Сплав реальностей, опыта и ума

Конечно, существование в праве, его "теле", кон­струкций, причем именно таких, которые по своему содержанию характерны для техники, инженерного дела (и чем в нашем мире они с полным основанием могут гордиться), – факт сам по себе поразительный!

Но этот факт еще в большей степени может быть признан существенным, если учесть, что такого рода построения элементов юридической материи отражают не только реальности – особенности регулируемых от­ношений, их требования (что во многом предопределя­ет разновидности договоров того или иного типа, в осо­бенности – составов преступлений), но и то, что мо­жет быть охарактеризовано как своеобразное соединение реальностей (ее требований) в области практических отношений, опыта и ума – интеллектуальной деятель­ности людей высокого уровня. Причем так, что этот сплав реальностей, опыта и ума воплощается в моделях (типовых схемах) – конструкциях, которые и характе­ризуют наиболее развитое, совершенное "тело" права. И одновременно его "разумность" (запомним этот момент – он окажется весьма существенным при после­дующих характеристиках особенностей права).

Важно при этом обратить внимание на то, что об­разование юридических конструкций в той или иной национальной юридической системе происходит во мно­гом спонтанно, в ходе сложных практических отноше­ний¹ и представляет собой по большей части довольно длительный процесс, который (и это не случайно) но­сит, как свидетельствуют исторические данные, фор­мализованный, причем нередко – усложненно форма­лизованный характер, что как раз в известной мере раскрывает технологию формирования юридических кон­струкций.

Так, в Древнем Риме (юриспруденция которого как раз отличается разработкой утонченных и совершенных юридических конструкций частного права) правовая за­щита представлялась лишь в тех случаях, когда истец получил от чиновника, находящегося на службе право­судия, но не являющегося судьей, – претора – спе­циальный "исковой формуляр". Нечто удивительное – спустя более тысячелетия такое же развитие событий в мире юридических явлений произошло в средневеко­вой Англии. И там основу судебного процесса составля­ли "предписания" (шгИз), представлявшие собой при­каз короля, в котором он кратко излагал суть тяжбы, поручал судебному чиновнику, судье или руководите­лю суда вчинить иск по данному конкретному делу и заслушать его в присутствии сторон. Причем, посколь­ку истцы в обоснование своих исковых требований при­водили, как правило, одни и те же причины, очень скоро (точь-в-точь как в Риме) был разработан стан­дартный текст предписаний, получивший на практике название "искового формуляра" ({огт о{ асЦоп), в ко­торый требовалось внести только имена и адреса сторон.

И вот мы видим одно из наиболее существенных "технологических" явлений в истории и логике права. Здесь, при выработке исковых формуляров в юриди­ческой практике Древнего Рима и средневековой Анг­лии спонтанно, в ходе юридической практики, как бы сам собой происходит своего рода отбор, обособление, конструирование и фиксация определенных юридичес­ких построений, связей и соотношений отдельных "мо­лекул" материи права – прав на то или иное поведе­ние, обязанностей известного рода, правообразующих юридических фактов и т. д. Отражая повторяющиеся, типовые правовые ситуации, исковые формуляры од­новременно конституируют строго определенную мо­дельную схему или типовое построение правомочий, обязанностей, ответственности, процедур, носящих ма­тематически строгий характер. Это и есть как раз юри­дические конструкции в самом точном значении этого понятия. А эти последние – что не менее значимо – есть структура, также в самом точном значении, когда все ее элементы образуют устойчивое строение, "ске­лет", инфраструктуру типа жесткого организма.

Так, к примеру, уже на самых первых порах ста­новления юридического регулирования нередко возни­кала ситуация, когда требовалось решить вопрос о судьбе вещи, выбывшей из обладания собственника. В том чис­ле – в случаях, когда имущество оказалось в облада­нии так называемых "третьих лиц", т. е. не находящих­ся в прямых контактах с собственником. Скажем, в об­ладании у лица, которое приобрело вещь у вора, похитившего ее у собственника, или даже у одного из покупателей, который уже ранее приобрел эту вещь. Как тут быть? И собственник не по своей воле утратил вещь, и третье лицо приобрело ее на законных основа­ниях... И вот в римском праве была выработана такая юридическая конструкция, в соответствии с которой соб­ственник может истребовать свое имущество, в прин­ципе, у любого "владеющего несобственника" с довольно строгой схемой возникающих здесь прав и обязаннос­тей, зависимой от того или иного "набора" юридичес­ких фактов, в том числе – в зависимости от того, вы была ли вещь из обладания собственника по его воле или вне его воли. Эта юридическая конструкция утвер­дилась через исковой формуляр, который в силу неко­торых исторических причин, связанных с древними риту­алами притязаний лица на свою вещь, получил название "виндикационного иска". Указанный термин сохранился и поныне. Требование невладеющего собственника к владе­ющему несобственнику и сейчас юристами называется "виндикационным иском".

Какое место занимают такого рода "модели", "ти­повые схемы" в материи права? Тут нужно учитывать отмеченную ранее узость правовых представлений, вы­работанных аналитической юриспруденцией. Само по­нятие "юридическая конструкция" давно известно и плодотворно используется в юриспруденции¹. Но оно, как правило, а порой и исключительно, причисляется правоведами-аналитиками к разряду чуть ли не второ­степенных, сугубо "технических" характеристик, все­го лишь к "построению" права, относящегося к техни­ке формулирования юридических норм в законах, иных нормативных документах.

Между тем при более углубленной научной прора­ботке правовой материи становится очевидным, что юридические конструкции представляют собой органи­ческий, всеобщий, непосредственно нормативный, а главное – наиболее важный по значению элемент соб­ственного содержания права, его внутренней формы. Причем элемент, рождаемый во многом спонтанно, и вместе с тем являющийся результатом интеллектуаль­ной деятельности – процесса типизации, и в этом ка­честве – готовый к тому, чтобы на основе нового опы­та, данных науки, силы разума получить дальнейшее развитие, новый уровень совершенства.

Именно юридические конструкции образуют цент­ральное звено (основу, стержень) материи права, дос­тигшей необходимого (для реализации своих функций) уровня развития, совершенства. По справедливому мне­нию Н. Н. Тарасова, "юридические конструкции, впе­чатанные в ткань позитивного права... можно рассмат­ривать как его первооснову, а их систему – как несу­щую конструкцию позитивного права"¹. Более того, как полагает автор, "с точки зрения собственного содержа­ния права именно юридические конструкции могут рас­сматриваться как наиболее стабильные ("надсоциаль-ные" и в этом смысле культурные) единицы права"².

И потому юридические конструкции, отработан­ность есть показатель совершенства законодательства (или – прецедентной юридической системы). Так же как в технике, в инженерном деле совершенство зако­нодательства в значительной мере выражается в том, насколько отработано само построение правового ма­териала, т. е. насколько в нем воплощены типовые схе­мы и модели, соответствующие данные науки и прак­тики, требования эффективности, логики.

Возьмем для иллюстрации уже упомянутую юри­дическую конструкцию – гражданскую имуществен­ную ответственность за вред, причиненный автомаши­ной в результате автотранспортного происшествия. В чем специфика этой конструкции? Согласно гражданс­кому законодательству юридические лица и граждане, деятельность которых связана с повышенной опаснос­тью для окружающих (транспортные организации, про­мышленные предприятия, стройки, владельцы автотран­спортных средств и т. п.), обязаны возместить вред, причиненный источником повышенной опасности, если не докажут, что вред возник вследствие непреодолимой силы или умысла потерпевшего.

Стало быть, построение юридических отношений при причинении вреда источником повышенной опаснос­ти такое: обязанность возместить вред возлагается пря­мо на владельца источника повышенной опасности (на­пример, на автотранспортное предприятие, а не на во­дителя автомашины; на него лишь потом, в так называемом регрессном порядке – новая юридическая конструкция! – т. е. в порядке «обратного» взыскания с непосредственно­го виновника, предприятие может при наличии к тому оснований возложить ответственность). Притом возник­новение этой обязанности, возлагаемой на владельца ис­точника повышенной опасности, в виде исключения не­посредственно не связано с виной причинителя; он мо­жет освободиться от ответственности только в том случае, если докажет (именно он, причинитель, докажет!), что вред возник вследствие умысла самого потерпевшего или же вследствие непреодолимой силы.

При внимательном анализе оказывается, что в гражданском законодательстве выражена весьма эффек­тивная модельная схема. Она, во-первых, направлена на то, чтобы обеспечить с максимальным удобством ин­тересы потерпевшего, который имеет дело только с вла­дельцем источника повышенной опасности и которому не нужно доказывать вину причинителя, и, во-вторых, нацеливает организации и граждан, деятельность кото­рых связана с повышенной опасностью для окружаю­щих, на обостренную осмотрительность, на неустанный поиск средств дополнительной безопасности¹.

Именно юридические конструкции (наряду с ха­рактерным для права особым нормативно-юридическим построением социального регулирования) – основа уни­кальности права и его незаменимости в условиях цивилизации.

С этой точки зрения юридические конструкции – главный показатель совершенства права, уровня его развитости со стороны его согриз уиггз. И его исключи­тельного, уникального значения – значения норматив­ной системы, способной задавать разумный алгоритм в жизни людей, в обществе.

Вот и получается, что от совершенства юридичес­ких конструкций, их отработанности, "разумности" в огромной мере зависит эффективность права, его зна­чение в жизни общества. В частности, так же как в технике, в инженерном деле успех задач, решаемых с помощью права, решающим образом зависит от того, насколько при его выработке юридических средств ре­шения соответствующих задач использованы (при необ­ходимости – в модифицированном виде) оптимальные типовые схемы и модели, а значит – данные науки и практики, требования эффективности, логики, насколь­ко успешно, следовательно, "сработали" здесь опыт и талант правоведов.

И под этим же углом зрения через "призму" юри­дических конструкций раскрывается, скажем так, – "совершенный облик" позитивного права со специаль­ной юридической стороны, особенности права в его "ма­тематическом понимании". Такие его особенности, ког­да, помимо всего иного, нормативность права в целом – как это показано в литературе – определяется в со­держательном отношении "впечатанными" в него отра­ботанными юридическими конструкциями¹.

Так что вполне закономерен вывод (подтверждае­мый историческими данными), что собственное развитие права, его самобытная история, история его уни­кальной материи и силы – это во многом и есть ис­тория становления, развития и совершенствования юридических конструкций.