторов ведомствам (что и ранее и теперь используется чиновничеством)?

Но суть дела в том, что аренда включает вещные элементы (что является надежным условием хозяйской самостоятельности и особой защиты прав арендатора), а главное – в аренде 1989—1990 гг. наличествовала свое­го рода "изюминка", упомянутая "вариация". В соот­ветствии с логикой аренды, ее вещными элементами и с тем порядком арендных отношений, который был раз­работан в то время, вся продукция, произведенная на арендованном имуществе государственного предприя­тия, становилась собственностью арендато­ров – граждан как частных лиц. Происходит, стало быть, при такой модели арендных отношений – даже в обстановке тотального огосударствления! – формиро­вание на базе государственных имуществ частной соб­ственности в производстве, причем – и это в высшей степени важно – в труде, когда обретаемая собствен­ность является заработанной. И это (как и возможность выкупа арендованного имущества) резко активизирует ^ТРУД и его организацию, приводит к значительному по­вышению производительности труда и, что особо су­щественно, – к тому, что доходы арендного предпри­ятия, обретающих статус частной собственности, обра­щаются в основной своей части на модернизацию производства, приобретение нового оборудования, освоение передовой технологии, секретов маркетинга (надежное, безошибочное свидетельство того, что тут – настоя­щая, полнокровная частная собственность).

И вот – результат. После введения такого рода арендных отношений сразу же, в 1989—1990 гг. начался заметный и все возрастающий рост производства в тех секторах народного хозяйства, где получили развитие арендные предприятия. И отсюда – что особо суще­ственно – формирование "малого" и "среднего" бизне­са, основы продуктивной рыночной экономики и "сред­него класса" в социальной структуре общества.

Истории еще предстоит ответить на вопрос – что стало главной причиной того, что нарастающий про­цесс формирования арендных предприятий, а отсюда свободной частной собственности в производстве – был вскоре, уже в 1991—1992 гг. прерван. То ли тут решаю­щую роль сыграли акции чиновничества, нутром почув­ствовавшего, что именно с этой стороны грядет круше­ния основы их благополучия – монопольной государ­ственной собственности в экономике? То ли роковую роль сыграли "кардинальные реформаторы", вознаме­рившиеся с опорой на власть путем сплошного акцио­нирования разом оказаться в развитом капитализме пе­редового образца (по инициативе с этой стороны в 1992 г. все арендные предприятия одним росчерком пера были преобразованы президентским распоряжением в акцио­нерные общества)?

Но что было, то было. Шанс резко активизиро­вать производства на основе частной собственности (ак­тивизировать не одним лишь путем неких "иностран­ных инвестиций", а прежде всего через собственный потенциал разума и труда) и создать основы свобод­ной конкурентной рыночной экономики оказался упу­щенным. Только теперь, кажется, в 2000—2001 гг. в России принимаются меры по "структуризации" в су­ществующей системе недавно созданных акционер­ных обществ, по внедрению в эту сферу "корпора­тивных принципов" – созданию эффективных това­ропроизводителей, т. е. реально осуществить именно ту задачу, которая и призвана была решить ранее проведенная "приватизация".

Урок? Да, урок – горький, поучительный.

Но, увы, как у нас повелось, урок оказался (и до сих пор оказывается) "не впрок".

В середине 1990-х гг., когда уже стали очевидны­ми неблагополучные результаты "приватизации" в про­мышленности, история повторилась. При попытке пере­вести на частнособственническую основу советское "кол­хозно-совхозное" сельское хозяйство (действительно, корневая проблема экономических преобразований в на­шей стране) вновь негативную роль сыграла неотрабо­танность юридических механизмов. Объектом "привати­зации" здесь стала не собственность, выраженная в пра­ве вещного характера (праве собственности и ее произ­водных – таких как право пожизненного наследуемо­го владения), а "доля в праве" объединений, владею­щих землей. Но эта конструкция, "доля в праве", отно­сится по своей сути к построениям обязательственного порядка, непосредственно не выраженных в вещных отношениях, которые только и могут стать основой ста­туса "хозяина".

Вот и получилось, что такого рода преобразования привели не к утверждению продуктивных частнособ­ственнических начал в сельском хозяйстве, а к процес­сам, аналогичным тем, которые происходят в "акцио­нированной экономике", – к продажам и скупкам "до­лей в праве", в итоге – к переделу земельной соб­ственности, сосредоточению ее у бюрократического чиновничества, "новых латифундистов", выходцев из номенклатуры, криминальных кругов.

А отсюда – такой вывод. Наряду с рядом других просчетов в реформировании экономики, очевидна цена нашего невежества в юридической области, большеви­стского неуважения к праву, пренебрежения юриди­ческими знаниям, инструментальным богатством юрис­пруденции, и следовательно – пренебрежения теми возможностями, которые открывают отработанный юри­дический инструментарий для решения наших жизнен­ных проблем.

Не дают ли приведенные данные для выводов и более основательного порядка? Выводов о том, что Решение актуальных проблем нынешнего времени не Должно ограничиваться одними принципиальными вопросами теории экономики, политики, государственного и правового устройства; в современных условиях, быть может, главное - - это "конструкторская работа", вы­работка оптимального инструментария решения акту­альных проблем? А в этой связи есть предпосылки и для выводов о содержании наук, затрагивающих эко­номическую сферу. О том, в частности, что пункты средоточия отработанного конструктивного инструмен­тария при решении экономических и социальных про­блем – это не экономические дисциплины (как приня­то повсеместно считать), а науки юридические – пра­воведение?

И если постановка такого рода вопросов обоснован­на, то спрашивается, не являются ли именно юриди­ческие конструкции (а стало быть, и все право в его "математическом понимании") фокусом и, не исключе­но, главным направлением научной и практической со­зидательной деятельности на пути формирования совре­менного гражданского общества?

Глава шестая Логика прав